Но и подозревать Власова в том, что он подослан Сталиным или что его появление в немецком тылу - начало сверхсекретной операции русской разведки (а такое предположение одним из агентов абвера уже высказывалось) - тоже не было никаких оснований. Уже первая его беседа с командующим 18-й армией генерал-полковником Линдеманом, откровения Власова по поводу военного положения Советского Союза, Красной армии, операций под Москвой и Киевом, убеждали: генерал давно созрел для плена. Этому способствовали его взгляды на ситуацию в большевистской империи, на коллективизацию, на кровавые чистки в армии.
Оказавшись в Виннице, в принадлежащем абверу особом лагере военнопленных, он сразу же обратился к командованию вермахта с предложением создать из военнопленных и бывших солдат и офицеров белой гвардии русскую армию, объявив всему миру, что цель ее - освобождение народов России от ига большевизма.
"Это мероприятие, - обратил внимание Скорцени на концовку обращения Власова, - легализует выступление против России и устранит мысль о предательстве, тяготящую всех военнопленных, а также людей, находящихся в оккупированных областях.
Мы считаем своим долгом перед фюрером, - "долгом перед фюрером"! - не мог не обратить внимания на эту формулировку Скорцени, - провозгласившим идею создания новой Европы, довести вышеизложенное до сведения верховного командования и тем самым внести свой вклад в дело осуществления упомянутой идеи… Для русских, которые хотят воевать против советской власти, нужно дать какое-то политическое обоснование их действий, чтобы они не казались изменниками Родины".
"А что, генерал прав, - согласился штурмбаннфюрер, дважды перечитав это место в послании. - В пропаганде среди пленных, в привлечении их к разведке и диверсионной работе мы многое теряем оттого, что не заботимся о "политическом обосновании" их сотрудничества с рейхом. В этом убеждает весь опыт диверсионных курсов в замке Фриденталь".
Уже в августе сорок второго у Власова были все основания рассчитывать на успех своих замыслов. Хотя бы потому, что им серьезно заинтересовались в министерстве иностранных дел. Генерал убедился в этом, когда для беседы с ним в лагерь прибыл бывший советник германского посольства в Москве Густав Хильгер.
"Густав Хильгер, - взял себе на заметку Скорцени. - Вот кто первым поспешил на встречу с несостоявшимся большевистским Бонапартом. По своей ли воле? Наивно, штурмбаннфюрер. Такие визиты из сострадания не наносят. Из единомыслия - тем более. Исключая, конечно, самоубийц".
Как бы там ни было, - отрешился Скорцени от невыразительной личности бывшего советника посольства, - а воодушевленный этим неожиданным вниманием, а также благосклонным отношением к нему командования вермахта и разведки, Власов оставляет свою подпись на какой-то там листовке, призывающей красноармейцев, "весь советский народ подняться и свергнуть" коммунистическое правительство и строить новую Россию".
Оказывается, среди штабистов вермахта еще не перевелись романтики, верящие - искренне, надо полагать, - верящие в то, что стоит сочинить некую писульку, как вся эта орда поднимется и свергнет… Святые люди!
А тем временем наш "генералиссимус" настолько воспрял духом, что решил просить немецкое командование о передаче в его распоряжение всех доселе сформированных в рейхе из военнопленных и добровольцев воинских подразделений. Во как!
По-видимому, генерал-дезертир все еще не понимает, что в осуществлении его идей заинтересована далеко не вся верхушка Германии, и прежде всего не заинтересован сам Гитлер. А, не осознав этого, Власов вряд ли сумел понять, почему, вместо того чтобы перевести в казарму или в ими же созданный штаб РОА, германцы вдруг переводят его в другой лагерь военнопленных. И единственным утешением для него может служить только то, что теперь лагерь расположен неподалеку от Берлина и ведает им пропагандистский центр вермахта, занимающийся наиболее благонадежными и перспективными из русских пленных.
Именно здесь к нему и был прикреплен постоянный представитель вермахта тот самый капитан-теоретик Штрик-Штрикфельдт. А что, судя по всему, толковый парень. Помог Власову создать "Русский комитет", написать обращение к командирам и бойцам Красной армии, и даже организовать специальные курсы по подготовке (из числа военнопленных) пропагандистов для работы в лагерях и добровольческих частях РОА.
"Штрик-Штрикфельдт", пометил в своем ежедневнике Скорцени. Личность этого вермахтовского капитана уже не могла не заинтересовать его. Особенно после настоятельного совета Гиммлера прочесть его доклад. Такой служака вполне пригодился бы ему для работы на фридентальских курсах особого назначения.
Пробежав взглядом текст послания Власова, которое офицеры РОА передали в канцелярию Гитлера через гросс-адмирала Деница, Скорцени перевернул сразу целую кипу донесений и, немного полистав бумажки, наткнулся, наконец, на фамилию женщины, ради которой он, собственно, и затребовал "исповедальник" генерала Власова:
Это была Биленберг. Фрау Адель Биленберг, вдова эсэсовского офицера.
10
Прошло уже более десяти минут, как самолет приземлился в будапештском аэропорту и пилот заглушил двигатели, а Миклош Хорти все еще сидел в своем обособленном, "королевском" салоне, навалившись локтями на столик и подперев сдвоенными кулаками подбородок, - в позе человека, сумевшего отрешиться от мира чуточку раньше, чем мир - от него.
- Мы - в столице великой Венгерской империи, ваше величество, - полушутя-полусерьезно объявил граф Анташ, воспользовавшись тем, что личная охрана диктатора уже вышла из самолета и ждала его у трапа. Он иногда позволял себе подобные вольности, несмотря на то, что регент то ли старался не обращать на них внимания, то ли, наоборот, реагировал с холодным гневом.
- А ведь она могла быть великой, фон Анташ.
- В принципе да, - признал носитель крови трех королевских династий Европы. - Но что-то история не припоминает таких бесспорно великих дней в ее… истории.
- Может, мы ее попросту не сумели разглядеть?
- Такими днями могли бы стать первые дни этой войны, если бы вы решились сразу же мобилизовать военные ресурсы страны и двинуть войска на Югославию, мечами прокладывая себе дорогу к морю.
- Но мы приняли участие во вторжении в Югославию, - слабо защищался адмирал.
- …Во вторжении германских войск в Югославию - вот в чем мы приняли участие, господин адмирал. И в этой войне нашим войскам отводилась роль вспомогательно-полицейских сил.
- Услышав эти упреки, - натужно поднимался со своего кресла регент Хорти, - политикан Салаши возрадовался бы. Если помните, его партия "Скрещенные стрелы" была запрещена за антиправительственную кампанию, направленную на… слишком сдержанное, скажем так, участие Венгрии в нынешней войне.
"Слишком сдержанное"?! - удивился про себя граф Анташ. - Да нилашисты на каждом углу кричали о том, что своей трусостью регент и подвластное ему правительство позорят венгров и оскорбляют воинственный дух их великих предков!".
- Я всего лишь попытался ответить на ваш очень непростой вопрос, господин адмирал.
- Как вы думаете, где сейчас находится Салаши?
- Пока он со своими нилашистами пребывал в подполье, мы практически знали обо всех местах его пребывания. Однако напомню, что недавно правительство Дёме Стояи легализовало их, - ответил личный секретарь, не скрывая при этом своего возмущения. - Так что теперь он - свободный человек.
- Тем более, мы должны теперь отслеживать каждый шаг этого "несостоявшегося собирателя венгерских земель". Причем учтите, граф, что в этом заключается не только моя личная безопасность, но и ваша.
- Об этом я никогда не забываю, господин регент. Вы хотели бы встретиться с ним?
- Если по правде, то я хотел бы забыть о его существовании. Навсегда… забыть.
- Как и все мы, кто идет за вами, господин регент.
Анташ вдруг явственно ощутил, что опасность действительно нависла не только над Хорти, но и над ним, а также над людьми, которые формируют сейчас его личное, Кароля Анташа, окружение, в надежде на лучшие политические времена. Да только похоже, что их не будет. Так не пора ли вспомнить о девизе древних германских предков: "Вперед за вожаком!"?
- В ближайшие дни представители германского командования начнут вести с ним переговоры. Мы постоянно должны быть в курсе: кто, где и о чем именно.
- А ведь в течение двух лет этот демагог находился в тюрьме. Было непростительной ошибкой освобождать его для триумфального шествия.
- Потому что мы с вами запрещали одну возглавляемую им партию - "Воля нации". Освобождать же его пришлось уже как руководителя другой, мощной политической силы, созданной Кальманом Хубаем - "Скрещенные стрелы", но которая избрала этого армянина своим лидером, несмотря на то, что он все еще пребывал в тюрьме. После освобождения, как вы знаете, он отправился в Берлин, где с ним основательно поработали в смысле идеологической подготовки. Так что теперь мы имеем не только "Скрещенные стрелы", но и родственную ей Венгерскую национал-социалистическую партию, созданную по примеру германской партии фюрера.
- В то время как правящая партия "Венгерская жизнь" во главе с графом Бетленом все теряет и теряет свои позиции.
Хорти не ответил, однако, встретившись с проницательным, острым взглядом рослого плечистого красавца Анташа, не отвел, как обычно взгляд, а задержал его.
- Это хорошо, что мы обменялись мнениями, граф, - молвил он, направляясь к выходу из самолета. - Сейчас очень важно, чтобы мы чувствовали плечо друг друга. Настало время объединяться во имя своего собственного спасения и спасения нации.
- Все, что в моих силах, господин регент…
Уже оказавшись в проеме двери, Миклош Хорти неожиданно оглянулся, чтобы признаться:
- Но когда вы заговорили со мной, граф, я думал не о Салаши и вообще не о политике.
- Я это почувствовал, поэтому попытался вернуть к суровой действительности.
- То, что тревожило эти минуты мою душу, могло оказаться еще более суровой… реальностью. Я, видите ли, был удивлен, что самолет благополучно приземлился.
- Вот как, существовали какие-то предпосылки? - занервничал граф Анташ. - Поступала информация?
Граф не мыслил себе ситуации, при которой регент мог бы получить какие-либо сведения в обход него. Он не только душевно, а почти физически страдал от осознания того, что хоть что-то сумело просочиться к регенту, не будучи им самим, Каролем Анташем, осмысленным и отфильтрованным.
- Вроде бы ничего подозрительного, - объяснял тем временем Хорти. - Но, садясь в этот самолет, я был почти уверен, что он то ли прямо в воздухе взорвется, то ли будет не понятно кем атакован, или же как-то сам по себе - ну, просто вот так, сам по себе, без какой-то видимой причины, - рухнет, не дотянув до посадочной полосы.
- Представляю себе, каким трудным выдался для вас этот полет, господин регент.
- Напротив, граф. Я смирился с этой неизбежностью и ждал ее, как высшего избавления. До конца дней своих буду вспоминать о нем, как о незавершенном полете в вечность.
11
Да, сколь ни странным это могло бы показаться, но во всем увесистом, разбухшем деле русского генерала Власова обер-диверсанта заинтересовали прежде всего донесения, связанные с немкой, истинной арийкой, вдовой погибшего на фронте офицера СС Аделью (Хейди) Биленберг. Причем заинтересовали значительно больше, чем донесения, связанные с деятельностью капитана Штрик-Штрикфельдта.
Самым странным и почти неестественным в этой амурной истории оказалось то, что фрау Адель не была "подставлена" русскому генералу ни гестапо, ни абвером. Никому из тех людей, что работали с Власовым, рассчитывали и ставили на него, просто в голову не пришло подсунуть ему какую-то разбитную германку, которая решила бы и проблему организации его личной жизни, и проблему постоянного влияния на него. А среди прочего еще и подучила бы его языку.
В санатории для офицеров СС, которым заведовала вдова Биленберг, побывали тысячи красавцев из отборных частей. Однако своенравная баварка предпочла русского генерала. Причем самое удивительное, что инициатива этого сближения исходила от нее.
"А вообще-то вся эта любовная интрига чем-то напоминает историю знакомства папы римского Пия XII со своей медсестрой, - вдруг открыл для себя Скорцени, вспомнив подготовку к несостоявшейся операции по похищению папы и связанные с нею "тальянские изыскания"".
"Ну что ж, для вдовы фронтового офицера, а равно и для жены русского генерала выглядит она довольно сносно, - пробормотал штурмбаннфюрер, рассматривая фотографию худощавой белокурой женщины лет тридцати пяти. - Прямой нос, пухлые губы, голубоватые глаза…"
В конце концов генерал не так уж и стар, всего 43 года. И нет ничего удивительного в том, что он решил серьезно подумать о создании новой семьи, уже здесь, в Германии.
В этом действительно не было бы ничего такого, что могло бы заинтересовать службу безопасности, если бы не одно обстоятельство: брат белокурой Адели, офицер СС, являлся одним из приближенных людей Гиммлера. Не столько по службе, сколько лично приближенный. Что само по себе крайне любопытно. И кто после этого поверит, что появление на арене этой белокурой арийки не являлось разработкой людей из штаба Гиммлера?
Скорцени вновь просмотрел все три донесения, в которых агенты - с разных позиций, разными суждениями - отмечали одно и то же: близко знаком с Гиммлером! Если допустить, что это действительно так, то следует признать, что операция проведена блестяще.
Например, в последнем донесении, касающемся Власова, было сказано, что в разговорах с Аделью (со слов самой фрау Биленберг; уж потом-то за нее взялись всерьез) генерал настойчиво подчеркивает: если ему будет предоставлена бо́льшая свобода действий и бо́льшее пространство для инициативы, то вместе с людьми, которых сплотили идеи освободительного движения, он сможет организовать из военнопленных отличную армию, способную "оказать самую активную помощь Германии в войне с Россией".
Когда в кабинете Гиммлера Скорцени вспомнил об Адели, ему показалось, что история с ее братом - из какого-то другого досье. Но как только он убедился, что не ошибся, вся эта история со сватовством Власова сразу же начала обретать давно знакомую, привычную по многим другим "делам" логику.
Тем более что пассажи о как можно большей свободе действий и боеспособной армии - не тема для бесед во время любовных утех. Власов явно прибегал к ним в расчете на то, что его настроения станут известными брату жены. А уж благодаря ему станут они известными и Гиммлеру. Возможно, через кого-то еще более близкого к рейхсфюреру.
К тому же связь со вдовой эсэсовского офицера должна была, по замыслу генерала, показать немцам, насколько он надежен, насколько прочны его связи с немцами, с рейхом.
"А что, недурно! - подытожил Скорцени. - Хотелось бы, правда, знать, как этот роман с эсэсовской вдовой был воспринят соратниками Власова. Ведь далеко не все из них в восторге от фашистов-эсэсовцев, хотя и бредят единой и неделимой Россией без большевиков".
Тем временем Адель вела свою "партию" без какого-либо понуждения со стороны, на свой страх и риск. Бывает же! Даже для капитана Штрик-Штрикфельдта, делившего с Власовым приятные дни санаторного блаженства, ее привязанность к русскому генералу оказалась полной неожиданностью. Мать Адели и та была сражена Власовым и сама настаивала на их браке. Что ж, теще всегда виднее.
- Родль, - обратился Скорцени к адъютанту, когда тот, заслышав звонок, появился в кабинете. - Вам известно что-либо о семейных делах нашего мятежного генерала?
- Если вы имеете в виду женитьбу, - почти мгновенно отреагировал Родль, - то от знакомого гестаповца мне стало известно, что она состоялась на прошлой неделе.
Несколько мгновений Скорцени молча смотрел на адъютанта, держа пальцами уголок странички досье. Той, последней, странички, на которой, вместо какой-то бессмыслицы, вроде того, что Власов встретился с бывшим белым генералом Шкуро, - нашли событие! - должна была красоваться запись о браке Власова и фрау Биленберг.
- Стареете, Родль. Не сообщить о таком событии своему шефу! А затем не отправиться к генералу с букетом цветов от Скорцени! Немыслимые вещи! - саркастически улыбнулся штурмбаннфюрер. - Непозволительные вещи происходят в нашем с вами ведомстве.
- Но еще более немыслимо и непозволительно, что такое потрясающее событие не зафиксировано в "святом писании от генерала Власова", - довольно мрачновато заметил Родль, прекрасно понимая подтекст этой лихой бравады первого диверсанта империи, - которое вы сейчас держите в руках.
- Преступная оплошность.
- Но позволю себе заметить, что составление полнокровного досье на каждого генерала-перебежчика в функции стареющего адъютанта не входит.
- И это еще одна немыслимость, Родль. Досье генерала Власова мы вообще не должны выпускать из своих рук.
- Столь высоки акции этого русского?
- Мы не должны выпускать его даже во сне, Родль, - не слушал его Скорцени. - Даже во сне!
- Так оно и будет на самом деле, господин штурмбаннфюрер.