А даже если и не начнут, все равно - лестница не слишком подходящее место для того, чтобы узнать, есть кто в квартире Ондердонка или нет. А уж потом, если нет, войти в эту самую квартиру и дождаться полуночи, чтобы затем выбраться из "Шарлеманя" вместе с картиной. Потому как нынешние дежурные наверняка меня запомнили, и им может показаться странным, отчего это парень, доставляющий цветы из магазина, выходит от клиента через час после того, как он эти цветы доставил. Можно, конечно, попробовать отвертеться, напустить туману, подпортить, так сказать, репутацию мисс Тримейн, намекнув им, что мы провели это время, занимаясь амурами, но если до этого они успеют связаться с ней и узнать, что я давно ушел…
Я поднялся двумя этажами выше. Приотворил дверь, выглянул в коридор. Убедился, что там никого, и решился на наиболее благоразумный в данных обстоятельствах поступок. Не озаботившись натянуть перчатки, не предприняв даже такой простой меры предосторожности, как проверочный звонок в дверь, не потратив ни секунды на возню с поддельным охранным устройством, я вытащил из кармана мое заветное колечко с отмычками и вошел в квартиру Джона Чарльза Эпплинга.
Глава 8
На секунду показалось, что я неким роковым образом ошибся.
Квартира была ярко освещена и казалась светлее и просторнее, чем вчера вечером. Шторы пропускали солнечный свет с улицы, и в первый момент я подумал, что дома кто-то есть. Сердце остановилось, или забилось как бешеное, или екнуло - в общем, проделало одну из характерных для подобных ситуаций штук, но затем успокоилось, и вместе с ним успокоился и я. Натянул резиновые перчатки, запер входную дверь и перевел дух.
Все же как-то странно - снова оказаться в квартире Эпплингов. В кончиках пальцев возникло легкое покалывание, но того ощущения, того восторга, что охватывал меня всякий раз при незаконном вторжении в чужое жилище, я уже не испытывал - ведь я уже входил сюда прежде. Занимаясь сексом с одной и той же женщиной во второй, третий и даже сотый раз, вполне можно ощущать то же наслаждение - вообще, чем чаще вы с ней занимаетесь любовью, тем с каждым разом это получается лучше - но, увы, вам уже не испытать при этом того захватывающего, всепоглощающего чувства победы, как тогда, когда вы овладели ею впервые. То же относится и к замкам, и к дверям в чужие квартиры. И потом, на сей раз я проник сюда вовсе не для того, чтобы что-то украсть. Я просто искал убежища.
Нет. Действительно, как-то странно… Прошло менее суток с тех пор, как я побывал здесь, и тогда все чувства были напряжены до предела, причем возбуждение это не проходило до тех пор, пока я не вышел и не запер за собой дверь. Теперь же я вломился сюда снова, но уже совсем с иной целью - почувствовать себя в безопасности.
Я подошел к телефону, снял трубку. Можно позвонить Ондердонку, но какой смысл? Все равно выходить из здания раньше полуночи не стоит, так к чему торопиться? Впрочем, можно, конечно, попробовать зайти к нему прямо сейчас, если его нет дома. Можно взять Мондриана, снова спуститься с ним в квартиру Эпплингов, а затем дождаться двенадцати и спокойно выбраться из дома.
Но мне почему-то не хотелось. Лучше уж посидеть здесь и позвонить Ондердонку около двенадцати и, если его нет, войти, а потом быстренько убраться вместе с картиной. А если он будет дома, просто сказать: "Ой, извините, я ошибся номером", потом выждать часа четыре-пять, пока он не уснет, и уже тогда навестить его, пока он посапывает себе в постели. Вообще я предпочитал не входить в чужие квартиры, когда их обитатели находились дома, старался во время работы по возможности избегать личных контактов, но было в подобных ситуациях и свое преимущество - зная, что хозяева дома, вы уже могли не бояться, что они свалятся вам как снег на голову и до полусмерти перепугают. Но в данном конкретном случае у меня была вполне конкретная цель, был намечен вполне конкретный предмет, причем я знал, где он находится, так что искать не придется. Он находился там, в гостиной, висел на стене над камином, и, если Ондердонк спит в спальне, риск столкновения с ним минимален.
Я все-таки набрал его номер. Двенадцать гудков, потом повесил трубку. Может, надо было позвонить подольше, но к чему? Если я все равно не собираюсь сейчас туда, если мне ждать еще добрых часов семь?..
Я подошел к окну в гостиной и осторожно отодвинул край шторы кончиком пальца. Окно выходило на Пятую Авеню и оттуда, где я стоял, открывался совершенно изумительный вид на Центральный парк. Особенно беспокоиться о том, что меня заметят, не стоило, ну разве что в полумиле, в высотном здании, засел некий наблюдатель, предварительно запасшись биноклем и изрядным терпением, что само по себе было маловероятно. И я раздвинул шторы пошире, придвинул к окну кресло, уселся в него и стал любоваться видом. Я различил зоопарк с искусственным водоемом, раковину летнего театра, где в теплую погоду играл джаз-банд, еще массу разных достопримечательностей. Я видел, как бегают бегуны по главной круговой аллее, по боковым тропинкам и специальным беговым дорожкам вокруг водоема. Видеть их отсюда было занятно и непривычно, все равно что наблюдать из самолета за движением на автомагистрали.
Страшно жаль, что я не могу быть там, с ними. Самая подходящая погода для тренировки.
Некоторое время спустя мне это надоело, и я прошелся по квартире. Взял в кабинете Эпплинга альбом для марок и небрежно перелистал его. Увидел несколько стоящих серий, которые следовало бы прихватить вчера, но брать не стал. Нет, сейчас об этом даже думать нечего. Вчера я побывал здесь в ином качестве - был взломщиком, хищником, преследующим добычу. Сегодня я просто гость, пусть и незваный, и нарушать законы гостеприимства не следует.
И я без всяких корыстных побуждений с интересом и восхищением разглядывал марки, а потом откинулся на спинку кресла и решил немного помечтать. Я представил себе, что это моя квартира и моя коллекция марок, что я сам, лично, искал и приобретал эти маленькие прямоугольнички цветной бумаги с зубчатыми краями, а потом с наслаждением разбирал и раскладывал по пластиковым кармашкам. В обычное время я как-то с трудом представлял себе, что человек может тратить уйму времени и денег на столь бессмысленное занятие, но сейчас увлекся им и даже испытывал нечто напоминающее угрызения совести из-за того, что разграбил созданную с таким трудом и любовью коллекцию.
И, честно признаться, радовался тому обстоятельству, что краденых марок при мне нет. А то еще, чего доброго, вдруг решил бы вернуть их на место.
Время тянулось томительно медленно. Я боялся включить телевизор или радио, даже слишком много расхаживать по квартире - как знать, а вдруг какого-нибудь бдительного соседа насторожат звуки, исходящие из квартиры, хозяева которой отсутствуют. Читать тоже не хотелось, все равно я не смог бы сосредоточиться, тем более что книгу пришлось бы держать руками в резиновых перчатках, а уже одного этого достаточно, чтобы отвлечь от содержания. Я вернулся к креслу у окна и следил за тем, как солнце клонится к закату и проваливается за силуэты зданий, вырисовывающиеся на фоне неба к западу от зоопарка, и зрелище это оказалось удивительно увлекательным.
Где-то около девяти я основательно проголодался и отправился на кухню. Высыпал в миску мюсли с орехами и изюмом. Добавил подозрительного на вид молока. В чашке с кофе молоко бы непременно свернулось, но при добавлении к хлопьям этого не произошло. Затем вымыл миску и ложку в раковине и убрал на место. Вернулся в гостиную, снял кеды, растянулся на ковре и закрыл глаза. Перед ними тут же возникло видение: огромное, бесконечно белое пространство… И пока я любовался его абсолютным совершенством, сравнимым с белизной только что выпавшего снега или руном миллиона белейших овечек, пока я упивался этим поэтичнейшим из зрелищ, на белом фоне стали появляться черные ленточки. Они свивались и распрямлялись, протягивались сверху вниз и слева направо, образуя решетку из неровных прямоугольников. Потом вдруг один из этих белых прямоугольников вспыхнул и стал наливаться красным, а другой почему-то приобрел оттенок небесной голубизны, начал темнеть и превратился в кобальтово-синий. А потом еще один красный прямоугольник стал растекаться, и краска, словно кровь, начала переползать в правый нижний угол, и…
О, Господи! Я мысленно рисовал картину Мондриана!
Я следил за тем, как волшебно меняется рисунок, выдавая различные вариации на тему. Не знаю, сознательно ли это происходило или совершенно против моей воли. Наверное, в какой-то момент вполне осознанно, а в другой - нет, но внезапно я заставил себя остановиться и стряхнуть это наваждение. Резко сел и взглянул на часы.
Семь, нет, уже восемь минут первого!
Еще несколько минут я потратил на устранение всех следов моего пребывания в квартире Эпплингов. Я задремал в резиновых перчатках, и пальцы были влажными и липкими. Я снял перчатки, вымыл и высушил руки, протер перчатки изнутри, снова надел их. Поправил здесь, расправил там, задернул шторы, передвинул кресло на место, затем снял трубку, нашел номер Ондердонка в телефонной книжке, чтоб убедиться, что набираю правильно. Набрал, выждал двенадцать гудков. Затем включил и выключил настольную лампу, единственную, которую зажигал, вышел из квартиры, запер за собой дверь и протер дверную ручку, а также кнопку звонка. Затем торопливо вышел на лестницу и поднялся на четыре пролета, на шестнадцатый этаж. Проверил, пусто ли в холле, подошел к двери Ондердонка и позвонил. Выждал на всякий случай несколько секунд, лихорадочно вознося про себя молитву святому Дисмасу, покровителю взломщиков. На то, чтобы разобраться с четырехцилиндровым замком системы "Сигал", ушло не больше времени, чем на добавление молока к мюсли на кухне Эпплингов.
Внутри стояла тьма. Я шагнул через порог, тихо затворил за собой дверь, глубоко втянул воздух всей грудью и стал ждать, пока глаза привыкнут к темноте. Опустил кольцо с инструментами в карман, нашарил фонарик. Перчатки были уже на мне - я решил не снимать их ради быстрой пробежки по лестнице. Пытался сориентироваться в темноте, приподнял руку с фонариком и направил туда, где, по моим предположениям, должен был находиться камин. И включил его.
Камин оказался на месте. Над ним простиралось белое пустое пространство. Подобное тому, что привиделось мне на полу у Эпплингов, перед тем как оно начало затягиваться сеткой из тонких черных линий. Но где теперь эти черные линии? Где прямоугольники красного, синего и желтого цветов?
И вообще, где же сама картина? Где ее рамочка из алюминиевых планок? И почему над камином у Ондердонка в гостиной всего лишь голая белая стена?..
Я выключил фонарик и снова оказался в темноте. К возбуждению, вызванному вторжением, примешивалась паника. Неужто я, Господь всемогущий, ошибся квартирой? Неужели я, святый Боже, оказался этажом выше или ниже? Так, дайте сообразить… Мисс Тримейн жила на девятом. От нее я поднялся на два этажа на одиннадцатый, где погостил у Эпплингов. Одиннадцатый и шестнадцатый разделяли четыре этажа, но может, я, поднимаясь, неверно пересчитывал пролеты и включил несуществующий тринадцатый?
Я снова включил фонарик. Вполне вероятно, что все квартиры на линии "Би" имеют одинаковую планировку, и в каждой именно на этом месте располагается камин. Но неужели и в других квартирах вот так же, по обеим сторонам от камина, выстроились книжные полки? Мало того, это были очень знакомые полки, и я даже узнал несколько книг. Вот собрание Дефо в кожаных переплетах. А вот два тома Стивена Винсента Бенета в коробочках - избранная проза и избранная поэзия. А вот там, еле различимое на белом пространстве стены, словно негатив полотна Эда Рейнхарта "Черное на черном", небольшое прямоугольной формы светлое пятно - на том самом месте, где вчера висела картина Мондриана. Время и пыльный нью-йоркский воздух затемнили обои, и от картины остался след - слабый призрак, дух того полотна, что я собирался похитить.
Я сместил луч фонарика на пол и вошел в комнату. Картины не было. Но она должна была быть, или что-то здесь не сходилось. Может, я все еще сплю? Сплю у Эпплингов на ковре и мне лишь пригрезилось, что я проснулся и поднялся четырьмя этажами выше? И я решил, что именно это и произошло, и даже мысленно ущипнул себя, чтобы проснуться по-настоящему, но ничего не произошло.
Нет, что-то тут не так. И дело не только в неожиданном исчезновении картины. Я сделал еще несколько шагов и провел лучом фонарика по стенам и предметам обстановки. Все остальное вроде бы на месте. Картина Арпа висела там же, где я видел ее во время вчерашнего визита. Другие картины - тоже. Я развернулся и снова посветил фонариком, и луч его высветил из тьмы бронзовую головку на черном пластиковом постаменте. Я вспомнил, что видел ее вчера, просто не обратил особого внимания. Я продолжал медленно водить лучом по кругу, а потом вдруг услышал, нет, даже скорее почувствовал слабый вздох, и световое пятно вдруг вырвало из тьмы женское лицо.
Нет, то была не картина и не скульптура. Между мной и дверью в коридор стояла женщина. Одна маленькая ручка находилась где-то на уровне талии, другую она вскинула вверх, растопырив пальцы, как делают люди, пытаясь защититься.
- О, Боже мой!.. - простонала она. - Вы - грабитель! Вы - насильник, убийца! Вы собираетесь меня убить. О, Господи, Боже мой!..
Пусть это будет сон, взмолился я про себя. Но то был вовсе не сон, и я прекрасно понимал это. Меня застигли с поличным. В кармане у меня воровские инструменты, и я не имею права здесь находиться, а при обыске на моей квартире непременно обнаружат краденые марки в количестве достаточном для того, чтобы открыть новое почтовое отделение. И она стоит между мной и дверью, и, даже если мне удастся проскользнуть мимо и вырваться, она тут же позвонит вниз, и прежде, чем я успею добежать до вестибюля, охрана уже будет знать, что в доме вор, и вот она уже открыла рот и в любую секунду начнет кричать.
И все это ради какого-то поганого кота с хитроумным именем и мерзким характером! По шесть дней на неделе занимается исключительно тем, что усыпляет бездомных, никому не нужных кошек, я же рискую оказаться за решеткой, пытаясь выручить из беды одного несчастного кота!.. И я стоял и светил фонариком прямо ей в глаза, словно в надежде загипнотизировать ее, как гипнотизирует оленя, выскочившего на шоссе, свет автомобильных фар. Впрочем, на загипнотизированную она походила мало. Лицо ее искажал страх, и рано или поздно этот страх вырвется наружу, и она закричит, и я думал только об этом и еще о каменных стенах.
Согласно утверждению сэра Ричарда Лавлейса, каменные стены - это вовсе не тюремное изобретение. Должен заметить вам, этот парень выдавал желаемое за действительное. Из каменных стен получается самая что ни на есть настоящая треклятая тюряга, а уж железные решетки окончательно превращают ее в клетку. Вы уж поверьте, я там побывал, сам видел и вовсе не стремлюсь обратно.
"Господи, помоги же мне выбраться из этой передряги, и тогда я…"
А что я? Я, по всей видимости, снова займусь тем же, потому как по сути своей совершенно неисправим.
Ладно, вот выберусь из этой ситуации, а там посмотрим.
Росту в ней было около пяти футов шести дюймов, фигура стройная, личико овальное, а глаза - ну точь-в-точь как у спаниеля, завоевавшего благодаря им звание лучшего представителя породы. Волосы темные, до плеч, зачесаны назад и вверх и закреплены на макушке в виде двух не заплетенных в косички хвостиков. На ней были светло-кремовые джинсы и майка лимонного цвета с вырезом под горло и вышитым на груди самым настоящим маленьким аллигатором. А на ногах замшевые коричневые шлепанцы, немного смешные и похожие на те, что носил хоббит.
- Только не обижайте меня, - пролепетала она.
- Сроду никого не обидел, - сказал я. - Даже ни одного таракана не убил. Хотя нет, посыпал в кухне борной, а это с нравственной точки зрения значит практически то же самое. Но чтоб я гонялся за ними да давил или там топил, нет, чего не было, того не было. И вовсе не потому, что после этого остается пятно. Послушайте, я по природе своей вообще не признаю насилия, и…
Что это я перед ней распинаюсь? Наверняка чисто нервное, и еще в надежде на то, что она достаточно воспитанна и не станет перебивать меня криком.
- О, Господи, - сказала она. - Как же я испугалась…
- Я не хотел вас пугать.
- Да вы посмотрите на меня! Я вся дрожу.
- Не бойтесь.
- Но я не могу… остановиться. Я очень испугалась.
- Я тоже.
- Вы?!
- Честное слово.
- Но вы же грабитель, - сказала она и нахмурилась. - Разве нет?
- Э-э…
- Ясное дело, грабитель. Ведь на вас перчатки.
- Я мыл посуду.
Она начала смеяться, но смех тут же оборвался и перешел в нечто напоминающее истерические всхлипывания. Потом она выдавила:
- О, Бог ты мой, но почему мне так смешно? Я же в опасности.
- Ничего не в опасности.
- Нет, в опасности. Такое ведь без конца происходит. Женщина неожиданно приходит домой и застает там грабителя. Пугает его, а он в ответ насилует ее и убивает. Закалывает ножом насмерть.
- У меня ж даже перочинного ножа нет.
- Тогда душит.
- Да у меня руки для этого слишком слабые.
- Вы все шутите…
- Вот это уже ближе к истине.
- И еще вы, кажется… симпатичный.
- Так и есть, - ответил я. - Вы очень наблюдательны. Я действительно славный парень, нет, кроме шуток.
- Да вы посмотрите, что вы со мной сделали! Нет, не смотрите. Нет, то есть я хотела сказать… Я сама не знаю, что хотела сказать.
- Спокойнее. Все будет в порядке.
- Я вам верю.
- Конечно.
- И все равно еще немножко боюсь.
- Знаю.
- И ничего не могу с собой поделать. Никак не могу перестать дрожать. Просто как заяц какой-то… И внутри все так дрожит, что кажется, того гляди вся так и рассыплюсь на куски.
- С вами все будет в порядке.
- А вы не могли бы?..
- Что?
- Нет, это глупость.
- Ничего, ничего! Говорите.
- Нет, вы подумаете, что я просто свихнулась. Я хочу сказать, с одной стороны, я боюсь вас, но с другой…
- Продолжайте.
- Вы не могли бы обнять меня? Пожалуйста.
- Обнять… вас?
- Да.
- Ну, э-э… если вы считаете, что это поможет…
- Мне просто необходимо, чтоб кто-то меня обнял.
- Ну, хорошо. Конечно.
Я заключил ее в объятия, и она уткнулась носом мне в грудь. Рубашки наши соприкоснулись. Через два слоя ткани я ощущал ее тепло и приятную округлость груди. Я стоял в темноте - фонарик находился в кармане - и крепко прижимал ее к себе, одной рукой поглаживая шелковистые волосы, другой похлопывая по спине и плечам, и утешительным тоном бормотал при этом нечто вроде: "Ну, ну…"
И напряжение и дрожь постепенно отпустили ее. Я не разжал рук и продолжал бормотать, вдыхая слабый аромат ее духов и упиваясь ее теплом, и…
- О!.. - протянула она.
Подняла голову, и глаза наши встретились. Я заглянул в них - света для этого оказалось достаточно - и понял, что мужчина вполне может утонуть в глубине этих глаз. И продолжал обнимать ее и смотреть, и тут произошло нечто.
- Это…
- Знаю.