Итак, если прежние идеалистические философские учения, так или иначе, вели к Богу, то протестант Кант в соответствии с догматами своей веры ухитрился создать такую систему, в которой Бог вроде бы есть (этим она неприемлема для материалистов) – это любовь, и в то же время Его как бы нет (что делает ее чуждой искренне верующим). Верить в будущую жизнь необходимо (без этого нет морали), но что это такое – неясно. Церковь нужна, но это не единство Пресвятой Троицы, ангельских чинов, усопших святых и всех ныне живущих верующих, а этическая община. Христианство выше и нравственнее иудаизма, но оно существует как бы без Христа. А раз на искупительную жертву Христа и Его помощь рассчитывать не следует, то человеку в его нравственном совершенствовании приходится полагаться только на себя, на свою волю (мне при этом вспоминается всегда герой рассказа Лескова "Железная воля"). У такого человека есть долг перед своей совестью (следовательно, критерий нравственности у каждого свой), но нет долга перед Богом, мирозданием, природой, обществом. Словом, философия Канта явилась воплощением западноевропейского индивидуализма в сочетании с протестантским жизнепониманием. Дальнейшее развитие немецкой классической философии, при всех ее достижениях в частностях, не только не устранило этих органических пороков системы Канта, но порой и значительно их усугубило. Так, И. Г. Фихте, отбросив Кантову "вещь в себе", построил систему субъективного идеализма, в центре которой – деятельность мистического "Я"; создающего весь мир, в том числе и конкретные индивидуальные "я". Спрашивается, зачем же было уходить от Бога, чтобы заменить Его этим мистическим "Я"? Да и зачем вообще философская система, если вывод ее создателя таков: "Какую философию ты выбираешь, зависит от того, что ты за человек". Развивая некоторые тенденции в сторону объективного идеализма, намеченные И. Г. Фихте, Ф. В. Шеллинг создал философию тождества субъекта и объекта, идеального и реального, а важнейшим фактом познания считал интуицию, присущую лишь немногим избранным. По его мнению, закономерный процесс – единство духа и природы, субъекта и объекта, свободы и необходимости – открывается только вере, а условие исторического и нравственного прогресса заключается в Боге, но ведь мы уже видели, что такое Бог по понятиям философов-протестантов. Отдав большую дань фатализму, Шеллинг закончил "философией откровения", основанной на религиозном опыте и отвергающей всякую философию, основывающуюся на разуме.
Русский философ С. Н. Булгаков показал, что вершина немецкой идеалистической философии – система Гегеля – это лишь тщетная попытка путем логических умозаключений сотворить, "подобно Богу", а точнее, в противовес Ему, мир из "ничего", и увидел в этой величественной философской системе проявление люциферианской гордости гениального немецкого философа. Еще раньше философию Гегеля подверг суровой критике И. В. Киреевский, показавший, что она есть переложение на язык философских терминов миропонимания так называемого здравомыслящего обывателя (Киреевский И. В Критика и эстетика. М. 1979. С. 303-308). Он показал также, что философские системы Гегеля, его западноевропейских предшественников и последователей нисколько не подвигают вперед решение высших вопросов человеческого бытия, а, следовательно, обрекают род людской на тупое прозябание. Даже умнейший человек не может стать выше своего миро– и жизнепонимания, "ибо человек – это его вера" (Там же. С.334).
По понятиям православного человека, системам немецких философов-идеалистов присущи крупнейшие недостатки.
Во-первых в них Бог присутствует лишь номинально, прикрывая самообожение философствующего субъекта, это совсем не тот Бог, каким Он представлен в православном символе веры. Это не Христос (а, следовательно, если не сам Антихрист, то помощник ему).
Во-вторых, в них нет истинно христианского понимания трехсоставной природы человека. Отцы Церкви учат, что природа человека включает тело, душу и дух. Пища, питье, одежда, обувь, жилище, движение, спорт и пр. удовлетворяют потребности тела; музыка и все прочее, что действует на чувства, – потребности души; к духовной же жизни относится лишь то, что связано с высшими вопросами человеческого бытия, определяет смысл жизни человека, понимание им своего места в мироздании и своего высокого призвания. Это – область религии, связь с Богом. Выдающийся русский православный подвижник и мыслитель, святитель Тихон Задонский писал, что в норме тело должно получать пищу от души, душа – от духа, а дух – от Бога, и тогда человеку суждено бессмертие. Когда же эта естественная связь нарушается в высшем звене, то есть дух теряет связь с Богом, он начинает поглощать душу, душа – тело, а тело – мертвую материю, и в итоге человек закономерно обретает смерть. В немецкой философии, на первый взгляд, категория "дух" занимает важнейшее место, однако сами догматы протестантизма свели духовность к душевности. Там, где нет Бога-Промыслителя, нет и Духа, от Него исходящего, а потому "дух" немецкой философии – это, так сказать, "бездуховный дух".
В-третьих, православие не просто говорит о духе, но и различает принципиально разные виды духовности. Есть Святой Дух и исходящая от Него благодать, но есть и нечистый, сатанинский дух, склоняющий человека ко греху. А все, что умаляет Святой Дух, объективно служит духу сатанинскому.
В-четвертых, согласно православию, любые попытки самоусовершенствования, творения добрых дел и пр. без опоры на Христа безблагодатны и успехом увенчаться не могут, часто приносят душе огромный вред. Поэтому, когда вместо единственно верного пути усовершенствования – обожения – предлагается путь чистого умозрения, то этим человек как бы сам себя ставит на место Бога: сатана тем и прельстил Адама и Еву – "будете как боги…". Такие философские системы и служат основой для идеологии покорительства как в отношении природы, так и в отношении других людей, для всевозможных проявлений человекобожия и сатанизма, уже поставивших в наши дни планету на грань катастрофы.
Жизненная бесплодность идеалистических систем заставила, наконец, и мыслителей Германии обратиться к материализму, особенно в учении Фейербаха, оказавшего большое влияние на Маркса и Энгельса и ставшего, по выражению последнего, "концом немецкой классической философии". С.Н. Булгаков в статье "Религия человекобожия у Л.Фейербаха" показал, что это учение представляет собой искусственно сконструированную религию, в которой место Бога занял бог-человечество Она стала философским обоснованием стремления человечества (по словам Достоевского) "устроиться без Бога", причем вполне и окончательно. Но ей присущи еще большие пороки, чем идеалистическим системам. Для верующих Бог есть абсолютное совершенство, а для бого-человечества роковым и неразрешенным остается вопрос: куда же деть всю слабость и порочность падшего рода людского? Из такой ложной религии с неизбежностью вытекают идолопоклонство и человеконенавистнические идеи и устремления тех, кто претендует на господство "избранной расы" или "настоящих людей".
Вообще последовательно проводимый материализм неприемлем хотя бы потому, что неизбежно приводит к мертвой и аморальной системе, не признающей ничего святым и превращающей мораль в условные правила поведения. Ведь если нет загробной жизни, то мало того, что в этом земном существовании "все дозволено". Напрасны и все наши хлопоты о достойных похоронах, гражданской панихиде с проникновенными словами ("спи спокойно, дорогой товарищ!"), обращенными к покойному. Нелепа и установка памятников на могилах и т. п. Материализм в принципе требует прагматического подхода: умер человек, его уже нет, и надо утилизировать его останки: например, кожу – на галантерейные фабрики, мясо на консервы для свиней, кости – на костную муку и пр. В определенные периоды человечество доходило и до этой грани… Но так как подобный подход, проявись он откровенно, отвратил бы людей своей бесчеловечностью, материалистам приходится вводить в свою систему шкалу моральных ценностей. Но вследствие этого материалистические философские системы неизбежно эклектичны, они паразитируют лишь на том, что открывает человечеству идеализм.
Широко распространено понимание философии как некоей "науки наук", высшего знания, имеющего дело с абсолютной истиной и претендующего на исчерпывающее объяснение мира и жизни. Но еще С. Н. Булгаков в своей книге "Философия хозяйства" убедительно показал, что, во-первых, жизнь есть процесс логически-алогичный, тогда как наука (в том числе и философия) – это система логических построений, объясняющая процесс односторонне и неполно; во-вторых, всякая наука (и философия тоже) опирается на некую совокупность аксиом. И как в геометрии сосуществуют системы Евклида и неевклидовы, так и в философии возможно множество не сводимых друг к другу систем, в зависимости от принятых на веру исходных положений.
Разрушительный характер влияния немецкой классической философии на общество отметил Ф. И. Тютчев (Тютчев Ф. И. ПСС. СПб. Том 1.1913. С. 298). Свое неприятие исключительно рационалистических теорий, к каким относятся системы немецких философов-идеалистов, высказывал В. И. Вернадский (см. "Прометей". Т. 15. М., 1988. С. 119).
Многие русские мыслители не только критиковали абстрактные философские системы, но и высказывали убеждение в том, что непременным условием правильного понимания является любовь: "Когда человек любит, он проникает в сущность мира" (Пришвин М. М. Незабудки. М. 1969. С. 146-147 и 30). Так у русских мыслителей преломилась главная евангельская заповедь: "любите друг друга", и в уклонении от нее они видели признак несостоятельности немецкой классической философии. И сколько бы ни сдувать с нее (и с других, родственных ей, учений) "идеалистическую шелуху" и ни искали в ней "рациональные зерна", на этой основе нельзя выработать мировоззрение, способное дать людям основу для гармонического строя жизни в согласии с природой и друг с другом. Не смогли сделать этого и Маркс с Энгельсом, учение которых представляет собой во многих отношениях шаг назад в осмыслении жизни по сравнению с гениями немецкой классической философии.
В самом деле, с появлением христианства возникло представление о человеке как о личности, сознательно делающей выбор между святостью и грехом, на основе свободного акта воли. Поскольку протестантизм (во многом как бы христианство без Христа) есть движение назад от христианства к иудаизму, вскормленная протестантизмом классическая философия утратила понимание личности, заменив ее абстрактным индивидом. Маркс пошел еще дальше и от внеисторического абстрактного индивида перешел к социальным типам людей: пролетарию и буржуа, крепостному и феодалу, рабу и рабовладельцу, тем самым полностью упустив неповторимость внутреннего мира каждого человека.
Если православное христианство видит смысл жизни человека в обожении, в восстановлении богоподобия, утраченного вследствие грехопадения, а протестантизм – в моральном усовершенствовании своими силами, то философия марксизма нацеливает прежде всего на изменение внешнего мира, которое якобы создаст предпосылки для совершенствования внутреннего мира индивида. Следовательно, она, по сути, лишает человека подлинного смысла жизни и потому должна быть определена как бессмысленная.
Маркс по существу вообще отвергает понятие духовности, для него духовное есть материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней. Следовательно, философия марксизма должна быть определена как принципиально бездуховная. По совокупности этих ее недостатков появление философии марксизма и ее торжество на значительной части планеты нельзя рассматривать иначе, как громадный шаг назад в духовном развитии человечества. С чисто духовной точки зрения – это торжество сатанинского начала над божественным, хотя до конца света в мире падшего человека ни то, ни другое начало, очевидно, не может проявиться в чистом виде. Маркс и Энгельс лишь вульгаризировали философию в материалистическом духе. Ленин пошел еще дальше в этом же направлении. Стремясь представить Ленина великим мыслителем, ленинцы опубликовали его не предназначавшиеся для постороннего читателя "Философские тетради" (с заметками при чтении книг Гегеля, Фейербаха и других), однако тем самым оказали ему медвежью услугу. Заметки Ленина показывают, во-первых, что он читал Гегеля впервые (а других мыслителей, на которых Гегель ссылается, не читал совсем); во-вторых, что и в этот первый раз он читал Гегеля "материалистически", так сказать, выворачивая его "наизнанку", часто приписывая немецкому гению собственные мысли и догадки: "Чушь об абсолюте… Я вообще стараюсь читать Гегеля материалистически: Гегель есть постановленный на голову материализм (по Энгельсу) – т. е. я выкидываю большей частью боженьку, абсолют, чистую идею ets"; в-третьих, что многих мест у Гегеля он не понял, например, из-за незнания высшей математики: "Без изучения высшей математики все сие непонятно"; "здесь изложение какое-то обрывочное и сугубо туманное"; "неясно", "переход количества в качество в абстрактно-теоретическом изложении до того темен, что ничего не поймешь. Вернуться!!"; "Виды рефлективности… развиты очень темно" и т. д (Ленин В. И. Философские тетради. Л., 1934. С. 116-117).
Замечу попутно, что темнота гегелевских категорий была прояснена в советское время. Так, таинственный "скачок", "переход количества в качество" означает всего лишь изменение структуры наблюдаемого объекта. И не философы, а естествоиспытатели и практики раскрыли реальную сущность других прежде абстрактных философских категорий.
Апологеты Ленина хотят представить его мыслителем, обращающимся к философии в самые критические моменты ("надо же – революция на носу, а вождь углубляется в изучение Гегеля, просит привезти ему в Разлив тетрадки с выписками!"). Но теперь очевидно, что на основе той философии, на которой он строил свою теорию, ничего путного сочинить было просто невозможно, подвел Гегель Ильича!
Единственное крупное произведение Ленина, где он затрагивал проблемы философии, – "Материализм и эмпириокритицизм", написано до знакомства с Гегелем и не поднимается выше тезиса о том, что всякое отступление от последовательного материализма ведет к идеализму, а, следовательно, к "боженьке". Проблемы, в которых философы запутались именно потому, что исключили из своих систем Бога, Ленин решает до примитивности просто, но также без Бога, ругая лишь идеалистов последними словами. А ведь наивно полагать, будто вследствие достижений науки или путем насилия удастся обеспечить полное торжество материализма и отправить идеализм на свалку истории. Материализм и идеализм – это два берега, между которыми в этом мире до самого его конца будет протекать человеческая, прежде всего, философская мысль, а насильственное ограничение ее материалистическими рамками равнозначно выхолащиванию ее.
Человек – существо двух миров: земного и небесного. Если ему навязывать только материализм (или только идеализм), его внутренняя суть протестует против этого – и вовсе не из духа противоречия, а потому, что при этом ущемляется та или другая сторона его природы. Между тем статья Ленина "О значении воинствующего материализма", в которой он ставит задачу организовать систематическое изучение диалектики Гегеля с "материалистической точки зрения", содержит такие обвинения в адрес ученых, с его точки зрения, недостаточно критически разбирающих христианство, что за судьбу этих профессоров становится страшно…
С православной точки зрения, полный разрыв человека или общества с Богом делает деятельность людей безблагодатной и обрекает ее на неудачи. Если Бог управляет миром (хотя и не прямо, а через людей, причем не насилуя их свободной воли), а человек (или общество) хочет преобразовать этот мир по-своему, не считаясь с Божественными установлениями, то это и есть чистое богоборчество, не имеющее никаких шансов увенчаться успехом. Следовательно, неудачи с решением экономических, социальных, политических и культурных задач в СССР на основе марксистско-ленинского учения, первым из устоев которого является немецкая классическая философия, – это не результат случайных просчетов или недостаточной опытности тех или иных руководителей, а закономерный итог движения по заведомо ложному пути, при всей его для многих внешней привлекательности и кажущемся благородстве намерений. Диалектический материализм является основой для любого естествоиспытателя (классики марксизма сами не раз заявляли, что ученый-естественник является стихийным материалистом-диалектиком), как, впрочем, и для любого человека, занятого практическим делом, а не словесными спекуляциями. Но диалектический материализм в марксистско-ленинском толковании оказался философией краха.
Однако сегодня, на мой взгляд, такого утверждения уже недостаточно. Настала пора открыто заявить, что провалились планы построения не только коммунизма, но и "постиндустриального общества", "общества всеобщего благоденствия" на Западе. Во-первых, даже там до трети населения с неизбежностью оказалось за гранью нищеты ("Литературная газета", 27 июня 1990 г.), пусть по нашим меркам и вовсе не такой уж ужасной (но ведь нищета – понятие относительное, малосостоятельный человек, и владея автомобилем, все равно чувствует себя отверженным). Во-вторых, именно Запад подвел мир к экологической катастрофе. У всего человечества, по словам С. П. Залыгина, никогда еще не было столь приземленного идеала – "выживания". Кризис переживает вся планета, только в нашей стране он проявляется порой при пустых полках магазинов, а на Западе – при переполненных. Но и у нас, и там специалисты предупреждают, что человечеству, если оно не образумится и не изменит своего миропонимания и образа жизни, осталось существовать совсем немного, разница сроков в прогнозах исчисляется всего лишь десятилетиями. Поэтому сегодня можно и нужно говорить не только о крахе марксистской философии, но и о провале мировоззренческой основы всей западноевропейской культуры, о крахе философии вообще.
Философия зародилась в недрах языческой, политеистической религии, у которой в объяснении мира и в деле морального совершенствования человека есть непереходимый предел. Множество богов не давало человеку единого нравственного идеала, и философия служила как бы той "прикладной религией", которая удовлетворяла духовно-нравственные потребности язычников, причем в зависимости от различий миропонимания она могла существовать и в форме разнообразных систем, вплоть до учений агностицизма и откровенного атеизма. Христианство дало человечеству все необходимое для спасения души, для обожения личности и одухотворения общественной жизни, а потому в принципе сделало ненужной философию как своего рода "науку наук", хотя христианские богословы и использовали ее методы для разъяснения своего учения язычникам. Прекрасно зная философию, Отцы Церкви в то же время не были философами, ибо Бог неопределим никакими логическими категориями.