Новое епархиальное управление
Казанская группа "Живой Церкви" так понимала смысл проводившейся в Церкви реформы управления:
"В недавнем прошлом Российская Церковь управлялась коллегиально вверху и единолично в епархиях. Всей Церковью правил Синод, а епархиями распоряжались единолично архиереи, которые действовали через единоличных же начальников-благочинных. Консистория врезывалась в систему управления каким-то придатком, очень тяжелым, но не органическим.
С начавшимися веяниями демократизации вообще струя коллегиальности проникла и в духовное ведомство, сначала в виде выборных благочиннических советов, а потом даже самих духовных консисторий. Но в ту же пору созрела мысль об организации единоличного главы Церкви; коллегиальность выплывала из низов, от низшего клира и мирян, а единоличность от верхов, от первосвященников и некоторых книжников, последнее течение на соборе 1917 года пересилило, благодаря некоторым мерам правящего класса иерархии, то есть монашества, с архиереями в главе. Внутри Церкви в продолжение двух последних столетий боролись непрерывно два течения – монашеское и мирское, а белое духовенство колотилось, словно чурбашка в мельничном каузе.
Монашество было нужно правительству, но его аппетиты ширились чрезмерно, и потому правители-монахи сдерживались светскими чиновниками. Белое же духовенство держалось в черном теле.
В административном отношении согласованности не было: каузная чурбашка временами стукалась о края досок и шумела.
В настоящее время сделана попытка проведения коллегиальности сверху донизу во всем церковном управлении.
В религиозно-нравственном отношении архиерей остается владыкой, и упрямцы напрасно силятся обвинять обновленцев в нарушении канонов, только от мирского командования епископы избавляются.
Во главе каждой епархии стоит епархиальное управление, состоящее из председателя-епископа, четырех членов в сане священника, одного представителя низшего клира и одного от мирян. Количество членов управления может быть по надобности увеличено. В качестве непременного члена сюда входит уполномоченный Высшего Церковного управления в сане священника. Уполномоченный отвечает за все поступки епархиального духовенства, а потому он имеет право входить во все дела епархиального управления не только с решающим голосом, но и с правом приостановки решений епархиального управления в случаях необходимости.
В каждом уездном городе формируется управление по образцу епархиального, в составе двух членов-священников и одного мирянина или низшего клирика. Для уезда назначается епархиальным управлением уездный уполномоченный священник.
Епархиальное управление находится в подчинении Высшему Церковному Управлению, состоящему из председателя в сане епископа, пресвитеров, клириков и мирян.
Из представленной схемы видно, что новое церковное управление сходно с прежним управлением церковных школ, во главе которого стоял синодальный училищный совет, его органами были епархиальные училищные советы, а исполнителями решений последних были уездные отделения советов. Уполномоченными по школьному делу были имперский, епархиальный и уездные наблюдатели школ.
Система коллегиальности как там, так и теперь проведена всецело, и новая организация не представляет собой ломки церковного управления, а лишь его упорядочение, и потому страшиться его излишне.
В приходе священник, по новому положению, должен быть пастырем и руководителем, а не наймитом, которого прихожане по своему желанию могли выгнать, но не желали кормить".
Между двух огней
Группа "Живая Церковь" и другие обновленческие организации оказались в оппозиции к избранному на соборе 1917 года руководству Церкви, но отнюдь не пользовалась поддержкой атеистической пропаганды, о чем наглядно свидетельствует документ группы, озаглавленный "Живая Церковь" и богоборческий атеизм". В нем говорилось:
"Виновник тяжелого положения нашей Церкви – правившая партия ученых монахов. Со всей силой русского революционного темперамента наша группа ударила по долголетним угнетателям церковного народа – монахам, архиереям и поддерживавшей их городской и сельской буржуазии. Мы брали церковную власть в свои руки".
Но обновленцев огорчали антицерковные шествия комсомольцев, не делавших различия между старой и новой церковной организацией.
"…богоборцы и отступники, которых мы, наши отцы и деды оттолкнули от Церкви, не сумели разбудить религиозного чувства как у них, так и у их отцов и матерей", – вот как понимали новый мир обновленцы. Участники шествий считали обновленцев эгоистами, видели в деятельности "Живой Церкви" не церковное обновление, до которого атеистам не было никакого дела, а поповский бунт. Эти богоборцы, требовавшие от живоцерковников идеальной высоты пастырского подвига и самопожертвования, пастырской доблести и геройства, – они нанесли обновленцам удар. Как же относиться к этому атеистическому миру?
"Тяжелая болезнь народной души – антирелигиозные процессии. И мы должны откликнуться на этот отчаянный призыв. Мы должны пойти к нашим тяжело, смертельно больным детям, мы должны показать им, что мы сердцем действительно чувствуем справедливость Великой Социальной Революции – этого отчаянного вопля о правде, о лучшей доле человека-труженика на земле" (как Христос обратился к Фоме).
"Не в выражении советской верноподданности, а в революционном преобразовании пастырских сердец, в героическом преобразовании самого духовенства, во внутреннем перевороте его взглядов и настроений – вот в чем спасение Церкви и ее дела в человечестве".
Чуть-чуть об итогах
Каковы же итоги деятельности обновленцев в 20-е годы? Здесь можно отметить несколько важных положений.
Во-первых, обновленческое движение не следует рассматривать, как это пока часто случается, целиком как порождение Советской власти и ее карательных органов. Его корни уходят далеко в прошлое. Призывы к обновлению Церкви раздавались еще до революции, в этом направлении работали и священнослужители, и русская православная интеллигенция. Просто в обстановке общего революционного подъема и в церковной среде не могли не проявиться давно уже наметившиеся тенденции к обновлению, причем теперь они заявили о себе громко и открыто. Это, конечно, не исключает сотрудничества тех или иных обновленцев с новой властью, их участия в разыгрывании церковной карты. Есть документы, свидетельствующие о финансовой поддержке властью обновленческого движения и пр., но в то же время надо отметить, что издания "живоцерковников" выходили крайне нерегулярно, как объяснялось, из-за отсутствия средств, и прекращались по той же причине.
Во-вторых, хотя официальное руководство ПРЦ всячески отмежевывалось от деятельности обновленцев, их критика строя жизни Церкви, сложившегося в дореволюционной России и сохранявшегося в первые послеоктябрьские годы, оказала влияние на эволюцию взглядов своего рода "советской церкви".
В-третьих, обновленцы испытывали давление как со стороны консервативно настроенной части Церкви, так и со стороны атеистической пропаганды, поддерживаемой государством, и не нашли того пути между Сциллой обрядоверия и Харибдой атеизма, а такой "третий путь" так нужен был в то трудное для Церкви время.
В-четвертых, первые документы обновленческого движения свидетельствуют о том, что оно слабо представляло себе глубину необходимых преобразований в Церкви и сосредоточило главное свое внимание на захвате церковной власти; оказавшись на высоте в части критики отжившего, оно не смогло столь же действенно поработать в направлении созидания. Устарелому, но по-своему цельному миропониманию консерваторов нужно было противопоставить новое, но тоже цельное миропонимание, основанное на более глубоком понимании сущности христианства. Этого обновленцам сделать не удалось.
В-пятых, правильно взяв курс на признание Советской власти как власти от Бога, обновленцы сделали чрезмерный упор на социальной стороне христианства, которое в их представлении стало выглядеть чуть ли не как одно из ответвлений учения о социалистической революции, что было серьезной теоретической и богословской ошибкой.
Сила обновленцев была в том, что они признавали справедливость народного порыва к ликвидации эксплуатации человека человеком и к устранению вопиющего социального, имущественного и правового неравенства, бывшего в царской России. А их слабость заключалась в отходе от ряда норм церковной жизни, которые в итоге многовекового опыта уже вошли в ум и сердце церковного народа. Патриарх Тихон вследствие своего отрицательного отношения к социальным переменам давал обновленцам шанс овладеть умонастроением массы верующих, которые приняли Советскую власть, но зато на его стороне было каноническое церковное право.
Спор этих двух противостоящих лагерей закончился, когда патриарх Тихон заявил, что он Советской власти не враг, и пояснил, почему пришел к такому выводу: он убедился, что "Советская власть действительно народная, рабочая, крестьянская, а потому прочная и непоколебимая". Прежние же его выступления против этой власти он объяснял как воздействием среды, в которой был воспитан, так и влиянием тех лиц в его окружении, которые были врагами Советской власти. Патриарх покаялся в этих своих поступках и выразил свою скорбь о жертвах, получившихся в результате этой антисоветской политики. А в своем завещании, подписанном в день кончины, патриарх определил свою позицию совершенно однозначно:
"Мы призываем всех возлюбленных чад богохранимой Церкви Российской в сие ответственное время строительства общего благосостояния народа, слиться с нами в горячей молитве Всевышнему о ниспослании помощи Рабоче-Крестьянской власти, в ее трудах для общенародного блага" (цит. по: Троицкий СВ. О неправде карловацкого раскола. Париж, 1960. С. 17-18, 22).
После этого обновленцы лишились главного своего козыря. Когда же патриарший местоблюститель митрополит Сергий в 1927 году подписал декларацию, в которой говорилось, что радости и горести Родины – это радости и горести Церкви (там же, с. 41), обновленческое движение лишилось последних своих оснований и бесславно сошло с исторической арены.
2000 лет христианской революции
Не только в России, но и в мире широко было отмечено наступление 2000 года от Рождества Христова, однако, на мой взгляд, не получила должного освещения тема "Христианство и революция". Наверное, многих даже бы удивила такая постановка вопроса. Ведь в течение многих десятилетий и даже веков считалось, что религия и Церковь – это нечто не только несовместимое с революцией, но и полная ее противоположность, залог стабильности и первая охрана существующего строя в классовом обществе. Однако в действительности такой взгляд есть всего лишь закоренелый предрассудок. Возникновение христианства было величайшей революцией, какую когда-либо знала история человечества, и оно остается по сей день и будет оставаться революционной силой всегда. Не случайно наш универсальный гений – Пушкин писал: "Величайший духовный и политический переворот нашей планеты есть христианство. В сей-то священной стихии исчез и обновился мир. История древняя есть история Египта, Персии, Греции, Рима. История новейшая есть история христианства". (Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в десяти томах. Т. VII. М., 1964. С. 143).
Конечно, в полной мере значение этого переворота могут оценить лишь христиане, для которых факт воскресения Христа в третий день после смерти на кресте (после того, как Он еще при жизни воскрешал умерших) есть очевиднейшее доказательство справедливости Его обещания, что и все верующие в Него и живущие по Его заповедям воскреснут и обретут жизнь вечную. Многовековые смутные предположения, гадания и надежды людей на бессмертие обрели твердую почву. А поскольку более важной победы для человечества, чем преодоление смерти, невозможно представить даже теоретически (в чем был прав Н.Ф.Федоров), то, надеюсь, понятно, почему возникновение христианства есть такой революционный переворот, рядом с которым по его значению нельзя поставить никакое другое историческое событие.
Но если даже отвлечься от этого принципиальнейшего обстоятельства, неочевидного, например, для атеистов, то все равно надо признать Христа величайшим революционером всех времен и народов.
В мире, где господствовали национализм и расизм, где господствующий или богоизбранный народ (как, собственно говоря, и почти все другие народы) считал всех остальных людей чем-то низшим, Он провозгласил, что все люди – братья, потому что они – дети единого Отца нашего Небесного. И потому для христианина, как говорили впоследствии некоторые Его последователи, нет "ни эллина, ни иудея". Именно отсюда ведут свое начало принцип равенства людей, независимо от их расовой или национальной принадлежности, и подлинный интернационализм, принятый (хотя и по-своему понятый) впоследствии на вооружение революционерами-социалистами.
В мире, где за величайшее благо почиталось богатство, деньги, где считалось естественным, что богатый – хозяин жизни, а бедный должен мириться со своей рабской участью, Он провозгласил, что есть высшие ценности, и призвал людей: "не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе… ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше" (Мф 6:19-21). "Берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения" (Лк 12:15). "Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу (жизнь) свою?" (Мф 16:26). Более того, Он осудил богатство и погоню за ним, и даже предупредил: "… горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение". (Лк 6:24). Богатым трудно рассчитывать и на жизнь вечную: "удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие" (Мф 19:24). Тем самым неприятие погони за богатством и утверждение достоинства человека труда, лежащие в основе всех социалистических учений, получили Божественное обоснование. Великой надеждой для угнетенных служили слова Господа: "Так будут последние первыми, и первые последними, ибо много званых, а мало избранных" (Мф 20:16). Как это перекликается со всем известными словами пролетарского гимна: "Кто был ничем, тот станет всем!"!
В мире, где царили эгоизм и своекорыстие, Он провозгласил высшей ценностью любовь к людям: "Заповедь новую даю вам, да любите друг друга… По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою". (Ин 13:34-35). Только таких людей Он зовет не рабами Божьими, а Своими друзьями (Ин 15:15). Сама любовь к Богу невозможна без любви к людям. (1 Ин 4:20). А вершиной такой любви стала способность отдать жизнь свою за счастье других: "Нет больше той любви, как если кто положит душу (жизнь) свою за друзей своих" (Ин 15:13). И потому подлинные революционеры и патриоты, отдававшие свою жизнь за счастье народа, объективно исполняли эту заповедь Христа, даже если субъективно считали себя Его противниками.
В мире, где одной из главных движущих сил было властолюбие, Он провозгласил для тех, кто у власти или на первых местах в обществе, необходимость служения ближним: "…князья народов господствуют над ними… но между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою", и Сам Он "не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих" (Мф 20:25-28). Для настоящего революционера, когда он приходит во власть, не сама власть и не связанные с нею блага, а именно служение народу и возвышение родного народа и государства становятся долгом и смыслом жизни.
В мире, где процветали тщеславие и честолюбие, Он дал заповедь скромности: "… когда зван будешь, придя, садись на последнее место, чтобы звавший тебя, подойдя, сказал: "друг! пересядь выше"… ибо всякий возвышающий сам себя унижен будет, а унижающий себя возвысится" (Лк 14:10-11). Ему принадлежит "золотое правило нравственности": "… во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними…" (Мф 7:12). Христианин – это "новый человек", одолевающий в себе "ветхого человека" и стремящийся к совершенству по заповеди Христа: "… будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный" (Мф 5:48).
В мире, где ложь, обман и преступление стали не только нормой жизни, но и признаком таланта, ума и мудрости (прославляют, например, полководца, сумевшего обмануть противника), Он провозгласил необходимость всегда и при всех обстоятельствах придерживаться правды: "… да будет слово ваше: да, да; нет, нет, а что сверх этого, то от лукавого" (Мф 5:37). А ложь – от диавола, "ибо он лжец и отец лжи" (Ин 8:44).
Словом, в мире, где царили неправда и несправедливость, Он вменил в обязанность Своим ученикам отстаивать правду до конца, не страшась никаких преследований, и обещал за это вечное блаженство: "Блаженны алчущие и жаждущие правды… Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное" (Мф 5:6,10). Не случайно (и это не раз отмечали основоположники марксизма) многие революционные и освободительные движения в прошлом проходили под христианскими лозунгами.
Но дело не только в истории. Христианская революция продолжается и в наши дни, и мы стоим накануне новых великих открытий и переворота в духовной жизни человечества, вытекающих из современного прочтения Евангелия. И вообще христианство принципиально (или, как сказали бы философы, онтологически) революционно. Лишь те общественные силы, которым было комфортно в мире эксплуатации человека человеком, то есть правящим кругам классового общества, выгодно было представить христианство и Церковь поставленными охранять существующий порядок и "богоустановленную власть" от смутьянов и бунтовщиков, этакими консервативнейшими из всех консервативных сил. Вот и иудейские законники были убеждены в том, что предписание о ничегонеделании в Субботу сохраняется на вечные времена. А Христос сказал им: "…Отец Мой доныне делает, и Я делаю" (Ин 5:17). А чтобы ни у кого не оставалось сомнений, в каких формах будет воплощаться это "делание" человеческой истории, Он говорил: "не мир пришел Я принести, но меч". И пояснил, что это за "меч": "Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее". И заключение: "И враги человеку – домашние его" (Мф 10:34-36). Иными словами, когда вы посвятите жизнь служению истине, домашние ваши могут стать вашими врагами. И тут преданность делу, служение высшей цели должны стать более важными, чем родственные отношения: "Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня… и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот недостоин Меня" (Мф 10:37-38). И Сам показал пример такой преданности делу жизни: когда Ему сказали, что у дома, где он говорил к народу, Его ожидали Мать и братья Его, Он сказал в ответ: "кто Матерь Моя? и кто братья Мои? И, указав рукою Своею на учеников Своих, сказал: вот Матерь Моя и братья Мои…" (Мф 12:48-50). И мы знаем из истории, как часто революционеры ради служения народу порывали с семьями, уходили из родительского гнезда в полную опасностей жизнь борца за справедливость.
Так, наряду с традиционно проповедуемой христианской "всемирной" любовью вдруг встает решительно заявленный образ чуть ли не "войны всех против всех"! И это христианская заповедь? Да!