- Вы должны учесть вероятность того, что, даже если этот Джозеф Типинский - ваш друг Джон Слейд, это уже не тот человек, которого вы знали.
Я задумалась: что же такое могло случиться со Слейдом, чтобы превратить его из здравомыслящего и благородного человека в безумного убийцу? Если что-то и случилось, то я не в состоянии была даже вообразить, что именно. Так или иначе, мне нужно было знать правду, и жилище Джозефа Типинского, похоже, было единственным местом, способным дать ключ к разгадке.
Мы простояли в очереди целый час, дюйм за дюймом продвигаясь по грязной лестнице, такой узкой, что люди, спускавшиеся вниз, вынуждены были с трудом протискиваться мимо нас. Наконец мы достигли последнего пункта: площадки перед дверью на третьем этаже. Там, словно Цербер, охраняющий врата ада, стояла хозяйка дома. Она и впрямь напоминала маленького, но свирепого бульдога. Опрятное черное платье и белый чепчик придавали ей видимость респектабельности, которую, однако, компрометировала трубка, зажатая между острыми желтыми зубами.
- С вас два пенса, - сказала она. Джордж заплатил. - У вас пять минут.
Мы вошли в комнату. Хозяйка заняла позицию в дверном проеме - следить, чтобы мы ничего не украли. Комната представляла собой крохотную каморку с таким закопченным окном, что свет едва проникал в нее; из мебели здесь имелись только железная кровать и умывальный столик. В углу стоял видавший виды черный чемодан. Я ощутила запах, который обрушил на меня поток воспоминаний.
Запахи - все равно что машина времени, они мгновенно переносят человека в давно забытые места, к давно потерянным людям. Мое реальное окружение померкло. Я лежала в лесу со Слейдом, он обнимал меня, наши губы смыкались в поцелуе. Это был запах Слейда - мужской, солоноватый от пота, но свежий, несмотря на убогость условий, в которых он теперь, очевидно, жил. На меня нахлынули такая нестерпимая тоска и такое страстное желание, что на глаза навернулись слезы.
- Тут ничего особенного нет, - голос Джорджа Смита мгновенно вернул меня к действительности.
Он осматривал одежду, разбросанную по неубранной постели. Я украдкой вытерла глаза и присоединилась к нему. Одежда была именно такой, какую носят бедные иммигранты из Европы: потертые брюки, рубашка, белье, куртка, пара носков. Мне не верилось, что Слейд мог оставить вещи в таком беспорядке. Однажды он несколько дней прожил в моем доме и показал себя аккуратным и необременительным гостем.
Джордж открыл чемодан.
- Пусто.
Я взглянула на хозяйку. Должно быть, это она выложила вещи Слейда, чтобы любопытствующим было на что поглазеть. Мне хотелось схватить его рубашку, зарыться в нее лицом и вдыхать остатки его присутствия, но не хотелось выдавать свои чувства. На умывальном столике лежали полотенце, расческа, мыло, помазок, стояла чашка. Я увидела запутавшиеся между зубцов расчески черные волосы. Моя рука невольно потянулась к ним, но хозяйка рявкнула:
- Не трогать! - Я отдернула руку, а она добавила: - Бритву забрали полицейские. Они думают, что ею он полосовал тех женщин.
Я невольно вздрогнула.
- Даже если он не убийца, - сказал Джордж Смит, - будем надеяться, что ваш друг Джон Слейд это не Джозеф Типинский. Очень сомнительно, чтобы он пользовался вымышленным именем.
Однако я вполне могла допустить, что у Слейда была уважительная причина представиться польским иммигрантом. Вероятно, он выполнял секретное задание Министерства иностранных дел, того подразделения британского правительства, на которое работал. Возможно, он не связался со мной потому, что не мог рисковать разоблачением. Но этого я Джорджу сказать не могла. Не только из-за клятвы хранить тайну - просто он никогда бы мне не поверил.
- Время вышло, - сказала хозяйка.
- Еще нет! - Мне была невыносима мысль, что я уйду отсюда, не получив ответов на свои вопросы, к тому же здесь я чувствовала близость к Слейду. Я окинула комнату лихорадочным взглядом и заметила сложенный листок бумаги, выглядывавший из-под ножки умывального столика. Должно быть, его засунули туда, чтобы столик не качался. Я наклонилась и вытащила его. Хозяйка тут же оказалась рядом.
- Это что? - спросила она.
Я развернула листок. Это оказалась театральная программка, напечатанная на дешевой бумаге: "Театр "Королевский павильон" представляет Катерину Великую в спектакле "Происшествие в Уайлдвуде"". Аляповатый рисунок изображал темноволосую женщину с безумными глазами.
- Отдайте это мне. - Хозяйка выхватила у меня программку и положила ее на кровать к остальным пожиткам, чтобы следующий посетитель мог ее увидеть.
Джордж стрельнул в меня взглядом, говорившим: я догадался, что вы задумали.
- Нет, Шарлотта. Я готов сделать для вас все, но на "Происшествие в Уайлдвуде" я вас не повезу.
- Не беспокойтесь, - ответила я, - вам и не придется.
У меня была идея получше.
Глава седьмая
Тем вечером в своей комнате в доме Смитов я надела свое лучшее платье. Руки у меня дрожали, когда я разглаживала складки на сером шелке, отливавшем янтарным сиянием. Полагаю, многие женщины в Лондоне в тот момент готовились к вечерним развлечениям, но я ни на гран не ощущала того легкомысленного веселья, какое, должно быть, ощущали они. Я облачалась в это платье, как в доспехи перед битвой.
Волосы я уложила простым узлом. В зеркале отражалось невзрачное, как всегда, лицо. Некогда эта невзрачность доставляла мне большое огорчение, но теперь собственное лицо нравилось мне больше: оно принадлежало Каррер Белл, писательнице, воплотившей в жизнь мои детские мечты. А платье вызвало счастливое воспоминание о том дне, когда я надела его впервые: это было три года тому назад, тогда мы с Джоном Слейдом танцевали в первый и последний раз. Под его восхищенным взглядом я чувствовала себя красавицей. В моих глазах заблестели слезы. Потеряла ли я его навсегда? Или найду сегодня вечером?
Спустившись в холл, я застала там мистера Теккерея в компании двух дам: одной - полногрудой, стройной и светловолосой, другой - худощавой и темноволосой; обе были в шелковых платьях и сверкали драгоценностями.
- Добрый вечер, Джейн… кхе-кхе… мисс Бронте, - сказал мистер Теккерей. - Позвольте представить вам моих дорогих друзей. Это миссис Кроу - он поклонился в сторону темноволосой дамы, - ваша коллега-писательница.
У миссис Кроу были огромные, глубокие немигающие глаза. Ее можно было бы счесть хорошенькой, если бы не излишняя худоба.
- Для меня честь познакомиться с вами, - сказала она журчащим голосом. - Я восхищаюсь вашими книгами. Быть может, и вы слышали о моих?
- Да, слышала. - Я знала, что она пишет о медиумах, спиритических сеансах, духах, обитающих на Другой Стороне, и считала это сущим вздором, но добавила: - С нетерпением жду возможности их прочесть.
- А это миссис Брукфилд, - сказал мистер Теккерей, обменявшись со светловолосой дамой - хозяйкой модного и шикарного литературного салона - улыбками и заговорщическими взглядами. Не будучи молодой, она была красива и слыла любовницей мистера Теккерея.
- Рада познакомиться с вами, - дружелюбно сказала она, но я с первого взгляда испытала к ней неприязнь: мистер Теккерей был женатым человеком, а я не одобряла адюльтеров. Впрочем, тут мистер Теккерей сказал:
- Вы выглядите сегодня восхитительно! - И я мгновенно простила ему все грехи. - Готовы ли вы к походу в театр?
* * *
Здесь я должна описать другие события, произошедшие вне поля моего зрения. Подробности, основанные на фактах, ставших известными мне позднее, воспроизведены с максимальной точностью. Читатель, вы увидите, что в то время как я отправлялась тем вечером в театр с мистером Теккереем и его друзьями, надо мной нависала смертельная опасность.
Улица, по которой с грохотом ехал наш экипаж, казалась безлюдной; лужицы огня под фонарями освещали пустоту. Теплая тишина окутывала Гайд-парк Гарденз. Я не заметила фигуры, стоявшей в тени дерева неподалеку от дома, из которого только что вышла. Это был иностранец, которого я видела в Бедламе, - пруссак-заговорщик на службе русского царя. Он проследил наш с Джорджем путь из сумасшедшего дома в Уайтчепел и оттуда - к дому Смитов. Теперь он наблюдал за домом, пока служанка, закончившая работу, не вышла на порог.
- Простите меня, - обратился он к ней.
Служанка вскрикнула и остановилась:
- Господи, как вы меня напугали.
- Кто хозяин этого дома?
- Мистер Джордж Смит, - сболтнула служанка.
- А кто та дама, которая только что отъехала в экипаже?
- Какая дама? - Служанка, вообще опасавшаяся незнакомцев, попятилась, чувствуя, что этот - опасней, чем большинство из них.
- Та, невысокая, простушка.
- Уверена, что это не ваше дело. - Оскорбленная его наглостью, она сделалась высокомерной, оставаясь при этом испуганной.
Мужчина достал из кармана соверен и протянул ей. В глазах девушки вспыхнул алчный огонек. Она взяла монету.
- Эта дама - Шарлотта Бронте, известная еще как Каррер Белл. Знаменитая писательница.
- Она живет в этом доме?
- Нет. Только гостит.
- А где она живет?
- В Гаворте. В Йоркшире. - Служанка нервно оглянулась на дом. - Я не могу больше с вами говорить. Хозяйка не любит сплетен. - И заспешила прочь.
Пруссак завернул за угол дома, где его ждал экипаж, и залез внутрь; там уже находилось двое мужчин. Их звали Фридрих и Вагнер. Они сидели напротив него неподвижно, выпрямив спины, - иностранные солдаты в британской цивильной одежде. Фридрих представлял собой великолепную особь сильного мужчины; Вагнер был тощим верзилой с одутловатым деформированным лицом.
- Вы выяснили то, что хотели, сэр? - спросил Фридрих.
- Да. - Пруссак пересказал сведения, полученные от служанки.
- Сэр, эта Шарлотта Бронте представляет собой проблему? - спросил Вагнер.
- Очевидно. Она была свидетельницей операции в Бедламе. Если она расскажет полиции о том, что видела, они могут начать расследование, потому что она занимает высокое положение в обществе. А нам ни к чему, чтобы полиция совала нос в наши дела.
Вагнер нахмурился:
- Она может доставить нам неприятности в Бедламе.
- А также в более важных сферах, - мрачно сказал пруссак. - Она знакома с Джоном Слейдом. Вероятно, они встречались до того, как мы его схватили. Может, он что-то ей рассказал.
- Что мы должны делать, сэр? - спросил Фридрих.
- Пока - наблюдать за ней, - ответил пруссак. - Если же окажется, что она слишком много знает… - Он достал из кармана длинный изящный кинжал в кожаных ножнах. Когда он вынул его, в остром лезвии отразились его белесые глаза, их взгляд был напрочь лишен милосердия. - Прибегнем к обычной процедуре.
* * *
Пока экипаж ехал по Гайд-парк Гарденз, мистер Теккерей спросил:
- Какую пьесу вы выбрали для нашего развлечения, мисс Бронте?
- "Происшествие в Уайлдвуде", - ответила я.
- Ничего о ней не слышала, - сказала миссис Брукфилд.
- В каком театре ее играют? - поинтересовалась миссис Кроу.
- В "Королевском павильоне", - сообщила я.
- Где это, прости господи? - воскликнула миссис Брукфилд.
- В Уайтчепеле.
Было очевидно, что ни миссис Брукфилд, ни миссис Кроу не имели ни малейшего желания смотреть спектакль, не рекомендованный критиками, к тому же в беднейшей части Лондона. Должна признаться, что их смятение меня немного позабавило. Они обратили умоляющие взоры на мистера Теккерея, но тот сказал:
- Я обещал мисс Бронте, что она может выбрать пьесу по своему усмотрению, а мужчина должен выполнять свои обещания.
Дамы милостиво уступили и вежливо болтали со мной до самого Уайтчепела. Красочная дневная круговерть закончилась. Теперь под мерцающими газовыми фонарями вдоль главной улицы стояли проститутки, зазывая мужчин. Кабаки наполнились пьяницами, оттуда доносились взрывы грубого хохота и резкая, диссонирующая музыка. Вокруг прилавков все еще толпились люди, но повсюду, словно растения, расцветающие только по ночам, возникли новые приманки. В матерчатых балаганах расположились паноптикумы, их афиши обещали зрелища вроде волосатых мужчин и голых собак, горилл и великанов, ацтеков и бородатых женщин. Возбуждение и опасность витали в нечистом задымленном воздухе. Боковые улицы являли собой темные угрожающие тоннели.
Было совсем нетрудно поверить, что убийца резал и увечил своих жертв именно здесь.
- Господь милосердный, - пробормотала миссис Брукфилд, а у миссис Кроу глаза сделались еще огромней от страха. Даже мистер Теккерей выглядел смущенным.
Экипаж остановился у входа в "Королевский павильон". Со своими греческими колоннами и грязным оштукатуренным фасадом он напоминал руины классического храма. Публика, втекавшая внутрь, состояла из представителей низших общественных классов: мужчины в рабочей одежде, женщины в дешевых украшениях. Когда мы выходили из экипажа, поглазеть на нас собралась толпа. Мы были не к месту разодеты. Мальчишки свистели и выкрикивали насмешливые замечания в наш адрес. Мы проследовали ко входу сквозь строй уставившихся на нас грубых лиц, подталкиваемые в спину местными завсегдатаями. Мистер Теккерей кивал, улыбался и раскланивался, словно явился на прием в Букингемский дворец. Миссис Брукфилд и миссис Кроу ежились от страха. Я прочесывала взглядом толпу в поисках Слейда, но тщетно.
Подойдя к кассовой кабинке, мистер Теккерей купил четыре билета в переднюю ложу. Обветшалый убогий зал был тускло освещен лишь расположенными вдоль рампы огнями. Когда мы шли по проходу, подошвы прилипали к полу. Большинство мест уже было занято. Громкие разговоры и смех сливались в общий рокот, поднимавшийся до самой галерки. В воздухе пахло газом, табачным дымом, мочой, пивной и луковой отрыжкой и гнилыми зубами. Когда мы занимали свои места, зрители указывали пальцами и таращились на нас. Пока не начался спектакль, мы оставались центром всеобщего внимания.
В первой сцене участвовал скаредный старик - владелец мельницы в выдуманном городке под названием Уайлдвуд. Щеголяя черными усами и шляпой, он урезал жалованье своим рабочим, ходил с самодовольным видом, ухмылялся и считал пачки денег. Это был нелепо карикатурный персонаж, которого зрители освистывали с большим энтузиазмом. Мистер Теккерей терпеливо посмеивался. Миссис Брукфилд и миссис Кроу не скрывали скуки.
Но когда мельник позвал жену, в зале воцарилась выжидательная тишина. На сцену вышла молодая женщина. Она была худа, как призрак, и одета в белое прозрачное платье, облегавшее ее полную грудь. По спине рассыпались черные локоны. Черты лица у нее были определенно славянскими, глубоко посаженные глаза горели страстью. Портрет на афишке ни в коей мере не передавал ее красоты. Все взоры устремились на нее. По залу пробежала волна шепота: "Катерина Великая". Кто-то прошептал: "Еврейка из России". Я никогда прежде ее не видела, но была так ошеломлена узнаванием, что не удержалась и вскрикнула. Второй раз с момента моего приезда в Лондон происходило воскрешение мертвого. Катерина Великая была моей сестрой Эмилией.
Она напоминала Эмилию не внешне, а, скорее, внутренне - горела тем же внутренним огнем и выглядела именно так, как, по моим представлениям, выглядела бы Эмилия, совершившая путешествие в рай и в ад и вернувшаяся обратно.
Катерина произнесла свою первую реплику:
- Я здесь, мой муж.
Это была простая фраза, отнюдь не принадлежавшая перу великого драматурга, но своим трепетным духом актриса вдохнула в нее жизнь. Ее глубокий, совершенно лишенный какого бы то ни было иностранного акцента голос заполонил все пространство зала. Такой же силой обладал голос Эмилии. Эмилия говорила редко, но когда говорила, не слушать ее было невозможно. Сейчас зал во все уши слушал Катерину. Мы с восторгом и ужасом следили за тем, как мельник заставлял жену прислуживать ему за обедом, словно рабыню, а когда она нечаянно расплескала суп, запустил в нее миской. За пережаренное мясо он отхлестал ее по щекам, а потом набросился на нее с грубой бесстыжей похотью. Катерина терпела все унижения, сохраняя достоинство, словно святая. Ночью в одиночестве она пела похожую на плач песню, от которой дрогнуло бы даже самое жестокое сердце. Я ощущала, как сочувствует ей зал и как ненавидит он ее мужа. Но я была взволнована по другой причине.
Вот так же терпела жизненные невзгоды Эмилия. Она чувствовала себя счастливой только дома, когда оставалась одна, любая необходимость покинуть Гаворт была для нее мучительна. Но когда она сопровождала меня в Бельгию, где мы учились в школе, и когда в 1848 году отважно покинула дом, чтобы помочь мне в моих приключениях, она демонстрировала такую же храбрость и стойкость, какую демонстрировала сейчас Катерина. Видеть это и вспоминать было почти невыносимо.