- Ну, давай, за мир и дружбу в этой комнате! - чокнувшись, торжественно произнес он.
- А почему ты не хочешь работать официально, в органах? - немного помолчав, спросил Дима. - Корочек нет? Учиться неохота?
- Корочки-то как раз есть, - усмехнулся, но как-то невесело, Шура. Слегка пошатываясь, он подошел к шифоньеру и достал оттуда диплом. - Вот, пожалуйста, окончил с огличием Одесскую среднюю школу милиции. Я, Вацман, к твоему сведению, несколько лет работал оперуполномоченным в одном из РОВД. Но однажды со мной произошел крайне идиотский случай…
Холмов положил диплом на место и, сев обратно за стол, продолжил. - Крайне идиотский, Вацман. Брали мы как-то главаря шайки гастролеров-налетчиков. Известны были только ого приблизительные приметы и то, что он скрывается на квартире у своего дружка, живущего в "голубой мечте" - ну, знаешь этот погребок для номенклатуры на Пролетарском бульваре. Группу захвата возглавлял я. Вышибли, как положено, дверь, влетели в квартиру, живо уложили всех присутствующих на пол, руки за голову… Там у них как раз гулянка шла, дым коромыслом… Но брякнулись все на пол быстренько, как спелые груши с дерева, автомат - аргумент серьезный. Да… И тут из соседней комнаты выскакивает мужик, по приметам схожий с нашим бандюгой, матерится страшно и что-то пытается вытащить из кармана пиджака. И ндруг раздается резкий хлопок - ну точно выстрел…
Холмов сделал паузу и закурил. Дима немигающим взглядом смотрел на него.
- Как выяснилось потом, это всего лишь сорвало крышку с испорченной банки кабачков на антресолях - дурацкое совпадение! Ну а я машинально ка-ак врежу рукояткой пистолета этому мужику по челюсти - он сразу с копыт, аж ноги до ушей забросил. Да… А потом началось самое веселое. Оказывается, мы ворвались не к кому-нибудь, а к только что прибывшему из Киева в Одессу новому зам. начальника УВД области, который как раз отмечал новоселье. Ему же я и врезал по физиономии. Наша агентура решила над нами подшутить таким оригинальным образом. Ну, меня, естественно, сразу из органов турнули, с волчьим билетом. Пришлось податься в частные детективы… Холмов махнул рукой и снял со стены гитару.
- Ладно, это все ерунда. Продержимся. Давай-ка лучше споем!
- Давай споем! - с готовностью кивнул Дима, хлопнув ладонью по столу. Шура подстроил струны, и они грянули нестройными голосами:
Одесса зажигает огоньки,
И корабли уходят в море рано,
Поговорим за берега твои
Красавица моя, Одесса-мама…
Так познакомились Шура Холмов и Дима Вацман.
Глава III. Таинственное исчезновение любимого
Утром следующего дня Дима, с трудом разлепив очи, медленно поднялся на кровати. Хотя на службе ему иногда перепадало немного спирта, который не успевали вылакать старшие товарищи, все же за это время он основательно отвык от последствий чрезмерного употребления алкоголя. Голова раскалывалась, словно по ней ударили кувалдой, а во рту было ощущение, будто он всю ночь жевал портянку. Холмов сидел на табуретке и, перебирая струны гитары, насмешливо смотрел на Диму.
- Головка бо-бо? - с ироническим сочувствием поинтересовался он.
- Бо-бо, - прохрипел Дима и снова рухнул на подушку. - Лучше пить навозную жижу, чем этот твой самогон! Так же противно, зато голова утром не болит…
- Привыкнешь, - успокоил его Шура. Пошарив рукой под столом, он достал бутылку пива и протянул ее Диме. - На, опохмелись. Видишь, какой у тебя сосед замечательный: уже за лекарством в магазин успел сбегать, пока кое-кто дрыхнул.
"Лекарство" оказало свое лечебное воздействие: через некоторое время Дима, кряхтя, поднялся и стал одеваться. Закончив эту процедуру, он вздохнул и стал нетвердыми шагами прохаживаться по комнате. Внимание его привлекла картина, висевшая над Шуриной кроватью. Изображенные на ней непонятные загогульки, яркие пятна, цветные полосы сливались в одно хаотическое пятно.
- Что это? - поинтересовался он.
- Картина Рембрандта "Взрыв фугаса на цветочной клумбе", - невозмутимо ответил Холмов и, увидев недоуменный взгляд Димы, засмеялся. - Шучу, конечно. Это шедевр одного местного абстракциониста, подаренный мне в знак признательности за то, что я вернул ему украденную натурщицей кисть. Дорогая была кисть, из хвоста шиншиллы. Я поначалу хотел послать его со своей картиной подальше, но потом передумал. Вдруг он когда-нибудь станет знаменитым. Тогда я загоню эту мазню подороже…
Позавтракав остатками вчерашнего пиршества, они разошлись по своим делам. Одев длинный кожаный плащ и нахлобучив на самые глаза широкополую шляпу, Шура небрежно сунул в карман револьвер и отправился, как он выразился "восстанавливать маленькое статус-кво". Дима поехал в военкомат за паспортом.
…Прошло около двух недель, и Дима в полной мере оценил благородство Холмова, своевременно предупреждавшего о том, что "сосед он не совсем удобный". Причем словосочетание "не совсем" оказалось весьма смягченным. То и дело в комнате толклись какие-то незнакомые люди: мужчины и женщины, пожилые и молодые, благородные, респектабельные, и, наоборот, босяки, и явные блатняки. Со многими посетителями Шура проводил длительные беседы, зачастую на повышенных тонах, иногда предварительно попросив извиняющимся тоном Диму погулять маленько в коридоре. Порой подобные собеседования заканчивались юм, что Холмов и его собеседник, сцепившись, кубарем выкатывались в коридор, после чего вскакивали и долго прыгали, размахивая руками и ногами. Победа, впрочем, каждый раз оставалась за Шурой, так как он был отменный боксер и неплохо владел приемами самбо. Несколько раз Дима был свидетелем того, как Холмов заламывал руки или выкручивал пальцы орущим от боли гражданам, заставляя их написать что-то на листке бумаги. При этом он всегда бормотал непонятную фразу: "Дедукция дедукцией, но, как говорил Андрей Януарьевич, личное признание - царица доказательств". После этих и других инцидентов в комнату, как правило, вламывалась Муся Хадсон и с раздражением высказывала недовольство в связи с нарушением общественного спокойствия. Впрочем, после того, как Шура наливал ей стаканчик-другой чего-нибудь взбадривающего, от ее претензий не оставалось и следа.
Кроме того, довольно часто Холмов приводил в квартиру подруг, каждую из которых он представлял Диме одной и той же дежурной фразой: "Знакомься, Вацман, это моя будущая жена". После чего Дима покорно одевался и отправлялся гулять на улицу, ожидая момента, когда в их окне появится горшок с фикусом - условный знак того, что ему можно вернуться в квартиру.
Все это плюс грязный пейзаж вечно пьяной Молдаванки отнюдь не способствовало появлению у Димы жизнерадостного настроения. Если бы не ожидание долгожданного вызова и скорого отъезда, он, конечно же, давным-давно бы сменил место проживания. Но тут Диму постиг жестокий удар…
Не скрывая ехидной улыбки, сотрудник военкомата, майор в засаленной фуражке, сообщил Диме пренеприятное известие. Оказывается, полк, в котором Вацман начинал службу, был оснащен новейшими, еще не рассекреченными танками. Так что согласно положению номер такой-то выезд за рубеж ему в течение ближайших пяти лет по соображениям государственной безопасности запрещен. Напрасно Дима, срывая голос, орал со слезами на глазах, что эти паршивые танки он вблизи видел только один раз, когда в техпарке откачивал прапорщика, выпившего тормозную жидкость. Военные были неумолимы. Осунувшийся, похудевший Дима страшно переживал, но в конце концов смирился с мыслью, что Родине придется отдать еще пять лет жизни.
Известив об этом родителей, он принялся искать, куда бы устроиться на работу: деньги подходили к концу. Тут его ждала очередная "невезуха": без прописки Диму никуда не брали. Лишь благодаря огромным стараниям Холмова, ему удалось устроиться сменным фельдшером в районный медвытрезвитель. Зарплата там была более чем скромная, поэтому по финансовым соображениям мысль о другой квартире пришлось оставить. Впрочем, постепенно Дима привык и к Молдаванке, и к своему беспокойному соседу, с которым он действительно подружился.
Как-то холодным осенним днем они сидели дома и молча занимались своими делами. Дима писал очередное письмо родителям в Нью-Йорк, а Шура, попыхивая "Сальве" (кроме этих папирос он больше ничего не курил), записывал очередные сведения в свою картотеку-досье. Он любил порядок и систему в работе, поэтому любая информация о гражданах, ведущих хоть в какой-то степени неправедный образ жизни, тотчас заносилась им в это досье. Окончив работу, Холмов зевнул, потянулся, хрустнув суставами, и сказал:
- Слушай, Вацман, а не перекинуться ли нам в картишки? В преферансик, по копеечке вист, а? Правда, вдвоем неинтересно, но все-таки…
- Может лучше в шахматы? - предложил Дима, облизывая своим толстым языком конверт.
- Шахматы, Вацман - это умственный онанизм, - подняв указательный палец выше головы, назидательно произнес Холмов. - Видя перед собой все фигуры неприятеля, с переменным успехом может играть и круглый дурень. То ли дело карты, где постоянно приходится учитывать элемент случайности, неизвестности. Только при игре в карты можно по-настоящему определить способность человека к логическому мышлению. Разумеется, в честной.
- Я в преферанс не умею играть, - развел Дима руками.
- Еврей и не умеешь играть в преферанс?! - изумился Шура. - Вот это да… Ладно, давай научу. Смотри сюда…
Он достал колоду карт и принялся объяснять правила игры. IЪ тут дверь распахнулась, и на пороге появилась Муся Хадсон.
- Шурик, там тебя какая-то баба ищет, - равнодушно произнесла она, косясь на стол. Увидев, что он пуст, Муся нздохнула и задумчиво почесала пятерней подбородок.
- Баба это хорошо, - рассеянно сказал Холмов, морщась от табачного дыма. - Ну-ка давай ее сюда.
Муся Хадсон исчезла, и в комнату вошла девушка лет двадцати пяти. Если бы не широко выпяченные губы, отчего ее лицо удивительно напоминало дружеский шарж на Софи Лорен из "Крокодила", девушку вполне можно было назвать симпатичной. В руках она держала сумочку.
- Который тут из вас будет этот… сыщик? - забыв поздороваться, хриплым голосом спросила она, переводя взгляд с Димы на Шуру.
- Я, - сухо произнес Холмов, исподлобья глядя на гостью. - Что вам угодно?
- Понимаете… - потупив взор медленно произнесла девушка. - Исчез мой любимый, мой жених. Таинственным образом исчез. Был - и нет его. Найдите его, мы так любили друг друга, умоляю ради всего святого - найдите…
Последние слова гостья произнесла с надрывом, заломив в отчаянии руки. Дима с сочувствием смотрел на нее. Что же касается Холмова, то он сохранял полнейшую невозмутимость.
- Каким же таким таинственным образом он исчез? - поинтересовался Шура, и в его голосе Диме послышался оттенок иронии. - Попрошу подробности.
- Мы сидели у меня дома, на Среднефонтанской, пили чай, - сбивчиво затараторила девушка. - Я пошла на кухню за вареньем, прихожу - а его и след простыл. И вот уже несколько дней о нем ничего не слышно…
- Вещи все целы? - перебил даму Холмов.
- Господь с вами, конечно! - замахала та руками. - Кристальной души был человек.
- Так. Второй вопрос - вы, пардон, не беременны от него? Девушка отрицательно покачала головой и презрительно фыркнула.
- Ну, хорошо, - вздохнул Шура. - Дома, на работе, его за эти дни видели?
- Понимаете… - замялась гостья. - Дело в том, что я не знаю, где он живет и работает. Мы очень мало еще были знакомы.
- Гм, - нахмурился Холмов. - Это плохо. Тогда сообщите, хоть как его зовут: имя, фамилия, отчество. Фотография его есть у вас?
- Нет, фотографии тоже нет, - уныло покачала головой дама. - А звали его Гриша. Фамилии-отчества не знаю…
Заложив руки за спину, Шура стал мерять нервными шагами комнату, бормоча что-то себе под нос.
- Ну, ладно, - несколько успокоившись, сказал он. - Опишите его внешность словами. Особые приметы и так далее…
- Ну это… - замялась девушка. - Одет он был в синие трусы в горошек, майку…
- Он что, в трусах и по улице ходил?.. - раздраженно перебил ее Холмов.
- Нет, конечно. В костюме и плаще, - смутившись, ответила девушка. - Что касается особых примет… у него на ягодице прыщ… величиной с пятак.
- Ах ты господи-боже мой! - вздохнул Холмов. - Послушайте, я же не собираюсь опознавать его труп! Опишите внешность! Рост, возраст, цвет волос и глаз, форма лица, губ и так далее…
- Голова у него круглая, а какая еще, - пожала плечами девушка. - А волос вообще нет: он лысый.
- Слава богу, хоть что-то сказали, - проворчал Шура. - Спасибо и на этом. Да, скажите еще вот о чем: у вас хоть что-нибудь осталось от него на память? Письмо, записка, подарок, какая-нибудь вещь, наконец…
- Это есть! - обрадованно закивала девушка. - Это пожалуйста. Вот, я специально захватила с собой, как чувствовала!
Раскрыв сумочку, она изящным жестом извлекла из нее мужской ботинок и протянула его Холмову. Шура взял ботинок и оторопело уставился на него.
- В тот роковой день я обнаружила, что он потерял ботинок в моей прихожей, - объяснила дама.
Холмов, скорчив уморительную гримасу, выразительно посмотрел на Диму, внимательно следившим за разговором, и, размахивая ботинком, стал снова в раздражении ходить туда-сюда по комнате. Воцарилось молчание.
- Найдите моего любимого, умоляю вас! - просительно пробормотала девушка и зашмыгала носом, очевидно, собираясь заплакать.
- Да я бы, конечно, с удовольствием, - ответил Шура, и опять в его голосе Дима уловил иронию. - Но согласитесь, что отыскать в миллионном городе лысого Гришу с прыщом на ягодице, имея в наличии только один его ботинок, будет несколько затруднительно, не так ли, мадам?
- Может, это… ботинок дать собачке понюхать? - растерянно сказала мадам.
- С таким же успехом его может обнюхать все министерство внутренних дел Союза вместе со Щелоковым! - довольно резко заметил Шура.
В комнате снова стало тихо. Какое-то мгновение Холмов молчал, пристально глядя на даму, а потом вдруг металлическим голосом произнес.
- Может, хватит все-таки ваньку ломать? Выкладывай, что там у тебя с клиентом получилось? Не заплатил или все-таки слямзил что-то? Рассказывай все, как было. И, может, я смогу тебе чем-то помочь.
Глава IV. Операция "Золушка"
Растерянность промелькнула на лице девушки, но только на несколько секунд. Поняв, что притворяться дальше смысла нет, она небрежным жестом достала из сумочки сигарету, щелкнула зажигалкой и, выпустив прямо в лицо Шуре огромный клуб дыма, равнодушно произнесла:
- Не заплатил, сука. Я после всего пошла в ванную и тут слышу, как этот гад крадется к двери. Выскакиваю - а он уже по лестнице скачет, а я голая… Вот, только ботинок потерял впопыхах.
- Так бы сразу и рассказала, а то, понимаешь, корчит из себя Лауру с Петраркой - любимого ей, видите ли, подавай! - удовлетворенно произнес Холмов. - Чай, не в райотдел пришла.
- Так мне сказали, что ты вроде тоже из ментов, - ухмыльнулась девушка. - Береженого бог бережет.
- Ну ладно, - махнул рукой Шура. - Где ты зацепила своего любимого?
- Мне его прямо на хату привез Сенька-Шкалик, - объяснила дама, гася окурок о подошву. - Зайка, будь мужиком, найди мне этого скота. А то Сенька из меня душу вытряхнет, если я ему через три дня бабки не отдам. Говорит, сама лопухнулась, сама и выкручивайся, а моя доля чтоб лежала на столе. А у меня сейчас бабок ноль. Выручи, браток, а? Я вижу, ты дока в этих делах. Найди, а?..
- Гм… - задумчиво почесал затылок явно польщенный Шура. Взяв в руки ботинок, он поднес его близко к глазам и внимательно осмотрел со всех сторон. Что-то привлекло его внимание, так как выражение лица у него вдруг изменилось. Вытащив из кармана мощную лупу, он с ее помощью снова принялся тщательно изучать поверхность ботинка. Удовлетворенно крякнув, Холмов достал из шифоньера микроскоп и принялся глядеть через него на внутреннюю часть обуви. Дима сидел на диване, с огромным трудом сдерживая смех: он был уверен, что его товарищ просто дурачится.
Оторвавшись наконец от микроскопа, Холмов снова довольно крякнул и, глубоко задумавшись, стал быстрыми шагами мерять комнату.
- Ну что ж, уважаемая, - наконец сказал он. - Дело твое далеко не столь безнадежно, как может показаться сначала. Ты хоть в лицо-то сможешь узнать своего суженого?
- Да я его в полной темноте на ощупь определю! - свирепо произнесла дама и добавила несколько непечатных слов.
- Славно, славно… - пробормотал Шура и вдруг улыбнулся. - В таком случае приступаем к операции, которой я даю условное название "Золушка"…
Он с задумчивым выражением лица подбросил на ладони ботинок, и тут его взгляд упал на лежащий на столе вчерашний номер "Знамени коммунизма". Схватив газету в руки, Холмов принялся изучать какое-то объявление на первой полосе, и лицо его постепенно расплывалось в торжествующей улыбке.
- Слушай, а ты оказывается везучая баба! - воскликнул он. - Нет, только гляди, какая пруха! Ну все, считай, что твой любимый ползает у твоих ног с пачкой червонцев. Едем быстрее! Вацман, поехали с нами за компанию. Возможно медицинский работник в данном случае будет кое-кому необходим, судя по воинственному настроению нашей гостьи. Кстати, мадам, тачка за ваш счет…
Все трое чуть ли не бегом выскочили на улицу. Впереди размашисто шагал Шура Холмов, за ним, недоуменно переглядываясь, семенили Дима и девушка. Подойдя к краю дороги, Холмов стал тормозить проезжавшие машины. Наконец скрипнули тормоза: остановился какой-то старенький, ржавый "Москвичек".
- К оперному, поскорее, если можно, - отрывисто произнес Шура.
Когда они вышли из машины и подошли к зданию театра, Холмов взглянул на часы и негромко обратился к девушке:
- Значит так, дорогуша. Минут через пятнадцать-двадцать сюда начнет съезжаться народ. Среди этого народа должен затесаться и твой любимый. Стань вот тут, возле фонарика, и гляди в оба. Но ней дай бог тебе обознаться: тогда всем большой капут, и тебе в первую очередь. А мы с Вацманом постоим пока в сторонке…
Они отошли и стали чуть поодаль. Холмов с отсутствующим видом закурил папиросу, а ничего не понимающий Дима недоуменно вертел головой во все стороны. Внимание его привлек большой транспарант на фронтоне оперного театра: "Привет участникам городской партийной конференции".
Вскоре к театру одна за другой стали подъезжать черные, белые, реже серые "Волги". Из них выходили вальяжные товарищи в костюмах-тройках и исчезали внутри театра. Прошло минут пятнадцать, и поток "Волг" начал иссякать. Дама несколько раз оборачивалась и бросала на Шуру сначала вопросительные, затем раздраженные взгляды. Шура делал ей успокаивающие жесты, но по тому, как слегка дрожали кончики его пальцев, когда он закуривал очередную папиросу, Дима понял, что он нервничает.
Прошло еще несколько минут, и к театру подкатила очередная персоналка. Из нее, кряхтя, выбрался лысенький, плюгавенький мужичок невысокого роста и засеменил ко входу. И тут дама издала вопль, напоминающий сирену буксира.
- А-а, попался, зараза! Ну-ка гони мой стольник… нет, теперь уже двести, иначе я тебе счас все уши оборву! - бросилась она к мужику.
- Не имею чести, - забормотал тот, пытаясь проскользнуть внутрь театра. - Вы, девушка, наверное обознались…
- Что-о?! - внезапно рассвирепела дама. - Я те счас покажу "честь", я те счас покажу "девушка"! Живо гони бабки, или я всю твою физиономию паршивую расцарапаю!