22.50–23.49
- Ну наконец, дождались! - проворчал Федор, когда в прихожей хлопнула входная дверь. - Дорогая, ты как раз к ужину успела. Все горячее, с пылу с жару.
Клава, не раздеваясь, вошла на кухню, плюхнулась в кресло и уронила голову мужу на плечо.
- Феденька, ты же умный, хороший, чуткий, ты же все понимаешь. Мама устала, мама сегодня так много работала. Мама совсем не виновата.
- Не виновата она, конечно… - Федя нехотя чмокнул ее в макушку. - А мама помнит, какой сегодня день?
- "Девушка, вы не подскажете, как пройти к Большому театру? Девушка, а он правда большой?.." - Клава улыбнулась своим воспоминаниям. - Я тебя тогда еще на другом конце улицы заметила, как ты на меня пялился. Интересно, думаю, как этот знакомиться будет. Что-нибудь интересное придумает, или как все?
- Ну и как?
- Фантазия - не самый большой твой козырь. - Клавдия вынула из кармана небольшую коробочку и положила ее перед Федей. - Я тебя очень люблю. Все еще.
- И я тебя. - Федя нежно обнял ее и поцеловал. Распаковал подарок и даже присвистнул от восхищения. - Ух ты, мама дорогая, давно такую хотел. Сколько ж такое чудо стоит?
Это была немецкая электробритва. Жутко дорогая, Клава копила на нее еще с прошлого лета.
- Неважно. - Она обняла мужа за шею. - Дорогому человеку - дорогие подарки.
- У меня для тебя тоже подарок, - сказал он и широко улыбнулся.
- Ну наконец-то! - радостно воскликнула Клавдия и принялась целовать раскрасневшегося мужа. - Наконец ты вставил зубы. Сколько лет. Вот это подарок, вот это спасибо!
Она уже три года не могла уговорить Федора вставить два выпавших зуба. Он, как узнал, сколько это будет стоить, сказал, что лучше купит две покрышки для машины.
- Ну ладно тебе, Клав. - Федя смущенно заморгал. - Ну что тут такого. Ну вставил и вставил. Пойдем лучше в комнату, я ужин приготовил.
- Сейчас, я только разденусь и руки помою. - Клава нехотя выбралась из кресла и поплелась в прихожую.
Ужин был невкусный. Отбивные оказались пережарены, салат пересолен, вино совсем не подходило к мясу, а кофе, который Федя вызвался сварить сам, пить было вообще невозможно.
Но Клава съела и выпила все. Потому что видела напротив сияющие от счастья глаза мужа. И сама почувствовала себя счастливой. Потому что приятно было сидеть напротив него и слушать его скучные рассказы о машинах, о клиентах, о том, какой он ремонт сделает летом. И знать, что этот скучноватый, начинающий лысеть мужчина с появившимся пузиком вот уже почти двадцать лет живет рядом с ней. И до сих пор любит ее. И готов отдать жизнь за нее и за детей. И отдает ее потихоньку, день за днем.
- Я люблю тебя, Федя, - сказала она тихо, перебив очередную его тираду о том, что Максу неплохо бы купить хороший костюм.
- Что? - не сразу понял Федя.
Клава встала из-за стола, опорожнила свой бокал, улыбнулась загадочно и прошептала мужу на ухо:
- Пойдем в спальню, милый…
ВТОРНИК
1.27 - 6.11
Этот сон уже мучил Клавдию Васильевну несколько дней. И до того ж он был мрачный, что она даже родным о нем рассказать не могла. А просыпалась каждый раз в ужасе и страхе, с колотящимся сердцем и жутким отвращением к самой себе. Ведь получалось, что в ее сознании (или подсознании) жили все эти изощренные мерзости и грязь.
Во сне все походило на киносъемку. Хотя Дежкина не видела киноаппаратов, не видела осветительной аппаратуры, суетливого режиссера, но какой-то дух показухи витал над тем, что творилось на ее глазах. Страшный дух. Так бывает во сне: изначально знаешь, где все происходит, и обстоятельства как бы являются данностью. Вот теперь это было что-то из жизни Древнего Рима. Все люди были одеты в светлые туники или латы. И всех их казнили. Казнили разнообразно, с выдумкой, кроваво и безжалостно.
Рубили головы, распинали на крестах, отдавали на растерзание львам. Впрочем, таких казней уже видено было в кино несметно. Много красной краски, неубедительные манекены, примитивные спецэффекты… Но, чувствовала Дежкина, что и самих киношников все это не устраивает, что задумали они еще что-то необычное, что-то новенькое, чтобы встряхнуть заскучавшего зрителя.
Во сне Дежкина шла мимо всех этих ненастоящих смертей, как мимо досадных, но малозначительных помех, и почему-то знала, что ей срочно надо вон туда, к нагромождению белых шатров, что именно там произойдет главное, чего она боится, но к чему ее тянет непонятное и гадкое любопытство. Вот это-то любопытство и мучило ее потом больше всего.
Она поспевала как раз в тот момент, когда на землю бросали еще одно человеческое тело. Клавдия со страхом разглядывала круглое лицо мертвого патриция со слегка горбатым носом и тонкими губами, оплывшие щеки когда-то монетного профиля, вьющиеся черные, коротко стриженные волосы - весь его облик выражал дородность и властность. Самое жуткое, что это был не муляж и не манекен, а настоящее человеческое тело. Труп. Она понимала это по тому, как мертвенно вздрагивали от удара о землю жировые складки на животе.
В каком морге раздобыли это тело? Что за несчастный бомж с лицом римского вельможи оказался тут, на съемочной площадке? Дежкина даже не пыталась ответить себе на эти вопросы, она вдруг бросалась бежать от страшного места. Чтобы не видеть дальнейшего. И в один момент оказывалась за белым шатром, успевала перевести дух, заклиная себя не смотреть, не поворачивать голову, убежать… но все равно каждый раз, словно по чужой воле, вскидывала глаза и видела, как труп вздергивался над шатрами ногами кверху. На ступни были накинуты железные тросы - вранье в историческом смысле, - а тросы эти растягивались желтыми автокранами, не видными, впрочем, из-за шатров.
Труп долю секунды висел в воздухе, болтая руками, - этого Дежкина почти не видела, только самым краешком глаза, даже скорее как бы догадывалась, но вот именно тут что-то заставляло ее повернуть голову и уже самое мерзкое она видела ясно и четко, как, должно быть, и фиксировала невидимая кинокамера: тросы резко натягивались в разные стороны, и тело беззвучно и легко разрывалось пополам: раскрывался синий желудок, вываливались кишки, обнажались белые ребра, голова оставалась слева…
9.00–12.33
- Ты вчера на место происшествия ездила?.. Вот и бери это дело. - Прокурор хлопнул ладонью по столу.
- Ага, ну конечно! - воскликнула Дежкина. - Музыканты есть? Отнесите рояль на пятый этаж.
- Этот анекдот я еще в армии слышал.
- Вот именно, - сказала Клавдия.
Владимир Иванович посмотрел на часы.
- Все, иди, иди, Клавдия. У меня и без тебя дел по горло.
- И у меня тоже, между прочим! - не унималась Клава. - Четыре дела на мне, если не забыли. Плюс стажерка.
- Не забыл. Теперь не четыре, а пять. Вот стажерке и дай. Все равно висяк, пусть хоть копать поучится. - Он строго посмотрел на Клавдию. - Дежкина, без разговоров. Дуй в кабинет. Левинсон уже первые данные должен принести.
Клава махнула рукой и встала.
- Так я и знала, - пробормотала она, покачав головой. - Как приснится ночью, так утром…
- Что? Что ты сказала?
- Ничего. Можно идти? - Она сердито посмотрела на прокурора.
- Нужно. Всем привет. - Он деловито углубился в изучение каких-то бумаг на столе, давая тем самым понять, что Дежкиной для него больше не существует.
Клава незаметно показала ему язык и вышла из кабинета.
Левинсон уже ждал ее у двери. Ходил взад-вперед, заложив руки за спину, как Ленин, и глупо улыбался.
- А я уже знаю! А я уже знаю! - воскликнул он, заметив Клавдию еще издали. - Можно поздравить?
- Сейчас как дам в лоб! - Клавдия замахнулась на него. - Уши проглотишь.
- Ой как страшно, ой как страшно! - Левинсон шутливо присел. - Пошли, расскажу вам с вашей секс-бомбой кое-что интересненькое.
- Ира, чайку организуй, мигом, - приказала Клавдия, открыв дверь.
- Уже. - Калашникова кивнула на тумбочку в углу комнаты. Там теперь красовался новенький электрочайник и аккуратненький набор небьющихся чашек.
- Ух ты, это в честь чего? - Левинсон плюхнулся в свое любимое кресло.
- Да у Клавдии Васильевны вчера… - Ира взглянула на Дежкину и подмигнула. - Ну, в общем, не важно.
- А ты откуда знаешь? - удивленно воскликнула Дежкина.
- А у меня работа такая… будет. - Ира рассмеялась.
- Ну ладно, это ваши какие-то секреты. - Левинсон щелкнул замочком своего потрепанного портфеля и выудил из него папку. - Я принес кое-что по поводу вчерашних раскопок.
- Слушай, Ира, тебе это будет нужно. - Дежкина налила себе чаю и села за стол.
- Почему мне? - удивилась Калашникова.
- Ты это дело поведешь. Сама, - спокойно ответила Клава.
- Я? Сама? - Ирина недоверчиво уставилась на Дежкину. - Что, уже?
- Да, уже. У тебя же работа такая… будет, - Дежкина улыбнулась.
- Короче, так. - Левинсон похлопал по столу, требуя к себе внимания. - Убиты двое мужчин. Европейцы, судя по строению черепов и по цвету волос. Одному лет сорок - сорок пять, второму не больше тридцати.
- А это как определили? - поинтересовалась Калашникова.
- По паспорту. - Левинсон хохотнул. - Много есть способов. По зубам, по волосам, по деформации костей. По их составу, но это только дня через два, когда анализы из лаборатории придут. Там уже с точностью до года.
- Дальше, - нетерпеливо перебила Дежкина, но тут же прикрыла рот ладонью. - Ой, извини, Ириша, это твое дело.
- Землю всю просеяли, ничего не нашли. Ни остатков одежды, ни обуви, ничего.
- Так все сгнило давно, наверно. - Ирина вопросительно посмотрела на Клавдию.
- Не могло. - Левинсон почесал затылок. - Одежда - да, сгнила. Но пуговицы пластмассовые, замки на ширинках, пардон. Подошвы на обуви тоже резиновые, заклепки от шнуровки, часы, кольца. Это есть всегда. Скажи, Клав.
- Да, почти всегда. - Дежкина кивнула. - Какой вывод сделает госпожа следователь?
- Это я? - Ирина смущенно посмотрела на Клавдию.
- А как тебя лучше называть? Товарищ следователь?
- Лучше госпожа. - Ирина задумалась. - Если ничего этого не было, значит… Значит, они были голые.
- А это что значит?.. - спросила Дежкина.
- А это значит, что их раздели, перед тем как закопать.
- Вполне логично. - Левинсон иронично улыбнулся. - Не сами же они разделись.
- Следовательно, кто-то не хотел, чтобы трупы были опознаны, - робко произнесла Ирина.
- Тоже ценное умозаключение, - ухмыльнулся Левинсон. - Хотя чаще всего трупы раздевают мародеры, сами кладбищенские служащие.
- Женя!.. - предупреждающе протянула Дежкина.
- Все, виноват. - Он развел руками. - Если принять твою версию, а она вполне логична, это значит, Ирочка, что по тем или иным признакам их могли опознать. Правильно, Клавдия?
Клавдия улыбнулась.
- Давай, Женя, что там еще интересненького?
- Пока все косточки не разложили, но, судя по всему, на два скелета найдены только три кисти рук.
- Один безрукий был? - уточнила Клавдия.
- Или перед смертью отрубили, - задумчиво сказала Калашникова.
- Вряд ли. - Дежкина покачала головой. - Зачем?
- Завтра-послезавтра экспертиза покажет. - Левинсон хитро улыбнулся.
- Ну давай, выкладывай. - Клава покачала головой. - Сколько у тебя еще козырей?
- Последний остался. - Левинсон развел руками. - Зато туз.
- И туз этот - золотой зубной протез. Я угадала?
- Ну вот, а я думал, что будет сюрприз. - Евгений Борисович сделал вид, что он разочарован.
- Будет, будет, в следующий раз.
- Кстати, Клавдия Васильевна, а как вы догадались, что этот, как его, Федя, спер мост? - спросила Ирина. - Только не говорите, что у вас работа такая.
- Именно такая. - Дежкина пожала плечами. - Все очень просто. Когда у человека спрашивают, находил он что-нибудь или нет, он обычно сразу отвечает - да, находил, или нет, не находил. А этот так задумался серьезно, так усиленно вспоминать стал. Тут трудно не догадаться. Ну и что там с этим мостом интересного?
- А интересно то, что мост этот… - Левинсон, как настоящий актер, сделал небольшую паузу. - Мост этот, так сказать, кустарного производства. А это значит…
- …что делал его какой-нибудь стоматолог-надомник, - закончила за него Ирина. - Я правильно угадала?
- Абсолютно. - Лицо Левинсона расплылось в довольной улыбке. - Абсолютно правильно.
- Значит, есть маленький шанс установить личность. - Дежкина не разделяла его оптимизма.
- Почему маленький? - удивилась Ирина. - Поднять всех стоматологов в Москве, и обязательно наткнемся на…
- А почему в Москве? - перебила Калашникову Клавдия. - А почему не в Питере или не в Риге? Откуда ты знаешь, что именно в Москве? Хорошо, допустим, что да, в Москве, допустим, он еще жив, а не умер десять лет назад. Но почему ты думаешь, что он способен вспомнить, кому делал мост двадцать, а то и тридцать лет назад?
Ирина перестала улыбаться и теперь испуганно смотрела на Клавдию.
- Ничего. - Дежкина улыбнулась и подмигнула ей. - Все равно это лучше, чем ничего. Что дальше будешь делать?
- Что дальше? - Калашникова задумалась. - Ну, дальше допросы, наверно. Правильно?
- И кого допрашивать будешь?
- Для начала… - Ирина начала загибать пальцы. - Для начала нужно установить, как они в этой могиле оказались. Отсюда первый круг свидетелей и подозреваемых. Нужно допросить Бербрайера, выяснить, кто работал в то время на кладбище, неплохо бы узнать, кто копал могилу и… и кто ее закапывал. Значит, следует допросить директора кладбища, потом этого Федьку, тетку-сторожиху. Как там ее зовут?
- Шилкина. Мария Даниловна Шилкина. - Левинсон посмотрел в папку.
- А зачем тебе Бербрайер? - поинтересовалась Дежкина. - Думаешь, он имеет какое-то отношение?
- Не знаю. - Калашникова пожала плечами. - Но, пардон, в его могиле нашли. Нужно хотя бы попытаться узнать, как они могли туда попасть. Если предположить, что…
- Ладно, давай сама, - перебила Клава. Она вдруг вспомнила, как двадцать с лишним лет назад сама вот так начинала. Тыкалась во все углы как слепой щенок, шишки набивала на каждом углу. Зато это был ее первый личный опыт, ее собственный багаж. То, чему учили, что советовали мудрые старшие товарищи, она забыла уже давным-давно, а то, на чем обожглась сама, осталось в памяти навсегда.
Ирина побежала в канцелярию регистрировать первое дело и выписывать повестки на допрос. Дежкина с Левинсоном остались в кабинете одни.
- Как думаешь, раскроет? - тихо спросил Евгений Борисович.
Клава вздохнула и покачала головой.
- Вряд ли. Даже если определим личности, что почти невозможно, это все равно вряд ли поможет. Жень, сколько лет прошло. Бербрайер говорит, что могилу посещали каждую неделю, ничего подозрительного не заметили, стало быть, закопали этих двоих сразу же после похорон, пока могила была свежая. А это уже лет двадцать прошло. Срок давности вот-вот выйдет. Так что раскрутить нужно быстро, чтобы суд успеть провести. А там ведь еще адвокаты как начнут по полгода знакомиться с материалами. И все. Мартышкин труд, сам понимаешь.
- Тогда зачем взяла? - удивился Левинсон.
- Жень, ты же сто лет тут. Разве дела берут? Дела дают. И попробуй отказаться. А она пусть повозится, ей это действительно будет интересно. Или не так?
- Так, наверное.
16.00–17.02
Смотреть на ноги этой молодой девушки было просто невозможно. Бербрайеру казалось, что они растут буквально от шеи - такие они были длинные. Ирина спокойно сидела и заполняла его пропуск, а он не мог оторвать взгляда от этого чуда. Одно из двух - либо это не называется ноги, либо ногами не называется то, что у его жены. Потому что настолько разные предметы нельзя называть одним именем. Те толстые, короткие, в вечных порезах от бритвы, потому что постоянно лезут черные колючие волосы, даже сильнее, чем у него на лице. А эти…
- Марк Борисович, вы не могли бы вспомнить похороны вашего отца?
- Что? - Он вздрогнул, оторвал взгляд от завораживающего зрелища и огляделся по сторонам. Ирина вопросительно смотрела на него.
- Что вы сказали? - Бербрайер опять покосился на ее ножки и нервно сглотнул. Калашникова проследила за его взглядом, покраснела и одернула юбку.
- Я говорю, не могли бы вы вспомнить похороны вашего отца, Бориса Моисеевича. Подробно вспомнить.
Дежкина сидела в углу и делала вид, что читает какие-то протоколы. На самом деле она старалась не пропустить ничего. Ни звука, ни движения. Как будто это не у Ирины, а у нее самой сегодня был первый допрос.
- Могу, конечно. - Марк Борисович поморщился. Ему не очень приятно было вспоминать похороны отца. Они тогда сильно с ним поссорились, а через неделю отец умер от сердечного приступа. И все время теперь грызла мысль, что это он виноват в его смерти.
- Кто похоронами занимался? Вы или супруга ваша?
- Я. Я сам. - Он откашлялся. - Она поминками занималась, столом, родней, а я всеми этими делами. Место на кладбище, гроб, венки, автобус, оркестр - сами знаете.
- Нет, пока. - Ирина улыбнулась. - Пока не знаю.
- Значит, повезло. - Бербрайер достал сигарету и, заметив на столе пепельницу, вопросительно посмотрел на Калашникову.
- Да, конечно, можете закурить. - Она поставила пепельницу перед ним. - Скажите, а место вам сразу выделили?
- Как же, сразу! - прикурив, Бербрайер выпустил под потолок облако дыма. - Разве они выделят чего, пока им взятку не дашь?!
- А место новое было?
- Да. Новый участок. Мы еще даже хотели место рядом застолбить.
- А почему же не застолбили?
- Не для кого. - Марк Борисович виновато улыбнулся. - Мама еще раньше умерла, в семидесятом. Она на Хованском кладбище покоится. Мы и отца хотели рядом с ней похоронить, но денег не хватило. Там столько просили, что машину можно было купить.
- Понятно. А с кем по поводу ямы договаривались? - спросила Ирина. - Рабочих тех помните?
- Нет. - Он наморщил лоб. - Не помню. Ах да, с директором. С директором и договаривался. Я ему тогда за все заплатил. И за место, и за работу, и за венки. Я, знаете ли, с работягами этими вообще как-то… Ну, вы понимаете?..
- Не совсем. - Ирина вопросительно подняла бровь.
- Ну, не нахожу я с ними общего языка. Мне легче директору переплатить маленько, чтоб он с ними нервы портил. Я пьяных, видите ли, просто не переношу.
- Понятно. Ну а похороны как проходили?
- Нормально, как у людей. Оркестр небольшой был, родственники, венков пять штук. От сослуживцев, от безутешных детей, от родных и близких. Потом еще от однополчан его и от ЖЭКа.
- А вы не один сын у него? - удивилась Ирина.
- Почему вы так решили?
- Вы сказали "от безутешных детей".
- Это я Юлю, мою жену, имел в виду. - Бербрайер непроизвольно поморщился при воспоминании о супруге. - Они с отцом моим в очень хороших отношениях были.
- Понятно. Похороны утром проходили или ближе к вечеру?
- Днем. - Марк Борисович пожал плечами. - Да, днем. Точнее не скажу. Пока утром все эти… ну, родные все и близкие собрались, потом еще автобус заблудился, час его ждали, пока приехали, пока речи говорили. Но когда уезжали с кладбища, еще светло было.