23.00–23.59
- Вы только извините, ради Бога, но у нас совершенно нечего подать к чаю, кроме вот этого печенья. Супруга, видите ли, приболела немножко, а у меня сегодня столько клиентов, столько клиентов. - Маленький, сухой, благообразный старичок виновато улыбался и умильно потирал ладоши. - Но зато чай у нас отменный, специально смешанный из самых лучших сортов.
- Ох, большое вам спасибо. - Клавдия достала из сумки вафельный торт в шоколаде. - А гостинцы к чаю у нас есть.
Этот торт она купила домой, к ужину. Но раз такой случай…
- Нет-нет, что вы! - очевидно догадался старик, что тортик вовсе не ему предназначался.
- Это наше извинение за поздний визит, - сказала Клавдия.
- Ну тогда славненько, очень славненько. - Юрий Ильич хлопнул в ладоши и устремился на кухню. - Вы проходите, проходите. Мы, знаете ли, по старинке всех гостей на кухне принимаем. Вот только Оленька не выйдет. Приняла лекарства и уснула. Грипп, знаете ли.
Чай действительно оказался отменным. Крепкий, душистый, с каким-то необычным привкусом. Клава с наслаждением смаковала его, изредка поглядывая на Калашникову, которая нервно ерзала на стуле, не находя себе места.
- Чего ты волнуешься? - тихо спросила Клавдия, когда старичок возился с тарелочками для торта.
- Спросите его про этот протез! - прошептала Ирина. - Мы тут уже двадцать минут.
Клава подмигнула ей и тихо сказала:
- Не волнуйся. Всему свое время.
Юрий Ильич поставил на стол тарелку с аккуратно разрезанным тортом, внимательно осмотрел стол и наконец позволил себе сесть.
- Ну вот, теперь можно и отдохнуть. - Он веселыми глазами посмотрел на женщин. - Да, не часто ко мне гости ходят, тем более такие красивые барышни.
- К вам-то не часто? - удивилась Дежкина.
- Ну, это не гости, а клиенты. - Старик вздохнул. - Я, как теперь модно говорить, бизнес с отдыхом не путаю.
- Не мешаю, - усмехнулась Ирина. - Теперь говорят "не мешаю".
- Значит, не мешаю, - обрадовался старик. - Но и не путаю. Весь день человеку в рот смотришь, а иногда хочется и в глаза.
- А у нас как раз наоборот, - грустно улыбнулась Клавдия. - Большинству людей надо именно в глаза смотреть. А в некоторые даже взглянуть противно.
- Да-да, понимаю. У каждого свои профессиональные издержки. - Юрий Ильич опять хлопнул в ладоши и тихо засмеялся. - Правда, я этим на дому занимаюсь, терпеть не могу каждый день в учреждение таскаться. В вашем цеху я был бы Шерлоком Холмсом.
- Скорее доктором Ватсоном, - пошутила Клавдия.
- Точно! - Старик развеселился. - Точно, доктором Ватсоном. Воображение у меня будь здоров, а вот дедуктивный метод на обе ноги хромает.
- Ну, в любом случае помочь вы нам можете. - Допив чай, Клавдия с удовольствием попросила еще одну чашку.
- Очень интересно. И чем такой старый мухомор может помочь правоохранительным органам? - Аристов от любопытства даже подпер кулачком щеку, словно боялся что-то упустить.
- Знаете, я не очень люблю слово "органы", - сказала Клавдия. - Оно чем-то медицину напоминает.
- И тем не менее чем же?
Дежкина открыла сумочку, вынула оттуда маленький пластмассовый футлярчик и поставила его перед стариком.
- Вот. Что вы можете про это сказать?
- Ну-ка, ну-ка… - Юрий Ильич выудил из кармана брюк очки в старомодной роговой оправе и нацепил их на самый кончик носа. - Давайте посмотрим, что у нас тут.
Клавдия наблюдала, как он внимательно рассматривает золотой мост, прищурившись и откинув назад голову. И вдруг вспомнила покойного отца. Чем-то этот старик очень походил на него. Хоть и была в них огромная разница. Этот закончил институт, а отец только восьмилетку. Этот всю жизнь проработал в белом халате, а отец в синем проползал под тракторами и грузовиками. Этот пахнет лекарствами, а отец пах табаком и бензином. Но в обоих было что-то общее, поэтому запросто можно было бы представить, как они сидят за одним столиком в кафе и мудро разговаривают о жизни. Отец был бы вполне на уровне. Мама называла это "что-то" чудачеством, но Клавдии больше нравилось выражение - внутренняя интеллигентность.
- Да, это моя работа, - наконец произнес старик. - Определенно моя. Но только очень давняя. Лет двадцать - двадцать пять.
- Двадцать три, - уточнила Клавдия.
- Да? - Старик удивленно посмотрел на нее. - Что вы говорите! И что, выпал? Хотя да, вполне мог, за такое-то время. Жаль, жаль. Хотя золото, я смотрю, высокопробное, не зубное, я такое не часто делал. За двадцать три года должно было сточиться посильнее. Ну хорошо, и что вам угодно узнать об этом протезе?
- Помните, как установили личность Гитлера? - спросила Клавдия.
- Понятно, понятно. - Старик аккуратно положил протез обратно в футлярчик. - Судя по тому, что вы обратились ко мне, опознать беднягу иными способами не представляется возможным?
- Абсолютно. Мы нашли только скелет.
- Ну что ж… - Аристов поднялся со стула. - Посмотрим, что можно сделать. Извините, я вас оставлю на минуточку.
Медленно, не переставая потирать сухие шершавые ладони, он удалился. Клавдия повернулась к Ирине.
- Никогда не торопись со своими вопросами, - сказала она тихо. - Если есть возможность просто поговорить с человеком, поговори. И он больше вспомнит, больше расскажет. Но даже не это главное.
- А что? - тихо спросила Калашникова.
- Нервы. - Клава вздохнула. - Старайся больше общаться на работе с хорошими людьми. Это как своеобразная терапия. Если будешь ограничивать себя одними преступниками, к тридцати годам превратишься в Железного Феликса. Пока ты этого не чувствуешь, а потом и не почувствуешь. Поняла?
- Кажется, да.
- Молодец. - Клава еще подлила себе заварки. - А чай у него действительно отличный.
- Так-так… - раздался из прихожей голос Юрия Ильина. - Теперь давайте займемся поисками.
Он вошел в кухню, неся перед собой огромный деревянный ящик. С трудом водрузив его на стол, гордо посмотрел на женщин и сказал:
- Думаю, милые дамы, что смогу вам помочь.
- А что это, Юрий Ильич? - спросила Ирина, с интересом рассматривая ящик.
- А это, милочка, все мои пациенты. - Аристов похлопал по крышке.
- Как, все?
- Все, кому делал зубные протезы. - Юрий Ильич открыл ящик. - Картотека, можно сказать.
Внутри ящик был разбит на несколько отделений. Но вместо карточек с именами Клавдия, к своему удивлению, обнаружила там множество точно таких же футлярчиков, в каком ей вернули мост.
- Так, нам двойной. Верхние пятый и шестой слева. Посмотрим, посмотрим.
Старик быстро открывал футлярчики, снова закрывал и ставил на место.
- А где же картотека? - разочарованно пробормотала Калашникова.
- А вот это она и есть. - Аристов взглянул на нее и улыбнулся. - Вот вы своих пациентов по каким приметам узнаете? По отпечаткам пальцев, по фотографиям, по родинкам каким-нибудь, да? А я - по зубам. Если меня попросят вспомнить лысого одноглазого китайца, которого я лечил на прошлой неделе, я мало чем смогу помочь. А только скажи мне - в прошлом месяце, разрушение верхнего пятого справа, дупло на втором нижнем справа и сильный налет - я сразу вспомню. Ага, вот, кажется, этот. - Он аккуратно положил на стол перед Ириной небольшой кусочек гипса.
- А что это? - она осторожно взяла кусочек и повертела в руках.
- Это слепок. - Аристов аккуратно сложил остальные футлярчики в нужный отсек. - По нему я и делал интересующий вас протез.
- И вы его до сих пор храните? - удивилась Клавдия.
- Видите ли, любезная Клавдия Васильевна, - старик снял очки и повернулся к ней, - зубы, к сожалению, вещь менее долговечная, чем жизнь. А протезы еще менее долговечны, чем зубы. И вот когда человек приходит ко мне делать мост, я беру его под свою опеку, что ли. И когда первый мост придет в негодность, моему клиенту достаточно позвонить мне, назвать свое имя, и на следующий день его будет ждать новый готовый мост. И не надо опять проходить эти долгие утомительные примерки, все гораздо быстрее.
- Здорово! - Клавдия улыбнулась. - Когда понадобится, обязательно обращусь к вам.
- Спасибо за комплимент. - Аристов покраснел от удовольствия. - Надеюсь, что вам не скоро понадобится. Ну а это… - Он посмотрел на номер коробочки, аккуратно приклеенный к крышке, достал толстую тетрадь с пожелтевшими страницами и долго листал, то и дело поплевывая на пальцы.
- Так, вот, кажется этот. Корытов Антон Егорыч. Протез из своего материала. Первое посещение пятого июня семьдесят шестого, второе, соответственно, через три дня, восьмого. Окончательный расчет десятого июня семьдесят шестого года. Жалоб не было.
- Корытов Антон Егорыч. - Клавдия записала в блокнот. - Вы его, Юрий Ильич, конечно не помните?
- Конечно. У меня по двадцать человек в неделю проходит, куда уж их упомнить. - Старик хотел спрятать футляр со слепком обратно в ящик, но потом подумал и протянул его Дежкиной. - Вот, мне больше не понадобится.
- Спасибо. - Клавдия сунула коробочку в сумку. - А телефона своего он не оставлял? Или адреса?
- Нет, я этого не практикую, виноват. - Юрий Ильич комично присел и развел руками. - Если передумает кто-то, или струсит, я его разыскивать не намерен. Я за клиентами не гоняюсь, у меня и так очередь на два месяца вперед.
- Ко мне тоже, - сказала Дежкина и рассмеялась…
- Да, приятный старик, - сказала Ирина, когда они с Дежкиной вышли от него на улицу. - Как говорил один литературный персонаж, теперь таких уже нет, а скоро совсем не будет.
- Будут. - Клавдия посмотрела на небо, где уже появились первые звезды. - Такие всегда будут.
- Ну, что теперь?
- А что теперь? Теперь по домам. А завтра давай запрос в архив, пусть поднимают все на Корытова Антона Егорыча. Вполне возможно, кстати, что это вымышленное имя. И обязательно разыщи все трудовые ведомости кладбища. Не зря кто-то Шилкиной шею… - Она вдруг замолчала на полуслове.
- Что такое? - Ирина настороженно посмотрела на нее.
- Старею. Мама дорогая, я уже старею. - Клавдия покачала головой. - Такое важное обстоятельство пропустить!
- Какое обстоятельство? - не понимала Калашникова.
- Ира, как был убит второй, молодой? - Клавдия внимательно посмотрела в глаза девушке.
- Перелом шеи.
- А как тот слесарь погиб?
- Поскользнулся и… - Ирина замолчала.
- Раскопаем, - твердо сказала Дежкина. - Мы это дело с тобой обязательно раскопаем. Завтра в девять быть на работе. Без опозданий.
ЧЕТВЕРГ
9.09–11.14
- Василюк Геннадий Ильич, двадцать девятого года рождения. Образование средне-техническое, ФЗУ. Судим за квартирную кражу. Отсидел с пятьдесят второго по пятьдесят девятый год. С шестьдесят девятого года по семьдесят пятый работал в мастерской при третьем трамвайном депо, с семьдесят шестого до девяносто пятого работал на нашем кладбище. Умер пятого августа девяносто шестого года. В пьяном виде упал с лестницы и сломал шею. Отделение милиции констатировало несчастный случай.
Прочитав, Клавдия протянула Ирине фотографию.
- Вот, это он, Василюк. Фотография нашего Феди Кузина. Так, поехали дальше?
- Поехали. - Калашникова внимательно всмотрелась в фотографию кряжистого седого деда в старой каракулевой кепке, какие когда-то носили выходцы с Кавказа.
- Тут еще трое, кто работал в семьдесят девятом году и подходят по возрасту. Егоршев Николай Андреевич, пятьдесят третьего года рождения. Образование восемь классов и строительный техникум. С семьдесят первого по семьдесят третий год - служба в армии, с семьдесят четвертого по семьдесят шестой работал каменщиком в пятом стройуправлении, потом на кладбище по восемьдесят первый год, с восемьдесят первого по восемьдесят пятый - токарем, потом бригадиром на заводе "Серп и молот". В восемьдесят шестом открыл кооператив по пошиву одежды, в девяносто первом - фирму по торговле оргтехникой. Сейчас владелец магазина на Остоженке. Жена, двое детей. Фотографии пока нет.
- Круто для могильщика, - вздохнула Ирина.
- Извивы судьбы. - Дежкина усмехнулась. - Ладно, поехали дальше. Мамин Дмитрий Петрович, сорок восьмого года. Десять классов, МГУ, филфак. Кандидатская диссертация. На кладбище устроился в семьдесят восьмом году. В восемьдесят втором получил восемь лет за нанесение в пьяном виде тяжких телесных повреждений, повлекших полную потерю дееспособности. Напился, пристал к какому-то прохожему, тот послал его. Наш филолог схватил булыжник и сломал прохожему позвоночник. Отсидел весь срок. В девяносто первом продал квартиру, жил сначала у сестры, потом его выгнали за периодические попойки. Теперь где-то бомжует. Фотография старая.
- Да, тоже извивы судьбы. - Ирина посмотрела на снимок, с которого на нее грустно глядел высокий брюнет с мешками под глазами. Старый турецкий свитер был явно ему мал, зато джинсы болтались на нем мешком. - Да, и бывает же такое. Тупица, с трудом окончивший восемь классов, держит магазин в столице, а кандидат наук по филологии бомжует где-то по свалкам и подвалам.
- Это все пустяки. Вот ты послушай про третьего. - Дежкина вынула из папки фотографию, но Ирине не дала. - Вальдберг Эдуард Артурович. Родился в пятьдесят пятом году в Париже.
- Где? - Калашниковой показалось, что она ослышалась.
- В Париже, столице Франции. - Клавдия иронично ухмыльнулась. - Отец был атташе по культуре. В шестидесятом году семья вернулась в Россию. Отец умер от рака в семидесятом. В семьдесят втором Эдуард с золотой медалью окончил школу с английским уклоном. В том же году женился на гражданке Намибии и выехал по ее месту жительства. Вернулся в сентябре семьдесят третьего, разведенным.
- Ненадолго его хватило.
- Слушай дальше, не перебивай. В ноябре того же года вступил в брак с гражданкой Швеции, выехал с ней в Стокгольм, откуда возвратился разведенным в январе семьдесят пятого. В марте состоялась свадьба с гражданкой Индии, после чего…
- Выехал в Дели, я угадала?
- Нет, не угадала. В Мадрас. Оттуда возвратился в апреле семьдесят шестого. До июня семьдесят седьмого еще потерпел, а в июле сочетался браком с гражданкой Бразилии. Но туда его уже не выпустили наши бдительные товарищи из государственной безопасности. И тогда он устроил сидячую забастовку перед Большим театром. Забастовка продлилась примерно двадцать минут, после чего гражданин Вальдберг на полгода был поселен в Кащенко. Оттуда вышел в начале семьдесят восьмого и сразу устроился работать…
- На кладбище?
- Нет, статистом в тот самый Большой театр. Но оттуда был уволен через два месяца за моральное разложение коллектива. Ходили слухи, что он за это время умудрился вскружить головы приме-балерине и солистке оперы сразу. Под угрозу встал репертуар. Дамы из-за него два раза дрались.
- Какой мужчина! - Ирина грустно вздохнула. - Вот бы посмотреть на него.
- Посмотришь еще… И вот после Большого театра он был принят ночным сторожем на кладбище. Наверное, посчитали, что тамошним обитательницам он не страшен. Проработал там до лета восьмидесятого. В дни Олимпийских игр был выдворен из столицы за сто первый километр, - но как-то умудрился снюхаться с японской гимнасткой. Бедная девушка даже хотела просить приютить ее в советской стране. Ну, нашим это было, естественно, на руку. Эдуард Артурович был возвращен в Москву, устроен на работу переводчиком - вспомнили про его золотую медаль. Но в тот день, когда должно было состояться очередное бракосочетание, на которое, кстати, пригласили всю прогрессивную прессу, наш Казанова пропал.
- Как это пропал?
- Вот так. Пропал и все. Бедная гимнастка провалила выступление, что, впрочем, нашим тоже было на руку. Прогрессивная пресса осталась без сенсации, а пара товарищей из органов получила выговоры за плохую подготовку торжеств. А наш Казанова всплыл через два года. Только звали его уже не Эдуард, а Симон. Брат Симон. Его и сейчас так зовут.
- Так он что же?.. - Ирина недоуменно посмотрела на Клавдию.
- Да, принял постриг. Монах Троице-Сергиевой лавры.
- И до сих пор?
- Да. Вот, посмотри на его фото, ты же хотела на него посмотреть.
Ирина сначала даже не поверила своим глазам. Со снимка на нее глядел маленький, худой, лопоухий и конопатый мужчинка. Такой плюгавенький, даже комичный, что, увидев его на улице, Калашникова постаралась бы сдержать улыбку, чтобы не обидеть его.
- Ну, каков красавец? - Дежкина с интересом наблюдала за Ириной.
- Это что, шутка? - Калашникова повертела снимок в руках. - А это точно он?
- Фотография сделана как раз в восьмидесятом году, летом.
- Неужели этот недомерок мог заставить стольких женщин потерять голову?
- Не знаю, мог, наверно, - сказала Клавдия, еще раз глянув на снимок. - Меня больше волнует, мог ли он убить двух человек и закопать их в могиле Бербрайера, а амурные его дела меня не волнуют.
- Но все же… - Калашникова смущенно опустила голову. - Должно же в нем быть что-то…
- Итак, у нас есть четверо. Двое из них - наши пациенты, как сказал бы старик Аристов. Как думаешь, кто?
- Ну, я ставлю на Василюка и… - Ирина задумалась на секунду. - И на этого филолога, Мамина.
- Начнем с того, что здесь не ипподром. А потом, почему именно Мамин? Ладно, я понимаю, Василюк - сидел, убит в том году, когда надгробие поломали. Тоже, кстати, немаловажный факт. А Мамин почему? Я, например, больше склоняюсь в сторону работяги. Или, в крайнем случае, этого плейбойчика.
- Нет, вряд ли. Вальдберг же из культурной семьи, потом, он явный ловелас, а такие не способны на убийство. Ну, работягу еще можно заподозрить, да и то с натяжкой.
- Однако Мамин тоже из культурной семьи. Больше того, кандидат наук. А потом ты не забывай, что этот Эдуардик на кладбище устроился почти сразу после психушки, так что запросто мог. Я, дескать, псих…
- Ну хорошо, допустим, - взволнованно проговорила Калашникова. - Но не мог же он из Сергиева Посада приехать сюда и поджечь квартиру Шилкиной. Он бы вообще не узнал, что трупы нашли.
- А Мамин, который спился до животного состояния, вряд ли вообще помнит, что было двадцать лет назад.
- Может, не помнит, а может, как раз и… - но договорить Калашникова не успела, потому что распахнулась дверь и в кабинет ввалились сразу трое - Игорь, Левинсон и сам прокурор.
- Та-ак, меня повышают, да? - Клавдия удивленно глядела на вошедших. - Или нет, скорее, увольняют.
- Не угадала. - Владимир Иванович медленно подошел к столу Дежкиной и торжественно положил перед ней толстую картонную папку.
- Что это? - поинтересовалась Дежкина, с интересом рассматривая выцветшие чернильные печати на папке.
- Это, Клавочка, Корытов, - заявил Левинсон из-за плеча Клавдии. - Корытов Антон Егорыч. Тот самый.
- Дело мы в архиве нашли. - Владимир Иванович хлопнул по папке. - Это один из самый длинных висяков. Так что ты и бери. Время еще есть.
- Какое время? Время до чего? - не поняла Дежкина. - Пусть тот и берет, кто вел. Или уже на пенсии?
- Нет, не на пенсии. - Главный загадочно улыбнулся.
- Ну и кто же это?
- Ты, милочка. Ты.
- Как это? - Дежкина потянула за тесемку и раскрыла папку. И с первой же страницы на нее глянул маленькими злыми глазами сорокалетний мужик со шрамом на правой щеке.