17.45–19.49
- …И не хочу я с вами разговаривать. Я вольный человек, ничего не нарушал, а вас я с вашими корочками красными в гробу видел!
- Так, может, нам повестку на ваше имя прислать?
- А присылайте. Хоть обприсылайтесь этими вашими повестками. Я газет не выписываю, мне бумага как раз пригодится. - Дмитрий Мамин попытался перед носом у женщин захлопнуть дверь, но Дежкина вдруг с такой силой толкнула ее, что Мамин чуть не полетел на пол.
- Перестаньте паясничать, Мамин! - Дежкина решительным шагом вошла в прихожую. - И не надо строить из себя жертву системы! Это не мы вам жизнь поломали, а вы сами себе. И не мы человека на всю жизнь к коляске приковали. А если хотите, то мы вам можем устроить и арест, и конвой до самой столицы, и подписку о невыезде! Так что давайте не будем капризничать и спокойно поговорим.
Мамин угрюмо глянул на Дежкину и ничего не ответил. Только открыл дверь своей комнаты и кивнул, чтобы заходили.
Комната была довольно маленькая. Пружинная кровать, как в армии, старый письменный стол, который, по-видимому, служил и обеденным, несколько полок с книгами и большой приемник на подоконнике.
- Только у меня стульев нету, - буркнул он и сел на кровать. Но тут же вскочил и вышел. - Я сейчас.
Через несколько секунд он вернулся с двумя тяжелыми самодельными табуретками.
- Вот, садитесь.
- Большое спасибо. - Клавдия села. - Это так галантно с вашей стороны.
- Ой, только вот не надо этого! - Мамин поморщился. - Выкладывайте, чего вам от меня нужно?
- Мы хотели с вами поговорить, Дмитрий Петрович, о делах давно минувших дней. О вашей трудовой деятельности в качестве могильщика на одном из кладбищ столицы.
- Чего ж в этой деятельности такого интересного? - Мамин бросал косые взгляды то на Клавдию, то на Ирину. - Маши лопатой, и всех делов.
- Ну я же просила, не надо паясничать, - спокойно сказала Дежкина. - Дмитрий Петрович, мы к вам пришли по очень серьезному делу. Если вы будете так себя вести, то мы просто не сможем вам помочь.
- А я и не прошу, чтобы мне помогали! - встрепенулся он. - Уж от кого я помощи не прошу, так это от вас!
- А вы знаете, что каждый день рискуете своей жизнью? - все так же спокойно поинтересовалась Клавдия. - Вы знаете, что не сегодня завтра вас могут убить?
- Меня? - Мамин хохотнул, но довольно наигранно. - Кто же это, если не секрет?
От глаз Дежкиной не ускользнуло, что он все же испугался.
- Те же самые люди, что убили Василюка несколько лет назад. Те, которые Марию Даниловну Шилкину убили двадцатого числа. Вы случайно не в курсе, кто бы это мог сделать?
- Я? - Теперь Мамин уже не скрывал своего испуга. - Нет, я не в курсе. А за что их?
- Кабы знать… - Клавдия развела руками.
- Ну хорошо, а я чем могу помочь? - уже гораздо более вежливо спросил Мамин.
- Вот! Совсем другой коленкор. - Дежкина подняла вверх указательный палец. - Ну, во-первых, не могли бы вы сказать, знаете ли кого-нибудь на этой фотографии? - Она протянула Мамину снимок с похорон.
Дмитрий Петрович долго разглядывал снимок. Вынул очки из стола, нацепил на нос.
- Ну, пожалуй, этот очень похож на дядю Гену. - Он ткнул пальцем в Василюка.
- А рядом с ним кто? - спросила Дежкина. - На кого похож?
- Не знаю. Тут плохо видно. - Он резко протянул фотографию Клавдии.
- Так не знаете или плохо видно? - Дежкина строго посмотрела на него.
- У меня зрение, знаете ли, не очень… - буркнул он, насупившись. - А вы кого вообще подозреваете?
- А мы всех подозреваем. - Клавдия спрятала фотографию в сумочку. - И вас в том числе. И Эдуарда Артуровича.
- Симона, - поправил Мамин.
- Эдуарда Артуровича, - повторила Дежкина. - И этого человека, очень похожего на дядю Гену. Сейчас ведь ни в чем нельзя быть уверенным, правда? Человек, очень похожий на Вальдберга, - не обязательно Вальдберг. Человек, очень похожий на кандидата наук, - не обязательно кандидат наук. Вон, даже на генерального прокурора кто-то очень похож оказался. То ли он, то ли не он. Так что давайте не будем играть в кошки-мышки. - Клавдия протянула ему несколько фотографий Шрама. - А этот человек на кого похож?
- Этот? - Мамин взял фотографии и принялся рассматривать. - Это Корыто. Он к Генке ходил несколько раз. Какие-то у него с ним дела были.
- Какие дела? Не могли бы уточнить?
- Не мог бы. Я в чужие дела не лезу. - Мамин швырнул снимки на стол. - Вообще он гад был, этот Корыто.
- Почему? - спросила Ирина, собрав снимки. - Почему гад?
- Ну гад и все. - Мамин надулся. - Я не хочу об этом говорить.
- Как это не хотите? - Клавдия заметила, как Мамин комкает руками покрывало на кровати. - У него что, на лбу было написано: "Я гад"?
- Ничего у него не было написано. - Мамин опустил голову. - Он Машку Шилкину того…
- Что "того"? Говорите громче. Он ее что, изнасиловал?
- Ну не так чтобы… Ну, в общем, пьянка у нас была. Посидели, шашлычок пожарили, выпили. Ну все как у людей. А этот Корыто все Машке подливал и подливал. Она окосела совсем к вечеру. Он ее тогда в охапку и потянул в сарай. Она вообще как кукла была, ни черта не соображала. Через десять минут возвращается, пояс застегивает. И спрашивает так нахально: "Кто еще хочет? Я сегодня угощаю!" И смеется, падла. Мне предлагал, подарок, мол, в день рождения. Я отказался, конечно. А Жорик Блондин, тоже чмо порядочное, стопарь гакнул и прям вприпрыжку.
- Что за Жорик Блондин? - Клавдия и Ирина переглянулись.
- А кто его знает… - Мамин неподвижно сидел на койке и разглядывал свои драные тапки. - Я его больше не видел ни разу. Он с Корытом, кажется, и приплелся.
- А кто еще был?
- Да все наши были. Я, Симон, то есть Эдик, Маша Шилкина, дядя Гена, Колян и этих двое.
- А как выглядел этот Жорик Блондин? - спросила Калашникова, стараясь скрыть волнение. - Это фамилия его, Блондин?
- Погонялово. - Мамин ухмыльнулся. - В смысле кличка. Нормально он выглядел. Длинный, худой, как аист, белобрысый. Такой весь, как на шарнирах. И татуировка на лопатке - голова леопарда, а внизу буквы какие-то.
- Какие буквы, не помните? - Клавдия встала и подошла вплотную к Мамину. - Постарайтесь вспомнить, это очень важно.
- Да не помню я! - взорвался вдруг мужчина. - Ничего я не помню. И вспоминать не хочу… Извините. - Взяв себя в руки, он сел на место. - Не помню, какие буквы. Латинские. Я его спросил, что это обозначает, а он лыбится и говорит: "Военная тайна".
- А когда это было? В каком году? Или тоже не помните?
- Почему, помню. - Мамин пожал плечами. - Очень даже хорошо помню. Второго ноября семьдесят девятого года.
- Когда? - Ирина чуть не грохнулась с табуретки от неожиданности.
- Я же сказал - второго ноября семьдесят девятого года.
- Скажите, Дмитрий Петрович, а почему вы так точно запомнили этот день? Он что, какой-то особенный? - спросила Клавдия.
- Очень просто. - Мамин посмотрел на нее уставшими глазами - Я тогда выставлял. Второго ноября - день рождения отца. Я каждый год его отмечаю. А в том году ему шестьдесят должно было исполниться. Поэтому и запомнил.
- Скажите, а в каких отношениях были Мария Шилкина и Вальдберг? Тот, который теперь брат Симон.
- А при чем тут отношения Эдика и Маши? - Мамин снова вскочил с кровати. - Я им свечку не держал.
- Значит, были? - Клавдия посмотрела на часы. - Простите, но мы уже на электричку опаздываем, нам еще до самой Москвы трястись.
- Всего хорошего! - бросил он через плечо. - Скатертью дорожка.
- Ну что ж, спасибо. - Клавдия улыбнулась. - Вы нам очень помогли. Вы даже сами не представляете, как вы нам помогли.
- Да пошли вы!.. - И Мамин с грохотом захлопнул дверь.
- Клавдия Васильевна! Брать, пока не ушел. Я еще утром говорила…
Ирина с Клавдией бежали по тропинке к станции, то и дело рискуя в темноте налететь на столб или грохнуться в какую-нибудь яму.
- Может, останемся? Пойдем прямо сейчас в местное отделение и прикажем арестовать?
- Ага, да. И попросим пустить нас переночевать с ним вместе в камере, да? - Клавдия с разбегу влетела в лужу. - И потом, кого арестовать?
- Монаха этого, конечно.
Они влетели на перрон в самый последний момент. Двери электрички захлопнулись прямо за спиной Дежкиной.
- Разве не ясно, это же он убил. - Ирина устало плюхнулась на лавку.
- А я как раз думаю, что это Мамин. - Клавдия устало присела на лавку рядом.
- Да вы что? - Ирина недоуменно посмотрела на нее. - Клавдия Васильевна, это же ясно как божий день. Роман между ним и Шилкиной был? Был. Он тогда только-только из психушки вышел? Вышел. Приревновать мог? Мог. Они ведь с Василюком ту могилу закапывали. И когда эти двое его женщину поимели, он их просто взял и грохнул. Он сказал, что не знает Шрама, когда вы ему снимок показали. А разве он забыл бы его после того, что случилось? Значит, соврал. Убил их обоих, в яму закопал и…
- И надпись написал. - Клавдия ухмыльнулась. - А тебе не кажется, что ты упустила одну очень важную вещь? Даже не одну, а несколько.
- Какие?
- Первое - Вальдберг мог нам и не говорить, что Мамин тут. Но сказал. А Мамин взял и потопил человека, который его из дерьма вытащил. Мог ведь тоже не рассказывать про ту пьянку. Ну, допустим, что это он, щупленький, дунь - развалится, убил двух здоровых мужиков из-за женщины. Вора в законе прирезал, как поросенка, а второму шею свернул. Допустим, что так сильно в нем ревность взыграла. Но стал бы он после этого отрезать у Шрама руку и идти убивать еще троих ни в чем не повинных людей? Стал бы он убивать и дядю Гену через восемнадцать лет, и ту самую возлюбленную, ради которой все затеял? И уж точно не стал бы трепаться про свою страсть к Шилкиной. Мамин, заметь, тоже не стал трепаться. Нет, Ириша, не все тут так просто.
- Но зачем тогда он солгал?! - не унималась Калашникова. - Зачем сказал, что не знает Шрама?
- Не знаю. - Клавдия пожала плечами. - Чего не знаю, того не знаю. В любом случае завтра утром - обоим повестки и обоих в Москву. А там разберемся.
- Завтра выходной, - напомнила Калашникова.
- Вот черт, придумали эти выходные! - в сердцах ругнулась Клавдия. - Ну, тогда в понедельник.
Гремя на стыках, электричка неслась к столице. Клавдия откинулась на спинку и закрыла глаза. Задремать, конечно, не получится, но хоть привести в порядок растрепавшиеся мысли…
ПОНЕДЕЛЬНИК
8.45–10.00
Он стоял у проходной, растерянно глядя на проходящих мимо людей и как бы извиняясь взглядом за свою не совсем подходящую для этого места одежду. Кто-то даже хотел сунуть ему в руку мелочь, думая, что он собирает на храм.
Клавдия заметила его еще издали. А монах даже не сразу узнал ее, когда она подошла к нему и остановилась напротив.
- Здравствуйте, Эдуард Артурович.
- Ну наконец! - Он несколько раз перекрестился и вдруг заплакал. - Ох, грех какой. Грех-то какой!..
- Что стряслось? Что с вами? - Дежкина схватила его за руку и потащила на вахту. - А ну перестаньте реветь! Как баба, прямо. Толком можете объяснить?
- Дежкина! - еще издали раздался торжествующий вопль Патищевой. - Взносы! Платить собираешься?!
Не обращая никакого внимания на монаха, она подскочила к Клавдии и загородила дорогу своим большим туловищем.
- Ну вот, теперь не уйдешь. Давай, плати. - Глаза Патищевой блестели от радости.
Клавдия подошла к ней, подманила к себе пальчиком, склонилась над ее ухом и вдруг со всей силы крикнула:
- Не буду!
С перепугу бедная Патищева отскочила к стенке и сшибла мусорное ведро.
- Пойдемте, брат Симон. - Клавдия Васильевна взяла его под локоть и повела в кабинет.
- Ну, что случилось? - спокойно спросила Клавдия, усадив его в кресло и налив стакан воды.
- Ох, грех какой взял на себя, ох, какой грех. - Монах выпил воду, половину расплескав на пол, и поставил стакан на стол. - Соврал я вам давеча, товарищ следователь. Простите, гражданин… гражданка.
- Госпожа. - Клавдия улыбнулась. - У нас теперь все господа.
- Неправду я вам сказал. Про того мужика с фотографии, что вы мне вчера показывали.
- А я знаю. - Дежкина улыбнулась. - Мне не привыкать. Мы потом у Мамина были, он нам все про тот день рассказал.
- Зато мне привыкать. - Симон немного успокоился. - Как же это у меня так получилось? Взял и соврал.
- Вы из-за этого сюда приехали? - Клавдия села за стол. - Чайку хотите?
- Да, если можно… Конечно, из-за этого. Вы как ушли в пятницу, меня прямо как по голове стукнуло. Как же это я мог сказать неправду? Я же обет давал. Я же монах! Я за вами на станцию бросился, а вас нет. Ну я в электричку прыгнул, и… Не догадался, что вы к Диме Мамину зайдете.
- Ну, мирянам это тоже не очень простительно. - Клавдия поставила перед ним чашку чая и сахарницу. - Так вы что, всю ночь тут под проходной простояли? Вас же арестовать могли.
- Не всю. Часов до двенадцати. А потом в Даниловский ночевать поехал. Там лепота, службу отстоял субботнюю и воскресную, каялся. А сегодня пришел пораньше, чтобы вас не упустить. Я ж не знаю, как вас найти.
- Ну зато мы знаем. Мы бы вас сами нашли.
- Я признаться вам хочу, Клавдия Васильевна. Я этого мужика помню на самом деле. Очень даже хорошо помню. Это Корыто. Как звать не знаю, врать не буду. Он к дяде Гене приходил несколько раз.
- Эдуард Артурович. - Клавдия вынула из стола ящика диктофон и поставила его на стол. - Вы не возражаете, если я буду записывать? Только сразу хочу предупредить, что, если вы согласитесь, эта запись будет фигурировать в деле как улика. Это ваши показания.
- Да, конечно, можете записывать. - Монах пожал плечами.
- Ну тогда можете говорить. - Клавдия нажала кнопку записи.
- А что еще говорить? Я все сказал. - Симон виновато улыбнулся. - А что еще?
- Как, все? - Дежкина от недоумения даже открыла рот. - Что, совсем все?
- Да.
- Ну хорошо, давайте по порядку, - сказала она, взяв себя в руки. - Скажите, а чего вы так испугались? Почему сказали неправду?
- Даже не знаю, как объяснить. - Симон опустил голову. - Я ведь вам говорил, что у меня с Машей Шилкиной было…
- Да, я понимаю.
- Ну вот, как-то - день рождения у кого-то был - она сильно выпила. Ну и Корыто стал за ней ухаживать. Откровенно так ухаживать, нагло. А она хохотала все время, в общем довольно безобразно себя вела. А под вечер вообще ничего уже не соображала. Ну, он ее в охапку и потащил к дяде Гене в сарай. А я ничего сделать не смог.
- Побоялись? - тихо спросила Клавдия.
- Побоялся, - закивал головой Симон, глядя себе под ноги. - И еще ведь себе не хотел в этом признаться. Он там ее в сарае… А я сидел с остальными, водку пил, шашлык ел, анекдоты рассказывал. Потом он вышел и остальным предложил воспользоваться. Ну тут Жорик вскочил и побежал. А я еще пошутил, что, дескать, надкушенное яблоко не ем. Ох, до сих пор вспоминать противно… Поэтому и соврал. - Он вдруг поднял голову и посмотрел Клавдии в глаза. - Не знаю, поймете или нет.
- Понимаю. Ну раз уж вы здесь, я хочу вас просить поподробнее рассказать, что в тот день было. С самого начала и до самого конца.
- Ну, что было… - Он пожал плечами. - Похороны были утром. Ну, не утром, а скорее ближе к полудню.
- Кто обслуживал?
- Мы. Я и дядя Гена. Мы стояли, надгробные речи слушали, а Мамин с Машкой шашлыки жарили. Как родственники с похорон ушли, мы сразу к столу. Даже могилу закапывать не стали.
- А вот с этого момента попрошу поподробнее, - сказала Дежкина. - Ну, по крайней мере, насколько это возможно через двадцать лет.
- Да ничего особенного и не было. Начали выпивать вчетвером. Потом Корыто пришел с этим, с Жориком. Они всегда вдвоем ходили. Ну, как узнали, что пьянка, Жорик сбегал, купил еще. Потом сидели, пили, болтали.
- О чем говорили, не помните?
- Откуда? - Симон улыбнулся. - Я вообще пивец был не стойкий.
- Да, вы больше по другой части были, - улыбнулась Клавдия. - И тем не менее. Мне интересно, о чем Корыто говорил.
- Да о каком-то дружке своем. Друг у них с Геной общий откуда-то вернулся. Потом еще про рыбалку что-то, а потом я уже смутно помню. Тогда Корыто как раз Машу и потащил в сарай. Ну, я и решил напиться.
- А дальше что было?
- После этого? - Симон посмотрел на Дежкину усталыми глазами. - После этого опять пили, анекдоты травили. Потом Машка вернулась. Вообще уже никакая. Стакан водки залпом и спать пошла. Она в ту ночь сторожила.
- Понятно. Дальше?
- Потом дурачиться начали. Жорик с Тарзаном печеной картошкой бросаться начали. Потом водой стали друг друга поливать. Дурачились, короче, как дети. До того разошлись, что Тарзан на Жорике рубашку порвал. Жорик обиделся, чуть в драку не полез. Ну и Тарзан ему свою отдал.
- Тарзан - кто это? С вами еще кто-то был?
- Это Колька Егоршев. - Симон ухмыльнулся. - У него кличка такая была. Они вместе с Жориком в армии служили, в спецназе, где-то в тропиках. То ли в Сальвадоре, то ли в Гватемале. Посольство наше охраняли…