Хозяин, без пиджака, в жилетке поверх белоснежной сорочки, испуганно поднялся с кресла у стола и застонал:
- Андрюша, я же просил - на моей территории никаких разборок.
- Конечно, Петр Николаевич, извини, - вежливо ответил Куприянов и без паузы, мгновенно и резко развернувшись своим жилистым гибким телом, грохнул кулаком точно в подбородок Спартака. Еще сильнее оказался рикошетный удар, когда Спартак приложился затылком к косяку двери. Свет в его глазах разом померк. Он чувствовал, что пытается судорожно вдохнуть, но вместо воздуха в легкие ворвалась какая-то удушающая, пахнувшая отвратной химией волна, перед глазами тьма сменилась яркими вспышками искр, а потом ничего - ни боли, ни темноты, ни сознания.
Он очнулся от мучительных приступов рвоты. В сыром, воняющем кислым пивом, замкнутом, темном и тесном пространстве его трясло и бросало из стороны в сторону. Спартак уперся руками в стенку и понял, что надежно упрятан в большую пивную бочку, погружен в транспортное средство, и теперь его, как и предполагалось, везут неведомо куда - быть может, топить в болоте или реке, что технически совсем несложно.
Но думать четко и считывать реальность обстановки ясно он не мог - голова раскалывалась от нестерпимой боли и его беспрерывно рвало. Он то приходил в сознание, то снова проваливался во мрак, плакал, блевал, и сколько продолжались эти мучения, сопровождающиеся беспрерывной тряской, - не осознавал.
Быть может, через столетие движение прекратилось. Бочка упала на бок и покатилась, а Спартак кувыркался внутри. Потом он ощутил сильный удар, бочка развалилась, и он оказался сидящим на земле, опять же в подвале; сверху, через открытый люк, на него падал свет.
Спартак с трудом поднял голову.
Наверху, на корточках у края люка, сидел Куприянов и с интересом рассматривал Спартака, словно увидел его впервые. Спросил вежливо:
- Вы в состоянии вести беседу, господин Дубин?
Спартак тяжело дышал. Быть может, он и мог бы ответить что-то разумное, но чувствовал, что язык да и челюсти ему не подчиняются.
- Нет, господин Дубин, - с сожалением констатировал Куприянов. - Деловой беседы, к которой вы так рвались, вести вы сейчас не можете. Это ничего. Отдохните часок-другой, мы вас приведем в норму и тогда обсудим наши проблемы.
Следом за этим на люк опустилась сначала стальная решетка, потом глухая крышка, и вновь наступила тьма. Признаков хоть какого-либо освещения на этот раз Спартак не заметил.
И сколько так прошло времени - ни ощутить, ни оценить Спартак не мог. В постепенно проясняющемся сознании с горькой болью мелькнула мысль, что силовые, динамичные методы в борьбе - это все-таки не его стиль.
В полном отупении он просидел в подвале неизвестно сколько, пока над головой не распахнулся люк, впуская внутрь тусклый свет, показавшийся Спартаку ослепительным. Решетка осталась на месте. До нее можно было дотянуться руками. Невидимый человек, впустивший свет, ушел. Спартак слышал его тяжелые шаги. Но через минуту сквозь решетку внутрь подвала упал толстый резиновый шланг, и из него хлестнула вода. Холодная шипящая вода, отдающая речной тиной.
Видимо, объем подвала был невелик, потому что уровень нагнетаемой воды уже через несколько минут достиг колен Спартака, потом поднялся до пояса, по плечи, и Спартак, подпрыгнув, уцепился за железные прутья решетки, прикрывающей люк, а вода все прибывала.
Он уцепился за решетку, задергал ногами, уровень воды уже достиг его рта, ушей, и, чтобы дышать, пришлось вжаться в железное переплетение решетки всем лицом. Спартак понял, что его утопят, как крысу в клетке, когда ее бросают в бочку с водой.
Кто-то выдернул из подвала шланг, когда вода уже заливала глаза и уши, - если бы уровень поднялся еще хотя бы на сантиметр, то вместо воздуха в легкие Спартака ничего, кроме воды, не полилось бы. Он цеплялся за решетку, вжимался в нее лицом, чтобы ухватить хоть глоток воздуха, и смутно видел, как над ним остановилась призрачная фигура. Потом четко разглядел перед глазами начищенные светлые туфли, и эти туфли больно наступили на пальцы Спартака, сжимавшие прутья решетки. Затем выше появилось лицо Куприянова и прозвучал его все такой же вежливый голос:
- Кажется, господин Дубин, вы достигли подходящей нормы для вежливой беседы? Теперь вы поняли, как можете закончить свою жизнь?
- Да, - согласился Спартак. - Не стойте на моих пальцах, мне очень больно.
- Вы достигли вежливой и культурной формы для делового разговора?
- Да. Освободите меня. Я все сделаю, что надо.
- Ну вот, это другой разговор.
Решетка откинулась, и Спартак, мокрый и дрожащий, выполз из люка на доски пола.
Куприянов уже уходил в солнечный проем дверей, а Спартака схватили за плечи руки неправдоподобной силы и поставили на дрожащие ноги.
Спартак разглядел и узнал низколобое лицо, на этот раз покрытое сеткой тонких, глубоких порезов - следы от раздавленной о физиономию электрической лампочки.
Через несколько секунд Спартак оказался на ярком полуденном солнце, в нежной весенней зелени маленького и аккуратного приусадебного участка, на дорожке, вымощенной плиткой. Дорожка вела к легкой, увитой прошлогодним, пожелтевшим плющом беседке. Внутри за круглым столом, в плетеном кресле, закинув ногу на ногу, уже сидел Куприянов, курил трубку, а перед ним стоял высокий стакан с золотистой жидкостью.
У стола стояла еще и грубая табуретка, на которую кивнул Куприянов, и мокрый, грязный, озябший Спартак плюхнулся на нее.
На столе перед ним уже дымилась чашка кофе.
- Придите в себя. И восстановим недавно минувшие события, - все с той же брезгливой вальяжностью проговорил Куприянов.
Спартак хлебнул кофе, почувствовал в нем легкий привкус коньяка и поднял глаза.
- За что же вы так меня, Андрей Андреевич? - прохныкал он. - Ну за что? Ведь я денег не получил, меня обманули, избили, я слабый, больной, что вам надо?
Глаза его привычно наполнились слезами, но пульс был ровен, а мысль - свирепой и ясной до кристальной прозрачности.
- Восстановим события, господин Дубин, - повторил Куприянов. - Итак, на прошлой неделе, вы, представленный мне барменом Серебровым, обещали оказать незначительную услугу. Я сообщил вам, что ко мне приехали друзья из… наших бывших союзных южных республик. Люди приличные, уважаемые, состоятельные, с которыми я, кроме дружеских отношений, имею и общие дела.
- Я все помню, господин Куприянов, - пролепетал Спартак.
- Позвольте восстановить все детально. Мои друзья, пресытившись, видимо, своей пресной и сытой жизнью на жарком юге, попросили меня организовать им… э-э… остренькое, приятное развлечение, за которое готовы были платить. Вы, в свою очередь, заявили, что готовы организовать игру в подобном стиле и у вас имеются люди, которые согласны играть в подобные игры. Я не допускаю ошибок, не передергиваю?
- Все правильно, но я ничего не знаю, господин Куприянов! Меня избили и связали ваши люди! Я не получил денег. Ни копеечки! Я не знаю, куда делись деньги! Ничего не знаю, ничего!
Куприянов вскинул брови, подчеркивая свое удивление, пригубил напиток и спросил холодно:
- Кто вас освободил?
- Мои друзья. То есть не друзья! - тут же из осторожности поправился он. - А те люди, которых я нанимал для этой работы. Я их плохо знаю. Они развязали меня, а потом бросили, и я пешком добирался до дому.
Спартак понимал, что всей правды, даже в той степени, которую он знал, - говорить не следовало. Тайные сведения - всегда козырь, в любой игре.
- Вы что, совсем не знали этих людей? - Вопрос прозвучал холодно.
- Знал, конечно, с точки зрения дела. Но вы же понимаете, законы таких мероприятий - чем меньше информации друг о друге, тем лучше. Сошлись, сыграли и разошлись!
Последняя фраза была одним из требований Ильи Пересветова. Это он сказал: "Предупреди своих клиентов: сойдемся, сыграем и разбежимся. Никаких общих застолий и праздников. Каждому свое удовольствие, свой приз, а потом жопа об жопу - и разлетелись".
- В какой момент правила игры поменялись? - жестко спросил Куприянов. - Почему МЫ понесли такие большие потери, а ВЫ - загребли все и даже сверх того?
- Что мы загребли?! Кто загреб? - завыл Спартак. - Я ничего не загреб! Меня избили сначала ваши друзья, а потом эти бандиты! Я не заработал ни шиша!
Куприянов долго и молча смотрел на Спартака, потом произнес тихо:
- Какая непростительная ошибка с моей стороны. Да ведь вы - никто! Ноль! Пустое место. Вы же не были организатором дела, как представлялись!
- Но почему же? Я…
- Я - свинья! То есть вы - свинья! Вы же - холуй, шестерка. Вас просто использовали, как половую тряпку! И как это я сразу не догадался! Помолчите… Я сейчас подумаю.
Думал Куприянов недолго.
- Я полагаю, что совместными усилиями мы восстановим справедливость. И более того, возможно, вы получите свою долю. Ваши друзья должны понять, что они хапнули слишком. Они захватили чужие деньги, завладели нашим, притом дорогим оружием, и… э-э-э… есть еще одна дорогостоящая и опасная для вашей компании деталь, по своей стоимости превышающая все перечисленное.
- Какая, господин Куприянов?
- Бесследно исчез и, я подозреваю, погиб, точнее, убит один из компаньонов моих друзей.
- Кто? - еле выговорил Спартак. - Никто не погибал!
- Вы действительно не обладаете полнотой информации, разговор с вами бесполезен. Однако сама ваша личность - небесполезна.
- В каком смысле? - насторожился Спартак.
- В том смысле, что с этой минуты вы - заложник. И будете удерживаться у нас до контактов с истинными организаторами дела. Либо… Мы их предупредим о вашей судьбе.
- Да им на меня наплевать! - закричал Спартак. - Утопите вы меня или на шашлык изжарите, Пересветову на это начихать!
- Пусть так, - равнодушно ответил Куприянов. - Так каким образом мне связаться с господином Пересветовым? Если я не ошибаюсь, это именно тот, кто получил ранение?
- Да, - с трудом ответил Спартак. И понял, что ему - обманутому и ограбленному со всех сторон - удерживать чьи-то тайны, кого-то спасать и укрывать нет никаких причин. Тем более, что никому ненужная жизнь его повисла на волоске из-за всех этих сильных и беспощадных людей. Каждый в этом деле должен получить свое - по справедливости. Если она существует.
- Итак, - мерно продолжил Куприянов. - Вы остаетесь в заложниках, а как мне связаться с господином Пересветовым?
- Но вы гарантируете мне мои комиссионные? - с жалким вызовом спросил Спартак.
Куприянов вложил в улыбку максимум презрения.
- Я вам гарантирую жизнь, в случае удачи.
- Да на кой хрен мне нужна моя такая жизнь! - непроизвольно выкрикнул Спартак.
- Ну уж, ну уж, не надо впадать в истерику. Жизнь прекрасна. Во всех ее проявлениях. Даже навозный червяк цепляется за свою жизнь. Как вы полагаете, какой способ связи с господином Пересветовым более надежен и эффективен - вы напишете письмо, или мы устроим личную встречу, несколько человек для безопасности?
Схему контакта с Пересветовым разработали за полчаса, после чего Спартака сводили под душ, дали сухую одежду, накормили на маленькой кухоньке - все под угрожающим присмотром низколобого мордоворота, - а потом уложили спать в чистой спаленке. Все хорошо, но с небольшим нюансом - на правое запястье Спартака надели кольцо наручников, а второе кольцо на короткой и толстой цепи замкнули на трубе батареи отопления, около которой стояло его ложе. Тем не менее это уже не беспросветная тьма сырых и мрачных подвалов.
Спартак уснул очень скоро, слегка тревожась лишь о своей семье. Как там будут развиваться события дальше - его тоже не волновало, он понимал, что из участия, серьезного участия в серьезной игре, его вышибли. Главное выбраться домой, желательно - при каком-нибудь барыше в клювике. Кто кого обманывал, кто кого предавал и продавал, Спартаку было наплевать. Как люди обходились с ним - так и он с ними, вот и все правила.
Глава 8
В конце рабочего дня, не увенчанного никакими событиями, кроме бесполезных поисков Спартака Дубина, Илья уже собирался домой, когда зазвонил телефон и негромкий голос произнес в трубку:
- Илья?.. Это Валя Всесвятская.
Сердце у Ильи сжалось, потому что он тут же увидел перед собой хрупкую фигурку и громадные, всегда чуть грустные глазищи, смотревшие на мир с тихим вопросом. И не понять было - в чем заключается этот извечный женский вопрос и ждет ли она на него ответа.
- Здравствуй, Валя, - понуро вздохнул Илья. - Как бы ты меня ни осудила, кем бы ни назвала - ты будешь совершенно права.
- Оставь. Пустое это. Не смог прийти на похороны, значит, не смог. Я все равно верю, что память об отце для тебя значит больше, чем две сотни приехавших на кладбище.
- Мне нечего на это сказать, Валь. Хочешь, я сейчас подъеду, посидим, помянем в самом тесном кругу?
- Хочу… Но не выдержу, Илюша. Я и так как во сне хожу, а тут еще наглоталась какой-то дряни. Брожу по даче, как под водой. Пусто стало без отца. Оказалось, что больше в моей жизни ничего и не было… Нелепо, правда?
- Я приеду!
- Нет. Прошу тебя. Приедешь на днях. Я только хотела тебе сказать, что папа надиктовал для тебя письмо. Там, в Америке. Я его перепечатала, и он подписал. Личное письмо, Илья. Срочного там, по-моему, ничего нет. Приедешь - возьмешь.
- Чего ты наглоталась и в каком количестве? - сдавленно спросил Илья.
- Не бойся. Слабенькие барбитураты. Чтоб заснуть, не более того.
- Ну, не увлекайся. А главное, не запивай их спиртным, это порой дает опасный эффект.
Она негромко засмеялась.
- Вот ты меня уже с кем-то и путаешь! Я и алкоголь - вещи несовместимые… Мою долю выпил папа, как он сам говорил.
- Мир его праху. Не срывайся. Держись, хорошо? Я тебе потом скажу что-то очень важное.
- Что? Говори сейчас.
Илья оглянулся. В лаборатории уже никого не было, только в дальнем углу у компьютера возился Шершов.
- Слушай, Валя, а ты не хочешь выйти за меня замуж?
Она помолчала и тихо сказала:
- Опасное предложение, Илюша. Таким способом ты пытаешься поддержать во мне веру в жизнь?
- Да нет. Цинично рассуждая, раньше ты была дочерью академика, а теперь мы с тобой на равных и никто не посмеет уличить меня в корыстолюбии…
- Ох, Илья! Как будто общественное мнение хоть когда-то для тебя что-то значило! Если б ты действительно хотел на мне жениться, то давно бы сделал это, будь я хоть дочерью при живом Гитлере. Я пойду спать, а ты позвони мне завтра.
Илья положил трубку, глянул на часы - день рабочей отсидки кончился - и, не прощаясь с Шершовым, вышел из лаборатории.
В общем потоке торопившегося к домашним очагам институтского люда он прошел через проходную, все еще бдительно охраняемую системой вертушек и турникетов, и наконец оказался около автостоянки, где с самого краю стоял его синий "форд". Он уже приоткрыл дверцу машины, когда сзади, со спины, его спросили басовито:
- Господин Пересветов?
Илья повернулся.
- Предположим - да.
Могучий бас принадлежал совершенно изнеженному и кокетливому молодому человеку, жеманному, стройному, великолепно сложенному, а его нежное, почти девичье лицо показалось Илье знакомым.
- Чу-удесно, господин Пересветов, - протянул изящный мальчик и подал Илье заклеенный конверт. - Это вам. Прочтите сразу. Так будет лучше.
Илья принял конверт, надорвал и вытащил узкую полоску бумаги. Неожиданно он обнаружил, что незнакомец уже уходит, не дожидаясь его реакции.
- Эй, - окликнул Илья. - Ответа что - не надо?
- Там все написано, - не поворачиваясь, ответил тот. - Я всего лишь передал.
Илья быстро развернул бумагу, и смысл всего лишь нескольких строк дошел до него не сразу, по причине их очевидной дикости.
"Пересветов! Наши глупые игры кончились очень плохо. Ты и твои друзья обманули меня как материально, так и морально. Но вы обманули и моих клиентов. Я - заложник. Если ты с ними не договоришься, моей жизни угрожает опасность. Я знаю, что тебе на меня наплевать, но если ты с ними не столкуешься добром, то я перед смертью сделаю все, чтоб тебя тоже утопить. Я напишу письмо, где расскажу про тебя всем тем людям, которых это заинтересует. Отдай клиентам украденные деньги. Так будет лучше для всех. Сегодня вечером в 18.30 тебе позвонят домой. Моя жизнь в твоих руках!
Спартак Дубин".
Илья изумленно вскинул голову и увидел, как в двадцати шагах от него резко взял с места светлый "жигуленок", а красивенький басовитый мальчик, передавший трагическое послание Спартака, сделал ему ручкой. Машина тут же скрылась за углом, и Илье даже не пришло в голову разглядеть и запомнить номер, тем более что он вспомнил, где видел этого ангелочка.
В то, что письмо Спартака написано всерьез, что это не розыгрыш, Илья поверил сразу. Жалкий нищий по жизни, Спартак Дубин, оказавшись в заложниках, никакой твердости проявить не мог, да и незачем ему было бороться. Как, по его словам, Илье плевать на него, так и Спартаку, в свою очередь, до Ильи как до фонаря. Всю историю со стрельбой под городом Сычевском он мог действительно изложить в письменной форме и отправить в милицию.
А еще он мог написать о том, как Илья организовал в свое время собачьи бои и в паре со своим приятелем Корветом открыл казино с двойным дном: в официальном зале играли по маленькой, а в подвале шла настоящая крупная игра, налогов с которой государству не платили. Казино прогорело, но факт оставался фактом. Спартаку было что рассказать о своем коллеге и милиции, и просто руководству института. Спартак боролся за жизнь своими жалкими, но достаточно эффективными методами.
А ведь предупреждал Илью Сашка Корвет сто раз, предупреждал - ни в какое щекотливое дело, ни в какой скользкий бизнес людей со стороны не приглашают! А Илья - дурак беспросветный - пожалел своего вечно безденежного, вечно плачущегося на жестокости жизни коллегу. Жалости поддался. Вот и влип!
Он сел за руль, запустил двигатель и радостно, громко заржал, как ретивый конь при виде молодой кобылы. Ощущение предстоящей схватки, схватки нешуточной, борьбы с непредсказуемым, опасным результатом - наполнило все его существо жгучим боевым азартом. Он не испытывал никакого страха. Он чувствовал то нормальное состояние души и сознания, которое переживает летчик-испытатель, когда его машина срывается в невозвратный штопор, в то пике, из которого - только один шанс на тысячу выскочить, вывернуться, спастись. Летчик-испытатель - рожден для этого. Для таких состояний стресса, для опасности и риска. Илья тоже был рожден для жутких игр подобного рода - лишь опасность будоражила его кровь и заставляла на пределе работать мозг.
Он приехал домой в 18.26, а ровно в 18.30 - как и обещалось - прозвучал телефонный звонок.
- Пересветов слушает! - беззаботно сказал Илья в трубку.
Ответ прозвучал вежливо и спокойно:
- С вами говорит Куприянов Андрей Андреевич. Вы не находите, что нам следует поговорить, Илья Иванович?
- А отчего бы и не побалакать? - засмеялся Илья. - Но коли вы вот так, в открытую, играете, так зачем передали письмо от Дубина?
- Чтобы вы оценили ситуацию. Для испуга. Чтобы немножко поволновались, побеспокоились за жизнь своего друга. Дальнейшая наша беседа и вовсе не для телефона.
- Где?