- Какого черта ты хранил книги там, где он мог до них добраться? Почему ты не запер в проклятом сейфе?
- У меня есть ключ от сейфа, - сухо вставил я.
- Господи! - Он вскинул руки с яростным, бессильным отчаянием. Почему ты не взял их домой?
- Я никогда не беру документы домой, - ответил Тревор. - И ты говорил мне, что Ро участвует в скачках в субботу и уезжает с Джосси в воскресенье, следовательно, нам не о чем волноваться. В любом случае, никому из нас в голову не приходило, что он знает… или догадывается.
Финч повернул ко мне искаженное лицо.
- Какова твоя цена? - спросил он. - Сколько?
Я не ответил. Тревор сказал с укором:
- Уильям…
- Наверняка он что-то хочет, - заявил Финч. - Почему он рассказывает нам все это вместо того, чтобы прямиком идти в полицию? Потому, что он хочет заключить сделку, вот почему.
- Это не деньги, - сказал я.
Финч по-прежнему выглядел так, словно в недрах его тела бушевала гроза, но он не стал развивать тему дальше. Он понял - и всегда понимал, что дело не в деньгах.
- Где вы взяли людей, похитивших меня? - спросил я.
- Ты так много знаешь. Вот и выясняй сам.
Наемные бандиты, цинично подумал я. Кто-то где-то подсказал, как найти парочку подходящих головорезов. Полиция могла бы выяснить подробности, если бы захотела, решил я. Лично мне наплевать.
- Во второй раз, - поинтересовался я, - вы тоже распорядились, чтобы на мне не осталось ни царапины?
- А что?
- Да или нет?
- Я не хотел, чтобы полиция всерьез занялась расследованием, - сказал он. - Никаких увечий. Никакого воровства. Чтобы твое дело числилось мелким хулиганством.
В итоге, я сделал вывод, что кулаки и ботинки были пущены в ход в порядке личной инициативы. Плата за то, что заставил войска побегать. Приказа от командования не поступало. Как ни странно, но меня это даже порадовало.
По моим предположениям, он выбрал склад потому, что в спешке ему не подвернулось более надежного места, и потому, что считал, будто навлечет еще большие подозрения на Онслоу и Глитберга и отвлечет от себя самого. Заговорил Тревор:
- Итак… Что… что нам теперь делать? - Но ответа не последовало, так как послышался шум колес на гравии перед домом. Хлопнули дверцы машины.
- Ты оставил дверь открытой? - спросил Тревор.
Финч мог не отвечать. Он оставил. Несколько пар ног протопали внутрь, пересекли холл и безошибочно направились к укромному уголку.
- Вот и мы наконец, - произнес властный голос. - Пора с этим кончать.
Лицо Финча победно просияло, и он с благодарным радушием улыбнулся гостям, толпой ввалившимся в комнату.
Глитберг. Онслоу. Коннат Павис.
- Ну что, загнали крысу в угол? - спросил Павис.
Глава 18
В этот леденящий душу миг я навсегда запомнил лица всех пятерых. С гулко бьющимся сердцем я медленно выпрямился и по очереди посмотрел на каждого из них.
Коннат Павис в своем деловом костюме, респектабельный и основательный, словно один из столпов общества. Кофейный загар на мясистом лице. Прилизанные волосы, бледные руки. Крупный мужчина, намеренный встряхнуться и предвкушавший удовольствие.
Глитберг со злобными глазками и отталкивающими четырехдюймовыми брыжами белых бакенбардов, топорщившихся на щеках, точно испанский воротник.
Маленький розовый рот и самодовольная ухмылка.
Здоровенный, как буйвол, Онслоу, с лысой макушкой и длинными светлыми взлохмаченными волосами. Он закрыл дверь укромного уголка, привалился к ней и скрестил на груди могучие руки с видимым удовлетворением.
Уильям Финч, высокий и породистый, трепетал в середине комнаты, запутавшись в силках страха, ярости и гнусной радости.
Тревор, седовласый, здравомыслящий, притихший. Он тревожно замер в кресле, скорее с печалью, чем с ужасом, встречая свою судьбу. Единственный из них, кто хоть немного осознавал, что они сами накликали на себя беду, а не я.
Мошенники обычно не склонны к насилию. Они обкрадывают на бумаге, не прибегая к помощи кулаков. Они способны ненавидеть и угрожать, но им несвойственно осуществлять на деле физическую расправу. Я мрачно посмотрел на лица всех пятерых и снова вспомнил о ядерном реакторе. По отдельности маленькие порции радиоактивного вещества выделяют управляемую энергию. Если части соединить в большее целое, они взорвутся.
- Зачем вы пришли? - спросил Тревор.
- Финч позвонил и предупредил, что этот тип явится сюда, - ответил Павис, коротко кивнув головой в мою сторону. - У нас ведь не будет другой такой возможности, не правда ли? Учитывая, что вы и Финч на время сойдете с круга.
Финч неистово замотал головой, но я понимал, что круг - весьма неоднозначное понятие, и пройдет очень много времени прежде, чем он вернется на скаковой круг. Я не хотел бы оказаться на его месте и пережить подобную катастрофу: сокрушительное падение с большой высоты. Заговорил Глитберг:
- Четыре года за решеткой. Четыре года псу под хвост, и все из-за него.
- Нечего причитать, - сказал я. - Четыре года в тюрьме за миллион фунтов - чертовски выгодная сделка. Уверен, нашлось бы немало желающих поменяться с вами местами.
- Тюрьма убивает все человеческое, - заявил Павис. - С людьми обращаются хуже, чем с животными.
- Не пытайтесь меня разжалобить, - возразил я. - Вы сами выбрали свой путь. И каждый из вас получил все, что хотел. Деньги. Деньги. Деньги. Так что бегите и купайтесь в них. - Вероятно, я говорил с излишней горячностью, но ничто не могло предотвратить назревавший взрыв.
Меня снедала злость, что я так глупо влип по собственной неосторожности. Мне просто не пришло в голову, что Финч вызовет подкрепление. Он в этом не нуждался, это было сделано по злобе. Я не сомневался, что сумею справиться с Финчем и Тревором без особого риска, и гром грянул совершенно неожиданно.
- Тревор, - ровным голосом заметил я, - не забывайте о фотокопиях, которые хранятся у моего друга.
- Какого друга? - резко спросил Финч; в присутствии сообщников воинственности в нем прибавилось.
- Банк Беркли, - сказал я.
Финч был разъярен, но не мог доказать, что я лгу. Даже он наверняка сообразил, что за всякую серьезную попытку выжать другой ответ они рискуют поплатиться более длительным заключением.
Сначала я собирался договориться с Финчем, но на это больше не приходилось надеяться. Теперь меня занимало только одно: как бы выдержать то, что вот-вот произойдет, сохранив хотя бы видимость достоинства. Довольно шаткая позиция, должен признаться.
- Как много он знает? - требовательно спросил Онслоу у Тревора.
- Достаточно… - ответил Тревор. - Все.
- Проклятие!
- Как он узнал? - начал допытываться Глитберг.
- Из-за того, что Уильям отправил его на своей яхте, - сказал Тревор.
- Ошибка, - вмешался Павис. - Большая ошибка, Финч. Он приехал в Лондон и начал шнырять вокруг нас, расспрашивая о яхтах. Как я и говорил.
- Собак сажают на цепь, - заявил Финч. - Но не в плавучей конуре, Финч. Только не этого сметливого ублюдка. Нельзя было на пушечный выстрел подпускать его к яхте.
- Не понимаю, какое это имеет значение, - сказал Тревор. - Как он справедливо подметил, деньги при нас.
- А что, если он расскажет? - беспокойно поинтересовался Онслоу.
- О, он расскажет, - уверенно сказал Тревор. - И неприятностей не избежать. Вопросы, следствие, много шума. Но в конце концов, если мы проявим осторожность, то скорее всего сохраним деньги.
- "Скорее всего" - этого слишком мало, - горячо возразил Павис.
- Ничего нельзя гарантировать, - сказал Тревор.
- Ну, одно-то можно, - сказал Онслоу. - Эта гадина сполна получит по заслугам.
Все пятеро разом повернулись ко мне, и на лице каждого, даже Тревора, я прочел сходное желание.
- Для этого мы и пришли, - сообщил Павис.
- Четыре кошмарных года, - сказал Онслоу. - И презрение и насмешки, от которых страдали мои дети. - Он оторвался от двери и разогнул руки.
Глитберг добавил:
- И судьи, воротившие свои поганые носы. Они все начали медленно надвигаться. Зрелище было жутким, от него бросало в дрожь. Они походили на стаю волков.
Позади меня находился стол, а за ним - сплошная стена. Они перекрывали мне путь к окнам и двери.
- Не оставляйте следов, - предупредил Павис. - Если он пойдет в полицию, будет только его слово против нашего, и если он не предъявит доказательств, его никто не станет слушать. - Лично мне он сказал: - У нас у всех будет чертовски хорошее алиби, обещаю.
Шансы были дрянными. Я сделал резкий прыжок в сторону, пытаясь увернуться от наступавшей грозной когорты, обойти ее с фланга и добраться до двери.
Я никуда не добрался - сделал два шага, не более. Их руки вцепились в меня со всех сторон, оттащили назад, они навалились на меня общей массой.
Складывалось впечатление, будто моя попытка к бегству сорвала их с тормозов. Они действовали решительно и грубо. Я отбивался с остервенением, стараясь освободиться, но с тем же успехом я мог бы помериться силами с осьминогом.
Они оторвали меня от пола, подняли и посадили на край стола. Трое из них с силой удерживали меня - их руки мало отличались от железных тисков.
Финч выдвинул ящик в торце стола и вышвырнул оттуда скатерть в красную и белую клетку, которая плавно перелетела через всю комнату и упала на кресло. Под скатертью лежали большие квадратные салфетки. Тоже в красную и белую клетку. Скаковые цвета Гобелена. В критическую минуту в голову иногда приходят нелепые мысли. Финч и Коннат Павис, каждый скатали валиком по салфетке, наподобие бинта, и закрутили узлом вокруг одной из моих лодыжек. Они привязали меня за щиколотки к ножкам стола. Потом они стащили с меня пиджак. Они скатали и обвязали красно-белыми салфетками кисти рук, туго затянув узлы; свободные концы ярких салфеток трепетали, точно праздничные флажки. Они управились быстро.
Лица у всех раскраснелись, глаза туманились в упоении утоленной страсти. Глитберг и Онслоу навалились на меня с двух сторон и растянулись на спине. Финч и Коннат Павис закинули мне руки за голову и привязали салфетки на запястьях к двум другим ножкам стола. Мое сопротивление только распаляло их.
Думаю, стол был примерно два на четыре фута. Я вполне умещался на нем от колен до макушки. Жесткий, покрытый стеклом, неудобный.
Они отступили назад, чтобы полюбоваться делом своих рук. Моя борьба не принесла плодов, но все они тяжело дышали. Все страдали избыточным весом, все были не в форме и готовы в любой момент скончаться от сердечной недостаточности. Но они продолжали жить.
- Что теперь? - задумчиво поинтересовался Онслоу. Он опустился на колени и снял с меня ботинки.
- Ничего, - сказал Тревор. - Достаточно.
Стадный инстинкт угас в нем первом. Он отвернулся, избегая смотреть мне в глаза.
- Достаточно! - вскричал Глитберг. - Да мы ведь еще ничего не сделали.
Павис окинул меня с ног до головы пристальным, оценивающим взглядом и, наверное, только теперь осознал, что они сделали.
- Да, - медленно произнес он. - Достаточно.
- Вот еще! - злобно отозвался Онслоу.
- Ни за что, - вторил ему Глитберг.
Павис не удостоил их вниманием и обратился к Финчу.
- Он твой, - сказал он. - Но на твоем месте я бы просто оставил его здесь.
- Оставить его?
- У нас есть дела поважнее, чем заниматься тут с ним глупостями. Ты не хотел оставлять на нем следов. Уверяю тебя, будет вполне достаточно того, как мы связали его.
Уильям Финч обдумал сказанное и кивнул; он уже немного опомнился, к нему возвращалась способность рассуждать здраво. Он медленно приблизился и остановился почти вплотную ко мне, сбоку. Финч взглянул вниз, и глаза его до краев наполнила знакомая ненависть.
- Надеюсь, ты удовлетворен, - сказал он. И плюнул мне в лицо.
Навису, Глитбергу и Онслоу идея показалась замечательной. Они проделали то же самое по очереди с самой презрительной миной, какую смогли изобразить.
Тревор к ним не присоединился. Он просто смотрел и жалко дергал руками, выражая протест, впрочем, совершенно бесполезный.
Слюна почти ослепила меня. Ощущение было ужасным, и я не имел возможности стереть ее.
- Хорошо, - сказал Павис. - Вот и все. Теперь сваливай, Финчи, а ты, Тревор, собирай вещи, и мы все уходим.
- Вот еще! - снова возмутился Онслоу.
- Тебе нужно или не нужно алиби? - задал вопрос Павис. - Для этого придется потрудиться. Попасться на глаза полудюжине добропорядочных людей. Распустить кое-какие слухи.
Онслоу сдался неохотно и потешил себя, удостоверившись, что ни один узел на салфетках не ослаб. Чего, увы, не произошло. Финч исчез из моего сократившегося поля зрения, как и, похоже, из моей жизни. У подъезда завелась машина, колеса прошелестели по гравию, и звук мотора замер вдали.
Тревор вышел из комнаты, но вскоре вернулся с чемоданом в руках. Пока он отсутствовал, Онслоу хихикал, Глитберг глумился, а Павис проверял, насколько свободно я могу шевелить руками - мне удавалось сдвинуть их на полдюйма, самое большее.
- Тебе отсюда не выбраться, - сказал он.
Он потряс меня за локоть и насладился результатом.
- Полагаю, теперь мы квиты. - Он отвернулся, ибо появился Тревор.
- Все двери закрыты?
- Все, кроме парадной, - ответил Тревор.
- Отлично. Тогда поехали.
- Но как быть с ним, - спросил Тревор. - Мы не можем просто оставить его в таком положении.
- Неужели? Почему же?
- Но… - пробормотал Тревор и умолк.
- Кто-нибудь найдет его завтра, - сказал Павис. - Уборщица или еще кто-то. У вас есть уборщица?
- Да, - неуверенно промямлил Тревор. - Но она не приходит по вторникам. Хотя вернется моя жена.
- Так в чем же дело?
- Хорошо. - Он поколебался. - Жена хранит кое-какие деньги на кухне. Пойду принесу.
- Ладно.
Тревор отправился за деньгами, потом возвратился. Он остановился около меня с обеспокоенным видом.
- Ро…
- Ну, хватит, - нетерпеливо вмешался Павис. - Он погубил тебя, как погубил и нас. Ты ни черта ему не должен.
Он вывел всех из комнаты. Тревор уходил подавленный, Глитберг с ухмылкой, Онслоу недовольный. Павис оглянулся на пороге, и его лицо - по крайней мере та часть, которую мне удалось разглядеть, - было преисполнено самодовольства и удовлетворения.
- Я буду вспоминать о тебе, - сказал он, - всю ночь.
Он потянул на себя дверь, закрывая ее, и погасил свет.
Тело человека не создано для того, чтобы часами оставаться в одном положении. Даже во сне оно постоянно двигается. Суставы сгибаются и разгибаются, мускулы то напрягаются, то расслабляются.
Ни одно человеческое тело не приспособлено лежать так, как лежал я, с растянутыми и напружиненными до предела мышцами ног, живота, груди, плеч и рук. Уже через пять минут, пока все они еще толпились в комнате, напряжение стало совершенно невыносимым. Никому бы в голову не пришло сохранять подобное положение по собственной воле.
Когда они ушли, я попросту не мог представить, что меня ждет впереди.
Мое воображение засбоило. Оно отключилось. Что делать человеку, если он не в силах вынести что-то, но должен?
Самые смачные плевки медленно стекли с моего лица, но на коже осталось еще много липкой, вызывавшей зуд слюны. Я слепо смотрел в темноту широко открытыми глазами и мечтал оказаться дома, в собственной удобной постели, где еще несколько часов назад я и надеялся провести ночь.
Я осознал, что мне на удивление трудно дышать. Дыхание воспринимается многими как нечто само собой разумеющееся, но этот процесс вовсе не так прост, как кажется. Межреберные мышцы опускают и поднимают грудную клетку, позволяя воздуху свободно вливаться в легкие. Так сказать, не воздух, проникая внутрь, расширяет объем груди, но расширение объема груди открывает доступ воздуху. Если грудная клетка зафиксирована в одном положении, то возможности для нормальной работы мышц весьма ограничены. Мою шею, как удавка, теснили застегнутый воротник рубашки и галстук. Я могу задохнуться, мелькнула мысль.
Еще один орган, который дышит за вас, - это диафрагма, чудесная плотная мышечная перегородка между сердечно-легочной полостью и расположенными ниже кишками. Спасибо тебе. Господи, за диафрагму, подумал я. Да здравствует царство диафрагмы. Моя трудилась, выбиваясь из сил.
Вот было бы здорово, решил я, провести ночь в беспамятстве. Если бы я изучал йогу… освобождение духа из телесной оболочки. Но слишком поздно. Я вечно опаздывал. Неприятности застигали меня врасплох.
Острая боль в растянутых мышцах пронзила мои плечи. Иглы. Шпаги. Думай о чем-нибудь другом.
Яхты. Подумай о яхтах. Больших дорогих парусниках, построенных по самым высоким стандартам на лучших британских судоверфях, отплывающих из Британии к торговым агентам на Антибах и Антигуа.
Огромный плавучий капитал в легко реализуемой форме. Никакой обычной бюрократической волокиты с переводом крупных сумм денег за границу. Нечего беспокоиться о долларовой пошлине и прочих подобных препонах, установленных алчными правительствами. Нужно только вложить деньги в стекловолокно, снасти и паруса, и отплывай на них с приливом.
Служащий из "Голденуэйв" сказал мне, что у них никогда не было недостатка в заказах. Яхты, утверждал он, не устаревают, как аэропланы или машины. Вложите четверть миллиона в судно, и почти наверняка его стоимость возрастет спустя несколько лет. Продайте судно, положите деньги в банк, и але-гоп! - тихо, чисто и законно сработано.
Мои руки и ноги выражали неистовый протест. Мне не удавалось сдвинуть их больше чем на дюйм; я не мог предложить ноющим мышцам совсем никакой передышки. Я пришел к выводу, что это была поистине чудовищная месть. Какой смысл теперь вспоминать, что я сам потревожил Пависа и Онслоу с Глитбергом.
Ткните палкой гремучую змею и не удивляйтесь, если она вас укусит. Я собирался выяснять, не они ли похитили меня, а вместо того выяснил, что они сделали со всеми исчезнувшими деньгами.
Расплата за яхты. Главную опасность представляло упоминание о яхтах, а не о похищении. Яхтах, построенных на деньги налогоплательщиков фирмой электроники и Нэнтакетами из Нью-Йорка. Безвозвратно уплывшие на все четыре стороны. Обмененные на пачку восхитительной твердой валюты, которая лежит себе где-нибудь в иностранном банке и ждет, когда хозяева придут и заберут ее.
Тревор был связующим звеном между всеми членами банды. Возможно, именно ему первому пришла в голову мысль о яхтах. Я знал Конната Пависа, но даже не подумал об Уильяме Финче: во всяком случае, не так серьезно, как он явно подумал обо мне. Но от Тревора ниточка потянулась прямиком к мошенничеству и строительству парусников… пока пути Пависа и Финча не пересеклись.
Боль в руках и ногах усилилась, грудь как будто пронзали раскаленные стрелы.
Меня преследовала мысль: я не знаю, как вынести это. Не знаю как. Это невозможно.