– А ты помнишь наш давний разговор? – ответил он вопросом. – Ты помнишь, я тогда спросил: "Знаешь, чего мне иногда больше всего хочется?"
– Чего? – недоуменно переспросила она, совсем как много лет назад.
– Оказаться подальше от тебя, от твоей дикой ревности и занудства, чтобы хоть немного отдохнуть. Так я сказал тогда, а что ответила ты?
– А что ответила я? – ее волосы коснулись его щеки, и он почувствовал рядом с ухом ее теплое дыхание.
– Ты ответила, что у меня будет такая возможность, а потом твой папочка из ЦК загнал меня в тьмутаракань и сломал карьеру! Напрочь!
– Боже мой, какая же я была дура! – она порывисто прижала его голову к своей груди, и он услышал, как бьется ее сердце, и запах духов начал дурманить сознание, словно окутывая его хмельным туманом желаний. – Я тоже хотела, чтобы ты первый откликнулся, и не подумала, какой ты гордый, упрямый и независимый. Прости, если можешь, прости меня, нас обоих, прости!
Ее горячие губы скользнули по его щеке, и вместе с ними скользнула сорвавшаяся с ее ресниц слезинка.
– Я сама виновата в том, что все так, сама… – шептала она, как безумная целуя его, и он не заметил, как его ладонь оказалась на ее колене: какие же у нее дивные ноги, сохранившие молодую упругость и шелковистость кожи, чувствующуюся даже через тонкий нейлон колготок. Ладонь скользнула выше, и Ирина жадно впилась в его губы долгим страстным поцелуем. У Петра закружилась голова, и он ответил ей, пересадив к себе на колени и в каком-то упоении лаская ее тонкую шею, высокую грудь. Это было похоже на сказку, на сон, на сладкое безумие.
За окнами уже стемнело, в комнате царил полумрак, разорванный светом уличных фонарей. Руки Ирины судорожно шарили по нему, распуская узел галстука, торопливо расстегивая пуговицы рубашки, и вот ее ладонь уже легла на его голую мускулистую грудь. Он нащупал замок молнии ее платья и потянул вниз, ощутив, как она помогает ему, изгибаясь всем телом и прижимаясь все сильнее.
– Я так исстрадалась без тебя, – между поцелуями шептала она. – Милый, родной мой!..
– А Генкин? – внезапно пронзила его неприятная мысль. Не хватало еще, чтобы этот противный пожилой гомик вернулся с поминок в самый неподходящий момент и застал их здесь.
– Он придет не скоро, пойдем ко мне!
Она скинула туфли и потянула его за собой, в сумрак квартиры. И он не мог, не хотел сопротивляться и думать теперь о чем-либо, кроме того, что сбывается его давний сон, который когда-то очень давно был упоительной явью…
Ожидая приезда Генкина, бухгалтер не отходила от окна – только бы Арнольд не подвел! Вместе они обязательно придумают, как смягчить удар или вообще отвести его от себя. Но ее надеждам не суждено было сбыться: у входа в казино одна за другой остановились три машины. Из первой вышел Пак вместе с телохранителями и, не глядя ни на кого, вошел внутрь здания. Из второй не спеша вылез Сан Саныч: он предпочитал обходиться без телохранителей. Сняв щетки со стекол, он небрежно бросил их на сиденье, тщательно запер дверцы и пошел следом за Леонидом. Третьим подрулил Генкин. Суетливо закрыв дверцы, семенящей походкой заспешил за хозяевами, боязливо втянув голову в узкие плечи, словно на него давил невидимый груз. И Галина Иосифовна поняла: рассчитывать на помощь Арнольда Григорьевича ей не придется.
Вскоре начальника смены охраны и главного бухгалтера пригласили в кабинет Генкина. Честно говоря, Левина думала, что позовут в кабинет, раньше принадлежавший Малахову, в котором теперь обосновался Пак, но… Впрочем, хрен редьки не слаще.
Телохранители Леонида курили в приемной и не обратили на вошедших никакого внимания, поглощенные разглядыванием какого-то порнографического журнала.
Это вселяло некоторые надежды, но войдя в кабинет и столкнувшись взглядом с холодными, полными бешенства темными глазами Пака, Галина Иосифовна почувствовала, как сердце у нее уходит в пятки.
За столом Генкина сидел Снегирев, играя шариковой ручкой. Сам Арнольд сиротливо притулился на стульчике у стенки, а Леонид расхаживал перед столом, заложив руки за спину.
– Ну?! – обернулся он к вошедшим. – Обосрались? Где выручка? Я вас спрашиваю?! Отвечай, ты, крашеная кукла!
– Леонид Кимович, – блеющим голосом попытался вступиться Арнольд, но под взглядом Пака увял и еще ниже опустил голову, как нерадивый ученик зажав ладошки между тощих, чуть подрагивавших коленей.
– Я бы попросила, – деревянным голосом начала Левина.
– А я бы попросил вернуть бабки! – подойдя к ней вплотную и обдав запахом перегара, зло процедил Пак. – Ты мне за эти деньги всю жизнь не расплатишься! Кому вы их отдали? Ты куда смотрел, козел?
Он резко обернулся к стоявшему по стойке смирно начальнику смены охраны. Тот лучше владел собой и четко ответил:
– Документы были в полном порядке и из банка предупреждали заранее о возможной замене бригады инкассаторов.
– Из банка? – живо заинтересовался Снегирев. – Кто именно?
– А ей звонили, – кивнул начальник смены на главбуха.
– Это правда? – вкрадчиво поинтересовался Сан Саныч.
– Как бог свят, – по щекам Галины Иосифовны потекли обильными ручьями горькие слезы. Всхлипывая, она продолжала: – Людмила звонила еще с утра, а потом я Жамину перезванивала. Он подтвердил.
– Кто, Жамин? – резко переспросил Пак.
– Да, да, – закивала главбух. – А документы и правда были в полном порядке, и милиция была, и броневик.
– Молибога! – словно ни к кому не обращаясь, бросил Снегирев.
– Может быть, пока не поздно, сообщить милиции? – робко подал голос Генкин.
– Заткнись, – оборвал его Кореец. И Арнольд Григорьевич подумал, что при покойном Малахове за охрану, сдачу денег и тому подобное отвечал как раз сам Леонид Кимович. Но теперь он хозяин и стоит ли ему перечить? Генкин если не знал, то догадывался, что бывает с теми, кто встает поперек дороги бешеному Корейцу или перечит ему не вовремя, под горячую руку.
– Пошли все вон! – приказал Пак. – Сидеть на местах и ждать! Разберемся с вами!
– Да, идите, пожалуйста, – совершенно иным тоном повторил за ним Сан Саныч. – И, будьте так любезны, держите язык за зубами. Мне не хотелось бы, чтобы у вас случились неприятности.
Галина Иосифовна пулей вылетела из кабинета. За ней, пытаясь сохранить достоинство, вышел начальник смены охраны.
– Почерк Молибоги, – глядя на закрывшуюся за ними дверь, тихо констатировал Снегирев. – Не знаю, на чем он взял Жамина, но взял, причем мертвой хваткой. Я тут уже успел перепроверить кое-что по дороге, позвонил кое-кому. Так вот, Жамин сказался больным и слинял из банка.
– Где он сейчас? – глаза Пака, казалось, от злости сделались белыми.
– Дома, насколько мне известно, – равнодушно пожал плечами Сан Саныч. – В кругу любящей семьи.
– Поехали, – Кореец рубанул воздух ребром ладони. – Там мы их всех, разом!
– Стой! – выскочил из-за стола Снегирев и ухватил за рукав. – Стой! Это безумие! Опомнись! Сейчас надо сидеть тихо и делать вид, что ничего не произошло!
– Да? – резко вырвался Пак. – Они убили Адвоката, взяли выручку, потом вообще начнут нас щелкать, как воробьев?! А ты призываешь сидеть тихо?!
Генкин сжался на стуле и закрыл глаза от ужаса. Неужели бешеный Леонид начнет войну со стрельбой и взрывами? О, Яхве!
– Вот именно, тихо, – со значением повторил Снегирев.
– Проклятый Чума! – вновь взорвался Пак. – Клянусь, я его уничтожу, чтобы он не лез со своими грязными лапами в наши дела! Где Мартынов? Разыщи, и пусть соберет бойцов.
– Тихо, Леня, тихо, – ласково обнял его за плечи бывший комитетчик. – Успокойся.
Он почти силой усадил его на стул, открыл бар, плеснул в высокий стакан немного коньяку и дал выпить Корейцу. Стоя над ним, начал увещевать:
– Мы нанесем ему другой, более страшный удар! Что толку подстрелить Жабу-Жамина? Надо его использовать против них же!
– Что ты задумал? – отставив стакан, уже спокойнее спросил Леонид.
– Против Жамина опять же одни подозрения, – вкрадчиво сказал Снегирев, – а нужны веские доказательства. Сейчас Чума остался без спеца по электронике, и нам нужен хороший слухач. На примете есть крупный специалист. Ты говорил с ним?
Он обернулся к Генкину, и тот торопливо закивал головой:
– Да, да, я уже пригласил его в казино. Он придет, ручаюсь. Сам приведу!
– Ну вот и хорошо, – потер ладони Сан Саныч. – Чума без защиты, но не может остановить бизнес: он как станочек крутится. Имея хорошего слухача, мы возьмем под контроль Жамина и компанию Чумы, заодно пустим за ними топтунов: пусть поглядят, где они шастают, а в каждом из этих мест поставим хитрую технику. Она, в отличие от людей, неподкупна.
– Долго, – Пак вытряхнул из пачки сигарету и закурил. Он уже несколько успокоился и обдумывал предложения советника. Действительно, он прав, но долго все, черт бы его побрал, долго! А Чума не преминет придумать новые каверзы. Ох, как не хватает опыта и связей Малахова! Да что уж поделать: сегодня над Адвокатом насыпали холмик мерзлой земли и украсили его венками с траурными лентами. Теперь все надо делать самим.
– Не так долго, как кажется, – усмехнулся Снегирев. – Особенно если не распыляться по мелочам, а бить в самую болезненную точку!
– Ты ее знаешь? – поднял на него глаза Кореец.
– Знаю, – самодовольно усмехнулся советник. – Не сомневайся. У тебя здесь найдется выпить и закусить?
Он обернулся к Генкину. Тот утвердительно кивнул и показал на встроенный в стенку бар:
– Спиртное здесь, а закуска – в холодильнике, в комнате отдыха. Если хотите, можно разогреть в микроволновой печи.
– Прекрасно, – улыбнулся Сан Саныч. – Иди, отпусти главбуха и начальника смены: пусть едут домой стирать бельишко. Небось обделались со страху? Но пусть стирают молча! Всего доброго, Арнольд Григорьевич. Мы ждем вас завтра, а пока, если не возражаете, на некоторое время займем ваш кабинет.
– Какие возражения, – промямлил Генкин и под тяжелым, словно подталкивавшим его в спину взглядом Пака вышел за дверь.
Что творится? Уму непостижимо, что стало твориться, как только убили Малахова! Покойный тоже был не сахар, но все лучше, чем бешеный Пак, который, говорят, еще и прекрасно владеет каратэ – двинет в гневе куда-нибудь, а потом ползай с перебитым хребтом.
Передав начальнику смены, что он может отправляться домой, но обязан молчать о происшествии, Арнольд Григорьевич галантно предложил подвезти Галину Иосифовну – главбуха обслуживала персональная машина, но ее отпустили, чтобы поговорить по дороге о случившемся. Но разговора не получилось: Левина слишком раскисла, и Генкин пожалел, что ввязался в это дело с проводами. Ехала бы себе сама, а у него были бы целее нервы. Однако что толку жалеть о том, что уже сделано?
Верный своим привычкам, он даже виду не выказывал. Как раздосадован или недоволен. Простившись с Галиной Иосифовной, Арнольд Григорьевич развернул машину и поехал домой, на Бронную, предвкушая, что там-то он наконец окажется в тихом уголке, выпьет чашечку крепкого кофе и сможет немного отдохнуть после суматошного, хлопотного дня, полного неприятных событий.
Дорогой он размышлял над тем; что чаша весов колеблется, причем с каждым новым днем колебания все сильнее и заметнее: команда Молотова-Чумы упорно наступает, не считаясь ни с чем, словно решила пойти в лобовую атаку, а Пак и хитрый Снегирев сейчас начнут огрызаться, как загнанные в угол крысы, или призовут на помощь кого-то более сильного, чтобы потом, в свою очередь, и с ним сцепиться за лакомый кусок: что сцепятся, не вызывает сомнений – им лишь бы окрепнуть в борьбе, как пели в старой революционной песне. В любом случае тихая или громкая война Арнольду Григорьевичу никак не нравилась – он всем чужой: Паку, Сан Санычу, людям Чумы, если те захватят контроль над казино, а это вполне вероятный исход, учитывая те силы, которые за ними стоят. Об этом всегда старавшийся быть тихим и неприметным, вежливым и услужливым Арнольд Генкин в силу ряда причин был осведомлен значительно лучше многих, благодаря довольно тесным отношениям с человеком в шляпе с обвисшими полями и широкополом ратиновом пальто старого покроя, носившим в кармане плоскую фляжку с коньяком, украшенную затейливым гербом.
Очень давно Арнольд, как глупый мышонок, попался в его лапы и до сей поры не имел ни сил, ни возможности вырваться – у старого Арвида железная хватка! Вся история их отношений: это незримый поединок нервов, и печально, когда не хватает сил для победы, но еще хуже, если их просто нет для сопротивления! Арвид давно сломал его и полностью подчинил себе, сделав послушной марионеткой. А что еще оставалось старому, ну, пусть не старому, но пожилому еврею-гомосексуалисту в таких обстоятельствах, в которые его постоянно загонял латыш? Есть кое-какие соображения и неплохо бы уехать, как это сделали многие его соотечественники, но в Штатах хватает своих "голубых". И позволят ли ему слинять, пока у Арвида не минует надобность в услугах Генкина? О его отношениях с латышами знал только очень хитрый и скрытный Сан Саныч, но можно ли надеяться на молчание человека, прошедшего школу госбезопасности и привыкшего иметь дело с агентами, короче – стукачами, как своими, так и чужими?
Какой узел проблем, и дай бог, чтобы он не затянулся удушающей петлей на шее бедного Арнольда – ведь у него ни семьи, ни детей, и даже новых партнеров в силу возраста найти все труднее и труднее. Что впереди? Мрак и туман! Разве подлинные трагедии случаются на пересечении достигнутого с возможным? Нет, кто так считает, никогда не переживал подлинной трагедии, а она всегда на пересечении достигнутого с желаемым!
Ладно, Арвид, используя каналы, несомненно, поддержит Пака, контролирующего принятые в наследство "Бон Шанс" и его несколько филиалов – латышам нужны деньги для закупки стратегических материалов, и они не откажутся от супердоходного бизнеса. А противник продолжит атаки. Главное, среди этой схватки гигантов поскорее найти свой окоп, нырнуть в него и пока затаиться: эта тактика не раз выручала Арнольда, и он решил прибегнуть к ней вновь…
Открыв дверь своей квартиры, он сразу почувствовал: в доме накурено. Сняв пальто и переобувшись в шлепанцы, Генкин прошел в гостиную. Там, полулежа на кресле, потягивала сигарету Ирина, одетая в длинный темно-бордовый халат. Кроме табака пахло спиртным, а на подоконнике, в клетке, громко щебетал подаренный Ояром чижик, на которого забыли накинуть темный платок, чтобы птица притихла. И еще в воздухе явно попахивало скандалом.
Генкин вообще никогда не любил женщин, но Ирину терпел и старался с ней ладить. Поэтому он опустился в кресло напротив и мягко попросил:
– Свари мне крепкий кофе. Я ужасно измучен, просто голова раскалывается. Такой тяжелый день, просто ужас.
– Иди к черту! – медленно процедила Ирина. Глаза у нее были хмельные и какие-то шалые.
Арнольд Григорьевич решил не обострять отношений – все-таки сегодня справляли поминки по другу ее юности, и она встретила еще одного приятеля, который, явно видно, был ей значительно ближе, чем покойный Юри. Это Генкин понял сразу, лишь только увидел, как она бросилась к нему. Да и он сам оценил высокую атлетическую фигуру Меркулова, его мужественное лицо с небольшим шрамом над левой бровью и стального цвета глаза – просто мужчина из вестерна, только одеть бы его получше. Но, что странно, он в то же время как-то не слишком выделялся среди окружающих, и все, что в нем успел запомнить Арнольд – это небольшой шрамик и сходство с каким-то известным голливудским актером.
– Ну-ну, детка, – примирительно пробормотал Генкин. – Не стоит так распускаться, нужно думать о живых… Кстати, я хотел тебя попросить как-то решить вопрос с этой птицей, – он слегка поморщился. – Что-то надо придумать.
– Свернуть шею? – зло усмехнулась Ирина. Она вообще сегодня была необычно резкая.
– Не пори ерунды, – нисколько не обиделся Арнольд. Чего обижаться на пьяную женщину? – Просто раньше я терпел эту живность, чтобы не обидеть хорошего человека, который бывал в нашем доме на правах друга твоей юности. Но теперь его нет, и птичку можно отдать твоим деткам, подарить детскому садику или вообще дать ей свободу! В конце концов, об этом мечтает любое живое существо, не только птички.
– Выпускают ранней весной, – примяв в пепельнице окурок, устало объяснила Ирина. – А сейчас глубокая осень. Он просто погибнет.
– Ну, придумай что-нибудь, – отмахнулся Генкин. – В конце концов, я высказал тебе свое пожелание, а дальше не мои заботы: хочешь выпусти, хочешь – подари, продай… И вообще, свари мне, пожалуйста, кофе?! Пойми, я просто загибаюсь! Покрепче! И постели в кабинете: мне могут звонить…
Как и в тот проклятый день, Жамина рано утром разбудил заурчавший телефон. Настороженно подняв голову с подушки, Виталий Евгеньевич с опаской взял трубку. Как он и предполагал, в наушнике раздался голос человека, вызывавшего его вчера на раннюю утреннюю прогулку.
– Доброе утро, – приветливо поздоровался он.
– Чего надо? – хрипло, со сна, спросил Жамин, чувствуя, как его начинает сковывать страх.
– Трясешься? – хохотнули на том конце провода. Жамин не ответил, и незнакомец вполне миролюбиво продолжил: – К тебе никаких претензий с нашей стороны, и мы больше не появимся, если сумеешь держать язык за зубами. Ты понял?
– Вполне, – искренне заверил Виталий Евгеньевич.
– Поезжай сегодня в банк.
– Я не самоубийца, – прохрипел банкир.
– Привет? – удивился незнакомец. – Ты что, пьян с утра, козел? Тебе сказано ехать в банк?! Вот и поезжай.
– Что я там скажу, если вы призываете меня держать язык за зубами?
– Все-то научить надо, – вздохнули в наушнике. – Запоминай: скажешь, что вчера, как только ты приехал, тебе сообщили о большом напряге в инкассации.
– Кто сообщил? – обстоятельно уточнил Жамин.
– Федюнин. Он там у вас начальник инкассации, или как это называется?
– Федюнин? – чуть не взвизгнул Виталий Евгеньевич. – Издеваетесь? Да он…
– Заткнись! – одернули на том конце провода. – Он подтвердит! Подтвердит, что пришлось выпустить дополнительные бригады и сдвинуть графики. Деньги тебе перевели на Кипр. Осознал? Не поедешь в банк, хуже будет! Ссылайся на Федюнина и моли Бога, чтобы мы тебя больше не беспокоили. Все!..
В трубке запикали короткие гудки отбоя. Жамин осторожно опустил ее на рычаги и пошел будить зятя – стоило посоветоваться, как поступить в такой ситуации? После долгих дебатов решили: надо ехать.
На работу Жамин собирался, как осужденный на эшафот. Семья его провожала примерно в таком же настроении. Он не успел выйти за дверь, как раздался новый телефонный звонок. Виталий Евгеньевич замер. Позвали его: звонил Снегирев. Очень вежливо он попросил немедленно приехать в банк и сообщил, что уже выслал машину.
– А я как раз выходил на работу, – сообщил ему банкир, чем немало озадачил Сан Саныча, ожидавшего уверток и ссылок на ужасное самочувствие. Однако он хорошо умел владеть собой.
– Тем лучше. Мы ждем вас, не задерживайтесь, пожалуйста. Машина уже у подъезда.
Это банкира не обрадовало, но отступать поздно. Как он ехал до банка, Жамин не помнил. Кто его ждет, догадаться не сложно – наверняка, у него в кабинете кроме Снеригева сидит готовый лопнуть от ярости Пак. Ох, ладно бы один Сан Саныч – хоть и мудрила, но всегда можно попробовать найти с ним общий язык, но Кореец!..