– Возьмем, как говорится, быка за рога, – без лишних предисловий начал Сан Саныч. – "Бон Шанс" – это целая сеть игорных заведений с ресторанами и прочими сопутствующими развлечениями, поэтому мы имеем и свой банк. Не стану скрывать: недавно произошла одна неприятная история с деньгами, вы о ней, наверняка, еще услышите, поэтому у нас возникли некоторые, мягко скажем, сомнения в отношении банкира.
– И что? – Петр стряхнул пепел в бронзовую пепельницу в виде лягушки с широко разверзнутой пастью. В нее еще бы клыки – и будет несусветное чудище. – Вы хотите взять его под негласный контроль?
– Приятно иметь дело с профессионалом, – польстил Снегирев. – Да, я хочу прослушивать его телефонные переговоры и знать обо всем, что делается в кабинете. Мне нужна видеозапись всех его встреч и бесед. Мы сможем это организовать сегодня же?
"Ничего себе, все в рамках закона, – подумал Меркулов. – Круто забирает".
– С телефоном, я думаю, нет особых проблем, – вслух сказал он. – А вот чтобы установить аппаратуру в кабинете, нужен доступ туда. Скорее всего ночью. И спокойно поработать часа два-три.
– Доступ в кабинет исключается, – отмахнулся Сан Саныч. – Он может насторожиться, если проболтается охрана или если что-то сам заметит. Есть другие варианты?
– Тогда нужна комната или квартира в доме напротив, чтобы окна в окна.
– А как с аппаратурой?
– Все необходимое есть здесь, – Петр кивнул на сумки. – Но если вести наблюдение из противостоящего дома, мне нужно еще специальное ружье, чтобы всадить в раму микрофон или прилепить его к стеклу.
– Черкните, как эта штука называется, – подал ему листок бумаги хозяин кабинета. – Ее подвезут, а мы отправляемся смотреть квартиру. Сделаем все там, а потом займетесь телефоном…
Меркулов и предположить не мог, что все завертится, как на карусели. Меньше чем через час он уже рассматривал в сильный полевой бинокль средних лет полноватого человека, сидевшего за столом в своем кабинете, располагавшемся в здании, отстоящем от того, где люди Снегирева сняли квартиру, примерно в полусотне метров. Смотреть мешали планки жалюзи, наполовину скрывавшие окна, но, тем не менее, кабинет банкира просматривался практически весь.
– У него есть электронная защита? – не оборачиваясь, спросил Петр.
– Насколко мне известно, нет, – ответил стоявший рядом Снегирев. – Но если она и существует, то ее отрубят!
"Лихо он за него взялся, – подумал Петр. – Впрочем, все станет ясно в процессе работы".
Опустив бинокль, он еще раз обвел взглядом комнату: похоже, хозяева собирались в спешке, оставляя квартиру, как при стихийном бедствии или пожаре. Знать, силен Сан Саныч, если сумел все решить за считанные часы, или столь сильны деньги, которыми он располагает, что жильцы не задумываясь согласились немедленно сдать квартиру?
– На сколько рассчитано наблюдение? Я имею в виду, по времени? – спросил Петр, начиная устанавливать прибор с телеобъективом.
– Пока не знаю, – пожал плечами Снегирев и, услышав звонок в прихожей, на минуту отлучился. Вскоре он вернулся, держа в руках длинный, тщательно упакованный сверток.
Небрежно разорвав обертку из плотной бумаги и размотав ткань, он подкинул на руке импортную пневматическую винтовку: как раз такую, о какой говорил ему недавно Меркулов.
– Подойдет?
Петр взял ее, тщательно осмотрел, присоединил оптический прицел, проверил затвор и поглядел сквозь окуляр прицела на раму окна кабинета банкира.
– Да, то, что нужно. Как это вам удалось столь быстро ее добыть?
– Секрет фирмы, – самодовольно усмехнулся Сан Саныч. – Не теряйте времени, Петр Алексеевич, у нас сегодня еще уйма дел.
Меркулов открыл затвор и загнал в ствол винтовки специальный патрон – головка пули представляла собой иглу, впивавшуюся даже в самое твердое дерево, а на ней, в капсуле, был установлен радиомикрофон с направленной антенной. Приоткрыв створки окна, Петр тщательно прицелился и выстрелил. Пуля-игла с микрофоном точно вошла в угол рамы.
– Блестящий выстрел, – прокомментировал наблюдавший в бинокль Сан Саныч. – Но почему наш друг вздрогнул и поднял голову, обернувшись к окну?
– Наверное, услышал легкий щелчок по раме, – закрывая окно, предположил Меркулов. – Не может же пуля войти в дерево совершенно бесшумно.
– Стоило использовать присоску, – буркнул бывший комитетчик, и Петр понял, что тот тоже не профан в подобных делах.
– Присоска менее надежна, – ответил он. – Но все равно на записи звука будут определенные помехи. Я, конечно, поставлю фильтры. Тут будет кто-нибудь дежурить или все пойдет в автоматическом режиме?
– Ставьте на автомат, – распорядился Снегирев. – Кассеты будем снимать ежедневно. Не волнуйтесь, это не займет много времени. Да, и дайте инфракрасную подсветку, чтобы работал в темное время суток: вдруг он задумает погасить в кабинете свет и чем-то заняться?
– Этой аппаратуре не помеха даже опущенные жалюзи и шторы, – успокоил его Меркулов. – А уж темнота и подавно. Тем более в городе никогда не бывает абсолютно темно.
– Действительно, – согласился Сан Саныч, наблюдая за уверенными движениями специалиста по электронике. – Закончили? Теперь займемся телефоном, там для вас уже все подготовлено…
Завершив работу, Петр так устал, что прикрыл глаза, отдыхая на заднем сиденье машины, которую Снегирев гнал в казино "Бон Шанс". Еще бы не устать, когда пришлось слазить в колодец и вмонтировать подслушивающее прямопередающее устройство в линию банкира, а у того было сразу несколько городских номеров и каждый из них Сан Саныч желал держать под контролем. Банкира обкладывали серьезно, со знанием дела, не оставляя неприкрытой ни одной щели. Теперь его разговоры будут транслироваться по радио на приемное устройство, расположенное все в той же, снятой людьми Снегирева квартире, и фиксироваться на магнитную ленту. Меркулов предложил еще снимать информацию с дисплея персонального компьютера банкира, но Снегирев отнесся к этой идее отрицательно:
– Лишнее, – пренебрежительно отмахнулся он. – И так спечется.
Дорогой Меркулов размышлял, стоит ли ему предпринимать какие-либо меры, чтобы получить возможность скопировать то, что будет получено в результате подслушивания и подглядывания? Или эти материалы не могут представлять для него никакого интереса, поскольку раз так взялись за банкира, то он обречен – в кресле управляющего ему больше не сидеть, это только вопрос времени. Но что это за банк? Спросить? Нет, не стоит проявлять ненужного любопытства: лучше потерпеть чуть-чуть и все выяснится само собой. В конце концов, можно не пожалеть времени и потом прокатиться самому на это место – банки обычно не скрываются, наоборот, украшают фасады своих задний помпезными вывесками, привлекая солидную клиентуру.
Припарковавшись на стоянке, Снеригев несколько секунд сидел, положив руки на баранку. Меркулов сзади ждал, когда предложат выйти, а то вдруг поедут еще куда-нибудь?
– Устал? – поглядев на пассажира в зеркальце, по-свойски подмигнул Сан Саныч.
– Есть маленько, – признался Петр.
– Но ты – ас! – похвалил Снегирев. – Не хуже Ояра. Видно, недаром вас натаскивали… Кстати, ведь с того времени техника сильно изменилась, а ты с этой как с родной?
– Журналы читал, следил за развитием, – не моргнув глазом, спокойно ответил Меркулов. – Интересно все-таки, а на Западе множество открытых изданий по этой части. Я же переводчик.
– Ясно, – буркнул бывший комитетчик. – Вылезай, а то небось Леонид уже заждался. Пошли к нему.
Когда они вошли в кабинет Пака, тот молча поднял голову от бумаг и вопросительно поглядел на Снеригева. Тот поднял вверх большой палец и расплылся в улыбке:
– Не хуже Ояра! Наш приятель теперь со всех сторон, как под рентгеном.
– Отлично, – Кореец откинулся на спинку кресла и перевел взгляд на Меркулова. – Я слышал, ваша семья в отъезде?
– Да, – подтвердил тот. – А в чем, собственно, дело?
– Надо еще поработать, не считаясь со временем. Сверхурочные оплачиваются вдвое. Здесь есть все необходимое: номер, где можно хорошо отдохнуть, ресторан, где накормят, и даже сменим рубашку и белье.
– Я должен задержаться так надолго? – в душе Петра шевельнулся червячок нехороших подозрений.
– Скорее всего, до завтра, но если управитесь раньше, то можете ехать домой, никто не держит, – засмеялся Пак.
– Ну вы решайте свои дела, а мне пора, наверное, заждались в другом месте, – заторопился Сан Саньгч.
– Делай пешку проходной, – непонятной фразой напутствовал его Кореец. Потом убрал бумаги в сейф и предложил: – Ну что же, господин Меркулов, пошли, познакомимся с некоторыми вещичками из нашего хозяйства?.. Совершим маленькую экскурсию по неизвестным местам казино "Бон Шанс".
– Неизвестным кому? – уточнил Петр.
– Широкой публике, – засмеялся Пак…
– Что вы, ребята, я же только хотел пошутить, – Федюнин, завидев приближающегося прохожего, сделал попытку освободиться, но прохожий, к его несчастью, перешел на другую сторону улицы и не обратил внимания на несколько странно ведущую себя троицу.
– Ну бросьте, парни, – Федор Иванович рванулся: не будет же этот незнакомый малый палить в самом центре города, пусть даже из пистолета с глушителем, и убивать его на глазах множества возможных свидетелей? Ведь, наверняка, кто-то сейчас смот рит в окно, кто-то идет сзади, кто-то может проехать мимо на машине.
– Клоун, мать твою! – ствол с такой силой врезался в ребра, что у Федюнина перехватило дыхание от боли, а с другой стороны немедленно появился "нерусский черт" и прихватил пальцы болевым приемом: только дернись – и вся кисть будет состоять из осколков костей. Эти восточные штучки давно известны.
– Только пикни! – пригрозил незнакомец. – Где твоя тачка? Не вздумай чужую показать!
– Ребята, что вы от меня хотите? – взмолился Федор Иванович, пытаясь опуститься на колени, но ему не дали этого сделать: боль в руке заставила его встать чуть ли не по стойке смирно.
– С тобой поговорят, – процедил телохранитель Корейца. – Если ты достаточно благоразумен, все кончится хорошо. Понял? Где машина?
Оставалась последняя надежда хоть как-то извернуться в дороге – они явно собирались его куда-то везти. Скорее всего, к Паку или Снегиреву. Дадут ему сесть за руль собственной машины или нет? Однако и эта надежда рухнула – едва он показал на свою машину, парни ловко подтащили его к темной подержанной "тойоте", вывернули руки назад, защелкнули на запястьях браслеты наручников и сунули Федюнина в салон головой вперед, уложив на пол между передним и задним сиденьями. Обшарили карманы, взяли ключи от машины. Хлопнули дверцы. Все. Впереди по-хозяйски умостился на водительском сиденье "нерусский черт" и плавно тронул с места.
Тем временем его приятель натянул тонкие перчатки, открыл "жигули" Федора Ивановича, быстро нашел и отключил секретку – еще одна потаенная надежда несчастного начальника смены; инкассаторов, – сел за руль и следом за подержанной темной "тойотой" покатил к набережной, а потом, через Таганку, на Рязанское шоссе. Уткнувшись лицом в пыльный коврик на полу машины, Федор Иванович мог только скрежетать зубами от злости, ругать себя последними словами и гадать, куда его везут – допрашивать, кончать или предстоят пытки. Впрочем, зачем его пытать: он и так выдал себя с головой дурацким побегом. Ох, как же ловко подставил его, идиота, мудрила Молибога, знакомый еще по службе в органах внутренних дел. Подставил, спасая жирного гада Жамина, с которым, наверное, надеется провернуть еще не одно выгодное дельце. А он, считавший себя умным, Федюнин, как сопливый пацан, поверил в искренность и предусмотрительную прозорливость бывшего коллеги и даже приятеля! Ты, мол, ничего не бойся, только скажи и тут же исчезни. Вот и исчез! Чудо будет, если удастся вывернуться. Сдать им Молибогу и Жамина со всеми потрохами и вымолить прощение, переметнуться на сторону Корейца, а там выждать момент и – ноги в руки?
Голова от думок расколется. Если сдашь Алешку Молибогу и банкира, об этом все равно станет известно, и тогда рано или поздно пристрелят люди Чумы. А будешь молчать, так замучают эти…
Машина то притормаживала, то набирала скорость, то ненадолго останавливалась у светофоров. Куда они ехали, Федюнин видеть не мог, но когда наконец остановились, почувствовал, как потянуло свежей сыростью недальнего леса.
"Неужели за город вывезли?" – мелькнуло у него. Но ведь это означает немедленный конец! Иначе зачем тащить человека в лес: картошку вместе печь у костра и песни петь под гитарку?
Однако оказалось, что они не за городом. Федора Ивановича выволокли из машины у подъезда невзрачной серой кирпичной пятиэтажки. Позади нее мрачно темнел то ли большой парк, то ли лесной массив. Где они – в Измайлово, в Сокольниках, в Кузьминках, а может быть, в Реутово или Кусково?
Уже стемнело и многие окна дома желто светились. Федюнина почти бегом ввели в подъезд и, моментально открыв дверь угловой квартиры на первом этаже, втолкнули в маленькую, темную прихожую. Не давая опомниться, потащили дальше, в комнату, и бросили в большое кресло, похожее на кресло дантиста.
Телохранитель ушел припарковать машины, а незнакомец задернул шторы на широком окне и включил свет. Обстановка в комнате была скудная: стол, несколько стульев и кресел, старенький диванчик и то странное кресло, в котором полулежал Федор Иванович. Незнакомец подтянул пленника повыше и пристегнул его грудь и ноги широкими эластичными ремнями к креслу. Потом снял наручники и прикрепил такими же ремнями руки к подлокотникам. Нигде не жало, но стоило шевельнуться, как ремни впивались в тело и казались стальными тросами. Последний ремень обхватил голову и плотно прижал ее к подголовнику.
– Маленький эксперимент, – усмехнулся незнакомец, вынув из кармана небольшую резиновую штучку, напоминавшую пустышку. – Открой рот, клоун! Ну, кому говорю!
Федюнин послушно открыл рот, незнакомец сунул ему пустышку, и тут же она вдруг распухла до неимоверных размеров, заполнив весь рот плотной пористой резиновой массой.
– Во, – довольно усмехнулся незнакомец. – Это чтобы орать не вздумал. Сиди и сопи в две дырочки. О’кей?
Вернулся телохранитель Пака, одобрительно кивнул, поглядев на спеленутого в кресле пленника, и достал радиотелефон:
– Алло? Мы на месте… Хорошо, я позвоню. Набрав другой номер, он долго ждал, потом вежливо заговорил:
– Здравствуйте, будьте добры Израиля Львовича. Израиль Львович? Я по поручению Александра Александровича. Он ждет вас через сорок минут на условном месте. Да, конечно, как всегда. Заранее спасибо…
Ждать пришлось довольно долго – часов на стене не было, а его собственные сняли, Федор Иванович только приблизительно мог судить о том, сколько прошло времени.
Наконец в прихожей хлопнула дверь и появился довольный, улыбающийся Снегирев: он потирал руки, будто с мороза, и хитро косил глазом на привязанного к креслу пленника. Вместе с Сан Санычем вошел маленького роста толстый человечек в темном долгополом пальто и с объемистым кейсом в руке. Сняв шляпу, он обнажил поросшую по краям седоватыми волосками блестящую лысину и сразу же заявил:
– Работать будем в темпе, у меня сегодня мало времени.
Он скинул пальто, под которым оказался белоснежный докторский халат, вытащил из его кармана стетоскоп и подошел к Федюнину. Расстегнул на его груди рубашку, тщательно послушал сердце и легкие, потом жесткими холодными пальцами шире приоткрыл веки и заглянул в зрачки, подсвечивая себе маленьким фонариком с зеркальцем, как у офтальмолога. Глаза у Израиля Львовича были острые, колючие, как буравчики, и Федору Ивановичу сделалось немного не по себе – зачем они притащили врача? Будут пытать, а доктор должен его откачивать?
– Ну как? – нетерпеливо поинтересовался прохаживавшийся позади Израиля Львовича советник.
– В норме, – лаконично ответил тот, раскрывая свой кейс. Внутри он напоминал детскую складную книжку со множеством отделений.
Федор Иванович с ужасом увидел, как врач достал большой, тускло блестевший вороненой сталью и сиявший хромированными деталями пистолет с искривленным, приплюснутым на конце стволом.
– Вытянет? – продолжал допытываться Снегирев.
– Всажу прямо под язык, безыгольным инъектором, – что-то делая со своим орудием, усмехнулся Израиль Львович. – Так быстрее. Приготовьте бумагу, лампу и аппарат. Ребята пусть посидят в другой комнате… Да, дайте еще тряпку или платок!
Федор Иванович сжался в ожидании неизвестного и страшного. Тем временем доктор поставил на стол сильную лампу, направив ее свет в лицо пленника, сунул в ухо крохотный наушник-горошину, а Снегирев подал ему тряпку, которую принес один из охранников с кухни.
– Нуте-с, приступим? – Израиль Львович ловко ухватил пленника за челюсти и, одной рукой вытащив съежившуюся в его умелых пальцах грушу, другой быстро вставил Федору Ивановичу между зубов распорку, не позволявшую закрыть рот. – Спокойнее, спокойнее, я не собираюсь причинять вам боль. Извольте вести себя пристойно. Ну-ка!
Приговаривая, он пинцетом сдвинул в сторону язык Федюнина и сунул ему в рот кривое сплюснутое дуло своего непонятного пистолета. Раздался шипящий щелчок, Федор Иванович почувствовал, будто ему крепко саданули чем-то тупым между нижней челюстью и основанием языка. Он хотел дернуться, выгнуться и разорвать ремни, чтобы вцепиться в горло этому ненавистному – уже успевшему стать ненавистным – маленькому лысому еврею в белом халате, но мутная пелена быстро начала застилать глаза, и словно изнутри мозга стал подниматься клубящийся темный туман, заволакивая и гася сознание…
Когда Федюнин открыл глаза, то с удивлением обнаружил, что полулежит в странном кресле, но сдерживавшие его ремни исчезли. Рот переполняла слюна, но распорок или груши не было и в помине, а в руке оказалась тряпка. Он машинально вытер ею мокрый рот.
– Как вы себя чувствуете? – откуда-то сбоку послышался вкрадчивый голос.
Федор Иванович чувствовал себя так, будто незнамо сколько времени провел в загадочном и странном, где не было абсолютно ничего, глухом сером пространстве, и теперь, вынырнув из него на свет, с ликованием встретил освобождение. Однако для ликования, выражения бурной радости и признательности людям, вызволившим его из серого небытия, не оставалось никаких сил: он едва мог шевелиться.
– Я вижу, вы пришли в себя, – продолжал тот же голос, – не нужно путаться, ничего страшного не случилось. Я вот только не могу понять, как вас так подвели с деньгами в банке?
Чуть повернув голову, Федюнин увидел сидевшего рядом лысого человека с глазами-буравчиками. Кто это? Доктор, если на нем белый халат? Наверное, он в больнице? Какое-то отрывочное воспоминание о странном пистолете со сплюснутым стволом мелькнуло в голове и тут же пропало, а глаза-буравчики притягивали к себе, завораживали, словно ввинчиваясь в самую глубину мозга, заставляя говорить правду, только правду – казалось, они видели его насквозь и… Да и зачем лгать людям, вытащившим его из серого небытия? Единственно, мешал сильный свет лампы, бивший прямо в лицо.
– Лешка, сука! Все он, – слезливо пожаловался Федор Иванович, не узнавая своего голоса, но ему безудержно хотелось говорить, говорить, не останавливаясь ни на секунду. – Он взял в оборот эту свинью Жамина, а мне говорил, мол, высунись, оттяни их на себя и сразу исчезай! А Жамин что, он только телефонную трубочку снял, скотина, а денежки огреб…