- И продать этот дом. А покупатели, наверняка, быстро найдутся, - с сарказмом заявил я. - Обременение в виде полтергейста здорово снизит цену.
Кастильский усмехнулся и вновь расслабленно откинулся на спинку кресла.
- Примитив, - изрёк он. - Этот дом никому не нужен. Они даже не найдут покупателя. Они ставят под угрозу свою жизнь, и жизнь своих детей. Если вы действительно хотите им помочь - уговорите Екатерину Павловну уехать. И сами уезжайте.
- Иначе что? Я сильно пожалею? - насмешливо проговорил я.
- Вы думаете, я вам угрожаю? - сказал Кастильский. - Потому что боюсь? Ошибаетесь. Я лишь желаю добра вам и вашим новым знакомым.
- Хорошо, я подумаю над этим. Но что по поводу моего деда? - я решил сменить тему.
- Не слишком ли надуманный предлог, чтобы встретиться со мной?
- Я действительно хочу с ним пообщаться! - воскликнул я.
- Такие встречи трудно организовать для тех, кто не верит, - ответствовал Кастильский. - Впрочем, для этого необходима какая - то памятная вещь деда, что-нибудь, что раньше принадлежало ему.
- А фотография его нужна? - быстро спросил я.
Кастильский с осуждением взглянул на меня.
- Господин Верстовский, вы что думаете, я демонстрирую голограмму умерших своим клиентам? - изрёк он, сцепив пальцы на животе. - С таким отношением вы не сможете войти в контакт с духом. Грань между миром живых и мёртвых не так уж тонка. И прорвать её можно только сильным духовным воздействием. Страстным желанием. Если вы не верите, ничего не получится. Вы должны заслужить общение с потусторонним миром.
- У меня есть командирские часы деда, - сказал я. - Он оставил их мне. Я вожу их с собой, как талисман, - объяснил я.
- Он был военным?
- Да, прошёл всю Отечественную войну. Командовал ротой отдельного пулемётно-артиллерийского батальона.
- Хорошо, мой ассистент свяжется с вами. И мы проведём сеанс. Но вы должны хорошо подготовиться. Иначе ничего не получится.
Я облегчённо вздохнул. В итоге, Кастильский все-таки согласился показать мне свою "кухню". Покинув дом колдуна, я решил отправиться домой пообедать, дошёл до остановки трамвая. На другой стороне улицы стоял синий фургон, рядом с которым я обнаружил старого знакомого - второго режиссёра Лифшица и высокого, импозантного мужчину, сильно облысевшего, с седыми усами, в чёрной куртке и длинном алом шарфе. Со злорадством понаблюдал, как Лифшиц что-то униженно лепечет, отчаянно жестикулируя, оправдывается. Его собеседник, наоборот, был удивительно спокоен, лишь на лице застыло кислое выражение недовольства. Он пару раз вставил реплики в монолог Лифшица, и второй режиссёр после них начинал жестикулировать ещё лихорадочнее. Мне показалось, в итоге он упадёт на колени и начнёт молить о пощаде. У меня чесались руки дать Лифшицу в морду. Сволочи, даже не позвонили, не сказали, что я не подхожу. Извинились бы, черт возьми. Обычный человек для них хуже таракана. Мерзавцы. Я отвернулся, посмотрел на горизонт, стараясь унять раздражение. А чего, собственно говоря, я хотел? Что меня встретят, как звезду? Потому что ношу вещи сорок восьмого размера?
Постукивая на стыках рельс, подошёл трамвай. Я сделал шаг к двери, как вдруг кто-то схватил меня за рукав, пытаясь задержать.
- Олег! Куда же вы пропали! - услышал я знакомый голос.
Я резко обернулся, Лифшиц уже стоял рядом со мной с таким выражением лица, будто его сейчас отведут на казнь, а я, единственный, кто может спасти от петли.
- Я никуда не пропадал, - ответил я холодно. - Все время здесь, в городе.
- Мы вас ищем везде! - воскликнул он.
- А почему не позвонили? - удивился я. - Телефон потеряли?
- Наверно, я неправильно записал ваш номер, - пробормотал Лифшиц растерянно. - Никто трубку не брал.
И тут на меня снизошло озарение. Я вспомнил, что призрак расколотил мой мобильник о стену, а я не удосужился купить новый и переставить сим-карту. Екатерина Павловна аккуратно сложила останки проклятого телефона в коробочку, которая теперь стояла рядом с моей кроватью.
- Вы не передумали участвовать в нашем проекте? - пробормотал Лифшиц, умоляюще вглядываясь в моё лицо.
- Да нет, - пробурчал я.
- Идемте, я познакомлю вас с нашим режиссёром-постановщиком! - обрадовано вскрикнул он, потащив меня на другую сторону улицы.
- Дмитрий Сергеевич Верхоланцев, - представил он меня импозантному мужчине.
- Так-так, - произнёс Верхоланцев, - внимательно рассматривая меня. - Значит, в саратовском театре служишь? Пойдём, поговорим за жизнь.
Мы сели в фургон, салон был обит бордовым плюшем, окна закрывали плотные занавески. Верхоланцев плюхнулся напротив, также внимательно разглядывая меня.
- Ну и что рассказывай, - проговорил он деловито.
- Что именно? - поинтересовался я.
- Ну, что в театре играл. Какие роли.
- Ваську Пепла, Тузенбаха.
- Вот как? Ну, прочти что-нибудь. Помнишь?
- "А быть может, нашу жизнь назовут высокой и вспомнят о ней с уважением. Теперь нет пыток, нет казней, нашествий, но вместе с тем, сколько страданий!" - с пафосом прочитал я текст из "Трёх сестёр". Чехова я очень люблю, и перечитываю.
Верхоланцев усмехнулся, достал из-под скамейки бутылку пива, сделал глоток. Вытащив платочек, вытер аккуратно усы.
- Ну, скажем, актёр из тебя дерьмо, конечно, - пробурчал он без тени раздражения, скорее с иронией. - Впрочем, на другое я и не рассчитывал, когда пробы посмотрел.
- На пробах все актёры хреново играют, - возразил я.
- Не перебивай. Но может это к лучшему, - продолжал он рассуждать вслух. - На Северцева ты очень похож. Да, Северцев - гениальный актёр был. Самородок. Это я его нашёл. Огранил. Бриллиант из него сотворил. Да сколько актёров на моих фильмах поднялось, - протянул он. - Это ты его тело обнаружил?
- Да. В пещере.
- Небось, все место преступления облазил? - поинтересовался он. - Нашёл что?
Я удивлённо взглянул на него. Может быть, запонка принадлежит Верхоланцеву? Но зачем ему убивать "самородка", из которого сделал бриллиант?
- Я просто полицию вызвал и ждал их на берегу.
- Да ну, - усмехнулся он в усы. - Небось, даже сфотографировал. А? Верстовский, ты ж репортёр. Знаю я вашу шатию-братию, - хитро добавил он. - Ладно, не тушуйся, сделаем мы из тебя актёра. Не из таких делал. Только больше не ври мне, - шутливо погрозив пальцем, закончил он. - Задача такая. Переснимаем крупные планы, и делаем несколько новых сцен. Роль сократим. Не потянешь ты всю. Шучу-шучу, - добавил он, видимо, заметив моё огорчение. - Только не зазнавайся. Главную роль не ты играешь. Игорь Мельгунов. Вместе с Миланой. А ты - группа поддержки. С Мельгуновым не ругайся, не ссорься. Он - человек ранимый, обидчивый. Звёздный мальчик. И особенно рекомендую тебе держаться подальше от Розенштейна. Продюсер.
- Подальше от начальства, поближе к кухне, - сказал я.
Верхоланцев сделал ещё глоток из бутылки, аккуратно положил под скамейку. И, сделав вид, что поправляет мне воротник, проронил:
- Значит так, сейчас едем к наиглавнейшему церемониймейстеру. Твоя задача - ему понравится. Очень сильно. Понял?
- Это кто? - спросил я удивлённо.
- Главный продюсер. Давид Григорьевич Розенштейн, - тихо пробормотал Лифшиц, по его лицу было заметно, как он страшно боится.
Я вспомнил бурное выяснение отношений в кафе, где Розенштейн отчитывал Лифшица, и мне стало не по себе.
- Ладно, не раскисай, - проронил бодро Верхоланцев. - Главный тут я.
Спустя четверть часа фургон остановился возле местной гостиницы. Мы прошли в холл и поднялись на третий этаж. Верхоланцев ещё раз оглядел меня и постучал в дверь. Я представить себе не мог, что в гостинце провинциального городишки могут быть такие номера. Потолок метров двадцать высотой, украшенный лепниной, с люстрой из позолоченной бронзы, имитирующей свечи, окно во всю стену с полуколоннами, другая половина номера отгорожена изящной колоннадой, над которой находился балкон с ажурным, чугунным ограждением. На светло-жёлтом паласе стояло несколько мягких диванов и кресел цыплячьего цвета с ярко-синими подушками. Среди всего этого великолепия я не сразу заметил хозяина, который на фоне громадных интерьеров выглядел карликом. Он вальяжно развалился в одном из кресел, выставив огромное брюхо. На стеклянном столике рядом цвёл натуральный экзотический сад - ваза ярких цветов и огромное блюдо с фруктами.
Верхоланцев подошёл к нему, уселся рядом и, показывая на меня, проронил:
- Вот, наш новый Франко Лампанелли.
- И где вы такое чмо болотное откопали? - лениво проворчал Розенштейн.
Он взял со столика бутылку с янтарно-коричневой жидкостью, налил в пузатый бокал, и никому не предлагая, выжрал половину. Мерзкий гоблин.
- Давид, он идеально подходит. Похож на Северцева. Ты видел пробы? Переснимем пару сцен и почти без задержек пойдём дальше. Талантливый. Звезда саратовского театра драмы.
- Очередной твой племянник? - поинтересовался продюсер. - Или сын незаконнорождённый? - добавил он, хрипло заквакав, что означало смех.
- Прекрасный вариант, лучше ничего не найдём, - не слушая его, продолжал бубнить Верхоланцев.
- Пятьсот деревянных и пусть гуляет.
- Давидик, но у нас же массовка столько получает. Парня надо заинтересовать, давай пятьсот зелёных.
- Ты спятил, Дима? За такое говно пятьсот баксов? - зевнув, сказал Розенштейн таким тоном, будто покупал пучок завядшей зелени на базаре.
Мне безумно захотелось приложить его по лысине, ярко блестевшей под светом шикарной люстры.
- Давид, Северцев тебе дороже обходился, - возразил Верхоланцев.
- Северцев был звезда, - с пафосом сказал Розенштейн, воздевая пальцы, толстые, как сардельки, к небу, то есть к украшенному лепниной потолку. - Одно имя все окупило бы, а этот пацан ничего делать не умеет. И ничему не научится. Ну, если он тебе так нравится, плати ему сам. Из своего кармана.
- Хорошо. Только тогда, мой гонорар возрастёт на штуку. В сутки. Или я ухожу из проекта, - произнёс Верхоланцев. - Давид, мы будет снимать кино или не будем снимать кино? Мы уже в простое три дня. Твою мать, чего ты ломаешься, как девка красная?
Розенштейн вздохнул и опять потянулся за бутылкой.
- Ребята, подождите меня в фургоне, - сказал Верхоланцев.
Лифшиц, схватив меня за рукав, потащил к выходу с такой скоростью, будто убегал сломя голову от стаи чертей. Я слышал, как Верхоланцев, перейдя на сплошной мат, бурно убеждает Розенштейна.
Мы просидели в фургоне около часа, Лифшиц угрюмо молчал, уйдя в себя. Откинувшись на спинку мягкого сиденья, я закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать. Когда отъехала дверь, мы синхронно повернули головы. Верхоланцев был навеселе, но по выражению его лица я понял, он доволен. Он с большим трудом влез в фургон и плюхнулся напротив меня.
- Выбил я тебе ставку, - проронил он устало. - Будешь мне по гроб жизни обязан. Чтоб я ещё так унижался, козлина, - тихо пробурчал он себе под нос.
Я содрогнулся, услышав мелодию гимна Советского союза, ну то есть гимна России. Все равно, когда слышу эту музыку, на ум приходят слова, которые услышал от бабушки: "Нас вырастил Сталин на верность народов". У Верхоланцева не дрогнул ни один мускул на лице.
- Все сделали? Точно? Ладно, - выловив из кармана мобилу, спросил он. - Верстовский, соберись, - добавил он мрачно, засовывая телефон в карман. - Едем кино снимать.
Я не видел, куда мы едем, а спрашивать не решился. Через полчаса фургон остановился, я вылез наружу и увидел длинное, бетонное помещение без окон, где в ряд стояло ещё несколько машин. Верхоланцев вылез из машины и, не сказав ни слова, быстро ушёл.
- Пошли, - сказал Лифшиц. - На съёмочную площадку.
Я шагнул в дверь, открытую Лифшицем и замер от удивления - мы будто бы оказались на улице американского городка, выстроенного в стиле начала прошлого века - низкие домики, яркие неоновые вывески на английском. Единственным отличие этого города от настоящего было отсутствие неба. Где-то над головой я увидел потолок. Представляю, сколько вбухали бабок в создание подобных декораций. Не проще было найти натуру? Мы свернули в незаметный переулок и вошли в дверь, оказавшись в коридоре, по которому, громко переговариваясь, сновали люди.
- Вот здесь, - проронил Лифшиц, кивнув мне на дверь в конце коридора.
Это комната представляла собой гримёрную, высокий трельяж со столиком с массой блестящих баночек, коробочек и флаконов, около стены - раскрытый гардероб с нарядами. Возле большой камеры крутилось несколько человек. Парень с лицом хищной птицы, Кирилл Невельский, оператор-постановщик, ходил по комнате, отдавая указания.
- Здесь прибор погас, быстро восстановить. Шторки открой. Так хорошо. Костя, что у тебя на двери падает тень.
- Тень? Какая тень? - задумчиво проронил толстый парень в спецовке.
- Быстро исправили. А здесь что горит? Точка какая-то.
В дверях появился Верхоланцев в сопровождении Миланы, одетой в футболку с коротким рукавом и бриджах песочного цвета. С собранными сзади в пучок волосами, совершенно без макияжа, она походила на симпатичного мальчика. "Свой парень", не вызывающих никаких сексуальных чувств.
Увидев меня, Верхоланцев спросил:
- Сценарий дали тебе? Твою мать, что за люди. Все я должен сам делать. Верстовскому сценарий быстро! - скомандовал он. Рядом со мной возникла тётка в зелёном балахоне и сунула скреплённые листы бумаги. - Так. Объясняю задачу. Милана, сидишь за столиком, входит Олег. Вскакиваешь и резко спрашиваешь: "Как ты смог пройти?". Он оказывается рядом, говорит: "Белла, твои смешные ухищрения тебе не помогут". Берет за руку, пытается поцеловать. Вырываешь руку, пытаешься оттолкнуть. Это его распаляет, он сжимает тебя в объятьях, целует в шею. Бьёшь его по голове. Понятна задача?
Мне совсем не понравилось, что меня собираются бить, да ещё по голове.
- А чем мне его ударить? - спросила Милана спокойно, будто речь шла о лёгком поцелуе.
Верхоланцев задумался, вытащил сценарий. Заглянув туда, он недовольно крикнул:
- Твою мать, Семён! Иди сюда!
Через пару минут в дверях показался сутулый, худой мужчина, с высоким лбом, вытянутым лицом, крупным носом, глубокими носогубными складками и усталыми, печальными глазами.
- Что случилось? - спросил он задорно низким, хрипловатым голосом, что совсем не ввязалось с унылой внешностью. - Что за шум, а драки нету?
- Семён, чем Милана будет бить? - спросил Верхоланцев.
Тот задумался на пару минут и ответил:
- Ну, скажем пепельницей. Нормально?
Я представил себе, что Милана приложит меня этой штукой по башке, и стало нехорошо на душе. Первой моей мыслью было сказать: "Ребята, с вами было хорошо, но я, пожалуй, пойду. Дел невпроворот. Призраки, духи, колдун в седьмом поколении", и удалиться, как можно быстрее в сторону моря.
- Хорошо. Начали! - крикнул Верхоланцев. - Олег, входишь, говоришь текст. Милана, садись к столику.
Я решил послушаться, мне стало стыдно за моё малодушие и трусость. Ну, стукнет меня Милану пару раз, не умру из-за этого. По команде Верхоланцева я стремительно вошёл в комнату, остановился на середине и произнёс с широкой улыбкой:
- Белла, сегодня ты была просто великолепна! Я восхищен!
Милана вскочила с места, повернулась и прочла монотонно текст по сценарию:
- Как ты смог пройти, черт возьми?
- Дорогая, твои смешные ухищрения тебе не помогут.
- Подходи ближе! - сказал режиссёр.
Я взял Милану за руку, пытаясь поцеловать, она вырвалась. Я сжал её в объятьях, погрузившись в облако пьянящего аромата духов.
- Милана, ищешь лихорадочно, чем ударить этого нахала. Заговариваешь ему зубы.
- Как ты мне надоел! Когда ты, наконец, отстанешь от меня! - воскликнула Милана, делая вид, что хочет высвободиться.
- Тебе не удастся так легко от меня отделаться, - проговорил я свой текст с выражением.
Милана, наконец, подняла большую пепельницу зелёного стекла и сделала жест, будто бьёт меня по голове.
- Милана, уходишь из кадра! Уходишь! - крикнул Верхоланцев. - Олег, изображаешь, что тебе больно. Хватайся за ушибленное место.
Я прижал руку к голове, потом вопросительно взглянул на Верхоланцева, который задумчиво стоял посредине комнаты.
- Милана, побольше на лице страха. Олег, не кидайся на Милану, словно баб сто лет не видел. И улыбайся меньше, выглядишь идиотом, - бросил он мне с чуть заметным раздражением. - Не забывай, тебе сорок два, а не пятнадцать лет. Продолжим.
Мы повторили эту сцену раз десять, с каждым разом, Верхоланцев становился все раздражительнее, и озлобленней. Ему не нравилось, как я вхожу, как говорю, как обнимаю Милану. Он матерно ругался, обидно издевался надо мной. На глазах дюжины свидетелей! Самое обидное, он мог послать меня в задницу, а я его - нет. В конце концов, мне жутко захотелось дать ему в морду и уйти.
- Ладно. Перерыв, - наконец, бросил Верхоланцев. - Потом будем на камеру репетировать.
Ещё репетиции? Ужас. У меня жутко подвело живот от голода. Я обошёл все помещение, пытаясь найти хоть что-нибудь съестное. Но, кроме столика с пустыми, пластиковыми стаканчиками, которые от нечего делать выжрал технический персонал, я ничего не нашёл. Верхоланцев с Лифшицем куда-то исчезли, а больше я никого не знал здесь. Я вышел в коридор и вдруг ощутил ошеломляющий аромат докторской колбасы, которую обожаю. Пошёл, как сомнамбула, на запах и оказался на пороге гримёрки Галины Николаевны.
- Заходи, Олежек, - сказала она с мягкой улыбкой. - Проголодался? С чем хочешь - с сыром, колбасой, бужениной - спросила она.
Божественно! Мне показалось, что я оказался дома.
- С докторской, - быстро сказал я.
Она достала несколько бутербродов и протянула мне.
- Чай, кофе? - поинтересовалась она.
- Кофе, - ответил я с набитым ртом.
Она взяла большой термос, налила мне в стаканчик чёрной, пенящейся жидкости и присела на диванчик рядом.
- Устал?
Я кивнул, взял ещё один бутерброд и начал уплетать.
- Никогда так вкусно не ел!
- Гриша тоже любил с докторской бутерброды, - проговорила она задумчиво.
Я на миг остановился, собираясь с мыслями.
- Северцев? - уточнил я. - Какой он был человек, Галина Николаевна?
- Зови меня Галей. Сложный человек, - ответила она. - Как все артисты, ранимый, обидчивый. Капризный, как ребёнок. Тщеславный.
- А какие отношения у него были с остальной группой?
Она усмехнулась и проговорила:
- По-разному. С кем хорошие, с кем - как кошка с собакой.
- И с кем были плохие отношения?
- В основном с Игорем. Гриша должен был главную роль играть, а продюсер решил иначе. А тут и гонорар меньше, и съёмочных дней. Гриша был очень не доволен. Хотел даже уйти с картины. Он же не меньше звезда, чем Игорь. Народный артист. Но потом остался.
- А Верхоланцев не понравилось, что так решили?
- Ему было все равно. Он относился хорошо к обоим. Правда, с Игорем он несколько картин сделал, а Гришу взял в первый раз. И очень Дмитрий Сергеевича огорчало, что Игорь и Гриша ссорились. Они ругались порой, дым столбом стоял.