Быстрая поездка обратно в Черч-Коув доставила мне большое удовольствие. Во-первых, потому, что я впервые смог взглянуть на побережье со стороны моря, и во-вторых - лучше узнать своего приятеля. И чем больше я узнавал о нем, тем сильнее он мне нравился. За время этой короткой поездки мы успели обсудить многое - международное положение, жизнь птиц на Шпицбергене, акции и облигации, Блумсбери и Кэджуит. У меня создалось впечатление, что мой спутник - перекати-поле, но он постоянно и неизбежно возвращается в Кэджуит, затосковав по родине. И хотя Добра он явно не нажил - обитал он в маленькой хибаре на склонах над Кэджуитом,- он, вне всякого сомнения, хорошо знал жизнь, и знание это светилось во взгляде его проницательных глаз, которые так и искрились юмором, переполнявшим этого солидного с виду человека. Душа у него была ирландская, а черты лица славянские, и это сочетание было мне непривычно.
Однажды, когда он сказал мне, что накануне акции военного займа подскочили на семь восьмых, до 89 и 3/8, и предположил, что раз уж биржа с таким оптимизмом относится к сложившейся обстановке, стало быть, война маловероятна, я не смог сдержать удивления.
- Да что вы знаете об акциях и облигациях? - невольно вырвалось у меня. Он усмехнулся.
- Я мог бы сказать, сколько стоят многие основные акции. Я неизменно читаю финансовую страницу в газете.
- Признаться, впервые слышу, чтобы рыбак читал деловую страницу в какой бы то ни было газете,- сказал я.- Зачем вам это?
- Я живу в капиталистической стране и занимаюсь индустрией отдыха. Цены на акции и облигации - барометр моих летних заработков. Когда в 35 и 36-м годах цены подскочили, я неплохо заработал. С тех пор в делах наблюдается спад, вследствие чего мне приходится наниматься на пароходы.- Он посмотрел на меня смешливыми глазами.- Я читаю много такого, чего вы, вероятно, не ожидали бы от рыбака. В Лизард-Тауне есть публичная библиотека. Там можно брать даже пьесы.
Я очень любил пьесы, когда жил в Лондоне. Я сообщил ему, что пьесы - мой хлеб, и спросил, чем он занимался в Лондоне.
- Сперва служил в бюро по найму моряков торгового флота,- отвечал он.- Но вскоре мне это надоело, и я пошел грузчиком в порт. Одно время даже подвизался в речной полиции. Знаете, как оно бывает: встречаешь тут среди отдыхающих всяких шишек, вот они и твердят тебе, что, мол, прозябать в Кэджуите значит попусту тратить время. Так что, когда попадаешь в Лондон, работу найти нетрудно, стоит только нажать на нужные рычаги. Но Лондон - это не для мужчины. Проходит месяц-другой, и Кэджуит снова зовет меня. Я и возвращаюсь...
Вот, наверное, почему у него такая грамотная речь. Когда он беседовал со мной, в голосе его не было даже налета протяжного корнуоллского акцента. Однако я заметил, что местный выговор тут же возвращается к нему, стоит ему заговорить со здешними жителями.
Мы плыли, и он частенько прерывал разговор, чтобы показать мне любопытные отрезки береговой линии - устье Чертовой Сковородки с ее великолепной каменной аркой, Пиастровую Нору. Эта пещера снаружи не очень впечатляла, но рыбак рассказал, что приезжие университетские студенты обследовали ее на пятьсот ярдов вглубь.
- Причем большую часть пути им пришлось проделать вплавь, толкая перед собой жестянки из-под печенья с горящими на них свечами,- добавил он.
- А далеко ли можно проникнуть туда на лодке? - спросил я, подумывая о том, что мне предоставляется возможность изучить различные каменные формации. Геология была одним из моих увлечений. Рыбак ответил небрежно:
- Да нет, не очень далеко.
Мы прибыли в Черч-Коув, и я сказал:
- Надо бы нам с вами как-нибудь выбраться за макрелью.
- Когда угодно, сэр,- ответил он, стаскивая меня на спине на берег.- Здесь всякий знает, где меня найти.
- А кого же мне спрашивать? - поинтересовался я.
- Большого Логана,- сказал он, отталкивая лодку и взбираясь на борт.- Меня все так зовут.
- В честь скалы Логана? - с усмешкой спросил я.
Он серьезно посмотрел на меня и кивнул.
- Именно так, сэр. В честь скалы Логана.
Я не виделся с ним после этого целую неделю. Вернувшись в коттедж, я нашел поджидавшее меня письмо от моего редактора. Отзывать он меня не отзывал, но просил сделать ряд материалов о том, как международное положение сказывается в стране.
После ужина ко мне зашел Керрис. Он знал, что письмо было из моей газеты, и решил выяснить, уезжаю я или остаюсь.
Я объяснил, что к чему, и сказал, что меня, возможно, не будет две-три ночи - все зависело оттого, сколь далеко в глубинку придется забираться в поисках материала.
- Кстати, вы знаете Большого Логана из Кэджуита? - спросил я.
- Конечно, а что?
- Сегодня он подбросил меня из Кэджуита на своей лодке. Приятный парень, правда?
- Хороший собеседник, - ответил Керрис.- Именно собеседник.- Он взглянул на меня, и искушение посплетничать оказалось ему не по силам: - А вообще-то он непутевый. Не стоит вот этой тарелки,- Керрис покачал головой.- А ведь родом-то из хорошей семьи. Мать его была настоящей леди и жила в одном из поместий в Хелфорде.
- А отец? - спросил я.
- Этот наш, рыбак из Кэджуита.
И тут до меня дошло, почему его прозвали Логаном. Многое в его сложном характере объяснилось.
- Он родился в одном из домов возле скалы Логана? - спросил я. - Верно?
- Да, на тамошней ферме,- Керрис опять покачал головой. - Но он - человек непутевый и сам это доказал. Женился на одной бирмингемской девушке, которая приезжала отдыхать. У нее водились деньжата, и она построила дом на Флашинге в Гиллане. Милая была девушка. От добра добра не ищут, а он стал баловаться с местными девками. Развелась она с ним и опять в Бирмингем уехала. Живет теперь один в Кэджуите, в хибаре своей. - Он снова покачал головой и добавил, выходя из комнаты: - Непутевый он, этот Большой Логан.
При этих словах я улыбнулся. Я чувствовал, что устами Керриса Большого Логана осуждают многие поколения "мародеров", Я был убежден, что он считает Логана непутевым человеком вовсе не потому, что тот забавлялся с местными девицами, а потому, что ухватив хороший куш, Большой Логан его упустил, чего никогда не сделал бы Керрис.
Родословная Большого Логана объясняла многое.
В тот же вечер я сел за стол и при свете керосиновой лампы написал первую из своих статей. Другие две, однако, шли не так легко и потребовали больших разъездов, в том числе путешествия в Девон, где я провел ночь в Пост-Бридже, посреди Дартмура, в суровом краю холмов и болот. Конфликт ударил по Корнуоллу гораздо сильнее, чем по Девону: в те дни сельские районы ощущали его лишь потому, что отдыхающие уезжали. Только потом фермеров призвали выращивать больше продукции. Правда, в городках и даже в деревнях мужчин забирали на службу, но Дартмура и еще более аграрных районов Девона это почти не коснулось. А вот в южном Девоне и южном Корнуолле атмосфера в больших городах была весьма напряженной. Я заглянул в Фалмут, Девонпорт и Плимут, но ни в одном из этих портов не было видно военных кораблей. Говорили, что большая их часть ушла в прошлый четверг. Лишь после отплытия кораблей люди стали понимать, что война на носу. Да еще после того, как на глаза стали попадаться мешки с песком, каски и противогазы.
Вернувшись на мыс Лизард, я обнаружил, что все тут более или менее по-прежнему. Отдыхающих стало меньше, жители говорили, что клиенты расторгают контракты на наем комнат. Но тем не менее отпускники продолжали прибывать, и жизнь постепенно входила нормальную колею. Большинство туристов, с которыми я беседовал, отчаянно старались не обращать внимания на новости и наслаждаться отдыхом. "Одному богу ведомо, когда мы получим следующий отпуск", - говорили они, оправдываясь. Но газеты они тем не менее читали и по-прежнему на что-то надеялись, хотя надеяться было не на что.
А потом, в четверг 31 августа, передали сообщение, что будут эвакуировать детей, и мне пришлось наново переписывать мою последнюю статью, так как отправлять их должны были в Корнуолл, благодаря чему напряженность докатилась до самых отдаленных ферм и деревень. Пятницу я провел, нежась на солнышке и купаясь в море, в надежде позабыть об угрозе войны. Но по дороге домой я увидел, как в Лизард-Таун прибывает из Мидленда первый автобус с ребятишками и их учителями. Дети выглядели усталыми, но довольными. Я остановился поболтать с ними. Для них это было захватывающее приключение. Один мальчуган, никогда прежде не выезжавший из Бирмингема, держал противогаз, который казался чуть ли не больше его владельца. Многие дети никогда не видели моря.
Дома меня встретил слегка взволнованный Керрис.
- Слыхали новости, мистер Крейг? спросил он. - Германия напала на Польшу. В полдень передавали. А у нас разместили трех мальчишек. Сорванцы, наверное. Впрочем, грех ворчать: правительство платит нам восемь с половиной шиллингов за каждого.
У меня вдруг засосало под ложечкой. Значит, все же война. Мне почему-то казалось, что Гитлер пойдет на попятный, стоит его припугнуть.
- Что ж, - сказал я, - по крайней мере, напряженному ожиданию пришел конец. И нам известно худшее.
Выпив чаю, я вышел пройтись и зашагал по тропинке, что вела вдоль утесов к Кэджуиту. Меня окутала тишина побережья, но в этом бальзаме была какая-то горечь. Меня уже не радовала, как неделей раньше, мысль о том, что берег этот вечен независимо от судьбы, уготованной моему поколению. Сейчас я скорее ненавидел его за его отрешенность, за безмятежность и красоту, на которую он не имел никакого права, теперь, когда всю Европу вот-вот начнет истязать война. Мне страшно захотелось вернуть прошлый сентябрь с его политикой умиротворения. Но это скорее был крик души, нежели рассудка. Я знал, что на сей раз такому не бывать. Мы не просто связаны с Польшей договором. Мы оказались лицом к лицу с грубой животной силой угнетения и должны были растоптать ее, прежде чем она распространится в неистовстве своем по всей Европе и подавит демократию...
Внезапно я обнаружил, что внизу виднеется Кэджуит. Я и не заметил, как пришел сюда. Он ничуть не изменился - те же вытащенные на берег лодки, те же кружащие с криками чайки, маленькие белые домики и рыбный дух. Эту рыбацкую деревушку совершенно не волновало, что где-то сейчас умирают люди, вступившие в борьбу за свободу против моторизованной армии, лишенной каких-либо мыслей, кроме тех, которыми отравила ее солдат огромная пропагандистская машина.
Я пожал плечами. Идет война или не идет, порыбачить вечерок можно. Спустившись в деревушку, я нашел Большого Логана у лебедки - он вытягивал лодки на берег. Пока проволочный трос крепили к очередной лодке, мы успели договориться, что назавтра в шесть вечера выйдем в море и поудим часок-другой. Потом я заглянул в пивнушку, где услышал, что по Каналу прошли пять эсминцев. Поговаривали, что они получили приказ захватить "Бремен", который двумя днями раньше вышел из Нью-Йорка после задержки его американскими властями. Разговорившись с одним парнем, я узнал, что пограничник видел в шести милях от берега какую-то подводную лодку, шедшую на запад. "Наверняка это немецкая "У", - заявил мой собеседник.
Как и остальные отдыхающие, я изо всех сил убеждал себя, что завтрашний день будет самым обыкновенным. Но только на воде мне удалось позабыть обуревавшее меня волнение. На пляже я был подавлен. Улечься и нежиться на солнышке я не мог, а искушение вернуться в коттедж и послушать последние выпуски новостей, которые передавались с тревожащей частотой, оказалось сильнее меня. Я механически прослушивал сообщение за сообщением. Они лишь повторяли предыдущие, зачастую даже слово в слово. Нового ничего не было - ни ультиматума, ни начала военных действий на Западном фронте, только быстрое продвижение германских войск в Польше. Когда я отправлялся в Кэджуит, меня уже тошнило от этих известий.
Забыть о нависшей над страной угрозе войны мне удалось только тогда, когда через борт лодки были закинуты две удочки, а двигатель мерно постукивал. Вскоре я увлекся вытаскиванием макрели, и все остальное перестало существовать. Большой Логан стоял у штурвала, тихо насвистывая сквозь зубы и глядя на меня. Он почти не разговаривал, разве только когда я забрасывал лесу, а он оглядывался за корму, выискивая глазами дрожащую серебристую ниточку, чтобы определить по ней, попалась макрель или нет.
Так мы дошли до мыса Дайнес и повернули обратно. Юго-западный ветер посвежел, показались низкие рваные тучи. В половине восьмого стало смеркаться.
- Ночь, похоже, будет ненастная, - заметил я.
- Да, дождь пойдет, как пить дать, - Логан скрутил себе папироску и направил лодку к утесам. - Можно попробовать сайду, - предложил он.
Волны вздымались, и далеко впереди по правому борту я видел, как они бурлят белой пеной вокруг подводного камня.
- Такое побережье надо знать как пять пальцев, - бросил я.
- Что правда, то правда. Место тут гиблое, риф на рифе. И не округлые, как у мыса Лэндс-Энд, а все острые. Видите Гэв-Рокс, вон там, у Кеннэка? - он указал вперед на зазубренные рифы, сейчас наполовину скрытые водой. Они тянулись по кривой вдоль песчаной отмели у Кеннэка. - На них села одна голландская баржа. Зимы четыре назад, кажется. Через три дня от нее ничего не осталось, кроме чугунного ахтерштевня. Он и по сей день там: застрял между камнями.
- А в последнее время у вас тут были крушения? - спросил я. - Я знаю, что разбился "Клан Малькольм", а потом?
- Здесь - нет. Было одно возле Сент-Айвза, - он закурил свою папиросу. - Ну, а что касается "Клана Малькольма", то крушение было великолепное по корнуоллским понятиям.- Он в раздумье покачал головой.- Будь у нас каждый год по такому крушению, и о зиме не надо было бы беспокоиться.
Логан переложил румпель и направил лодку вдоль берега. Мы были совсем близко, и я с трудом держался на ногах из-за волны.
- Здесь можно половить сайду, - сказал он, беря второе удилище.
Однако за десять минут, что мы кружили на этом месте, мне удалось вытащить только одну сайду - нечто среднее между маленькой меч-рыбой и угрем. Она запутала мне всю леску и была такая слизкая, что днище лодки стало скользким. Наконец Большой Логан снова направил лодку в море.
- На обратном пути поймаете еще несколько макрелей, - пообещал он.
К тому времени я уже выудил больше сорока штук. Качка усиливалась, и мне то и дело приходилось садиться на поперечину, чтобы не потерять равновесие. А Большой Логан вроде бы и не замечал, что лодка движется. Тяжесть его громадного тела, казалось, лишь придавала суденышку устойчивости, когда он, чуть расставляя ноги, ступал по доскам.
Мы были в полумиле от берега и поровнялись с Каэрлеон-Коув, когда у меня клюнуло в очередной раз. Я ощутил резкий рывок, после чего леса замерла, и я ее выбрал. Так, и есть, макрель. Попавшись на крючок, они сразу как-то замирают. Вытаскивать ее я предоставил Логану, а сам отправился ко второй удочке. Взявшись за лесу, я тут же понял, что мы наткнулись на косяк: и тут на крючке была рыбина. Я принялся выбирать лесу и вдруг уголком глаза увидел, как у основания волны ярко вспыхнула взрезанная вода. Рядом с нашей лодкой стремительно пронеслось что-то крупное. Море забурлило и заходило ходуном. Не успел я разглядеть, что там такое творится, как леса у меня в руке натянулась и меня выбросило за борт.
Казалось бы, я должен был сразу выплыть на поверхность, но меня почему-то затягивало в глубину. Легкие неожиданно опустели, воздух с бульканьем вырвался наружу, и, наверное, никогда еще не был я так близок к смерти. Я рвался наверх с наводящим ужас ощущением тяжести в груди. Казалось, легкие вот-вот заработают и наполнятся водой. Казалось, больше мне не выдержать. И вдруг я очутился на поверхности. Я плыл в вертикальном положении, ловя ртом воздух.
Почти тут же Большой Логан окликнул меня с лодки, которая развернулась и направлялась ко мне. А в следующий миг он втащил меня на борт, и я растянулся на днище лодки, пыхтя и отдуваясь. Рядом с моей головой подпрыгнула какая-то несчастная рыбина. Я повернулся на бок, и перед лицом у меня оказалась голова той самой макрели, которую я предоставил вытаскивать Логану. Она тоже попала в переплет, точно такой же, в какой мгновение назад угодил я. Я схватил ее и бросил обратно в море. Потом сел и уставился на Большого Логана.
- Что это было?
Он покачал головой и дернул себя за бороду.
- Только я снял макрель с вашей удочки и забросил грузило обратно в воду, как вдруг вся лодка заходила ходуном, - сказал он. - А вы оказались за бортом. Я оглянулся как раз вовремя - успел заметить ваши ноги. Леса у вас в руке была туго натянута, я видел. Должно быть, за нее зацепилось что-то очень большое. Эта штука не только выбросила вас за борт, да так резко, что ваши ноги даже не задели планшира, но и перерезала лесу, будто ножом.
Лодка уже шла обратно в Кэджуит, и я встал на ноги.
- Как самочувствие? - спросил Логан.
- Вымок, а так все в порядке. - Но я дрожал, и мне пришлось сесть на банку. - Часто тут у вас такое творится?
Подняв глаза, я с удивлением заметил на его лице озадаченное выражение.
- Никогда прежде не слыхал о таком, сэр, - ответил он.
- Что же это было? - не отставал я. - Крупная сайда, тунец, акула... или что?
- Ну, может, тунец или акула, - с сомнением, как мне показалось, сказал он. - У нас же была макрель на той леске, да?
Я кивнул.
- И я видел, как рядом с лодкой что-то вспороло поверхность воды, - сказал я. - Эта штука плыла у основания волны и быстро двигалась к макрели. Как вы считаете, мог это быть плавник акулы? У вас здесь бывают акулы?
- Изредка. Они появляются почти у всех берегов. - Он покачал головой. Эта, видать, была очень крупная. Посмотрели бы вы, что творилось с морем после того, как вы нырнули. Как будто кит погрузился.
Он скрутил для меня папиросу, и мы умолкли, задумчиво покуривая. Когда мы добрались до Кэджуита, я порядком продрог. Сойдя на берег, Логан первым делом повел меня в бар, где представил хозяину. Меня снабдили парой старых штанов и фуфайкой, а мою мокрую одежду повесили на просушку. Я попросил горячего рому с лимоном. Большой Логан и хозяин выпили со мной виски, после чего затеяли пространное обсуждение происшествия. Я уже решил для себя, что всему виной акула, и мне стало неинтересно. Сидя перед теплой кухонной плитой, я вскоре почувствовал, что засыпаю.
Большому Логану пришлось расталкивать меня, чтобы сообщить, что он отвезет меня обратно в Черч-Коув на лодке. Услышав, как в трубе завывает ветер, я покачал головой.
- Пойду пешком.
- Одежда ваша не высохла, да и устали вы, - уговаривал он. - Лучше уж давайте я вас отвезу. Еще не совсем стемнело, да и море не разгулялось.
Но я снова покачал головой.