Мы пролежали на дне до наступления новых суток. К тому времени, когда отдали приказ продуть цистерны, атмосфера была такой тяжелой, что дышать и впрямь стало больно. Но я уже излечился от боязни замкнутого пространства. Хэлдейн совершенно прав: человек может достичь такого состояния, когда его чувства до того притупляются, что перспектива смерти совсем не кажется ужасной.
Мы высунули перископ. Командир объявил, что горизонт чист, и мы наконец поднялись на поверхность. Люк рубки отбросили, и поток прохладного воздуха хлынул в субмарину. Прежде я как-то даже не отдавал себе отчета, какое это блаженство - дышать чистым животворным воздухом. Каждый из нас получил возможность выйти на платформу у рубки, и, по-моему, никогда еще несколько минут, проведенных на свежем морском воздухе, не доставляли мне такого удовольствия. Лодка шла со скоростью восемь узлов, ее палубы омывало водой, а на носу волны вскипали белой пеной. Это было красивое зрелище. Размытый контур лодки ровно скользил по вздымающимся волнам Атлантики. Ночь была облачная, но слегка подсвечивала луна.
- Мы идем точно на запад,- шепнул Логан.
- Откуда ты знаешь? - спросил я.
- Прежде всего, по луне.
- А зачем им на запад? Ведь с поломанным гребным валом и с одним неисправным двигателем им наверняка придется возвращаться в Германию на ремонт.
- Не очень-то у них сейчас много шансов проскочить проливом, а под водой они идти не могут. Наверное, они попытаются обогнуть Шотландию с севера. А может, у них есть база в Испании или еще где.
Наши охранники, державшиеся очень близко, чтобы не дать нам прыгнуть за борт, если мы попытаемся это сделать, подали нам знак, что мы уже надышались. Лодку сильно качало, и я обнаружил, что спуск по трапу рубки сродни подвигу. Мы вернулись на отведенные нам койки, и впервые с тех пор, как мы взошли на борт, я по-настоящему уснул. Вероятно, меня убаюкал непрерывный ровный стук двигателя.
Когда я проснулся, двигатель уже не работал. В носовом отсеке царила необычная суета. Свесившись со своей койки, я заглянул на нижнюю, где лежал Логан.
- Что такое? - спросил я.
- Не знаю,- ответил он, потом шепотом добавил:- Мне кажется, мы недалеко от северного побережья Корнуолла.
- Откуда ты знаешь?
Вместо ответа он протянул руку, и я увидел у него на ладони большие серебряные часы, которые он всегда носил в кармане брюк. Они были повернуты циферблатом вниз, задняя крышка откинута, обнажая светящийся компас.
- Уже пятый час,- сказал он.- Мы ушли от Кэджуита вскоре после полуночи и почти два часа держали курс точно на запад. В два двадцать мы свернули на север - очевидно, огибая Лэндс-Энд. К трем пятнадцати пошли уже почти строго на северо-восток, а минут пять назад легли в дрейф.
- Как ты полагаешь, что они задумали? - спросил я.- Может, командир передает полученные сведения на другую лодку?
Не ответив, Логан перевернул часы. Задняя крышка щелкнула. Подняв глаза, я увидел, что наш охранник уже встал со своего места на койке чуть дальше по проходу и внимательно наблюдает за нами. Люк рубки все еще был открыт. Если бы нам удалось отнять у охранника револьвер и добраться до рычагов управления балластными цистернами, мы могли бы потопить эту лодку. При распахнутом люке рубки смерть была бы быстрой. Но пока я обдумывал эту мысль, пытаясь вспомнить все рычаги и кнопки, которыми немцы пользовались у меня на глазах, по палубе у нас над головой затопали ноги и находившиеся наверху члены команды стали спускаться в люк. Последним спустился командир, и люк с грохотом закрылся. Я выругал себя за то, что мысль затопить лодку не пришла мне в голову раньше.
Отдали приказ к погружению, и было отчетливо слышно, как вода заполняет цистерны. Из носовой части доносился резкий скрежет, о происхождении которого я понятия не имел. Лодка медленно погрузилась. Наступила тишина. Появившийся из рубки командир взял головной телефон, который висел на крючке в аппаратной, и заговорил в трубку. Голос у него был приглушенный, но я разобрал слова "двигатели" и "отремонтировать". Почти тут же скрежет возобновился.
- Мы идем на юго-восток,- шепнул Логан.
- В таком случае, если ты верно высчитал наше местонахождение, мы стоим носом к берегу.
Он кивнул. Дважды субмарина наталкивалась на дно. Я убедился, что мы движемся, хотя моторы молчали. Что-то вдруг страшно заскрежетало по корпусу лодки позади наших коек, затем последовал еще один глухой удар, и лодка замерла.
Командир повесил трубку телефона и вышел в коридор.
- Порядок, ребята,- сказал он.- Прибыли.
Последовавший за этим сообщением взрыв радости едва не оглушил меня в этом замкнутом пространстве. Матросы поспешно покидали свои посты и в какой-то сумасшедшей гонке проталкивались мимо нашего охранника к рубке. Казалось, лодка опустела в считанные секунды. Охранник револьвером сделал нам знак трогаться. Мы слезли с коек, прошли по коридору и поднялись по трапу рубки.
Не могу описать удивления, охватившего меня, когда я вышел на мостик подлодки. Я полагал, мы пришвартовались к какому-то судну. В голову полезли разные предположения. Я знал, что во избежание частых и рискованных возвращений на базы лодкам необходимы суда-заправщики, и решил было, что немцы изобрели какой-нибудь корабль с ложным днищем, куда и поднялась наша субмарина. Этим, полагал я, можно объяснить тот факт, что сперва нам пришлось погружаться. Но то, что я увидел в действительности, оказалось куда более поразительным.
Глава 3
ГЕСТАПО
Наша лодка лежала в пещере колоссальных размеров. Длина ее из конца в конец составляла почти сто ярдов, но ширина - всего 40 или 50 футов. Свод высотой около 40 футов, напоминавший по форме арочный тоннель, был укреплен громадными балочными фермами. Все это освещали яркие дуговые лампы, в пещере эхом отдавался гул гигантских машин. Понимаю, что мои слова звучат как сказка: я и сам был бесконечно удивлен, увидев все это. Командир лодки, стоявший рядом со мной на мостике, заметил мое изумление и проговорил не без некоторого самодовольства:
- Миру, и особенно англичанам, еще предстоит убедиться, что Германия никогда не вступает в войну неподготовленной. Мы уже очищаем открытое море от ваших кораблей. Британские газеты станут уверять ваш народ, что Германия недолго будет этим заниматься, поскольку-де ее подлодкам придется возвращаться на родину за боеприпасами и провиантом. Вот вам решение этой проблемы. У нас тут самая настоящая морская база для подводных лодок, есть даже собственный литейный цех.
Пока он говорил, я оглядел представшую взору картину. Команда подлодки - в общей сложности человек шестьдесят - сгрудилась на носовой палубе. На самом носу три человека отцепляли громадную цилиндрическую бочку, к которой была пришвартована субмарина. Сама же бочка, прикрепленная к толстенной цепи, которая опоясывала довольно мощную на вид лебедку, была брошена обратно в воду. Я догадался, что на этой цепи лодку тащили по подводному гроту, а потом выволокли на поверхность.
- Если британская разведка обнаружит ваше логово, вам конец,- сказал я.- Здесь один выход, вас переловят как крыс в западне.
Командир рассмеялся.
- Как ни странно, эта мысль уже приходила нам в голову,- он сделал шаг ко мне.- Только не думайте, что вы и окажетесь тем незаметным героем, который сообщит о нас вашим властям. Или вы,- он повернулся к Логану. - На пропитание себе вам придется зарабатывать тяжелым трудом, а живыми вы отсюда выйдете, только когда Германия выиграет войну.
- В таком случае, боюсь, тут нам и умирать,- сказал Логан со смешинкой в глазах.
Жилы на шее командира вздулись. Я ждал неизбежного взрыва. Но он передумал и сошел с мостика на палубу.
- Боюсь, ты гладишь его против шерсти,- заметил я. Логан пожал плечами.
- Ну и что? Здесь не он начальник. И как только его посудину починят, он снова выйдет в море.
- Ну что ж, в таком случае попытайся хотя бы не ссориться со здешним начальником,- сказал я.- Нам еще придется как-то отсюда выбираться.
Тут в пещере заходило эхом суетливое "чу-чу-чу" маленького буксира, появившегося из-под арки отсека, который ответвлялся от главной пещеры. В нескольких таких отсеках я видел темно-серые кормы субмарин. Бочку к тому времени уже отцепили, на буксир перебросили трос. Его закрепили, и буксир тут же потащил лодку.
В дальнем конце пещера вдруг расширилась, образуя небольшой полукруг, от которого по радиусу отходило не менее семи отсеков. Каждый из них был достаточно широк, чтобы принять одну подлодку, и еще оставалось место для причала. Отсеки были пронумерованы. "У-34" - под таким номером числилась наша лодка - поставили к причалу № 5. Несколько человек, орудуя отпорными крюками, не давали ей биться о грубо обтесанные камни дока. Когда рубка стала вровень со створом, я увидел торчавший из воды верх глубиномера, а по бокам дока - прочные ворота, сейчас собранные гармошкой. Очевидно, был прилив. При отливе из каждого такого отсека можно было откачать воду, закрыть шлюз, и получался сухой док. Изобретательность, с которой все было сделано, просто поражала.
Как только лодка пришвартовалась, нас повели по причалу, а потом - по пандусу вверх на галерею, тянувшуюся в конце отсека. Свернув направо, мы прошли мимо отсеков 6 и 7 и поднялись по длинному пологому скату, резко отходившему влево. Он вывел нас к первой из двух верхних галерей. Здесь размещались квартиры на несколько сотен человек, с комнатами отдыха, где были бильярдные столы и инвентарь для других всевозможных игр. Здесь же размещались камбузы и гальюны, во всех помещениях стояли кондиционеры, а от сырости, столь заметной в галереях на уровне доков, предохраняли двойные двери. Стены, полы и своды галерей были так зацементированы, что, хотя тут и там виднелись потеки воды, в целом они были на удивление сухи.
Каждому члену команды выделили по клетушке с походной кроватью. Нас с Логаном передали конвоиру и отвели на верхние горизонтальные галереи в караульное помещение, где мы были представлены пожилому человеку в штатском, без перерыва курившему сигареты. У него была квадратная голова, тяжеловатый подбородок и синие глазки, посаженные слишком близко. Впоследствии я узнал, что он из гестапо. Очевидно, даже на подводном флоте нацисты не доверяли своим матросам: на этой базе было четыре агента, а позже я узнал, что на каждой подлодке непременно находился осведомитель гестапо. Эти четверо агентов, в чьи обязанности якобы входило иметь дело с доставляемыми на базу военнопленными вроде нас, делили сутки на три вахты по восемь часов и фактически были сторожевыми псами базы, обладая почти неограниченной властью. Впоследствии нам довелось изведать эту власть на собственной шкуре.
Нам задали несколько формальных вопросов, после чего нас отконвоировали вниз, в галерею на уровне доков. Напротив дока 6 мы свернули еще в одно ответвление. Здесь в камне было выбито несколько конурок, запиравшихся у входа стальными решетками. Нас с Логаном загнали в одну из них. У меня были и более неотложные нужды, чем сон, но не успел я повернуться и объяснить, что мне надо, как решетка лязгнула, ключ в замке повернулся и охранник ушел.
Кроме двух походных кроватей с тремя одеялами в изножье каждой, в камере не было никакой мебели. "Сколько же времени пролежали тут эти одеяла?" - подумалось мне. На полу поблескивала вода, было зябко от сырости. Голая лампочка в галерее осталась включенной, и от доков, где стояли подлодки, подымалось нечто похожее на холодный сквозняк, хотя нелепо было ожидать, что там может быть какое-то движение воздуха. Из угла камеры едва виднелся наклонный тоннель, ведущий к доку 6.
Спал я в ту ночь мало. Когда мы забрались наконец под одеяла, была, по-моему, половина пятого, однако необычный холод и яркое сияние лампочки не давали мне уснуть. Когда же я наконец погрузился в сон, меня почти тут же разбудил шум электросварки и грохот огромного сталелитейного цеха - такое, во всяком случае, создавалось впечатление, потому что каждый звук многократно усиливался и повторялся в пещерах и галереях. Звуки смешивались и сливались так причудливо, что кроме потрескивания электросварки я не мог отчетливо определить больше ни одного. Эхо придавало каждому звуку гулкость и раскатистость, отчего казалось, будто он усиливается устаревшим динамиком, где контроль тона настроен на громкий барабанный бой.
Я взглянул на часы. Была половина десятого. Логан крепко спал, его ноги свешивались с торца кровати. На фоне общего рева и грохота мне был слышен его храп. Я почувствовал неприятное ощущение, которое приходит всякий раз, когда холодно, но не хочется вставать с постели, и еще немного полежал без сна. Я промерз до костей, но вылезти из-под жиденьких одеял не хватало силы воли.
Ровно в десять явился конвой из трех человек - одного унтер-офицера и двух рядовых матросов. Они были при ножах и револьверах. Нас повели умываться, но бритв не дали, и даже после весьма тщательного туалета я едва узнал себя в зеркале. Из-за появившейся на подбородке жесткой щетины мое довольно продолговатое лицо как бы округлилось, глаза запали, веки покраснели. У меня был вид отпетого головореза, о чем я и сказал Логану.
- Это еще что,- с горькой усмешкой ответил он.- То ли будет, когда эти ублюдки поработают над тобой с недельку. Было бы не так плохо, если бы пленными тут занимались морские власти, но сейчас мы в лапах гестапо. Нас ждут жуткие времена.
Я знал, что Логан прав, но он мог бы быть настроен и более оптимистично. Как только мы закончили свой туалет, нас повели на гауптвахту, где мы предстали перед другим гестаповцем, который, вероятно, нес дневное дежурство. Это был хлипкий человечек с большой головой и резкими чертами лица. Он понравился мне не больше, чем первый. Взяв со стола какой-то зеленый бланк и пробежав его глазами, гестаповец повел нас по узкому коридору в кабинет коменданта базы. Им оказался некто Тепе, невысокий плотный мужчина с седеющими волосами и красивой головой. Чин его, видимо, соответствовал званию командира. Он произвел на меня неплохое впечатление, и мне вспомнились слова, сказанные Большим Логаном только что в умывальнике.
Гестаповец вполголоса о чем-то посовещался с коммодором, а мы стояли между нашими охранниками у двери. Наконец коммодор велел нам приблизиться к столу.
- Вы знаете корнуоллское побережье, так? - спросил он Логана. Говорил он четко и спокойно, но его английский был не так хорош, как у командира подлодки.
Логан кивнул, но промолчал.
- У нас есть карты с подробными данными о побережье,- Продолжал коммодор,- Однако, к сожалению, нет достаточно полных сведений о скалах и течениях у самого берега. Они нам требуются, и вы можете сообщить их нам, да?
Логан покачал головой. У него был озадаченный вид, как у собаки, которой не дали кость.
- Не знаю,- ответил он.
- Не знаете? Как это так? - Коммодор бросил взгляд на лежавший перед ним бланк, потом посмотрел на Логана.- Вы же рыбак, да?
Логан выглядел все таким же пришибленным.
- Да,- неуверенно сказал он.- Я так полагаю... Я не знаю.
Я покосился на него, гадая, в чем дело. Сперва я подумал, что он затеял какую-то мудреную игру. Но он приложил ладонь к лицу и тер глаза, как будто только что пробудился ото сна.
Коммодор пристально оглядел его.
- Вы военнопленный. Это вы понимаете?
Логан кивнул.
- Да, ваша честь.
- Как военнопленный вы должны отвечать на вопросы, - коммодор говорил мягко, будто с ребенком.
- Да.
- Тогда пройдите сюда.
Коммодор провел его в угол, где стоял ящик со стеклянным верхом. Под стеклом лежала какая-то карта. Он вытащил ее и заменил картой западного побережья Корнуолла, которую достал из ящика.
- Вот Кэджуит,- сказал коммодор, указывая пальцем на какую-то точку на карте.- Ну, все ли рифы тут отмечены?
Логан не отвечал. Он стоял и глядел на карту, как будто ничего не соображал.
- Так отмечены или не отмечены? - Коммодор терял терпение.
- Может и отмечены,- пробормотал Логан, переходя на невнятное произношение, характерное для корнуоллского диалекта.
- Отвечайте на вопрос коммодора,- приказал гестаповец, заходя за спину Логана. У него оказался резкий пронзительный голос, и по-английски он говорил довольно бегло и правильно.
Логан воровато оглянулся, как попавший в капкан зверь.
- Я не могу, - сказал он, и мне даже показалось, что он вот-вот расплачется - до того у него была надутая физиономия.
- Объяснитесь,- резко сказал гестаповец.
- Я... я не могу. Вот и все. Я не помню.
Логан вдруг повернулся и слепо направился к двери, как перепуганный младенец. Проходя мимо меня, он рыдал, и я видел, что в бороду стекают слезы. Плачущий человек всегда вызывает жалость, но увидеть, как плачет Логан, было до того неожиданно, что это зрелище глубоко потрясло меня. Конвоиры вернули его обратно, и какое-то время он, спотыкаясь, ходил по кругу. Потом замер, закрыв лицо руками. Его рыдания постепенно стихли.
Я видел, что коммодор и гестаповец растерялись. И было отчего. Я и сам был озадачен. Они тихо посовещались, потом коммодор повернулся к Логану и сказал:
- Подойдите сюда.
Логан направился к столу, за который снова уселся коммодор. Тот благожелательно сказал:
- Боюсь, вам пришлось несладко на борту лодки. Я сожалею об этом. Но мне срочно нужна информация. Либо вы возьмете себя в руки, либо же нам придется заставить вас говорить. Это точная карта вашего района?
Огромный кулак Логана с треском опустился на стол.
- Перестаньте задавать мне вопросы! - заревел он, и его голос сделался почти неузнаваемым - до того он стал визгливым и
истеричным.- Разве вы не видите, что я не помню? Я ничего не помню. У меня в голове какая-то пустота. Это ужасно.
Вряд ли я когда-либо видел двух более удивленных людей, чем эти немцы. До сих пор они, по-моему, либо принимали Логана за придурка, либо считали, что он хочет их обмануть. Логан посмотрел на них с таким выражением, которое иначе, как жалостным, не назовешь. Что-то в нем необычайно напоминало животное.
- Простите,- сказал он.- Я, кажется, вас напугал. Я не хотел этого. Просто... просто я ничего не помнил. Мне стало страшно.- Его взволнованно мятущиеся руки были на удивление выразительны. Коммодор бросил взгляд на меня.
- Что с вашим другом? - спросил он.
Мне пришлось признаться, что я не знаю.
- На борту лодки с ним вроде бы все было в порядке,- сказал я.- Но прошлой ночью он вдруг стал каким-то замкнутым.- И тут я вспомнил: - Когда нас захватили, его ударили рукояткой револьвера по голове. Может, в этом-то все и дело? Позже, уже в лодке, он был какой-то возбужденный...
Коммодор задумался над моими словами. Затем приказал одному из охранников сходить за командиром подлодки и врачом.