Уже не в первый раз статья Филиппа портила Патримонио завтрак. Он любил посидеть утром в кафе в Старом порту, где с удовольствием флиртовал с молоденькой женой престарелого хозяина. Но сегодня ему было не до обмена игривыми взглядами и интимных касаний рук при оплате счета. Все постоянные клиенты кафе знали о приятельских отношениях Патримонио с настоящим английским лордом - надо сказать, он сам ими немало хвастался, - и потому один из них поспешил показать ему статью. После первого прочтения он испытал шок, после второго - почувствовал возрастающее беспокойство, разумеется не за Уоппинга, за себя. Что там раскопают эти полицейские? Не окажется ли и он втянутым в скандал? Как защитить себя от возможных неприятных последствий? Испуганный и удрученный, он вышел из кафе и поспешил в офис.
Для лорда Уоппинга день тоже начался далеко не лучшим образом. Он торчал на яхте под домашним арестом, телефон у него отобрали, вертолет вывели из строя, и везде, куда ни глянь, мелькали полицейские. Уоппинг был реалистом и понимал, что пойман en flagrant delit, как сформулировал один из французских копов, или "со спущенными штанами", по выражению Рея Прендергаста. Одного этого хватило бы, чтобы прийти в отчаяние, но на горизонте появилась и новая туча. С того самого момента, как на яхту прибыла полиция, Аннабелла вела себя так, будто была едва с ним знакома.
Бедная Аннабелла. Она и без статьи Филиппа понимала, что ее, как и всех, находившихся на борту, могут счесть соучастницей преступления, если она не докажет, что ничего о нем не знала. Собственно, почти так и было. За время, проведенное с Уоппингом, она научилась очень ловко закрывать глаза на все, что называла "его бизнесом", а потому не задала ни одного вопроса о спящей женщине, которую Брайан и Дейв притащили на яхту. Теперь она металась в поисках выхода. Если бы только вырваться с этой лодки и сбежать к своим дорогим друзьям в Сен-Тропе. Они бы подсказали ей, что делать. До чего же все это неприятно!
У Патримонио по-прежнему все валилось из рук. С самого утра ему звонили члены комитета и выражали крайнюю озабоченность по поводу привлечения преступного элемента к муниципальному проекту такой важности. Кроме того, у него состоялся крайне неприятный разговор с мэром, который категорично потребовал, чтобы председатель и его коллеги немедленно отмежевались от лорда Уоппинга и его проекта. Для этого по указанию мэра было назначено экстренное внеочередное собрание комитета.
Франсис Ребуль в свою очередь прочел статью с большим удовольствием, к которому, правда, примешивалась и доля досады. Возможно и даже более чем вероятно, что заявка Уоппинга теперь будет снята с тендера, но у самого Ребуля были связаны руки, и он никак не мог способствовать принятию такого решения. Он позвонил Сэму:
- Как себя чувствует Элена?
- Франсис, в Калифорнии крепкие девушки. Чувствует себя так, будто ничего и не случилось. Говорит, что в голове все еще какая-то путаница, а в остальном все прекрасно. Позавтракала, поплавала и уже мечтает о ланче и бокале вина.
- Я очень рад. И кстати, Сэм, поздравляю вас. Вы проделали отличную работу. Надо это отпраздновать. Но сначала хорошо бы подчистить концы и убедиться, что наш проект победил, а я сам, как вы понимаете, никак не могу этому помочь.
Сэм понял Ребуля с полуслова.
- Знаете, что бы я сделал на вашем месте? Я бы попросил своего друга Гастона переговорить с его другом мэром. Он ведь начальник Патримонио и должен знать, что происходит.
Так они и решили. Немного позже Ребуль перезвонил Сэму и сообщил, что после разговора с Гастоном мэр решил лично посетить внеочередное собрание комитета, назначенное на вторую половину дня. Сам Гастон счел, что будет полезно в этот же вечер пригласить мэра на обед в "Маленькую Ниццу". И поскольку ни один находящийся в здравом уме француз не откажется от бесплатного обеда в трехзвездочном ресторане, мэр срочно отменил предыдущую договоренность с главой марсельского отделения "Старых ротарианцев". Гастон выразил уверенность в том, что за изысканным обедом беседа неизбежно повернется в нужное направление.
Для лорда Уоппинга и Рея Прендергаста день тянулся медленно. В просьбе вернуть мобильные телефоны им решительно отказали, невзирая на слезливые сказки Уоппинга о смертельно больной матушке. Они сидели в кают-компании и пытались разогнать тоску с помощью коньяка.
- Недоумки, - жаловался Уоппинг, - у нас же есть право на один звонок адвокату.
- Не знаю, Билли. Беда в том, что они французы.
- Да, Рей, я заметил.
- Я хочу сказать, что здесь совсем другие законы. Приведу тебе пример. Представь себе, они рубили людям головы аж до самого тысяча девятьсот восемьдесят первого года.
- Уроды, - поежился Уоппинг.
- Это еще не все. Тех, кто похищает людей, здесь сильно не любят. Нам светит от двадцати до двадцати пяти лет в кутузке.
Несколько минут они сидели в мрачном молчании. Уоппинг допил коньяк и снова потянулся за бутылкой, но тут его рука застыла в воздухе.
- Нам же надо выбраться с яхты?
Прендергаст кивнул.
- Значит, отвезешь меня в больницу.
- А что с тобой?
- Сердце, Рей. Серьезные проблемы с сердцем.
- Не знал, что у тебя больное сердце.
- Теперь будет. Предоставь это мне.
Полицейский, дежуривший на палубе, заглянул в окно кают-компании как раз вовремя, чтобы увидеть, как лорд Уоппинг с открытым ртом хватается за грудь и валится со стула.
Жером Патримонио объявил собрание открытым. Его немного смущало присутствие мэра, сидящего за дальним концом стола, тем не менее он сразу взял быка за рога. Позже он будет считать это выступление одним из самых удачных и виртуозных в своей жизни. Начал Патримонио с решительного порицания преступного поведения лорда Уоппинга. Этот человек, сокрушался он, обвел нас всех вокруг пальца, а в результате оказался совершенно неподходящим кандидатом на право воплощения в жизнь столь важного для города проекта. К счастью, его истинное лицо открылось еще до того, как были подписаны какие-либо важные договоренности. И опять же к счастью, продолжал Патримонио, у них имеется два других одинаково блестящих проекта, с которыми члены комитета уже имели возможность познакомиться. А потому в интересах демократии, честности и полной открытости, к которым всегда взывает председатель, он предлагает немедленно поставить вопрос на голосование. Простого поднятия рук присутствующих будет вполне достаточно, заключил он.
Патримонио взглянул на заметно оживившегося мэра, и тот одобрительно кивнул. Члены комитета поспешно придали своим лицам подобающее моменту серьезное и важное выражение. Патримонио напомнил им, что у каждого есть право воздержаться.
Первым на голосование был поставлен проект мадам Дюма и "Эйфель интернэшнл". Патримонио оглядел стол - были подняты только две руки.
Наступила очередь второго проекта, предложенного месье Левиттом от имени швейцарско-американской корпорации. На этот раз над столом поднялись пять рук, и Патримонио с облегчением вздохнул. Теперь его голос уже ничего не решал, и обвинить его в чем-то будет невозможно.
- Что ж, джентльмены, по-моему, комитет высказался совершенно ясно, и я поздравляю вас с этим решением.
После чего Патримонио поправил манжеты, пригладил волосы и объявил собрание закрытым.
Вернувшись в свой кабинет, он сделал два звонка: один - совершенно не ожидавшему этого Сэму, второй - главному редактору "Ла Прованс". Так дурно начавшийся день заканчивался совсем неплохо.
20
- Mais cʼest pas possible! He верю своим глазам. - Филипп со смехом протянул Мими утренний выпуск "Ла Прованс". - Ты только посмотри. И ведь ни слова не сказал, мерзавец!
Мими неторопливо отложила круассан, облизала пальцы и развернула газету. На первой полосе красовалась фотография: Сэм и Патримонио пожимают друг другу руки и широко улыбаются в камеру. "Новый облик бухты Грешников", - гласил заголовок, а за ним следовали несколько абзацев восторженной прозы, описывающей дружественные и конструктивные отношения месье Жерома Патримонио с месье Сэмом Левиттом, а также поздравления тендерному комитету в связи с принятием трудного, но верного решения. Кроме того, в статье сообщалось, что скоро состоится пресс-конференция, на которой будут обнародованы все детали проекта-победителя. И в качестве радостного, завершающего аккорда приводились слова самого Патримонио: "Я очень рад, что комитет принял именно такое решение, поскольку с самого начала все мои симпатии были на стороне именно этого кандидата".
Прочитав это, Мими едва не подавилась кофе.
- Ouʼil est bestiasse! Какой идиот!
Филипп все еще смеялся.
- Ну уж эту пресс-конференцию я ни за что не пропущу. Ты пойдешь?
После ареста Уоппинга и всей компании Филипп с Мими решили, что им больше ничто не угрожает, и вернулись в свою квартиру, поэтому теперь они гораздо реже виделись с Сэмом.
- Вот оставь его одного на минутку, - пожаловался Филипп, - и он свяжется черт знает с кем.
Он достал телефон и набрал номер Сэма.
- Не тот ли это месье Сэм Левитт, у которого сложились дружественные и конструктивные отношения с этим козлом Патримонио?
- Знаю, Филипп, знаю, - простонал Сэм. - Не злись на меня. Он позвонил и сказал, что нам необходимо встретиться у него в офисе. Когда я пришел, он только что закончил давать интервью твоему коллеге. Потом появился фотограф, и вот…
- Ладно, все это уже история. Не сомневаюсь, что он заранее напудрился для этого шоу. Скажи-ка мне, когда будет пресс-конференция?
- Завтра днем. Его секретарша уже с утра обзванивает все средства массовой информации. Ты тоже можешь прийти, но только если будешь хорошо себя вести.
- Я?! Когда это я плохо себя вел? Я эталон профессионального журналиста.
- Это-то меня и пугает. Пока, увидимся завтра.
- Так вот, мой дорогой месье Левитт, я думаю, будет лучше, если на вопросы стану отвечать я, - сказал Патримонио, обводя зал глазами в поисках зеркала.
Такового в конференц-зале не оказалось. Сегодня председатель был особенно наряден: кремовый шелковый костюм, бледно-голубая рубашка и его любимый итонский галстук.
- Конечно, если мне понадобится консультация по техническому вопросу, - продолжил он, - я обращусь к вам. Но думаю, будет лучше, если у проекта останется только один официальный представитель, вы согласны?
- Абсолютно, - кивнул Сэм, очень довольный тем, что ему не придется отвечать на вопросы.
Он наслаждался пикантностью ситуации: Патримонио расхваливает проект своего злейшего врага Ребуля.
- Помимо всего прочего, - добавил он, - вы гораздо лучше меня говорите по-французски.
Дверь приоткрылась, и в нее просунулась голова секретарши.
- Кажется, все собрались, - шепотом сообщила она.
- Ну, запускайте их, дорогая. Запускайте. - Патримонио проделал весь ритуал с манжетами и волосами, после чего надел на лицо улыбку гостеприимного хозяина.
Дверь распахнулась, и в нее вошли три человека с местного телевидения, полдюжины журналистов, пишущих об архитектуре и дизайне, репортер из "Южного берега" и небольшой отряд агентов по недвижимости, жаждущих оказаться в первых рядах, когда дело дойдет до продаж. Замыкал всю эту процессию Филипп. Увидев его, Патримонио на секунду перестал улыбаться.
В процессе презентации председатель очень старался отдать должное всем, кто этого заслуживал, то есть себе. Ведь именно он с самого начала твердой рукой управлял всеми этапами конкурса: от составления шорт-листа до принятия окончательного решения. Чему, если не его дальновидности и неустанной работе, обязаны марсельцы? В середине речи Сэм имел неосторожность взглянуть на Филиппа, и тот сразу же начал подмигивать ему обоими глазами.
Патримонио закончил свою речь и начал отвечать на вопросы, среди которых, к счастью, не оказалось ни одного каверзного. Во сколько обойдется проект? Когда начнутся и закончатся работы? Каким образом будут продаваться квартиры? Патримонио давал на них вполне оптимистические ответы и уже поздравлял себя с тем, что все прошло гладко, когда руку поднял Филипп.
- Месье Патримонио, - начал он, - а что же случилось с этим миллионером-похитителем? Он ведь, если не ошибаюсь, был одним из участников тендера? И вы с ним, кажется, были очень дружны? Какова его судьба?
Патримонио, человек опытный и умеющий ловко обходить подводные рифы, совсем не желал касаться этого вопроса.
- По причинам юридического характера я не вправе давать никаких комментариев. Обращайтесь с этим к полиции. - Он взглянул на часы. - А сейчас, леди и джентльмены, если у вас нет больше вопросов, нам с месье Левиттом хотелось бы поработать.
Ребуль решил, что победу необходимо отпраздновать. Еще не пришло время, чтобы открыто появляться в Марселе вместе с Сэмом и Эленой, а потому он предложил устроить "настоящий деревенский ланч". Две машины приедут к дому, заберут Элену, Сэма, Мими, Филиппа и Дафну и отвезут их в затерянный в глуши Люберона ресторанчик. Сам Ребуль встретит их там.
Ровно в одиннадцать два "мерседеса" затормозили у дома. Два шофера в черных очках и костюмах рассадили пассажиров по местам, и машины одновременно тронулись с места. Дафна настояла на том, чтобы сесть с Мими и Эленой. "Чтобы мы, девочки, могли спокойно о вас посплетничать", - объяснила она Сэму. Мужчины ехали во второй машине.
Уже через час они оказались в совершенно другом мире. После непрерывного людского круговорота, бетона и бесконечных морских панорам Марселя Люберон казался непривычно заросшим, диким и безлюдным. После теплых весенних дождей горы оделись во все оттенки зелени, молодой и яркой, а небо было синим, как на рекламной открытке. Отличная погода для ланча, решили Сэм с Филиппом.
Последнюю часть пути они проехали по узкой, извилистой дороге, приведшей их на самый верх горного массива. Там, под зарослями плюща, они обнаружили нарисованную от руки деревянную вывеску с надписью "Оливковый дом" и стрелкой, указывающей на тропинку, что бежала вверх посреди оливкового сада и заканчивалась у высокой стены и распахнутых ворот ресторана. Там их встретил широко улыбающийся Ребуль.
Он познакомился с Дафной, Мими и Филиппом, расцеловался с Эленой и Сэмом и пригласил всех в просторный двор с двумя огромными каштанами, в тени которых стоял длинный стол. Сэм заметил, что он накрыт на семерых.
- Надеюсь, вы не пригласили Патримонио? - поинтересовался он.
- Нет, не беспокойтесь, - усмехнулся Ребуль. - Но, Сэм, у меня появился новый друг… А, вот и она.
Сэм вслед за Ребулем подошел к главному входу в ресторан.
- Дорогая, это мой друг Сэм, который оказал мне огромную услугу. Сэм, познакомьтесь с Моникой Чан.
Это была миниатюрная, едва достававшая до плеча Сэма женщина с гладкими черными волосами и миндалевидными глазами, уже не юная, но все еще очень красивая и невероятно элегантная. Даже не слишком сведущий в этом вопросе Сэм сразу же понял, что это шелковое платье сшито в Париже. Он склонился над ее рукой, и Ребуль одобрительно кивнул:
- Знаете, вы начинаете вести себя как настоящий цивилизованный француз. У нас с Моникой общие деловые интересы в Гонконге, - объяснил он, обнимая женщину за талию. - Она очень жесткий бизнесмен и прекрасный повар. Но должен предупредить вас, Сэм, никогда не играйте с ней в маджонг - она вас порвет.
- Не забывай, что у нас две тысячи лет тренировки, Франсис, - засмеялась Моника. - А теперь расскажи мне, кто все эти милые люди.
Пройдя через двор, они присоединились к остальным. Когда представления были закончены, к ним вышла еще одна пара с тяжелыми подносами, на которых теснились бутылки, бокалы и вазочки со льдом.
- Это Мирей, - объявил Ребуль, - она творит чудеса на кухне. А это ее муж Бернар, он предлагает нам аперитив.
Эта жизнерадостная, упитанная пара, казалось, была наглядным подтверждением кулинарных талантов Мирей. Оделив гостей бокалами с rosé и пастисом, Мирей извинилась и убежала на кухню, а Бернар занялся сервировкой.
Весь этот сельский двор был воплощенной мечтой дизайнера. Окружавшая его высокая каменная стена за несколько сотен лет приобрела мягчайший серый оттенок, и такими же были каменные плиты на полу, испещренные отметинами времени. Вдоль стены выстроились массивные, выцветшие на солнце терракотовые горшки с жизнерадостной алой геранью и белой петуньей. А на стволах каштанов висела целая коллекция соломенных шляп на случай, если прованское солнце пробьется через их крону и потревожит гостей.
Ланч полностью соответствовал окружающей обстановке и представлял собой целый парад любимых блюд Мирей. На закуску им подали beignets de fleur, соцветия кабачков, обжаренные во фритюре. За ними последовали открытые пироги с анчоусами и оливками на подушке из жареного лука - классическая pissaladière из Ниццы. На горячее они ели настоящий шедевр Мирей - шарлотку из баранины и баклажанов, к которой прилагался обжаренный в гусином жире картофель. Потом немного сыра, любезно предоставленного местной козой. И наконец, персиковый суп с побегами молодой вербены. Это был ланч, который, по словам Бернара, давал человеку достаточно сил для целого дня тяжелой работы в поле.
Разговоры и вино лились рекой, и прошло почти три часа, прежде чем Ребуль поднялся на ноги и постучал ножом по краешку бокала.
- Друзья мои, - начал он, - сегодня у нас всех очень счастливый день, и не хочется портить его долгими речами. Но все-таки я не могу не выразить своего восхищения и глубокой благодарности Сэму и надеюсь, он примет от меня это в знак признательности.
Обойдя стол, он подошел к Сэму и вручил ему конверт. Тот заглянул внутрь и обнаружил там чек на миллион долларов. Несколько секунд он молча моргал, а потом поднял глаза на Ребуля. Оба они улыбались, но все-таки Сэму потребовалось время, чтобы прийти в себя.
- За ланч плачу я, - после долгой паузы объявил он.
