Анна попала в "Ключи" семилетней девочкой и уже не помнила другой, без пения, жизни. Её родители, скромные служащие телефонной станции, ею очень гордились. Она родилась рыжей в папу. Несмотря на это, со своими вокализами, репетициями, бесконечными фестивалями, выездами за границу и белыми блузочками она была в семье чем-то инородным, вроде диковинного алмазного фазана, вылупившегося из яйца, которое хитрые работники зоопарка подложили в лукошко обычной квочке.
Анна считала себя не такой, как прочие девчонки. Даже время у неё было другое: оно то бежало вскачь, то тянулось медленнее, чем у её сверстниц, и замирало до полной неподвижности. Досужие соседки давно выпытывали у матери, вышла ли замуж "ваша Анна", или когда выходит, или отчего не выходит, а Анна всё выпрыгивала на сцену в коротенькой юбочке и с хвостиками.
Отец себя успокаивал тем, что Анька всё-таки дипломированный хормейстер: она умудрилась, распевая и болтаясь по гастролям, закончить музучилище. Так что в случае чего будет детишек пению учить. Но матери профессия хормейстера казалась ненастоящей, да и неженской, вроде прораба или маркшейдера. А детские юбочки и отсутствие у дочери надёжного парня прямо-таки пугали.
Анна лет с десяти перестала нуждаться в семейной поддержке. Она была по-взрослому практичной, легко разбиралась в транзитных и чартерных авиарейсах, курсах валют, значении гостиничных звёзд. Жила она в семье, но недостижимо рядом - так другой поезд близко бежит по соседней колее. И так же, как этот поезд, она была готова в любую минуту скрыться из виду.
В "Ключах" Анна чувствовала себя больше дома, чем в родительской квартире. Тут она вела репетиции, помогала отбирать новичков, малышню держала в ежовых рукавицах и выполняла деловые поручения Андрея Андреевича. Её слушались. Многие её побаивались и почти все не любили. Подумаешь! Она и сама не слишком-то собой восхищалась. Разве это главное?
Главным было то, что она любила Андрея Андреевича. И он любил её, но не настолько, чтобы не любить больше никого.
Первый раз она влюбилась в него девочкой. Тогда же она узнала, что у него бывают романы. Однажды она со жгучим восторгом подглядела, как Андрей Андреевич, лучший и единственный, целуется с хористкой Жанной восемнадцати лет (для тогдашней Анны это было всё равно, что сорок). Целовался Андрей Андреевич с Жанной тоже по-взрослому, то есть запрокинув ей голову и сильно втягивая её губы в свой рот. Анна долго и беспрепятственно любовалась этим зрелищем через приоткрытую дверь смирновского кабинета.
В те далёкие времена Анна ещё имела подружку - Полину, будущую Смирнову. Она рассказала Полине о виденном, после чего поклялась, что когда вырастет, будет целоваться с Андреем Андреевичем точно так же. Полина, совсем козявка, на полтора года моложе Анны, поклялась в том же за компанию.
Обе они свои клятвы исполнили, как это ни странно.
Однако ещё прежде, чем Андрей Андреевич начал целовать Анну, он оценил её организаторский дар и редкую музыкальность. Когда она настолько выросла, что не могла больше ждать поцелуев Андрея Андреевича и его всего целиком, он достался ей как приз за преданность делу, усердие и труды. Без Анны он не мог, как следует, управлять ансамблем, который составлял его жизнь - стало быть, и жить без неё не мог.
Их связь, очень корректная - всегда с шампанским, розой в целлофане и надёжным презервативом - казалась поначалу довольно пресной, несмотря на молодость Анны. Этот роман походил на неизбежный брак то ли состоятельных наследников, обручённых ещё в детстве, то ли товарищей по партии. Их встречи были нечасты, в основном после удачных концертов. Скоро Андрей Андреевич соскучился и начал ждать, когда Анна увлечётся кем-нибудь из молодых ребят-музыкантов. Или не очень молодых, но перспективных спонсоров. Рано или поздно со всеми его девочками такое случалось. Андрей Андреевич для них оставался прекрасным воспоминанием неискушённой и глупой юности.
Никем увлечься Анна Рогатых не успела. Зато через год любимая подружка Анны, Полина, внезапно, за одни каникулы, из замухрышки превратилась в свежераспустившуюся красавицу. Тогда же Полининого отца назначили на видный железнодорожный пост. Свадьба была решена.
Андрей Андреевич простился с Анной улучшенным каким-то, дорогим шампанским и не единственной привычной розой, а целым букетом. Розы эти тоже были редкие, особенно красные - казалось, если сомнёшь их, кровь брызнет.
Анна всё поняла и не стала устраивать сцен - не зря Андрей Андреевич про себя считал её приземлённой и холодной. Конец этой второй, уже недетской любви к Андрею Андреевичу, не слишком ранил Анну. Ведь от мужчин, от страсти, от постели она ждала чего-то невероятного, восхитительного. Но всё это оказалось однообразной и даже не слишком забавной штукой. Чего же плакать?
Школьная дружба с Полиной тоже кончилась. Всякая женская дружба стала для Анны невозможной. Но и вражды не получилось: долгая мучительная болезнь Полины, крах железнодорожного папы сгладили последние обиды.
Только появление музыкальных опусов Смирнова всё изменило - Анна влюбилась в Андрея Андреевича в третий раз. Вернее, довлюбилась - его открытое лицо, русая прядь на лбу и лёгкая полусладкая страстность всё-таки нравились ей всегда.
Отныне Анна безумно любила не прежнего Андрея Андреевича, а другого человека - гениального автора "Простых песен". С давних пор он был уже отчасти её, минутами - весь её. Как она могла расстаться с ним и даже радоваться тому, что кончилась любовная канитель!
Забытая связь возобновилась, уже без роз. Анна будто заново родилась. Золотая, полная дивной музыки голова Андрея Андреевича блаженной тяжестью покоилась по средам (так они договорились) на её белоснежной груди, слегка обрызганной веснушками. Лишь теперь Анна стала пылкой, как это недвусмысленно обещало её крепкое тело, дебри рыжих кудрей и бессовестные синие глаза.
Её энергия удесятерилась. С влюблённой самозабвенностью она муштровала хор "Чистые ключи". Град дипломов, престижные премии, повсеместное исполнение "Простых песен" наполняло её тайной гордостью. Она-то знала, что эта странная и прекрасная музыка родилась не на таиландских гостиничных матрасах, а после встреч с нею - тех ещё, давних, с одной розой и привычной радостью бесконечных поцелуев, на какие Андрей Андреевич был мастер.
Когда после "Листков из альбома" Андрей Андреевич вдруг перестал писать, это ничего не могло изменить. Анна любила его неотступной и ненасытной любовью. Она бесконечно им восторгалась, потому что знала толк в музыке. Она выбрала его ещё в детстве - и не ошиблась! То, что он создал, было истинным, редким, безусловным.
Однако успех и житейская суета очень мешали ему работать. Андрей Андреевич то собирался возглавить кафедру музыки в Нетском университете, то хотел стать советником губернатора по культуре. Этого Анна понять не могла. Что за жалкие заботы при его таланте и славе!
С "Ключами", распевающими его удивительные творения, Смирнов объездил полмира. Он очень тщательно устраивал свою и без того налаженную жизнь - зарабатывал хорошие деньги, гастролировал, находил спонсоров, влюблялся в девочек. Только новой музыки всё не случалось.
О, если бы Анна была на месте бедной Полины - невозмутимой, равнодушной ко всему, холодной, как карась! Андрей Андреевич у неё не деньги бы добывал, а только писал и писал музыку. Он не терял бы понапрасну ни дня…
Анна жестокий ток времени чувствовала, как все, кто рано начал дела и карьеру. Ещё очень молодая, она с ужасом понимала, что сама тоже меняется. Мало что осталось от бойкой голосистой девочки из "Ключей". А Смирнов ту именно девочку пока помнил и любил! Сейчас она совсем другая - плечистая, тяжёлая, сильная. Определённо и невозвратно женщина. У, проклятая плебейская широкая кость!
Правда, и сам Андрей Андреевич постепенно, на глазах Анны, утрачивал прежнюю лёгкость и лучезарность. Голубизна его глаз немного слиняла, а живот чуть-чуть (в одежде пока незаметно!) оттопырился. Но музыка-то не может слинять, увянуть, исчезнуть! Музыка по-прежнему в нём. Только вот где она, каким житейским сором завалена?
Часть ежедневной суеты Андрея Андреевича - и чем дальше, тем большую её часть - Анна списывала на его дружбу с женой бывшего преподавателя музучилища Шелегина. Непонятная это была дружба, необъяснимая, даже если учесть то, что Ирина Александровна считалась в филармонии человеком Смирнова. Устройство концертов, мелкие административные поблажки, шумные рекламные кампании - все эти услуги Ирины не стоили и получаса внимания такой знаменитости, как Андрей Андреевич.
А между тем он получасом не ограничивался. Он бывал у Шелегиных ежедневно. Он доставал редкие лекарства для Ирининого больного мужа, возился с её противной дочкой и, как запоздало выяснила Анна, часто заночёвывал в шелегинской квартире.
Сначала Анна бросилась за помощью к Полине. Но та после своей болезни и громкого краха железнодорожного папы стала совсем равнодушна к Андрею Андреевичу. Она, правда, аккомпанировала "Ключам" - из рук вон плохо, как верно заметил Альберт Михайлович Ледяев. Ещё она вяло занималась домом и несколько заинтересованнее - собой. Анна знала, что Полина хочет сменить ветреного Андрея Андреевича на кого-нибудь посолиднее, как она выражалась: на крупного чиновника или бизнесмена с устойчивой репутацией. Однако до сих пор с солидными ей не везло. Анна считала, что желанных тузов от Полины отталкивает её откровенное, ровное равнодушие ко всему. Скучной была Полина. А бизнесменам, особенно вышедшим из юниорского возраста, больше нравятся инициативные девчонки с перчиком - самим-то шевелиться уже не хочется.
Выслушав паническое сообщение Анны о связи Андрея Андреевича с Шелегиной, Полина только пожала плечами:
- Ну и что? Чего ты на стенки полезла? Она приличная замужняя женщина. Пока я не устроилась иначе, мне с такой мымрой даже спокойнее, чем с молодыми девками.
- Но она втягивает Андрея в бездонное коммерческое болото! - возмутилась Анна.
- Пусть втягивает. Мне деньги не мешают. Ань, не грузи меня. Если тебе эта тётка категорически не нравится, то сама что-нибудь сделай. Вы ведь ещё встречаетесь с Андреем по средам? Вот и промой ему мозги. Действуй!
Как действовать, Анна не знала, потому начала топорно: с намёков и расспросов. Андрей Андреевич в ответ соврал о моральной поддержке семьи Шелегиных. Ему скучно было повторять эти слова изо дня в день, но ничего нового он придумывать не желал.
Когда Анна в одну из сред всё-таки заикнулась о ночёвках у Ирины Александровны, Смирнов просто забил ей рот поцелуем. Он стал делать так всякий раз, когда этот вопрос задавался. Целуемая Анна таяла, с воплем обвивалась вокруг Андрея Андреевича, замолкала, сдавалась и своей страстью пыталась если не отвратить любимого от мерзавки из филармонии, то хотя бы распалить, расшевелить в нём жажду творчества. В результате её усилий Андрей Андреевич, красный, взмокший, изнурённый, всегда тихо задрёмывал и бормотал, что ей пора замуж за могучего кавказца с причиндалами до колен.
Анна тоже закрывала глаза и видела перед собой Шелегину, её слабые гнущиеся ножки на непомерных каблуках и вечные пакеты из бутиков. Нарядов у Ирины Александровны накопилось, по Анниным подсчётам, насколько сотен, и все чёрные. До чего отвратительны эти тоскливые глазёнки в окружении густого хвороста намазанных ресниц! А её ненормальная дура-дочка…
Время шло, Ирина Александровна торжествовала. Последние Дашины фокусы с Вагнером и "Багателью" поглотили массу времени и сил Андрея Андреевича. Он почти не заглядывал на репетиции Рождественского концерта в музее, а когда их нельзя уже было пропускать, его и тут доставала Ирина Александровна. Она тащила его за статую Каллипиги, донимала своими проблемами, душила своими песцами. По тому, как её пальцы в перстнях привычно и жадно гладили бока и бёдра Андрея Андреевича, Анна понимала, что никакое не милосердие их связывает, а устоявшийся и частый секс. Разве музыка выдержит такой натиск тривиальности!
Добил Анну вчерашний слушок о том, что Ирина Александровна вместе с "Ключами" отправится на гастроли в Нидерланды. Этого только не хватало!
Сидеть сложа руки Анна больше не могла.
Она пока не знала, что скажет Ирине Шелегиной, зачем идёт к ней. Однако ярость и обида за Андрея Андреевича настолько её переполняли, что она почти бегом одолела и скользкие тротуары микрорайона Берёзки, и бесконечную пыльную лестницу шелегинского подъезда (лифт в этой дыре, конечно, не работал!)
Застать у Ирины Александровны Смирнова Анна не рисковала: тот ужинал со спонсорами. Дашка наверняка тоже где-нибудь болтается. Злая, запыхавшаяся Анна кулаком ударила по дверному звонку. Звонок жалобно тренькнул. Ирина Александровна открыла нескоро.
- Аня? - удивилась она.
Как всегда, было у неё кисловатое, утомлённое, но тщательно подкрашенное лицо и безупречная причёска. Даже спать ложится она, наверное, с этой сизой перламутровой помадой на губах!
Анне очень захотелось прямо сейчас стукнуть Ирину Александровну по носу. Но вместо этого она вежливо сказала:
- Я ненадолго. Минут на десять, не больше!
Она сняла шубку и прошла вслед за хозяйкой на кухню. Они уселись за стол. Над их головами низко висел красный абажур.
- Кофе? - предложила Ирина Александровна сухо.
- Зачем вам Андрей? - вопросом ответила Анна.
Ирина Александровна испуганно вскинула свои негустые брови. Анна ухмыльнулась:
- Поражены?
К её горлу уже катился знакомый спазм бешенства, который срывал ей прежде концерты - понервничав, она не могла петь. Но говорить могла! Заговорила и теперь:
- Зачем вам Андрей? Зачем вы надоедаете ему, отвлекаете своими никчёмными делишками, не даёте работать? По какому праву? Вы, как банный лист, прилипли к талантливому человеку и не позволяете ему ни дышать, ни творить! Подумайте, кто он - и кто вы. Оставьте его в покое, или вы очень пожалеете!
Лицо Ирины пошло пятнами и увлажнилось нервным потом.
- Как ты смеешь! - вскинулась она. - Ты с ума сошла, что ли? Ты позволяешь себе поднимать на меня голос в моём доме? Мой муж тут, дочь сейчас вернётся. Чего базар устраиваешь? Оставь меня в покое!
- Если вы дочь и мужа любите, как расписываете, то отвяжитесь от Смирнова. Займитесь своей семьёй!
- Не тебе указывать!
- Мне! Именно мне! - закричала Анна.
Спазм у неё прошёл, голос очистился и зазвенел:
- Вы полная бездарность! Ничтожество! Собирательница тряпок и побрякушек. Из-за вас он музыку писать перестал! Что вы ему можете дать?
- А ты ему самое нужное дать собираешься? - язвительно спросила Ирина.
Обычно она бывала осмотрительна и сдержанна, если не сказать труслива. Но иногда на неё находило непрошенное упрямство и сварливость. Тогда она чеканила невесть откуда бравшиеся злые слова и плохо соображала, что делает. Анна огорошила её, грубо влезла в самое больное и дорогое и возмутила до самозабвения.
Ирина начала с кривой улыбкой:
- Аня, мы с тобой сто лет знакомы, поэтому деликатничать не стану. То, что ты в Андрея влюблена, всем известно. На здоровье! Только это как раз от тебя ему ничего не нужно. Совсем ничего! Кроме добросовестной работы, разумеется. Иди себе, дирижируй! Пойми своё место, девочка. Если тебя ещё мучают вопросы, то знай: мы с Андреем любим друг друга. Давно любим. Скоро мы будем вместе. Мы уедем в Европу и будем жить там втроём - он, я и моя дочь.
Анна не захотела верить подобной чепухе.
- А ваш любимый муж? - сощурилась она.
- Он тоже будет устроен. Мы уедем, не беспокойся. Андрей уже всё подготовил, он знает, что…
- А его творчество? Разве он при вас сочинять сможет?
- Зачем сочинять? У нас будут деньги. Уже есть кое-что. В конце концов, Андрей начнёт преподавать, чтобы нас обеспечить. У него имя, его произведения исполняются…
Анна вскочила, задев разгорячённым лбом низко подвешенную лампу:
- Его произведения? Ты собралась за счёт его произведений жить, старая грымза? Ты-то тут при чём?
- Не твоё дело. Это ты не при чем. Перестань орать и убирайся, - тихо сказала Ирина.
Её задор почти прошёл, но руки ещё тряслись, а в глазах показались слёзы. Она постаралась с достоинством откинуть назад голову и повторила:
- У-би-рай-ся!
Упрямства в её голосе больше не было. Растрёпанная, широкоплечая, сильная Анна стояла над ней. Абажур всё ещё угрожающе раскачивался из стороны в сторону. Ирине Александровне стало страшно.
Ты веришь в его сказки про Европу? - засмеялась Анна.
Андрея Андреевича она знала отлично и приготовила то страшное оружие, которым можно сразить соперницу:
- Андрей тебе врёт! Он всегда врёт, чтоб никого не обидеть. Он добрый, он ссор не любит. Да он просто не знает, как избавиться от тебя с твоими соплями и с твоей чокнутой семейкой!
Ирина Александровна замерла. Только её ресницы дрожали, будто в глаз что-то попало.
- Ну, подумай, зачем ты ему? - ухмыльнулась Анна. - Ты хоть в зеркало-то смотришься? Знаю - смотришься, причём с утра до вечера. И что там видишь? Себя любимую. Потрёпанную и облезлую. А Андрей у нас молоденьких любит, это известно всем. Да и ты в курсе!
- Какое ты имеешь право говорить мне "ты"? - попробовала сопротивляться Ирина.
- "Ты" не нравится? Правильно, что не нравится. Старухам положено говорить "вы". Ещё им зубы железные вставляют без очереди, место в трамвае уступают. Только не в Европу везут! А ты - нет, вы! - и уши развесили? Да не нужна ты ему, он на твою стерву дочку запал. Все знают!
Никто не знал ничего подобного. Это само собой, в злобном вдохновении выскочило у Анны из того омута обид, который долго копились в ней. Со дна, из глубины вынырнуло, из самой мутной и горькой черноты!
Анна сама не подозревала, что сможет такое выговорить. Оказалось, это легко и весело, хотя в первую минуту от гадких и несправедливых слов у неё даже под лопаткой закололо.
Ирина Александровна посерела и задохнулась:
- Ты с ума сошла? Замолчи!
Только нельзя было уже остановить Анну, которая неслась, не разбирая дороги:
- Нет, слушай! Что, сама замечала, да? В Европу захотелось? И ради этого Андрею дочку свою подсовываешь? Знаешь прекрасно, что он специалист по девочкам, по чистым ключам! Мы и одеты-то у него все под малышню - и не только для обмана жюри. Что поделаешь, устроен он так: возбуждается, когда мы в бантиках на макушке, в беленьких носочках, в шортиках с зайчиками на попке!
Анна видела, что Ирина Александровна залилась тёмным румянцем.
- Ага, знаешь! Знаешь! - злорадно закричала Анна. - Сама, наверное, розовые шортики напяливала, когда в койку к нему лезла! А он просил, чтоб ты именно в Дашкиных трусиках была, да? И ты трусики эти надевала и к нему лезла, да? Было! Было!
Ирина Александровна закрыла лицо руками и в голос зарыдала, как будто все несчастья, сомнения, ужасы её жизни голыми и безобразными чертями запрыгали перед ней, дыша злым жаром.
Нет, это не черти! Это, как чёрт, дышит рыжая девица Анна Рогатых! Не зря и фамилия у неё такая.
Столько лет Ирина Александровна её знала, а никогда не подозревала, какая она страшная. Глаза нечеловеческие в белых этих, толстых веках почти без ресниц! Смотрит, как враг!
Она и есть враг. А у Ирины Александровны никогда ещё не было врагов. Поэтому она испугалась и пробормотала сквозь горючие, как кипяток, слёзы:
- Уйди, уйди!