Психиатр Александр Товкай получает приглашение от своего друга, оперативника Кости Балабанова, пообщаться с серийным убийцей на предмет освидетельствования психического состояния последнего. Александр хотя и с большой неохотой, но все-таки принимает предложение. Убийца содержится в отдельной палате, и за ним постоянно наблюдают при помощи видеокамеры. У Александра складывается ощущение, что все окружающие боятся этого человека, хотя убийца и не проявляет ни малейших признаков агрессии. Почему? По словам Кости, убийца обладает сверхъестественными способностями … Александр решается поговорить с арестованным. С этого момента его жизнь круто меняется …
Иван Сербин
Гилгул
"Who wants to live forever, Forever is our today…"
"Кто хочет жить вечно? Вечность - это наше сегодня…"
Queen "Who wants to live forever".
Вместо пролога
00 часов 12 минут Вишневая "девятка" притормозила у служебного входа Театра сатиры. Сидящий за рулем мужчина откинулся на спинку кресла и, мягко улыбнувшись, сообщил устроившейся рядом молоденькой блондинке:
- Ну вот, еще немного - и мы на месте.
- Здесь? - удивилась девушка, поглядывая в окно.
- Что тебя удивляет, дорогуша? - Мужчина повернулся к спутнице и провел ладонью по ее светлым волосам. - По-моему, это место не похоже на городскую свалку.
- Ты обещал хорошую еду и шампанское… - напомнила девушка, отодвигаясь.
- Я помню, - согласился он, глуша двигатель. - Но, должен тебе заметить, вкусно кормят не только в дорогих ресторанах. Важно только знать, ЧТО это за место и ГДЕ оно. Пойдем. - Мужчина распахнул дверцу и выбрался из салона. Девушка последовала его примеру. Из сада "Аквариум" доносились громкие звуки музыки. Мужчина, не переставая улыбаться, удовлетворенно тряхнул головой.
- Нас ждут, - пробормотал он и, повернувшись к спутнице, добавил: - Прошу. Он первым зашагал к ярко освещенному входу в сад, и девушке ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Мужчина ступал широко и свободно. Его спутнице приходилось бежать, чтобы угнаться за ним. Она запыхалась, но не посмела выказать недовольства.
- Это твои друзья? - только и спросила девушка.
- Лучшие, - сообщил мужчина.
- Но ты заплатил только за себя, - напомнила она. - Трахаюсь я только с тобой. Если захочется еще кому-нибудь, то за отдельную плату.
- Конечно, дорогуша, - кивнул он. Время от времени в речи мужчины проявлялся странный акцент.
- И еще, - торопливо бормотала она, - в групповухе я не участвую.
- Я тоже. Они прошли мимо торговых палаток и шагнули в дрожащие сумерки сада. Асфальтовая дорожка изгибалась, уходя "горбом" к парадному входу Театра Моссовета. Но музыка доносилась от переливающейся неоном кирпичной кафешки.
- Нам туда, - указал мужчина на кафе.
- У вас сегодня праздник?
- Считай, что это туш в честь нашего знакомства. Он посторонился, пропуская спутницу на узенькую, залитую весенними лужами тропинку. Ночью еще подмораживало, и на воде образовались тонкие корочки льда. Девушка послушно пошла вперед. Лед хрустел под ее сапогами. Она то и дело оглядывалась, словно проверяя, не отстал ли спутник. Мужчина шагал за ней и, продолжая улыбаться, смотрел на освещенное окно кафе.
- Это славные люди. Ты им понравишься, - бормотал он, проглатывая твердую "р", отчего речь становилась невнятной. В паре метров от двери кафе девушка еще раз оглянулась, спросила нервно:
- А нам обязательно туда идти? Я… Мне что-то расхотелось есть.
- Пойдем, - поторопил он. В его движениях проявилась странная возбужденная целенаправленность. - Ты им понравишься, дорогуша.
- Послушай, - она остановилась. - Давай лучше поедем к тебе, а? Или, если хочешь, ко мне. Нам никто не помешает. Я живу одна. Он тоже остановился и уставился на нее глазами-плошками, в которых плясали неоновые чертики и зазывающе искрились кристаллики льда. По лицу его пробегали яркие всполохи, отчего оно приобрело довольно зловещий вид.
- Ты не хочешь идти? - спросил мужчина, почти не разжимая губ, и слегка подался вперед. Девушка попятилась. В черных глазах спутника она вдруг разглядела бездну, до самых краев заполненную мертвой пустотой. Внезапно в ее груди проснулся острый болезненный страх. Она чувствовала: сейчас произойдет нечто ужасное. Мужчина шагнул к ней, вытаскивая руку из кармана пальто. В блеклом неоновом отблеске сверкнуло широкое, остро отточенное лезвие ножа.
- Я слышу, слышу, - пробормотал мужчина, обращаясь к кому-то невидимому. - Через восемь месяцев, в ноябре этого года, - произнес он, наступая на девушку и неотрывно глядя ей в глаза, - у тебя должен родиться ребенок. Мальчик. Он появится на свет тяжелобольным, а через тридцать девять лет твой сын может стать одним из самых известных диктаторов двадцатого века. Количество его жертв будет исчисляться миллионами. Я здесь, чтобы предотвратить это.
- Я буду кричать, - прошептала девушка, отступая.
- Это не имеет значения, - произнес мужчина. - Тебе придется умереть.
- Я… - Больше ей ничего не удалось сказать. Она поскользнулась и упала на дорожку. Инстинктивно, пытаясь смягчить падение, девушка раскинула руки, облегчая работу убийце. Серебристый нож вонзился ей в сердце…
11 часов 42 минуты Вой сирен плыл по Садовому кольцу. Был он истошен, словно на сотню голосов плакали неведомые пустынные звери. Машины притормаживали, пропуская вперед желтый фургон с красной полосой через весь борт и эмблемой страховой компании "АСКО" на передней двери. Водитель очень торопился. Сидящий рядом с ним фельдшер то и дело оглядывался, проверяя, все ли нормально в салоне. Лицо фельдшера было бледным, на нем отражалась угрюмая сосредоточенность. В пассажирском салоне "Скорой помощи" стояли носилки, на которых под пропитанной кровью простыней "бултыхалось" безвольное тело. Рядом с носилками устроились двое молодых плечистых парней в пятнистой форме, касках, бронежилетах, с автоматами в руках. Третий - усталый, серолицый мужчина лет тридцати пяти, в светлом плаще, мятом костюме и перепачканных грязью туфлях - сидел на корточках у задней двери. На правом рукаве плаща отчетливо выделялись бурые пятна. Руки мужчины покрывала запекшаяся кровь. Фургон быстро одолел участок от Самотеки до Сухаревской площади, перестроился в крайний левый ряд и резко свернул на проспект Мира. Пассажир в штатском судорожно вцепился в носилки. Простыня поползла, открывая взглядам окровавленное тело. Голова раненого болталась из стороны в сторону, глухо ударяясь о металлическое основание носилок. Рука безвольно нависала над полом, можно было увидеть длинные пальцы, исчерченные черной паутиной кровавых дорожек. Шофер машинально посмотрел в зеркальце и увидел белое, тонкое лицо и всклоченные, застывшие в кровавой коросте светлые волосы. На вид раненому можно было дать лет тридцать пять. Один из пятнистых поспешно схватил простыню и накинул ее на раненого. Тем не менее рука лежащего по-прежнему перегораживала половину кузова. Автоматчики переглянулись, затем тот, что поправлял простыню, поддел руку стволом автомата и забросил на носилки. При этом на лице его отразилось омерзение. Шофер, поглядывавший в зеркальце, не поворачивая головы, поинтересовался у фельдшера:
- Кто это? Фельдшер оглянулся, передернул плечами, затем проворчал, едва разжимая губы:
- Не узнал, что ли? В газетах портрет печатали.
- Кого? Этого? Раненого? - В глазах шофера появился интерес. Он вновь посмотрел в зеркальце, затем озадаченно хмыкнул и качнул головой. - Физиономия знакомая, а так… Не, чего-то не припомню. Фельдшер оскалился, растянув напряженно губы:
- Он сейчас на себя и не похож. Весь кровью залит.
- А кто это? - быстро спросил шофер. - Артист, что ли, какой?
- Да уж, - недобро ухмыльнулся фельдшер. - Артист, б… Еще какой, на хрен.
- Да-а? Шофер собрался было приглядеться повнимательнее, но машина уже подъезжала к больнице, и ему пришлось сосредоточиться на дороге. Фургон ловко свернул в узкий проулок и покатил к белому, плоскому, как фанерный лист, больничному корпусу. Подогнав фургон вплотную к широким дверям приемного покоя, шофер нажал на тормоз и полез в нагрудный карман рубашки за сигаретами. Фельдшер выпрыгнул из кабины. Он собрался было захлопнуть дверцу, когда шофер, понизив голос, взмолился:
- Слышь, ну скажи, кто это, а? Я же теперь месяц мучиться буду, пока не вспомню… Фельдшер внимательно взглянул на него и ответил тихо:
- Потрошитель это, дупло.
- Да ты что-о-о?.. Шофер остался сидеть с приоткрытым ртом, забыв про сигарету. Фельдшер же покосился в сторону кузова, сплюнул на колесо, добавил зло:
- Лучше бы эту мразь вообще, на хрен, пристрелили. Кому-то откачивать его теперь, лекарства тратить… Он выматерился витиевато и смачно и быстрым шагом направился к приемному отделению. А шофер, пробормотав ошарашенно: "Ох ты ж, еж твою бога душу мать", уже не таясь обернулся и уставился на накрытое простыней тело.
* * *
"Вечерняя Москва" от 12 апреля, стр. 1 "Теперь мы знаем, как выглядят чудовища!" "Сегодня, 12 апреля, в результате тщательно спланированной совместной операции, следственно-оперативной группой МВД России и московским РУОПом был задержан один из самых кровавых маньяков-убийц последнего десятилетия - Баженов Олег Юрьевич, больше известный под прозвищем Московский Потрошитель… Средства массовой информации окрестили Баженова Потрошителем, так как "почерк" его убийств в точности копировал "почерк" пресловутого Джека-Потрошителя, действовавшего в конце прошлого века в Англии. Как известно, английский Потрошитель так и не был пойман. Московскому повезло меньше".
13 АПРЕЛЯ, ЧЕТВЕРГ, ДЕНЬ. СОН
12 часов 47 минут "ОБВИНЯЕМЫЙ: Я знаю, они ждут меня. Каждый раз это происходит почти одинаково. ВРАЧ: В смысле? О: Голоса. Они похожи на птенцов, вылупляющихся из яйца. Скорлупа трескается, потом в ней образуется крохотная дырочка, в которую начинают сочиться голоса. В: Чьи голоса? Кто разговаривает? О: Они - между НИМ и мной. "Ангелы" - самая близкая аналогия. В: Значит, вы разговариваете с ангелами. Или я чего-то не понял? Убийца слегка повернул голову, взглянул на собеседника искоса, едва заметно дернул плечом. О: Боюсь, что вы ничего не поняли".
* * *
Саша Товкай хмыкнул и придвинулся к монитору. Сидящий рядом Костя Балабанов победно улыбнулся.
- Я же говорил тебе, это интересно, - сообщил он. Саша кивнул, разглядывая Баженова. Высокий, лицо тонкое, умное. Внимательные темные глаза. Говорит спокойно, даже с некоторым безразличием, словно и нет ему дела до сидящего напротив нервничающего врача. Баженов казался выше собеседника. Внутренне выше. Маньяк стоял у окна и, скрестив руки на груди, смотрел в небо над крышами домов. Он не поворачивался к врачу. Отвечал не заученно-монотонно, а выдерживал небольшие паузы, словно обдумывая ответ. Хотя это вполне могло оказаться притворством. Возможно, Баженов заранее обдумал линию защиты и теперь только "проигрывал" ее.
- Сколько ему дадут? - спросил Саша. - Если экспертиза установит, что он вменяем?
- "Вышак", - ответил Костя. - Тут даже апелляцию и прошение о помиловании подавать бессмысленно. Лоб зеленкой помажут - и к стенке. Костя Балабанов был приятелем Саши еще с институтских времен. Работал он на Петровке оперативником. Именно его группа вычислила и задержала "Потрошителя" вчера утром. Но до вчерашнего утра было полгода упорной работы. И в течение этих шести месяцев Костя дважды навещал Сашу. После первого убийства - с бутылкой водки и тремя месяцами позже - со стопкой фотографий. Хотел проконсультироваться с психиатром. Саша тогда дал ему несколько рекомендаций. А сегодня утром… Сегодня было особое утро. Нет, не так. Все началось ночью…
* * *
Ему снился омерзительный, липкий кошмар. Ему снилось, что он умирает. Ему снилось, что его пронзили мечом насквозь. Тело хранило рваное ощущение внезапной вспышки и сильного толчка, опрокинувшего на спину. Это клинок ударился о латы, но уже пройдя сквозь тело, на спине. В животе горел огненный шар боли, и приходилось изо всех сил стискивать зубы, чтобы не закричать. Шестым чувством Саша понимал - кричать нельзя. Вокруг раскинулась необъятная бархатистая ночь, прорезаемая дрожащими отсветами близких пожаров, метались длинные тени, и где-то высоко над головой били железными крыльями невидимые птицы. И орали в тысячи сорванных глоток, нестройно, но все равно страшно: "Цваот Га-Шем! Вейирду!!!" Странное слово "вейирду", звучавшее как мистическое заклинание или проклятие, пугало Сашу едва ли не больше, чем скорая смерть. Некто бесформенно-черный, облаченный в непривычные одежды, стоя на коленях, распевно тянул монотонный речитатив. Тянул противно, на непонятном отрывистом языке, со все нарастающей мощью. Саша различал даже не слова - обрывки слов: "Иегу… Элоки… Геефено…" Колыхалось влажное жаркое марево, от которого спина покрывалась потом. Сквозь душную пелену сна Саша вдруг осознал, что у него самый обычный приступ аппендицита. Надо растолкать Татьяну, чтобы вызвала "Скорую". Но сил поднять веки не было, а он задыхался, потому что боль забивала горло и сдавливала легкие. Саша только немо распахивал рот да сжимал скрюченными пальцами живот, комкая собственную плоть. Ему вдруг стало ясно - все. Его больше нет. Он уже умер. Ему больше не удастся проснуться. Татьяна откроет утром глаза, а он рядом - синий, холодный, с искаженным от боли лицом. Просто беда какая-то. В эту самую секунду из темноты вынырнул невесть откуда взявшийся телефонный звонок. Освобождающе-громкий, сумасшедше-реальный среди ирреального кошмара смерти. Саша вскрикнул и открыл глаза. Темнота мгновенно растаяла, но боль и телефонная трель остались. Он лежал на животе, неловко подвернув под себя руку и сжав кулак. Именно там, где кулак вдавливался в живот, и рождалась боль. А аппендикс ему удалили еще семь лет назад. Саша испытал невероятное облегчение, поняв, что это был всего лишь сон. Однако боль не пропала. А телефонная трель продолжала рвать предутреннюю тишину. Резкая и требовательная, призывающая немедленно вскочить и побежать, помчаться, ринуться… Саша сморщился. Рядом тихо и спокойно посапывала Татьяна. Вот же, не без зависти подумал он. На телефон ей плевать, на звонки в дверь, на шум, гам, топот. Не сон у человека, а сказка. Это хорошо. Значит, нервная система в порядке. Как раз в эту секунду Татьяна, не открывая глаз, сказала:
- Сашка, телефон звонит.
- Я слышу, - ответил он и перевернулся на спину. Затем зевнул и поежился, слепо вглядываясь в циферблат электронных часов. Зеленые цифры сливались в одно большое мутное пятно. Он потер глаза и еще раз посмотрел на часы. Без пятнадцати семь! А на улице темно еще. Странно. Наверное, Татьяна открыла форточку и задернула шторы, когда ложилась спать. Саша снова зевнул, сунул ноги в тапочки и, придерживая рукой ноющий живот, пошел в кухню. Телефон звонил и звонил не переставая. Ярко-красный, круглый чешский "клоп" стоял на обеденном столе. Он издевался, смеялся металлическим звоном и прихихикивал стальным затухающим эхом. Сволочной аппарат, что и говорить. Саша плюхнулся на табурет, - неосторожно плюхнулся, отчего ртутный шарик боли в животе колыхнулся снова, - снял трубку и промямлил:
- Слушаю.
- Сашка? Товкай? Это был Костя Балабанов. Кто еще мог звонить в такую рань? Фанат работы. Трудоголик чертов. Сам фанат и считает, что все вокруг тоже фанаты. Не спят, не едят, не пьют, только и думают, как бы совершить что-нибудь эдакое, общественно-полезное.
- Сашка, это ты? - продолжал допытываться Костя.
- Вчера вечером был я, - Саша зевнул в третий раз. Широко. Охнул, с присвистом втянул воздух между зубами. - Черт.
- Что? - озаботился Костик. - Случилось чего-нибудь?
- Живот схватило.
- А, - оперативник никогда не придавал значения подобным пустякам. Схватило и схватило. Сбегай в сортир - всего делов-то. - Старик, ты уже в курсе?
- В курсе чего?
- Ты что, телевизор вечером не смотрел?
- Костя, вечером я телевизор не смотрел. Мы с Татьяной приехали из гостей в начале второго, я принял душ и рухнул в кровать. Потому что устал, как собака, и хотел спать. И до сих пор хочу, - легко соврал Саша. Не хотел он спать. Да и не смог бы уснуть теперь. Особенно после такого приятного сна.
- Понятно. А "Вечерку" вчерашнюю не читал? - Костя упорно не замечал намеков.
- А что случилось-то? Судный день грянул? Или всемирный коммунизм победил? Так мне плевать, Костик. Я спать хочу.
- Старик, - восторженно возвестил Балабанов. - Мы его поймали! Вчера утром!
- Кого?
- Потрошителя! Кстати, твоя консультация сослужила нам очень хорошую службу. Да, да. Помнил Саша. Было такое. Говоря откровенно, не перетрудился он тогда. Дал пару учебно-школярских советов. Но сейчас не стал пускаться в объяснения. Не до того было. Пробурчал лишь:
- Я рад, что удалось тебе помочь. Если честно, Саше в данный момент было все равно, пригодились его советы приятелю или нет. Поймали - и слава Богу. Город вздохнет с большим облегчением. Этого сумасшедшего отправят на обследование в Институт имени Сербского. Понаблюдают пару-тройку месяцев, поставят диагноз - что-нибудь расплывчатое, вроде "вялотекущая шизофрения с кратковременными помрачениями сознания", - и укатают в психиатрическую лечебницу лет на пять.
- Поздравляю, - пробормотал он, осторожно массируя живот. - Серьезно. Встретимся - лично руку пожму. Это все, что ты хотел мне сообщить?
- Старик, да ты не обижайся, - радостно гаркнул Балабанов. - Я же не просто так с кровати тебя поднял. Я же по делу.
- Давай выкладывай, да я пойду. Посплю еще, пока время есть.
- Мы его подстрелили…
- Кого?
- Потрошителя, конечно, - озадачился Костя. - Кого же еще?
- А, - протянул Саша без большого интереса и зевнул в четвертый раз. Демонстративно. - Правильно сделали. Но я не хирург, Костик, я - психиатр. Вызови ему "Скорую", а потом забудь как страшный сон.
- Да я не к тому. Ты слушай. Он сейчас в Склифосовского лежит. В отдельном боксе, под солидной охраной.
- Ну и отлично, Костя. Поставь еще одного человека и иди спать. И я пойду тоже. У меня прием сегодня в два часа, а еще надо успеть за квартиру заплатить.
- Может, ты с ним побеседуешь? - внезапно предложил Балабанов.
- С кем?
- С ним. С Потрошителем.
- Зачем? - не понял Саша. - Не хочу я с ним беседовать. Сдался он мне.
- Да ты погоди, - вспыхнул Костя. - Что ты перебиваешь-то все? Сперва дослушай, потом будешь перебивать. Саша только вздохнул. Хотел сказать, что, дослушав, перебить нельзя, но передумал. Что толку? Если уж Костя брался кого-то "дожимать", то вырываться было абсолютно бесполезно.