- Что с тобой, раввуни? - спросил встревоженно пророк.
- Ничего, Нафан, - встрепенулся тот и повторил: - Ничего. - Он посмотрел на старика, затем продолжил глухим, ломким голосом: - За полтора года ты увидишь столько крови и боли, что душа твоя станет корчиться от ужаса.
- Она уже корчится от ужаса, раввуни, когда я вспоминаю о прожитом и думаю о предстоящем.
- Ты увидишь много больше, поверь мне. Много больше того, что уже видел, и много больше, чем можешь себе представить… Старик замолчал надолго. Он смотрел на собеседника туманно, плывя где-то в собственных мыслях. Наконец Нафан спросил тихо:
- Скажи мне, раввуни, тебе приходилось читать псалмы, что сочиняет мой господин, Царь Дэефет?
- Я знаю эти псалмы, - кивнул Аннон. - Но почему ты спрашиваешь?
- Тогда ответь мне, раввуни, - понизил голос старик, заглядывая собеседнику в глаза. - Как может сочинять такие псалмы тот, чья душа черна, как ночь, что над краем мира. Тот, кому смерть младенца невинного в радость? Тот, кто улыбается, слыша плач старика? Как может призывать к Господу тот, чьи помыслы смердят, словно пустынный пес в третий день смерти?
- Царь Дэефет верит в своего Господа, и в этом он искренен. - Аннон не отводил взгляда. - Оттого и искренность, и любовь безмерная к Господу в словах его. Оттого и верят ему те, кто идет за ним, и почитают Господа его. Старик опустил глаза и уставился в пол. Он моргал, а по ссохшимся морщинистым щекам текли редкие слезы.
- Тогда скажи мне, раввуни, верно ли ты знаешь, что мы идем по пути, указанному истинным Господом?
- Несчастный старик, - прошептал Аннон. - Ты читал псалмы Дэефетовы?
- Я читал их всю ночь, раввуни, - сказал Нафан. - И еще день и еще одну ночь. И сердце мое разрывалось от горя, а разум мой, ветхий, как мир, созданный Господом, замутился от сомнений. Я потерял веру и мне стало страшно от этого. Помоги мне вновь укрепиться в вере моей. Попроси Господа дать мне знак. Помоги понять, что я не ошибаюсь в помыслах и поступках своих. Прошу тебя, раввуни…
- Несчастный старик, - повторил Аннон и покачал головой. - Мне жаль тебя, но я не могу дать то, о чем ты просишь. Я не Ангел Господень. Я такое же дитя Господа, как и ты, и то же право имею просить Его. Если Господу будет угодно, Он даст тебе знак. Если же нет… Тебе останется уповать на свою душу, поскольку она и есть частичка Господа, живущая в тебе. Доверься ей. Нафан кивнул обреченно. Ответ Аннона не удовлетворил его. Это отчетливо прочитывалось во взгляде старика.
- Раввуни, раз ты знаешь, что Царь Дэефет родит сына, то, наверное, тебе открыто, от кого? - спросил он медленно.
- От Вирсавии, дочери Елиама, - ответил Аннон после короткой паузы.
- Вирсавия, дочь Елиама? - Белые брови старика выгнулись, словно радуга. - Но ведь она жена Урии Хеттеянина, одного из тридцати оруженосцев Иоава, племянника и военачальника Дэефетова? Или ты имел в виду какую-то другую Вирсавию, о которой мне пока неизвестно?
- Нет. Все правильно, Нафан. Пока Вирсавия действительно жена Урии, сына народа хеттеева‹Хеттеи - народ ханаанский, потомки Хета. Хет являлся сыном Ханаана, который, в свою очередь, был сыном Хама. Согласно Библии, весь народ ханаанский по велению Бога подлежал истреблению, но избежал гибели и даже был достаточно многочислен.›. Но скоро Дэефет заберет ее в свой дом, а Урия умрет.
- И когда же это случится, раввуни?
- Скоро, - ответил Аннон. - Ты узнаешь обо всем в свое время. - Он поднялся со ступеней трона и направился в дальний конец залы, к балкону. Нафан молча следил за ним. - Когда Вирсавия забеременеет, ты откроешь ей правду. Обо мне, о себе, о Дэефете и о будущем ребенке.
- Ты думаешь, она поверит мне, раввуни? - спросил старик.
- Ты ведь пророк, Нафан. Первый пророк в царстве Иегудейском. Хотя тебе придется вложить в свои слова всю душу. - Аннон обернулся на ходу. - Расскажи ей о скорой гибели мужа, расскажи о своей боли. И тогда она поверит. А когда она поверит, ты дашь ей настой. - Он остановился у балкона и отдернул занавес. В стене располагался тайник - крохотное углубление, скрытое подвижной пластиной. В тайнике хранился небольшой золотой сосуд, формой напоминающий кувшин. Взяв его, Аннон вернулся к трону и протянул сосуд Нафану. - Вот он. Вирсавия должна пить по две капли каждый день весь последний месяц беременности. Нафан взял "кувшин", покрутил его в руках. Узкое горлышко сосуда было запечатано царской печатью.
- Что это?
- Египетские травы, смешанные с пальмовым маслом, - ответил Аннон. - В малых дозах настой безвреден для женщины, но губителен для плода. Младенец умрет во чреве и его безвинная душа отправится в царствие Господа. Нафан спрятал сосуд в сумку на поясе.
- Хорошо, раввуни. Если начнется война, если мой господин заберет Вирсавию в свой дом и если Вирсавия после этого забеременеет, я сделаю так, как ты сказал. Правота твоих слов - это ли не знак Господа? Но… Что же потом, раввуни? Когда я увижу тебя снова?
- Ты увидишь меня, Нафан, когда я тайно приду в Иевус-Селим…"
20 часов 23 минуты Автобус пришел быстро. Десять минут до нужной остановки, и Саша вывалился в необъятную ночь, словно десантник из чрева пузатого транспортника. Он ловко прошмыгнул в темноте между тюремно-бетонным забором детского сада и плешивой оградкой чьего-то частного подбалконного огородика, мимо бойлерной с вечно шныряющими под ногами развязными крысами и оказался у своего дома. Третий подъезд, третий этаж. "Интересно, - размышлял Саша, поворачивая ключ в замке, - ушла Татьяна или нет?" Татьяна не была его женой. Нельзя даже сказать, что они жили в "гражданском браке". Так, захотелось - встретились, не захотелось - не встретились. Захотелось - провели вместе неделю или месяц, захотелось - час. Удобные, ни к чему не обязывающие отношения. Он открыл дверь квартиры и шагнул в полумрак. Никого. Что же, это, наверное, к лучшему. Саша разделся и направился в комнату. Так и есть, Татьяна ушла. Надолго или нет - выясняется по верной народной примете: если в холодильнике стоит миска с фаршем, значит, ждите завтра к обеду. Он прошел в кухню, но сразу выяснять наличие фарша не стал, а сначала снял трубку телефона и набрал номер Андрея - коллеги и страстного библиофила. И только потом, удерживая трубку плечом, открыл холодильник. Фарш стоял на верхней полке, под морозильным отделением. Саша улыбнулся и закрыл дверцу. Как раз в эту секунду на другом конце провода сняли трубку.
- М-да? - Голос у Андрея весомо-вальяжный, как у барина после сытного обеда. Он всегда начинает разговор таким вот дурацким голосом. На случай, если это звонит одна из его многочисленных женщин. Надеется, что не узнают.
- Андрей? Это Саша Товкай. Здравствуй.
- А-а, Сашка, привет, - узнав коллегу, Андрей сразу заговорил нормально. - Тебя сегодня на работе не было?
- Да, привлекли… к общественно-полезным мероприятиям. Весь день коту под хвост.
- Но мероприятие-то прошло благополучно? - Андрей усмехнулся. Кто про что, а вшивый про баню…
- Нормально, - ответил Саша, еще не зная, не покривил ли душой. - Как у тебя дела?
- Да Галка позвонила и на жену нарвалась, - поделился Андрей. - Тут, старик, такое началось - аж мухи к стенам прижались. - Саша усмехнулся. - А ты чего звонишь-то? - спохватился приятель. - По делу?
- По делу, - Саша вздохнул. - Мне, понимаешь, консультация твоя требуется.
- Что, больной сложный?
- Да нет, не больной. С больными, будь уверен, я сам разберусь. - Саша присел к столу. - У меня к тебе другой вопрос.
- Выкладывай, - легко согласился Андрей.
- Ты никогда не слышал об издательстве А. И. Снегиревой?
- Слышал, - мгновенно насторожился Андрей. Когда речь заходила о чем-либо, имеющем отношение к книгам, он сразу делал стойку, как охотничий пес на дичь. Учитывая же, что Саша никогда раньше не заговаривал с ним на эту тему… Можно себе представить, какой голос стал у Андрея. - Только не издательство, старик, а типография. Была такая. В Савеловском переулке, если мне не изменяет память. А что?
- Понимаешь, - начал Саша, - сегодня я у одного типуса купил книгу.
- Что за книга? - деловито поинтересовался Андрей.
- "Благовествование". Правда, ни автора, ничего. Только год издания - 1887-й и типография этой самой Снегиревой А. И.
- Как, ты сказал, называется книга? - По изменившемуся голосу Андрея Саша понял: сообщение его взволновало. - Сейчас, погоди, я телевизор потише сделаю. - Он отлучился на несколько секунд, затем голос его возник снова: - Как, говоришь, название книги?
- "Благовествование". Вроде Библии, только стихи с прозой.
- А она у тебя с собой?
- В коридоре лежит, на полке.
- Сходи возьми. - Андрей старался говорить равнодушно, но Саша чувствовал, как тот взволнован. - Посмотреть кое-что нужно.
- Подожди, - Саша поднялся, сходил в прихожую, взял с полки книгу и вернулся в кухню. - Взял.
- Там, посмотри, на цифре "7", в дате, хвостик в самом низу должен быть такой… вроде размытый, но не размытый, контур четкий, а ощущение такое, как будто плохо пропечатано. Нет? - почти с надеждой спросил он. Саша наклонился над книгой, пригляделся. Точно. Как будто в самом низу хвостика краску смазали водой, но потом тщательно очертили контур.
- Есть, точно, - сказал он, отчего-то улыбаясь. - А я не заметил.
- Сколько заплатил? - спросил Андрей.
- За книгу? Десять.
- Сколько? - Андрей даже присвистнул. - А, ну да, ты же говорил, что у алкаша взял… Что я могу сказать, старик?.. Тебе повезло. Десять тысяч - это по-божески. Даже более чем.
- Да нет, Андрюш. - Саша засмеялся. - Не тысяч десять, а рублей.
- Руб… - тот от изумления лишился дара речи, откашлялся, спросил сипло: - Он продал тебе книгу за десять рублей?
- За две бутылки пива. - Саша улыбнулся. Ему приятно было удивление коллеги. Тем более знатока книг.
- Черт… - только и выдохнул тот. - Ну черт, а? Ну почему этот кретин не наткнулся на меня? - И переспросил: - За десять рублей?
- За десять, - подтвердил Саша.
- Черт, - снова выдохнул Андрей. - Вот черт, а? - И тут же быстро спросил: - А состояние? В каком она состоянии?
- В отличном, - ответил Саша. - Как новенькая. Андрей помолчал секунду, затем вынес вердикт:
- Левак. Не может такого быть.
- Почему?
- Подумай сам. Откуда у алкаша такая книга и в таком состоянии? В лучшем случае - подделка. В худшем - спер у кого-нибудь. Но тогда за ней уже пол-Москвы охотится. Найдут - худо будет.
- Почему?
- Потому, Саша, - ответил мрачно Андрей, подумал секунду и добавил: - Подделка. Хотя… Значок же на семерке… Ладно, я сейчас к тебе приеду.
- Постой, - попробовал было отбиться Саша, но Андрей уже бросил трубку. Впрочем, его случай относился к маниям. Если подворачивался редкий экземпляр, он готов был ехать в любое время и на любое расстояние. Наверное, такими и должны быть истинные коллекционеры. Маньяками. Саша нарезал колбаски, растопил в сковородке приличный кус сливочного масла, добавил пару ломтиков сала, разбил три яйца, убавил огонь и накрыл крышкой. Пока ужин доходил, присел к столу, закурил и открыл книгу.
* * *
"Аннон тяжело смотрел в лицо Исава. Он ждал. Первый царедворец откашлялся. Ему было неуютно под жестким, страшным взглядом Царя. Такой взгляд может означать только одно - смерть. К тому же Аннон сидел на высоком троне, а царедворец стоял, и ему приходилось смотреть на Царя снизу вверх, задирая голову. Очень удобно, если хочешь полоснуть подданного ножом по горлу. За спиной Исава уже ожидали мечники из царской охранной когорты. У них были безразличные лица. Они не знали, что такое жалость, но отлично знали, что такое беспрекословное повиновение. У дверей застыл тысяченачальник царской когорты. Если бы Аннон хоть на мгновение заподозрил в поступках Исава злой умысел, ему было бы достаточно согнуть палец - и голова Первого царедворца покатилась бы по полу, орошая кровью драгоценный кедр.
- Мой Царь, - пробормотал Исав. - Ты сам приказал мне увести посланников Дэефета, чтобы они не смогли увидеть странника. Единственное место, где они были под присмотром - Темничный двор.
- Ты приказал обрезать левитам бороды, - прежним тоном продолжал Аннон. Он старался уловить малейшие перемены в лице Исава. Движение глаз, непроизвольное подрагивание мышц, румянец, проступающий на щеках. - Ты приказал также срезать им до половины одежды. Тебе известно, что это означает, мой первый советник?
- Я знаю, что это означает, мой Царь. Оскорбление.
- Нет, ты не знаешь, Исав. Это означает не оскорбление. Это означает войну. - Аннон резко ударил ладонью по подлокотнику кресла и подался вперед. - Царь Дэефет пришлет к Раббату войско иегудейское! Тебе ведь известно, что мы не можем сейчас драться с иегудеями! Нас слишком мало!
- Да, мой Царь. Мне это известно, - подтвердил Исав. - Но прошу тебя, позволь мне объяснить мой поступок! Аннон откинулся на спинку трона.
- Постарайся сделать это быстро и убедительно, Исав. Если тебе дорога жизнь.
- Мой Царь, я мог бы увести левитов во внутренние покои, но… - Исав поднял палец. - Они заподозрили бы подвох! Почему их не провели в притвор? Почему Царь Аммонитянский сам не принял послов Дэефетовых? Почему их торопятся увести со двора? Это уже было бы не оскорбление. Это было бы начало войны! Причем немедленное! Через день у стен Раббата стояли бы войска иегудейские, и мы ничего не успели бы предпринять. Да, я приказал проявить неуважение к послам, обрезав им бороды и одежды и выбросив за ворота. Да, теперь Царь Дэефет начнет войну против Царя Аммонитянского. Против тебя, мой Царь. Все это так, и я не снимаю с себя вины за содеянное, но, Господь свидетель, в поступках своих я прежде всего руководствовался заботой о царствовании твоем и о твоем народе.
- Не призывай Господа в свидетели! - вдруг зло рявкнул Аннон. - Господь не помощник тебе! Не ожидавший подобного Исав на секунду остолбенел, но быстро взял себя в руки и продолжил:
- Прости, мой Царь. Я хотел сказать лишь, что левиты иегудейские не могут пойти в Иевус-Селим без бород и одежд. Им придется пережидать в дороге. Мы же успеем отправить за подмогой к арамеям! Прежде чем иегудеи поймут, в чем причина столь долгого отсутствия их посланников, у нас будет достаточно наемников, чтобы сокрушить войско Дэефетово. Но даже после того, как Царь Иегудейский узнает о страшном оскорблении, ему понадобится несколько дней, чтобы собрать воинов и привести их к Раббату. За это время мы хорошо подготовимся к битве, мой Царь. Исав замолчал и склонил голову, показывая, что покорно ожидает решения Аннона и примет его, каким бы оно ни было. Тот молчал, то ли обдумывая сказанное, то ли прислушиваясь к чему-то. Наконец Царь кивнул, сказал с фальшивой ровностью, обращаясь к Исаву:
- Иди. Ты мне больше не нужен, Первый царедворец. Иди.
- Но, мой Царь… - бледнея, прошептал тот.
- Иди, Исав, - повысил голос Аннон. - Твоя мудрость оказалась слишком тяжела для меня. Можешь спать спокойно. Я не стану отнимать твою жизнь.
- Благодарю тебя за великодушие, мой Царь, - прошептал Исав, поднимаясь. - Но, Господь свидетель, я ничем не провинился перед тобой…
- Не смей клясться именем Господа! - вдруг закричал Аннон, вскакивая. Исав испуганно попятился. На секунду ему показалось, что Царь стал втрое выше ростом. Хотя, наверное, виной тому был страх и высота трона. Понизив голос до угрожающего шепота, Аннон продолжил: - Если ты еще раз произнесешь "Господь свидетель", я прикажу отсечь тебе голову! Под внимательными взглядами мечников Исав спиной заскользил к двери. Он торопился убраться подобру-поздорову. За ним еще не успела закрыться дверь, а тысяченачальник уже положил ладонь на рукоять длинного боевого ножа, висящего на правом бедре, и вопросительно посмотрел на Аннона, ожидая приказа.
- Нет, - сказал тот. - Пусть уходит. Отправь немедленно письмоносцев к брату моему, в Раббат-Моав, к арамеям в Мааху, в Беф-Рехов, в Суву, в Истов. Деньги возьми у казначея. И не скупись. Нам понадобится много сильных воинов. А теперь оставьте меня. Я устал и хочу побыть один. Стражники быстро вышли за дверь. Аннон же тяжело поднялся на ноги. Вот и сбылось первое предсказание Ангела. Теперь-то он знает, что война неизбежна. Но значит ли это, что верно и все остальное? Нет, Аннон не сомневался в верности предсказания о рождении сына Предвестника. Он мог бы и сам предсказать приближение Зла по серым облакам страха, с каждым днем все более сгущающимся над Палестиной. Его волновало предсказание о собственной гибели. Он не хотел умирать и, как большинство людей, боялся смерти. Ему было страшно. Аннона не радовало даже, что это не навсегда и что, умерев, он через секунду возродится снова. Он страшился самого факта смерти, боялся, что, как и в прошлый раз, боль не умрет окончательно. Она станет копиться как напоминание о содеянном и будет расти в нем до тех пор, пока он не начнет сходить с ума еще при рождении.
- Господи, - прошептал Аннон серыми губами, чувствуя, как капли пота текут по его вискам. - Великий мой Боже, если позвал меня за собой, скажи, нельзя ли как-нибудь избежать ТАКОЙ смерти… - Он закрыл глаза и стоял, покачиваясь, посреди огромной залы, несчастный и одинокий. - Я ведь делаю все, что ты говоришь, помоги же мне… Почему ты судишь и правого и виноватого одинаково? За что посылаешь самому верному рабу своему такие страдания, ответь, Господи? - Он заплакал и медленно опустился на колени. Слезы, смешиваясь с каплями пота, быстро сползали по впалым щекам и падали на ковер. - Мне страшно, Господи. У меня нет больше сил терпеть это. Я так боюсь. Я боюсь боли, Господи. Сделай хотя бы смерть мою не столь ужасной. Пожалуйста, Господи. Сделай так… Словно дуновение ветра коснулось его лица. Аннон открыл глаза и увидел стоящую рядом полупрозрачную фигуру мужчины. Через его тело был виден колышущийся балконный занавес и звезды. Аннон сел, обхватил руками колени, положил на них подбородок. Огонь в его глазах погас. Они стали тусклыми и безжизненными.
- Это ты, Ангел… - протянул Аннон пустым ломким голосом. - Значит, Он опять прислал тебя. - Ангел висел в воздухе и молча смотрел на него. - Снова слова. Много ничего не значащих слов. Когда это закончится, Ангел?
- Когда ты повергнешь в бездну своего врага, - просто ответил тот.
- Да, ты уже говорил мне это. - Последняя слезинка скатилась со щеки Аннона и упала ему на руку. - Не в этот раз? - Ангел молча покачал головой: "Нет". - Но… Я мог бы собрать большое войско, очень большое, и сокрушить Дэефета, и… - "Нет". - Неужели ничего нельзя изменить? - "Нет". - Совсем ничего? - "Нет". - Ты обманул меня, Ангел.
- Я никогда не обманывал тебя.
- Не договорить - все равно, что обмануть, - прошептал Аннон. - Ты не сказал мне, что боль не исчезает после перерождения.
- Ты мог бы избавиться от боли, если бы захотел, - ответил тот. - Но ты не хочешь. Сам не хочешь.
- Как? - Аннон вскинул голову, с надеждой взглянул на Ангела. - Скажи мне, как это сделать?