– А по мне, – хоть лилипут, хоть Гулливер – один хрен.
Я быстро собрался и отправился на Малиновый бульвар. Разумеется, через магазин.
Возле дома номер десять я без труда отыскал среди припаркованных к газону машин желтую (желтую, как нарочно!) "Газель". Капот машины был открыт. Человек в синем комбинезоне копался в моторе.
– Здрасьте, – сказал я задней части комбинезона.
– Вы – Юрий Архипович?
Человек выпрямился и посмотрел на меня с изумлением.
– Правда, что ли, – лилипут?
Я улыбнулся и развел руками.
– Я подумал – спьяну померещилось, так я и не начинал сегодня.
– Да нет, – засмеялся я. – Не померещилось. Это я вам звонил час назад.
– А… это…
– Принес, – я протянул ему полиэтиленовый пакет.
Он быстро заглянул внутрь пакета и остался доволен.
– Подержи, я сейчас.
Бросил прощальный взгляд на двигатель и захлопнул капот. Открыл раздвижную дверь кузова.
– Прошу!
В кузове обнаружился старый колченогий, явно со свалки, стол с куском плинтуса вместо недостающей ноги, три того же происхождения табуретки и, как ни странно, на стене – дачный умывальник. Под умывальником – мятое ведро. На перевернутом ящике стояли грязная мыльница и захватанный пакет со стиральным порошком. И лежало несколько тряпок. На столе – стаканы, кружка, ножик и две пластмассовые вилки. Юрий Архипович быстро вымыл руки, сполоснул стаканы и в два счета откупорил, разлил, разрезал, а также вскрыл рыбные консервы. Движения его были порывисты, если не сказать – судорожны. Он быстренько "махнул" свой стакан и успокоился. Успокоившись, налил себе полстакана и у нас вина оказалось поровну.
– За знакомство!
Он выпил, я пригубил.
– Тебя как, я забыл, звать?
– Валерий.
– Валера, а как ты на машине-то ездишь?
– В каком смысле?
– Как до педалей достаешь?
– Да никак. Нет у меня машины.
– А чего пришел?
– Извините, не понял.
– Я думал, ремонт тачки, как обычно.
– Вы ремонтируете машины?
– А чем же я, по-твоему, занимаюсь?
– И эта "Газель" не ваша?
– Ясно дело, не моя. Но временно – у меня в ремонте.
Мне стало любопытно.
– Юрий Архипович, а где вы живете'?
– Да вот же в этом подъезде, на четвертом этаже.
– А здесь…
– А здесь я, будем говорить, работаю и здесь я пью вино с хорошими людьми.
Я посмотрел на него с удивлением.
– Ну, моя скандалит, если дома, – объяснил он. – И хороших людей не велит принимать. Вот ты пришел, и мы сидим по-людски. А дома – нет. Дома она бы скандалила. А честно сказать, она и ключи у меня отобрала. Утром мы вместе выходим: она на работу, я – сюда. Придет с работы – откроет. Да мне, будем говорить, и нормально. Туалета только нет. Не строят, блин, общественные туалеты! Но я к дворничихе хожу. Она пускает. Я ей коляску наладил мусор возить – она теперь пускает.
– А как же я звонил вам по домашнему телефону? удивился я.
Хмельные глаза на одутловатом лице хитро прищурились:
– А на что радиотелефон? – он вынул из кармана комбинезона массивную телефонную трубку. – Милиции без связи невозможно.
Нужно было родиться и вырасти в маленькой добропорядочной Эстонии, чтобы оценить всю дикость этой формы существования, которую мой собеседник воспринимал как норму. Однако настала пора брать быка за рога.
– Кстати, насчет милиции. Я хотел поговорить с вами об одном случае из вашей практики.
Бывший лейтенант в этот момент прикуривал. Затянувшись, он посмотрел на меня строго. Если не сказать грозно.
– Государственных и военных тайн не выдаю никому: ни лилипутам, ни Гулливерам!
От избытка деликатности он не страдал. Я заверил его, что государственные и военные тайны меня не интересуют.
– Да? – спросил он недоверчиво и уставился на меня – глаза в глаза.
– Да.
Он взял в руки бутылку, взболтнул остатки портвейна и задумчиво проговорил:
– Для разговора, будем говорить, маловато.
Я подумал, что вторая бутылка портвейна может его нокаутировать и толю, – от нашей встречи не будет вообще.
– Давайте так: я сначала расскажу, в чем дело, а потом сбегаю.
Он легко согласился и вылил остатки в свой стакан. Я – в который раз! – поведал об убийстве на маяке.
– Ладно, – проговорил Юрий Архипович. – Беги за вином. Я подумаю. – И неожиданно полез в карман комбинезона. – Давай денег добавлю.
Я сказал: "Не надо" и выпрыгнул из кузова.
Продавец, к которому я пришел за второй бутылкой "Порто", спросил: "Уже?" и посмотрел на меня с уважением.
Вопреки моему ожиданию, Юрий Архипович не кинулся открывать принесенную мной бутылку. Он сидел на колченогой табуретке и мрачно курил.
– Помню, – сказал он. – Помню эту историю. И друга твоего помню. Мы его тогда, будем говорить, замели вместе со скинами. Скины, они – звери. Громили рынок. "Россия для русских" – и громили. Громили всех: и русских, и нерусских палками, арматурой, бейсбольными битами – у кого чего. И знаешь, я, конечно, не психолог, я всего лишь бывший мент и пьяница, но будем говорить так: у них не ярость была заметна, а восторг. А это, Валера, еще страшней видеть. – Он закурил следующую сигарету и сказал, махнув рукой: – Мы их повязали тогда. Но ты же знаешь…
– А кого тогда убили?
– Тот мужик вообще случайно попал под раздачу. Покупал что-то на рынке, но внешность кавказская. Армянин.
– Армянин?
– Армянин.
– Расскажите об этом, Юрий Архипович… Хотите, я вам налью?
– Погоди, погоди, потом выпьем, Валера. Короче, когда пошло следствие, начались чудеса в решете. Меня вызвал начальник и понес какую-то, будем говорить, херню, извини за выражение, Валера. Чтобы я, значит, изменил показания в пользу "необходимой обороны". Я отказался. Карьеру я не делал. Лейтенант в моем возрасте… Послал я его, короче… К тому же я – автомеханик. Как ты заметил – пьющий. Слегка, вернее сказать, выпивающий.
– Ну и что дальше? – спросил я.
– Уволили к чертовой матери. Надавили, и я написал заявление по состоянию здоровья. Ладно, давай выпьем, раз такое дело.
Он откупорил бутылку, мы выпили – каждый соответственно своим габаритам.
– Хороший этот "Порто", – сказал Юрий Архипович, орудуя пластмассовой вилкой в жестяной банке с консервированным лососем. – Хороший. – Он пожевал, потом закурил и вдруг сказал. – А я ведь на суд ходил – просто так, для интереса. Их всех отпустили!
– А сколько их было? – спросил я.
– Четверо. Одного оправдали. Троим – два года условно. Причем, что интересно, я ни в каких документах – показаниях, протоколах – вообще не фигурировал. Скажи, Валера, это – правосудие?
Я молчал. Что я мог сказать? Ничего. Только спросил:
– И какова была реакция на этот приговор? Возмущение?
– Будем говорить так: ликование. Зал был набит бритоголовыми. А родственников потерпевших было не видно и не слышно. Только адвокат… Она сказала судье: "Вы творите беспредел". Красивая баба, между прочим. Армянка.
– Что?! – воскликнул я, почувствовав сильный толчок в груди. – Армянка? А имя? Как ее звали?
– Да ты что, Валера! Откуда ж мне знать! Я вообще тогда был в таком шоке, что пил весь вечер с хорошими людьми в гараже, в чьем-то боксе, уже не помню, в чьем.
Армянка. Красавица. Ева?! Ева – адвокат, и она же…
Не помещалось в голове, не укладывалось.
– Мне нужно найти эту… этого адвоката, Юрий Архипович!
А Юрий Архипович был уже хорош. По его блаженной улыбке было понятно, что он уплывает в какой-то иной, лучший мир, в мир, где нет буйствующих отморозков и, в случае чего, торжествует правосудие. Я подошел к нему и стал дергать его за рукав:
– Юрий Архипович, Юрий Архипович!
Он уставился на меня:
– Ты кто?
– Я – Валерий.
– Ну и что?
– Юрий Архипович, женщина-адвокат семьи убитого армянина!
Он долго еще смотрел на меня, потом вдруг внятно сказал:
– Молодой человек, читайте прессу!
Уронил голову на стол и уснул.
Лектор
В читальном зале городской библиотеки имени Куприна было тихо и пусто. Две девушки, по виду – студентки, и один пожилой скромно, но опрятно одетый человек – и все. Поэтому, когда я появился, ко мне вышли из-за стойки, выслушали меня и обещали помочь. Вскоре мне принесли несколько газетных подшивок. Я, отодвинув в сторону стул, стал за стол и принялся за работу.
Материалов о скинхедах было довольно много, и все они были какими-то куцыми: бесстрастная фиксация событий и изредка – многозначительные недомолвки.
И лишь в одной газете…
В газете под названием "Свежая газета"… За подписью одного и того же автора…
За подписью автора Н. Конопелько… Первая статья – "Смерть ученого". Подзаголовок: "Бритоголовым можно все!"
Вторая: "Самый гуманный суд в мире. По отношению к убийцам и другим нацистам".
В первой статье сообщалось, что такого-то числа в своей квартире убит видный ученый-этнограф профессор Данила Яковлевич Грищук. Сообщалось о его международном авторитете и о прекрасных человеческих качествах. Сообщалось и о том, что он был чуть ли не единственным экспертом в судебных процессах, связанных с разжиганием национальной ненависти. И что через две недели как раз должен был состояться такой процесс… В общем, этот процесс состоялся, но состоялся без эксперта. Потому что эксперта заблаговременно убили. Стреляли через дверь из обреза. Обрез бросили на лестничной площадке. Сыщикам было известно, что стволы у винтовок наладились отпиливать в молодежном обществе "Фюрер". Прокуратура, однако, возбудила уголовное дело по статье "Непреднамеренное убийство".
Так что на судебном процессе по поводу беспорядков на Царицынском рынке эксперта по национальным вопросам не было. Он отсутствовал по обстоятельствам непреодолимой силы. Так и было записано в протоколе. Юных громил и убийц, как мне уже было известно, в общем и целом отпустили. Статья "Самый гуманный суд…" была написана с пафосом и заканчивалась такой фразой: "В стране, где главным всенародным праздником является день Победы над гитлеровской Германией, пышным цветом расцветает молодой фашизм, и нет сил объяснить правоохранительным органам, что дважды два – четыре". Я записал фамилию журналиста, собирался было вернуть подшивки, когда наткнулся на совсем недавнее сообщение. Мосгордума внесла в Госдуму проект закона о запрещении фашистской символики. Госдума отклонила законопроект солидным большинством голосов.
Вот так.
Трудно встретить лилипута, гуляющего по оживленным улицам города. Лилипут обычно целеустремленно перемещается из одной точки пребывания в другую, спеша попасть в то место, где будет защищен от любопытных взглядов. Ведь человек прогуливается по улице, бульвару или парку для того, чтобы отдохнуть, расслабиться, отвлечься от забот. А какой может быть отдых, если ты постоянно привлекаешь к себе внимание, словно актер, играющий бесконечную роль в театре с бесконечным зрительным залом! Поэтому, выйдя из библиотеки на Пушкинскую площадь, я решительно спустился в подземный переход и засеменил к станции метро "Тверская". Я уже подходил к турникету, когда кто-то тронул меня за плечо.
– Молодой человек, я хотел бы с вами поговорить.
Я оглянулся. Это был тот самый скромно, но опрятно одетый пожилой мужчина, которого я приметил в читальном зале.
– Да, пожалуйста, – ответил я. Не в моем положении было отказываться от каких бы то ни было контактов.
– Здесь мы будем привлекать внимание.
– Что вы предлагаете?
– Пройдемте, пожалуйста, в мою машину.
Я, конечно, знал, что правила безопасности жизнедеятельности не рекомендуют садиться в машину к незнакомому человеку. В особенности в таком довольно криминальном городе, как Москва. Но подумать здраво – что с меня ваять? Денег и ценностей при мне нет. Одежда моего размера? Сексуальные домогательства? Бред, бред. Одним словом, я кивнул и вскоре оказался в видавшей виды "Волге", припаркованной возле комбината "Известия". Незнакомец сидел на водительском месте, я – рядом. Он достал сигарету:
– Вы не возражаете?
Я пожал плечами.
Он закурил, аккуратно пуская дым в окошко.
– Вас, простите, как зовут? – спросил он вежливо.
– А вас? – не менее вежливо спросил я.
– Допустим, Семен Семеныч.
– Допустим, Валерий.
– Вы, Валерий, чем занимаетесь?
– А вы?
– Скажите, а почему вы на каждый мой вопрос отвечаете встречным вопросом?
– Семен Семенович, ведь вы остановили меня, а не я вас. Так что по всем правилам вам следует представиться первому.
– Вы что, будете учить меня правилам поведения?
– Да нет… – я пожал плечами и потянулся к двери. Он опередил меня, нажал на кнопку запора замка.
– Ладно, вы правы, – сказал он, сделав над собой усилие. – Но я ничем сейчас не занимаюсь. Я – в отставке. Просто я оказался свидетелем того, чем вы интересовались в библиотеке.
– И что?
– Вы не удивились, что вам так быстро принесли подшивки?
– Действительно, быстро.
– Знаете, почему?
– Почему же?
– Потому что перед вами я интересовался этими же материалами. Вы только повторили мой заказ. И я хочу спросить: почему вас интересуют скинхеды?
– А вас?
По-моему, по его лицу пробежала нервная судорога. Он спешно полез в карман куртки за сигаретой и закурил. Попыхтел, попускал дым в окошко.
– Хорошо, ваша взяла. Я… неравнодушен к этим ребятам.
– Я тоже…
– Правда?! Я так сразу и подумал. Я с некоторыми знаком лично. Это герои. И за ними, это, как его, будущее. Они – спасение нации.
– Нации?
– Да, – произнес он торжественно. – Русской нации. Вот вы – русский?
– Как вам сказать… Мама русская. А отец…
– Мама! – перебил он. – Национальность определяется по матери. С молоком матери ребенок воспринимает ее душу. Русскую душу! Среди больших политиков – всем известный сын юриста. Но он, это, как его, русский патриот, душа у него русская. А это-то и важно. Это важно осознавать, чтобы противостоять ползучей оккупации инородцами.
Первым моим порывом было бежать подальше от этого маргинала. Но я почувствовал толчок в груди – как сигнал искать следы на этой территории. Я только переспросил:
– Оккупации инородцами?
Он выдвинул пепельницу, аккуратно загасил недокуренную сигарету и посмотрел на меня внимательно. По-моему, мой рост, мое лилипутство он уже не замечал. Он искал мой взгляд. Мой понимающий взгляд. Мне подумалось, что ему сейчас, как наркоману доза, нужна аудитория. Хотя бы такая миниатюрная. За неимением гербовой пишут на почтовой.
– А что же это, если не оккупация? Кто прибрал к рукам, это, как его, матушку-Рассею? Борисы абрамовичи и романы абрамовичи! Ходорковские, невзлины, Лившицы! Это дело?! Это дело, я вас спрашиваю? В телевизор невозможно глядеть: одни еврейские рожи. Половина ведущих, это, как его, картавит.
Это была простая неправда, но я промолчал. Дальше пошла настоящая абракадабра: потомки сионских мудрецов, видя, что в одиночку им с русским народом не совладать, снюхались с ваххабитами и прочими мусульманскими экстремистами и общими силами…
– А в правительстве по-прежнему – их всесильное лобби, и поэтому им все сходит с рук.
Глаза его сверкали, в уголке рта показалась пена. Мне стало страшно. Я притих. Я все же надеялся на какую-нибудь информацию.
– Кто торгует на рынках? Черные. Одни черные. Что, наш Ванька, это, как его, не может? Может! Но не дают. Рестораны, магазины – кто держит? На АЗЛК армянская дирекция в распыл пустила, это, как его, завод! А что им: чужое!
Он вдруг улыбнулся:
– Вот наши ребята и наводят рихтовочку.
И подмигнул мне по-свойски.
– Вы прямо оратор! – похвалил я его.
– Оратор и есть, – согласился он. И уточнил: – Лектор.
– Лектор?
– Да, читаю лекции на эти темы.
– Где же?
– А приглашают.
– Скинхедам читаете?
– Не только.
– В обществе "Фюрер" читали, например?
Он посмотрел на меня подозрительно:
– А почему вы спрашиваете?
– Тут такое дело. Убили одного из общества "Фюрер", обвинили моего друга. Он арестован. Хоть ни ухом, ни рылом… Вообще в эти игры не играет. Я хочу помочь следствию. И спасти друга.
Он прямо встрепенулся весь. Нагнулся ко мне:
– А убили не одного из тех, что Царицынский рынок пощекотали?
– Из тех.
– И армяшку, это, как его, замочили?
– Да.
– Третий уже.
– Что значит – третий?
– А их четверо было под судом. Ты ж читал.
Ага. Мы уже "на ты".
– Читал…
– Троих уж нет среди нас, – скорбно сообщил он.
– Мстят, жидовские морды!
– Троих?!
– Так точно! Одного – в наглую, возле дома, в упор. Полбашки разнесло. Днем! И никто не видел. А?!
– А второго?
– В метро. Толкнули под поезд на Павелецкой. А третьего – не знаю. От тебя услышал.
– А скажите, Семен Семенович, – спросил я, – возле убитых не оказывалось никаких записок?
– Записок? Нет. Они же трусы, суки, нерусь нехорошая. Впрочем, – он немного подумал, – бумажки ка-кие-то, кажется, это, как его, находили… Кажется, оба раза. Там какие-то буквы были, не помню точно…
– СВС?
– Да, вроде… А ты откуда знаешь?
– Оттуда. Помоги мне, Семен Семеныч, найти убийцу.
– Это ты помоги мне. Только назови, кто. Мы сами с ним разберемся, не надо никакой, это, как его, милиции.
– Опять убийство?
– А это тебя не касается. Так поможешь?
– Семеныч, – сказал я. – У нас с тобой одна задача. Давай помогать друг другу. Вот мой телефон. – Я чиркнул на клочке бумаги номер и дал ему. – Дай мне свой.
Он замешкался, потом сказал:
– Дам сотовый. – И я получил листок из миниатюрного блокнотика. – Звони по сотовому. А домашний я никому не даю. Ну его на фиг! Тебя подвезти?
– Да нет, спасибо. Я на метро. У меня прямая ветка.