- Сомнительно. Лодка целая, и мотор на месте. Слухи были, что Чайкун ходит на ондатру, ставит капканы и продает шкурки. Возможно, залез в чужую ловушку или к нему залезли, произошла драка - и все. Здешние браконьеры народ жестокий, за ондатру, за рыбу могут и убить… Когда установим связи погибшего, тогда и выясним, кому выгодна была его смерть.
- Да, - кивнул Коваль. - Только думаю, что даже знаменитое римское право не охватывает всех возможных мотивов и побуждений… Существует еще случайная встреча, случайный конфликт, как вы сами понимаете.
- Конечно, все возьмем во внимание. Изучим окружение Чайкуна, его семью, взаимоотношения с друзьями…
- Поинтересуйтесь, не выступал ли убитый против кого-нибудь свидетелем в суде. Месть тоже не следует исключать. Очень жестокое убийство. Дважды стреляли, - сказал Коваль и подумал: "Вот я и влез в дело! Не выдержал. Теперь буду ломать голову!" Но вопреки этому все же добавил, обращаясь к Келеберде: - Когда уточните время и место происшествия, поинтересуйтесь прилегающим районом. Что это - поле или хутор… Кто там живет или работает, кто мог там быть в то время… В конце концов, вы понимаете, что едва ли не самое главное - найти ружье, из которого стреляли…
Келеберда вздохнул.
- Знаем, Дмитрий Иванович, а как же… Видите, что получается: рассчитывал в воскресенье приехать к вам на целый день, а тут такая неприятность. Не до рыбы теперь… Ловить должен не тарань…
Коваль, соглашаясь с ним, только развел руками.
- И ловить немедленно. Место, где обнаружили труп, знаем, - рассуждал он. - Но преступление все же совершилось не под моим балконом. Нужна карта акватории места убийства. Учитывая скорость течения и время нахождения трупа в воде, это место приблизительно вычислите. Не исключаю и район, где найдена лодка. Конечно, если убитый в самом деле Чайкун и лодка принадлежит ему. Тогда водолазы обследуют дно и поищут ружье погибшего или убийцы. Возможен и самострел, несчастный случай. В первую очередь надо проверить, у кого из местных жителей есть ружья такого калибра, из которого был убит этот человек, и выяснить, кто был в ту ночь на воде, в каком месте лимана, вплоть до рыбинспекторов и егерей общества охотников и рыболовов включительно.
Келеберда согласно покачивал головой.
- Да, в конце концов, вы и сами это хорошо знаете, Леонид Семенович. Не мне вас учить…
8
Три дня Юрась не видел Лизы. Это были дни отчаянной борьбы с собой, душевных мук, когда он, то подчиняясь какой-то властной силе, направлялся к хате Даниловны, а потом, спохватившись, поспешно лез обратно в гору, то вдруг, не отдавая себе отчета, оказывался там, где могла появиться Лиза.
Закончилось все это так же неожиданно, как и началось. Юрась увидел Лизу на базаре, где она, опираясь на костыль, покупала у какой-то бабы творог.
Сердце у парня упало, он притаился, не спуская с Лизы глаз. Базар, который до этой минуты гудел и галдел, где мельтешили знакомые и незнакомые люди, словно бы провалился, и осталась только Лиза.
Чувство горькой обиды, не покидавшее его после той драматической ночи в сливовом саду, сейчас перехлестнулось острой жалостью к Лизе: как же это она с больной ногой выбралась на базар - ведь окружной дорогой сюда больше километра.
"А что ей, бедняжке, делать? - кольнула другая мысль. - Я отрекся от нее, Андрей в рыбинспекции на Красной хате, а Даниловне и без Лизы хлопот полон рот".
И он вдруг подумал, что, возможно, брат приходил тогда не по любовному делу и приносил не подарок на день рождения, а может, икру или осетрину на продажу. А что, если Андрей, пока его, Юрася, не было дома, стал нечестным и сам возле рыбы руки греет, отвозит ее ночью в Херсон, где Лиза продает? Тогда брат вышел от Лизы так незаметно, что он, Юрась, растерянный и очумевший, даже и не увидел его. Да и какой грех мог быть между ними, когда Лиза такая больная!
Ему очень хотелось верить в это, чтобы снять с души камень, и он все время убеждал себя, что все просто померещилось.
Даже с костылем Лиза казалась ему прекрасной, еще лучше, чем до сих пор; чувства его стали горькими и терпкими, но от этого и более острыми. Его тянуло к ней все сильнее, и он кружил у прилавка с творогом, где толпились дачники, словно птица возле разоренного гнезда.
Лиза тоже заметила его и весело помахала рукой. Юрась притворился, будто не увидел ее жеста, помрачнел и отвернулся.
Он постоял так несколько секунд, но, испугавшись, что потеряет из виду Лизу, обернулся и увидел, что она, тяжело ковыляя, направляется к нему. Хотел было гордо уйти, но продолжал стоять на месте: пусть не думает, что он боится Андрея. Жалость к больной, которой было трудно ходить, заставила его броситься навстречу.
- Куда ты пропал, Юрасик? - весело спросила Лиза. - Я уже соскучилась по тебе.
Юрась молчал. Уставился себе под ноги. Сердце бешено колотилось, дыхание перехватывало, и он не знал, что ответить.
- Разве некому было побеспокоиться?.. Хотя бы… - Имя Андрея застряло на языке. - Той же Даниловне, - наконец вывернулся он.
- Она заботится, - ответила Лиза. - Только у нее помимо меня хватает забот. А я уже сама выхожу…
- Даже сюда, на базар?
- Сюда меня подвезли на машине. И назад к кому-нибудь попрошусь… Тошно все время в хате сидеть.
Юрась вдруг подумал: "Уж не Андрей ли?"
"А кто же все-таки вас сюда подвез?" - вертелось у него на языке.
- Почему такой мрачный?..
- Еще… спрашиваете! - Зло блеснув глазами, он повернулся и быстро пошел прочь.
Лиза удивленно пожала плечами: "Сдурел парень! Какая муха его укусила?.. Уж не влюбился ли он в меня по уши?! Только этого не хватало!"
Она не хотела себе признаться, что и сама к Юрасю потянулась, невольно увлеченная его несмелым ухаживанием. Ведь первые дни только и скрашивал ее общество в этой глуши, куда сбежала от городской суеты, фабрики и тоски. Думала пробыть здесь недельку, устроилась в гостинице с помощью Андрея Комышана, который, правда, отговаривал, чтобы не ехала в Лиманское, - и вот застряла здесь. Да и интерес возник у нее нежданно-негаданно такой, которого она и не представляла себе. Конечно, сначала ей было приятно внимание Юрася. Это приподнимало ее в собственных глазах. Как-то по-новому посмотрела на себя.
Потом, после более близкого знакомства с Юрасем, Лиза вдруг почувствовала, что жизнь, какую она ведет, ее уже не удовлетворяет; до сих пор она тешила себя иллюзией счастья, счастья не заменишь краденой любовью. Юрась вызвал у нее острую потребность стать достойной его, и одновременно она понимала, что ее связь с Андреем, о чем она не могла рассказать, возводила между ними непреодолимую стену. Это ее угнетало, она доходила до отчаяния, измотанная противоречивыми чувствами.
"Бог с ним, с этим мальчиком", - подумала отреченно Лиза и оглянулась: не видел ли кто этой сцены? Осторожно держа узелок с творогом, она поковыляла к гостинице проведать Даниловну.
9
Совхозный диспетчер Иван Васильевич Чайкун заглянул к Комышанам поздно вечером и никого, кроме старой Комышанихи и Насти, не застал. Андрей отправился на дежурство, а Юрась куда-то запропастился еще после обеда. Впрочем, Ивану Васильевичу только Настя и нужна была, хотя сразу он этого не сказал. В расстегнутом пиджаке, который не сходился на животе, насупленный, он сидел в светлице и оглядывался, словно впервые здесь очутился. Когда Порфирия Авксентьевна вышла на подворье, он еще какое-то время молчал, уставясь на свои запыленные ботинки, разглядывая над столом семейные фотографии Комышанов, наклеенные на большой картон.
- Дядька Иван, - проговорила Настя, которой надоела эта игра в молчанку. Она сидела на диване и зашивала мужу куртку. - Андрей не скоро будет. Поехал на ночь.
- Знаю, - наконец заговорил гость. - У меня к тебе разговор, а не к Андрею.
- Так говорите. - Настя положила куртку возле себя и скрестила руки на груди.
- Пошла бы помогла Ирке… Завтра разрешат похоронить Петра…
- Я уже была у нее…
- Мы на тебя зла не копим, хотя ты и за этим Комышаном, - начал издалека Чайкун.
- Дядька Иван!.. - Настины глаза сердито блеснули. - Снова за рыбу гроши! Сколько лет толчете!
Она хорошо помнила, как отец ни за что не хотел отдавать ее за Андрея. "Комышаны голодранцы, бродяги, цыгане!" - кричал он на дочку. Даже из дому не выпускал, когда поблизости похаживал стройный чернявый Андрей. Только и Настин характер был под стать отцовскому - упрямый. А главное - Андрей! При мысли о нем начинало колотиться сердце, от поцелуев кружилась голова и подкашивались ноги. Кончилось все тем, что однажды, когда отец был в поле, Андрей позвал ее, посадил в машину и отвез в Белозерку в загс. В родной дом она больше не вернулась. Только после смерти отца Чайкуны снова понемногу признали ее.
- Хорошо хоть своих не забываешь. И мы тебя родней считаем…
Иван умолк, и Настя терпеливо ждала, когда он опять заговорит, она догадывалась, о чем пойдет разговор.
- Теперь у Ирки двое сирот, - вздохнул Иван Васильевич. - До ума не доведет. Она тебе все же сестра, мало ли что двоюродная…
- Горе ты, горе… - покачала головой Настя.
- Андрей все время гонялся за ним… И в ту ночь был на воде… с ружьем, - добавил он. - Вот так, дорогая племянница. Посчитался твой Андрей с ним.
- Не был тогда Андрей на воде.
- А где?
- Где?! - Настины мысли заметались, разбежались. А в самом деле, где? Говорил, что ездил в Херсон и там начальник послал его на ночь в Гопри. Вдруг наврал? Она запнулась на мгновение.
Ивану Васильевичу это показалось подозрительным, и он уже тверже повторил:
- А где?
- Да вы что! - вспыхнула Настя. - Окститесь! Милиция Андрея не трогает. С ружьем ездил Юрась…
Чайкун скривился.
- Ну что ж, одна кровь, комышанская. Только Юрась в такие дела не влезает. А вот Андрей давно грозил Петру. С тех пор как тот ему нос перебил. Потому к Андрею и сходится…
- Глупости говорите! - процедила Настя. - Дурацкая ваша мысль. Это Петро предлагал Андрею по двести рублей каждый месяц, чтобы только не трогал его в плавнях. А когда Андрей не взял, пригрозил: "Подумай, не то не жить тебе!" Хорошо, что муж у меня не из пугливых…
- Мы в милицию на Андрея не скажем, сами разберемся… Но если это его беда или малого черкеса, худо вам будет… Ирка сама детей на ноги не поставит, придется Комышанам давать свою часть…
Настя поднялась, заходила по хате. По тому, как перекладывала вещи, хваталась то за одно, то за другое, было видно, что сдерживает гнев.
- Ну вот что, дядька Иван, - наконец сказала она, - если только с этим ко мне пришли, то будьте здоровы. Следствие скажет, с кого спрашивать за Петра… Если такое Андрей сделал, то я ему первая не прощу. А пока нечего языком болтать!..
- Ты, Настя, не того… - пробурчал Иван Васильевич. - Милиция не разберется. Ночь темная, камыши глухие, а на воде следов не бывает. - Он поднялся и, не попрощавшись, вышел из хаты.
Настя еще долго не находила себе места. За работу уже не бралась, и куртка Андрея сиротливо лежала на диване, свесившись пустым рукавом.
Порфирия Авксентьевна, вернувшись в хату, заметила, что у Насти покраснели глаза. Удивилась: невестка была не из слезливых. И вдруг почувствовала, что над ними всеми сгустились тучи.
10
В воскресенье утром Даниловна - она больше находилась в гостинице, чем в своей мазанке, - зашла к Ковалю.
- Звонил директор. Сказал, что приедет.
Дмитрий Иванович отложил книгу.
- Приготовлю курочек, сварю картошку… С ним и председатель рыбколхоза.
- Уже воскресенье? - улыбнулся Коваль.
- Оно самое, - подтвердила Даниловна, и на ее чуть подкрашенных губах появилась довольная улыбка. - Их и в воскресенье не увидишь, все в поле да в поле.
Она метнулась в продолговатую нишу, где стоял диван и журнальный столик, схватила с подоконника тряпку, мигом провела ею по столешнице и сразу исчезла.
Директор совхоза "Прибрежный" Самченко уже несколько дней собирался приехать и познакомиться с Ковалем. Только ему одному рассказал Келеберда, кто такой Дмитрий Иванович.
Не успел Коваль закрыть дверь за Даниловной, как зазвонил телефон и она снова взбежала на второй этаж. Полковник услышал ее взволнованный голос.
- Владимир Павлович, как же так! - жалостно произнесла она. - Я же цыплят поджарила, картошки сварю…
Коваль понял, что в планы директора не входил завтрак в гостинице. Прикрыв поплотнее дверь, он вернулся на балкон и загляделся на утренний лиман. От уже хорошо знакомого Дмитрию Ивановичу живописного пейзажа веяло покоем и ленивой умиротворенностью. Словно белые лебеди, застыли в заливе фелюги рыбколхоза. Чуть ближе к берегу так же неподвижно стояли на тихой воде несколько лодочек - деды-рыбаки, казалось, вытаскивали бычков прямо у себя из-под ног.
Среди этой тишины и благодати вроде и не было места черной ненависти, и не могла здесь пролиться человеческая кровь. Только полковник Коваль по своему горькому опыту знал, насколько подобная благодать временами бывает обманчива и коварна. Он верил в доброе начало в человеке, но всегда был настороже, и это мешало ему жить легко и благодушно.
Теперь, когда лиманские воды выбросили на берег убитого человека, этот красочный пейзаж словно бы померк. Где-то за далеким ясным горизонтом, а возможно, рядом по берегу ходит зло в человеческом облике, и не будет никому покоя, пока его не обнаружат…
Директор совхоза появился через несколько минут после телефонного звонка. Поднялся на второй этаж вместе с молодым человеком, которого отрекомендовал как председателя рыбколхоза. Владимир Павлович - высокий, несуетливый, задумчивый, даже печальный - сразу понравился Ковалю.
- Наконец выбрался, - сказал он. - Хозяйство. Глаз да глаз нужен… Но сегодня все бросил… Впервые за весну и лето. Покажем вам наши голубые нивы…
Коваль согласно кивнул, подумав при этом, что директор не все сказал. Очевидно, людей в селе взволновала случившаяся трагедия, и Самченко интересно было узнать его мнение.
Моторка перевезла их на фелюгу. На палубе возле кубрика Дмитрий Иванович увидел казан, в котором дымилась уха, а рядом, на импровизированном столике, - большие миски с вареной таранью и красными раками.
- Первым делом - это позавтракать, - сказал голубоглазый бригадир в нейлоновой куртке и высоких сапогах, коренастый, с обветренным загоревшим лицом. Он принялся открывать бутылки. Подошли еще три рыбака и уселись возле казана.
- На меня не очень рассчитывайте, - улыбнулся Коваль, кивнув на батарею бутылок.
- Да и я такой же, - поддержал его Самченко.
- Но вырваться один раз в год в плавни и не пропустить по рюмочке - вас просто не поймут, Владимир Павлович, - заметил председатель рыбколхоза.
Беседа шла неторопливо: про уловы, урожаи да про сельские дела - не так часто встречаются рыбаки с совхозным начальством, и в конце концов само собой перешли к событиям, которые всколыхнули Лиманское.
Коваль изучал собеседников.
Самченко и председатель рыбколхоза Татарко в свою очередь присматривались к знаменитому детективу. Наверное, искали в нем какие-то особенные черты, не догадываясь, что полковник был во всем, кроме разве что своей проницательности, самым обыкновенным человеком.
После завтрака, когда председатель все же, не выдержав, отправился на моторке к колхозным фелюгам, а рыбаки вернулись к своим делам, Самченко и Коваль остались вдвоем на палубе.
Смущенно улыбнувшись, директор отважился спросить:
- Может, и неудобно, но что вы думаете об этом убийстве, Дмитрий Иванович?
Коваль ответил не сразу.
- Келеберда, наверное, уже что-то знает, - словно объясняя свое любопытство, добавил директор совхоза. - Но и нам бы знать не мешало.
- А мне откуда знать, Владимир Павлович? - ответил полковник. - Знания исходят из фактов. А у меня их нет. К тому же я, как вам известно, пенсионер. - И добавил с едва уловимой горечью: - Уголовный розыск, если и напал на след, распространяться не имеет права. В херсонской милиции ребята чудесные и вскоре разберутся… А относительно предположений, то, наверное, и у вас они есть. Вы лучше других знаете местных жителей.
- Я не криминалист.
- Для этого им и не нужно быть. Личность убитого установлена: Петр Чайкун. И об этом людям известно. Жил в Белозерке, а раньше в Лиманском. Возможно, и вы его знали.
- Чайкунов у нас в Лиманском несколько семей. Живут дружно, по-родственному. Да-а, - протянул директор, - знал я убитого.
- Ну вот. А зная людей, можно разобраться и в происшествии… Расскажите… Глядишь, и преступника найдем…
Директор совхоза улыбнулся:
- Надеялся у вас кое-что узнать, а теперь приходится самому рассказывать… Про Чайкунов известно многое… Род свой ведут издавна, люди хозяйственные, работящие, но падкие на деньги… До революции владели собственной фелюгой, магазинчик был, батраков имели, женились только на имущих девушках и сами хорошее приданое давали. В тридцатых годах кое-кого из них раскулачили… А когда лет пятнадцать тому назад из четырех слабеньких колхозов организовывали наш совхоз, оказалось, что в одном из этих колхозов председателем был Иван Чайкун… Помню первое собрание. Я перед этим работал директором соседнего совхоза и давно уже забыл о таком беспорядке, какой увидел здесь. Часть людей пришли пьяные, уселись сзади и вели свое собрание. Время от времени из тех полупотемок - а тогда здесь были еще керосиновые лампы - в мой адрес долетали выкрики: "Знаем! Не хотим! Не нужен нам чужак!" Уже было известно, что директором новосозданного совхоза назначили меня.
Пока секретарь райкома рассказывал, что государство хочет людям помочь, строит оросительную систему, дает кредиты, что совхоз, как организация государственная, более прогрессивна, все сидели тихо, даже крикуны молчали. А когда пошел разговор о руководстве, поднялся базар… Еще по дороге, в машине, секретарь сказал, что Иван Чайкун, который сам претендует на должность директора, может создать оппозицию. Но в конце концов порядок навели и огласили приказ о моем назначении. Я в свою очередь назначил Ивана Чайкуна заместителем и оставил на своих местах всех, кто раньше был бригадиром, звеньевым или кладовщиком. На какое-то время "оппозиция" успокоилась. И все же бывшее колхозное руководство работало спустя рукава, без чувства ответственности. Задождил ноябрь, кукуруза не собрана, овощи в поле, давно время вспахать зябь, а бригадиры и звеньевые просиживают в чайной. Нужно было искать новых людей, добросовестных специалистов…
Однажды вечером, когда я сидел в конторе совхоза один, заходит покойный капитан в отставке Комышан Степан Андреевич, отец нынешнего рыбинспектора, и прямо говорит:
"У нас в колхозе не было толку, и при совхозе не будет порядка, если будем доверять и давать власть Чайкунам, Сидоренкам, Манькивским…"
"Почему так считаете?" - спрашиваю.
"Они раньше колхозом правили, как хотели, и нечистые на руку были. Умеют перед начальством выступить, а сами за пазухой камень держат…"
"А вы кем работаете?" - спрашиваю. Я еще тогда не всех людей знал.
"На разных работах. Теперь сеяльщик", - отвечает.
"Хотите должность повыше?"
"Я, - говорит, - не за должностью пришел, горько смотреть, что эта компания выделывает…"