У избы стояла "эмка" – еще довоенного производства легковой автомобиль Горьковского автозавода.
Майор уселся впереди, с водителем, капитан с Павлом – сзади.
Всю дорогу ехали молча. Павел поглядывал по сторонам. Куда и зачем его везут? Хотели бы расстрелять за измену – шлепнули бы там же, поодаль от избы. Может, в лагерь? Слышал Павел про такие, где вышедших из окружения держат. Но он-то не окруженец! Форма на нем немецкая, и службу в немецких танковых войсках он не отрицает. Надо было упирать на то, что он не принес Родине вреда, он никого не убивал.
Они прибыли в какой-то городишко, и машина остановилась у двухэтажного здания. Стоявший у входа часовой отдал офицерам честь. Вид Павла его, похоже, не удивил.
Пашку завели в кабинет. Неожиданно майор заговорил с ним по-немецки, очень чисто, с легким берлинским акцентом. Расспрашивал о службе в немецких войсках – видел ли он командира 6-й танковой дивизии генерал-майора Рудольфа фон Вальденфельса.
– Откуда? – удивился Павел. Он и командира 4-го панцергренадерного полка не видел – только командира роты и батальона.
– Хочешь искупить свою вину? – спросил майор.
Павел кивнул. В горле внезапно пересохло, он не мог говорить.
– А если придется вернуться туда, к немцам? – Майор смотрел на него пытливо.
Павел растерялся. Он ожидал, что ему дадут трудновыполнимое задание, где, возможно, придется рисковать жизнью, – но назад, к немцам?
Майор понял его состояние.
– По-немецки ты говоришь хорошо, прямо настоящий померанец.
Павел улыбнулся:
– Мне об этом немцы говорили. Даже земляк нашелся, кажется, из передней Померании.
– Я – сотрудник СМЕРШа, зафронтовая разведка. Нам необходимо внедрить своего человека в действующие части немцев. Ты очень подходящая кандидатура.
– Скоро сутки, как я здесь, меня уже должны хватиться.
– Можно сказать, что напился до беспамятства и только очнулся.
– Хм, накажут.
– Как можно наказать героя, выбравшегося из подбитого танка? Он же должен отойти от пережитого. Самое простое средство – напиться.
– Какой из меня разведчик? Я ведь не умею ничего.
– Верно, времени на подготовку нет. Все придется делать экспромтом. Ты легализован, тебя знают сослуживцы, на тебе форма, значки.
– Что я должен делать?
– Вот это другой разговор!
И майор битых два часа рассказывал, за чем надо наблюдать и как добывать сведения. Павлу предстояло общаться с сослуживцами, посещать солдатские пивные, постараться подняться по службе и сблизиться с офицерами.
– А как сведения передавать?
– В самую точку вопрос! Когда сведения будут экстренные, можно будет воспользоваться танковой рацией. Передашь на волне 272,4 сигнал – голосом, на немецком языке: "Сильно заболел, прошу лекарство". Для связи тебе будет выделен человек, он обратится к тебе с паролем: "Вы не ходили в лютеранскую церковь в Штральзунде?" Ответ: "Я – католик и жил…" Где вы жили?
– Говорил – в Кольберге.
– значит, "Я – католик и жил в Кольберге".
– А вы не боитесь, что я не стану работать, а сбегу? Или хуже того – сдам вашего связного?
– значит, я ошибся в тебе. Чем мы рискуем? Кроме связного – ничем. Если мы тебя расстреляем или сошлем в Сибирь – ничего. А так ты можешь пользу принести. Войне скоро конец, немцу под Курском хребет сломали. Он уже не тот, немец-то. Сам видишь, гоним его из страны. Пройдет полгода, год – даже два, не больше, – и мы будем в Берлине.
– У немцев настроение не победное, но в скорое поражение никто не верит. На фронт поступает новая техника – вроде "Тигров" и "Пантер", самоходки на их базе. Наши противопоставить им ничего не могут. Это я как танкист говорю. Наверняка в авиации и в артиллерии есть свои новинки.
– Павел, экономика Германии прошла свой пик. Не хватает мощностей и специалистов. Наши заводы выпускают танки тысячами в месяц, а Германия – сотнями. У Советского Союза полно стратегического сырья – тех же руд, металлов для выплавки стали: хрома, молибдена, ванадия. Германия все завозила из других стран. Перевозка стратегических материалов транспортом, любым – кораблями, поездами, – самая уязвимая цепочка.
Кроме того, у нас есть союзники, поставляющие технику и продовольствие. Если они откроют второй фронт, Германии войну не выстоять. Мы обязательно победим. Так что, если и сбежишь, мы непременно найдем тебя после победы и тогда уж точно повесим.
– А если случится – меня в плен возьмут? – спросил Павел. – Или еще что-нибудь? Как мне тогда вас искать, на кого ссылаться? Шлепнут же, как предателя!
– Всяко бывает. Сначала не говори никому, что ты русский, проси сообщить о себе в СМЕРШ, любому уполномоченному. По телефону или при личной встрече скажешь, что работаешь на ведомство Утехина. А уж потом пусть ищут меня, майора Гуркова. запомнишь?
– Да вроде просто.
– Веди себя как всегда, не вызывай подозрений, и все будет хорошо.
– И как же мне теперь на ту сторону перебраться?
– Мы на передовой "концертик" маленький ночью организуем, под шумок и перейдешь назад, на том же самом месте. Тебе надо к утру в батальон попасть.
– Страшновато.
– На войне всегда страшно – и саперу, и летчику, и артиллеристу.
Павел обговорил с майором некоторые детали. Вернее – говорил майор, а Павел только иногда задавал вопросы.
Павла накормили гречневой кашей с тушенкой. Он не ел давно и потому даже добавки попросил. Немцы гречневую кашу не готовили совсем.
Ему собрали небольшую армейскую сухарную сумку, естественно – немецкую, положили туда фляжку со шнапсом и кусок сала. На фронте сало уважали воюющие с обеих сторон.
– Нам пора.
Они снова уселись в "эмку" в том же составе. Вот только отношение к нему стало другим, Павел это почувствовал.
Приехали они к прежнему особняку. Павел сидел в машине, и о чем разговаривали офицеры, он не слышал. Только особист провел их всех на передовую, в блиндаж к лейтенанту. Тот, как увидел начальство, вытянулся по стойке "смирно". "Вот интересно, – подумал Павел, – в атаку с пехотинцами ходит, а начальства боится". А тут еще и сам Павел стоит рядом, в немецкой униформе.
– Лейтенант, проводите нас в траншею. Надо нашего человека назад отправить. Минные поля на нейтралке есть?
– Не ставили.
Капитан и майор одновременно посмотрели на часы.
– Ну, Павел, сейчас начнется. Давай ползком вперед. Полагаю, еще свидимся. Удачи!
– К черту!
Павел выбрался из траншеи и пополз на нейтралку. Едва одолел сотню метров, как справа загрохотали пушки. На немецких позициях стали рваться снаряды. Понятно, немцев отвлечь решили: вроде сначала артналет, а потом – ночная атака.
Павлу надоело ползти, он стал продвигаться вперед короткими перебежками. Пробежит десятка два метров, упадет. Осмотрится – и снова вперед. Таким образом он подобрался к передовой траншее немцев.
Ракет сегодня не пускали – немцы явно не хотели обозначать в темноте линию траншей, чтобы не попасть под артналет.
Павел полежал с полчаса, разглядел, где мелькают каски часовых над бруствером, потом очень медленно подполз к передовой траншее и перемахнул через нее. Ему повезло, что в суете отступления немцы не успели натянуть ряды колючей проволоки.
Павел прополз еще сотню метров, прежде чем встать. Он шел вдоль дороги, вспоминая, где ремонтная рота. Был он там неполный день, выходил оттуда ночью и дорогу, конечно, не запомнил. Как говорится, ночью все кошки серы.
Он достал фляжку со шнапсом и, как учил майор, часть спиртного вылил на форму и сделал пару глотков. От него должно разить шнапсом, чтобы ни у кого не возникло и тени сомнения – солдат пьян.
Навстречу ему попались два пехотинца.
– Камарады? Где я? – Павел дохнул на солдат густым запахом спиртного.
Пехотинцы хихикнули:
– Друг, откуда нам знать? Ты танкист?
– Да. А что, по форме не видно?
– Темнота, аж глаз выколи. Вроде вон там танки стояли. – Один из солдат махнул рукой в темноту.
Через полкилометра Павел и в самом деле наткнулся на стоящий в отрытом капонире танк Т-IV. В их батальоне таких не было. Черт с ним, завтра утром он разберется.
Павел взобрался на танк и устроился спать на моторном отделении. От двигателя шло тепло. Павел сунул сумку под голову и мгновенно уснул – ведь он не спал уже две ночи.
Проснулся Павел от пинка по ноге. Разлепил глаза. Над ним возвышался офицер в танкистской форме.
– Встать!
Павел неловко поднялся.
– Да ты пьян, танкист! От тебя шнапсом разит!
– Так точно, господин обер-лейтенант! – Павел скосил глаза на погоны офицера. Лицо офицера было ему незнакомым.
– Как ты здесь оказался, кто ты такой?
– Оберпанцерсолдат 4-го панцергренадерского полка Пауль Витте. Позавчера мой танк подбили, экипаж сгорел, только мне удалось выбраться. – Павел демонстративно покачнулся.
Взгляд офицера смягчился. Остаться в живых и выбраться из горящей машины – это большая удача.
– Если бы не война, гренадер, я бы определил тебя на гауптвахту. Ладно, я не буду строг, иди.
– Господин обер-лейтенант, меня вчера определили в ремонтную роту. Хоть убейте, но я не помню, где она.
Офицер улыбнулся.
– В питье надо знать меру. Курт!
Из-за танка вынырнул танкист.
– Проводи панцергренадера к ремонтной роте.
– Слушаюсь.
Павел спрыгнул с танка. Уже рассвело, и он сам сориентировался. Но лучше, если его проводят. Как говорил майор, пусть на всякий случай будет больше свидетелей его пьянки. Не дезертировал человек, он лишь напился на радостях, что живой остался.
Из-за поворота выехала "Берге-Пантера". Это та же "Пантера", но без башни и пушки. На месте башни была небольшая грузовая площадка и мощная лебедка. В каждом батальоне была такая машина, и использовалась она для эвакуации и буксировки подбитых танков с поля боя.
"Берге-Пантера" остановилась напротив Павла, из люка выбрался фельдфебель.
– Витте! Черт бы тебя побрал! Где ты шляешься? А это что за дружок с тобой?
Фельдфебель спрыгнул с машины, подошел к Павлу, принюхался.
– Так и есть, нажрался шнапса!
– Господин обер-лейтенант, командир роты одиннадцатого танкового полка приказал привести его в ремонтную роту. Этот гренадер всю ночь проспал на нашем танке.
– Матерь Божья! Спасибо, солдат, свободен. И держи язык за зубами.
Солдат развернулся и ушел.
– Пауль, я тоже солдат; я был в атаках и понимаю, что значит терять боевых друзей. Но напиваться, как свинья, и пропадать где-то целый день? Тебя могут вздуть и лишить лычек.
– Давай выпьем! – неожиданно для себя самого предложил Павел. – Тут еще осталось. – Он потряс наполовину заполненной фляжкой.
– Убери! – Фельдфебель оглянулся на "Берге-Пантеру". Из люка за ними с любопытством наблюдал водитель.
Павел убрал фляжку в сухарную сумку.
– Лезь на машину! Если кто спросит, скажешь, что помогал подбитую "Пантеру" транспортировать. И без меня не пей, я вечером в казарму приду.
Павел взобрался на "Берге-Пантеру". Фу, похоже – пронесло. Ловко этот майор из СМЕРШа придумал – обманный ход с выпивкой.
В ремонтной зоне Павел переоделся в комбинезон. Ему поручили несложную работу – подтягивание натяжения гусениц. Работа пыльная, но не требующая мозгов. Правда, тяжелая.
Павел менял пальцы на траках, тянул гайки. К вечеру смертельно устал. Ему прилечь бы, отдохнуть, ан нет, заявился фельдфебель.
Павел мысленно выругался, но делать было нечего. Фельдфебель не поднял шума, обнаружив его исчезновение, да и в дальнейшем мог пригодиться.
Фельдфебель, видимо, уже знал все укромные места. Он завел Павла в небольшую подсобку. Расположились за столом. Павел достал из сухарной сумки сало, порезал его тоненькими ломтиками. Сало было розоватым, с прослойками мяса. У фельдфебеля загорелись глаза.
– Подожди немного.
Он исчез и явился с кирпичиком хлеба армейской выпечки.
– Разливай, гренадер.
Павел щедро плеснул шнапса ему в стакан, себе налил немного.
Фельдфебель это заметил:
– Долей себе.
– Увольте, не могу уже больше пить.
Они подняли стаканы.
– за то, чтобы выжить на этой войне, – провозгласил тост фельдфебель.
Они выпили и принялись за хлеб с салом. Прожевывая кусок, фельдфебель закатил от удовольствия глаза.
– Давно такого не ел. Погоди-ка, вспомню. Пожалуй, с сорок первого года, когда мы только на Украину вошли. Да, точно!
Павел снова разлил шнапс. Фельдфебель явно любил выпить и хорошо закусить. Надо взять на заметку.
Они выпили за победу. Глаза у фельдфебеля заблестели, щеки порозовели.
– Пауль, ты хороший малый! Можешь называть меня Гюнтером.
Павел разлил остатки шнапса в стаканы. Они выпили еще раз.
– Если что-то надо будет – обращайся, всегда помогу. Я в ремонтной роте второй год, все и всех знаю. Раньше танкистом был, на Т-III. После ранения сюда попал. Так что фронтовика хорошо понимаю, сам был в этой шкуре.
– Спасибо, Гюнтер, ты меня выручил. Поверишь, после того как экипаж мой сгорел, как помутилось в голове. Сколько выпил и с кем – не помню.
– Бывает. Я до войны моряком был на сухогрузе. Бывало, в порт придем – так с парнями накачаемся, что не можем вспомнить, как наш корабль называется и в какой стороне порт.
– Не знал, что ты моряк. А почему не на флоте служишь?
– Я механиком был, при двигателях. На море опасно, американская авиация или английский крейсер посудину потопят, и что делать? Нет уж, на земле спокойнее.
– Гюнтер, ты мудрый человек. Ты ешь сало. А хочешь, забери его себе, я еще найду.
– Ты свой парень, Пауль! Держись меня, вместе не пропадем.
Гюнтер тут же завернул сало в бумагу и спрятал в сухарную сумку.
– Сумка-то у тебя пехотная, за танкистами такие не числятся.
– Даже не помню, где я ее взял. забери себе.
– Как служится тебе, Пауль?
– Спасибо, Гюнтер, хорошо. Лучше здесь крутить гайки, чем в танке идти в атаку.
– Правильно, Пауль. Жизнь одна, и ее надо беречь.
Гюнтер полез в нагрудный карман френча и достал фотографию.
– Смотри, это моя семья – жена Эльза и наследник, Курт. здесь ему пять лет, снимок еще довоенный.
Павел взял фото и сделал вид, что ему интересно. Немцы – народ сентиментальный, почти все носят с собой семейные фото.
Вернув фото фельдфебелю, он сказал:
– У тебя красивая жена и замечательный парень.
– Правда? – обрадовался Гюнтер. – Я рад, что ты заметил. Ты померанец?
– Да, из Кольберга.
– Я из Мекленбурга. Ты, кроме того, что гайки крутишь, еще что-нибудь способен делать?
– Двигатель хорошо знаю, могу их ремонтировать.
– Так ты же ценный специалист! – еще больше обрадовался Гюнтер. – Подойди ко мне с утра, что-нибудь придумаем.
С утра после завтрака Павел подошел к Гюнтеру. Он не надеялся, что фельдфебель вспомнит о данном обещании, но Гюнтер, хоть и выпил вчера, слово свое сдержал.
– Хватит тебе с гусеницами возиться, это работа для сильных и тупых. Пойдем. – Он подвел Павла к двигателю "Пантеры". – Мы получили его из ремонта. Сможешь установить на танк?
– Попробую.
Работа эта – не из самых сложных. Павел лебедкой погрузил двигатель в моторный отсек, закрутил все гайки и трубопроводы. Работы много, трубочек, шлангов и проводов полно.
Уже к вечеру он залил масло, воду в радиатор и запустил двигатель. Тот ровно зарокотал.
Гюнтер услышал звук работающего мотора и вышел из конторки.
– Ты уже все сделал? – изумился он.
– Так точно, господин фельдфебель.
– Глуши.
Павел заглушил мотор.
– Руки у тебя, парень, из нужного места растут, но соображаешь ты туго.
– Почему? – удивился Павел.
– По нормативам на эту работу отводится два дня.
– Понял, следующий раз не буду торопиться.
– С тебя причитается, Пауль! Понравилось на новом месте?
– О да, Гюнтер! Все лучше, чем надрываться на ходовой части. Спасибо. У вас где-нибудь есть солдатская пивная?
– В селе – забыл название. Русские названия такие сложные.
– Вечером наведаемся? Я угощаю.
– Тогда обязательно.
Павел еле отмыл руки от масла. Немцы были чистюли и педанты, и идти в пивную с грязью под ногтями было не принято.
Вечером в казарму заглянул Гюнтер и заговорщицки подмигнул. Павел вышел вслед за ним.
– Садись.
За углом казармы стоял легкий бронеавтомобиль Kfz 221, состоящий в танковых частях, в разведке и у командиров батальонов и бригад.
Усевшись, Павел спросил:
– Откуда?
– Пригнали на техобслуживание. Это машина командира штаба сто четырнадцатого панцергренадерского полка. А мы на ней в пивную съездим. Не пешком же нам идти, правда, Пауль?
– Конечно. Ох, и повеселимся мы сегодня!
Под пивную было отведено здание бывшей колхозной столовой – вероятно, просто потому, что уцелело, не получив абсолютно никаких повреждений.
В зале за длинными столами уже сидели рядовые и младший состав. здесь были пехотинцы, артиллеристы, танкисты, даже ветеринар затесался. Было изрядно накурено, и дальняя стена виднелась, как в тумане.
Гюнтер здесь уже бывал и потому подошел к стойке уверенно. Павел не отставал.
– Пауль, тебе платить, ты обещал. Выбирай по деньгам.
– Деньги есть, выбирай сам.
Деньги у Павла были – еще те рейхсмарки, которые ему выдали в госпитале.
Гюнтер взял бутылку шнапса, две кружки пива и айсбан – тушеную капусту со свиными ножками.
Меню было сытным, но скудноватым. Понятно, не кафе в мирном Берлине.
Когда Павел вытащил пачку денег, чтобы рассчитаться, глаза Гюнтера расширились.
– Пауль, откуда у тебя такая куча денег?
– Получил за ранение и жалованье за три месяца. А где их тратить, сидя в танке?
– Тогда гуляем.
В углу играл патефон, в дальнем углу пьяная солдатня распевала "Хорста Весселя", отбивая ритм по столу пивными кружками.
Гюнтер прошел в противоположный угол, где было потише.
– Садись, Пауль.
Они поставили тарелки на стол, уселись. Попробовали пиво. Павлу понравилось.
– О! Как в Мюнхене! – одобрил Гюнтер.
Принялись за свиные ножки, выпили по стопочке.
– Гюнтер, русские называют водку с пивом "ершом". Так мы с тобой быстро опьянеем.
– А зачем бутылку до дна пить? Я с собой заберу.
– Верно, мудрое решение. А даже если и напьемся – кому какое дело! Только вот как обратно поедем?
– Думаешь, бронеавтомобиль помнем? – расхохотался Гюнтер. – Ну не пешком же идти, выпивши.
Они болтали о том о сем. Неожиданно Гюнтер спросил:
– Пауль, ты не раз горел в танке, был ранен – я видел твой формуляр. Ты имел кучу денег, причем не оккупационных марок – это бумага, мусор, а настоящих рейхсмарок; ты воюешь на передовой.
– А где же мне быть? Тем более что я не на передовой, а в ремонтной роте.
– Ха! Стоит русским прорвать фронт – и, считай, ты уже на передовой.
– Что ты предлагаешь?
– Не здесь и не сейчас. Поговорим завтра.