– Мэм, не возражаете, если я сам поищу? Мне необходимо убедиться, нет ли в доме чего-то, что поможет мне найти вашего сына.
Другая мать потребовала бы вызвать адвоката и предъявить ордер. Но не миссис Тэтчер. Она понимает, что произойдет, если Колин никогда не вернется домой. Извинившись, я оставляю ее рыдать у кухонного стола. Миновав столовую, ванную и главную спальню, оказываюсь в комнате семнадцатилетнего Колина Тэтчера. Плакат бейсбольного клуба "Уайт Сокс", школьные учебники, книги, так и не возвращенные в библиотеку. В шкафу еще сохранилась кое-какая одежда: футболка и двое рваных джинсов. На другой стене постеры звезд спорта 1980-х, вырезанный откуда-то портрет Синди Кроуфорд и приклеенный к шкафу так, чтобы не заметила мать. На кровати покрывало, вероятно связанное Кэтрин, когда ее руки были еще на такое способны. Вмятина в стене – след, оставленный Колином в приступе ярости. Еще одна фотография: маленький Колин, молодая красивая Кэтрин и мужчина, выше ее на голову, который позже их обоих бросит.
Поворачиваюсь, чтобы покинуть помещение, где от постельного белья все еще пахнет потом, в углу свалена в кучу грязная одежда и темно, потому что перегорела лампочка. Прохожу по дому и вижу фотографии Колина Тэтчера на разных этапах жизни. На мой взгляд, он почти не изменился. Просто пухлощекий малыш превратился сначала в футбольного фаната, а потом в разыскиваемого преступника. Одуванчики под стеклом; должно быть, он собрал их, когда был маленьким. Детский рисунок. Его? Трубка домашнего телефона на полу. Поднимаю и кладу на базу. Аккумулятор разряжен, потребуется не один час, чтобы его зарядить.
Напоминаю себе, что надо не забыть проверить звонки.
В гостиной пробегаю пальцами по клавишам запыленного пианино. Расстроено. Звук привлекает миссис Тэтчер, и она заходит в комнату, с трудом переставляя ноги. На подбородке зернышко кукурузы. Она едва не падает, и я чудом успеваю ее подхватить.
– Колин, – шепчет она.
Помогаю ей лечь на диван и подкладываю под голову подушку. Нахожу пульт от телевизора и включаю громкость. Бог знает, сколько времени он работал без звука.
На полке нахожу альбом с фотографиями, где Колин Тэтчер снят в каждый год своей жизни. Беру его и усаживаюсь в кожаное кресло. Бойскауты. Выступления в школе. Высохшие листья, собранные во время прогулок и сохраненные между этих страниц. Вырезки из газет. Список запланированного на Рождество. Открытка Кэтрин Тэтчер из Гранд-Марей, Миннесота, с пятнадцатицентовой маркой в уголке. Отправлено в 1989 году, на открытке лес и озеро. Фотографии старее этой открытки уже пожелтели и обтрепались.
Заставляю себя побыть с Кэтрин Тэтчер подольше. Ей приятно хоть кого-то видеть рядом. Впрочем, ей необходимо большее, то, чего я не могу ей дать. Приходит время прощаться, обещаю связаться с ней, но не нахожу в себе сил уйти. Что будет с этой женщиной? Еда у нее вскоре закончится. Не говоря уже о том, что в любую минуту она может упасть и получить сотрясение мозга.
– Мэм, я не могу оставить вас одну.
– Колин, – шепчет она сквозь слезы.
– Да. Я знаю. Колин о вас заботится. Но его здесь нет, а вы не можете жить одна. У вас есть родственники, миссис Тэтчер? Кому я могу позвонить?
Ее молчание я принимаю за отрицательный ответ.
Одновременно я задаюсь вопросом: если Колин заботился один о больной матери, что же заставило его бросить ее? Собираю вещи миссис Тэтчер из шкафа, складываю лекарства. В Гэри есть дом для инвалидов.
Объясняю женщине, что нам надо ехать.
– Пожалуйста, нет, – молит она, но я настойчиво веду ее к машине. – Прошу вас. Я не хочу. Нет.
Я накидываю ей на плечи пальто, на ногах по-прежнему пушистые тапочки. Она протестует, борется изо всех сил, но на самом деле затраченных усилий больше, чем полученный результат. Я легко могу с ней справиться. Я понимаю, ей тяжело покидать родной дом, но не могу оставить ее здесь одну.
На крыльце появляются соседи, выяснить, с чем связан шум на улице.
– Все в порядке. – Я предъявляю удостоверение.
Помогаю миссис Тэтчер занять место в машине и пристегиваю ремнем безопасности. Женщина плачет, заставляя меня ехать на предельной скорости. Через несколько минут все будет закончено.
Я еду и думаю о собственной матери.
Медбрат встречает меня на стоянке с инвалидным креслом и на руках переносит в него миссис Тэтчер. Провожаю его глазами и спешно уезжаю…
Через некоторое время, надев резиновые перчатки, перебираю мусор из дома Тэтчеров. Приходится просмотреть кучу барахла, прежде чем нахожу счет за газ за сентябрь – полагаю, газ в доме отключили – и счет из магазина от 29 сентября на сумму тридцать два доллара. На неделю достаточно. Выходит, Колин Тэтчер планировал приехать через неделю. Он вовсе не собирался скрываться.
Просматриваю почту. Счет, счет, счет и еще счет. Просроченное уведомление. Вот и все.
Вспоминаю открытку с изображением окруженного деревьями озера. Может, осень как раз самое подходящее время, чтобы наведаться в Гранд-Марей?
Колин. До
Рассказываю ей, что мою маму зовут Кэтрин, и показываю фотографию, которую всегда ношу в бумажнике. Она старая, сделана лет десять назад или больше. Она говорит, что у меня такие же глаза, как у мамы, взгляд серьезный и немного таинственный. Улыбка у мамы получилась вымученной, виден сломанный зуб с краю – это очень ее раздражало.
– Ты всегда улыбаешься, когда говоришь о ней.
У мамы темные, как и у меня, волосы. Прямые и жесткие. Говорю, что и у отца такие же. Почему мои вьются, остается загадкой. Видимо, сказались чьи-то гены. Понятия не имею, моих бабушек или дедушек.
Я не могу уехать домой по многим причинам, но одна из них, о которой я стараюсь не думать, – вероятность оказаться за решеткой. Впервые я нарушил закон, когда мне было двадцать три. Восемь лет назад. Я пытался жить честно. Пытался следовать правилам, но ничего не вышло. Я ограбил заправку и отправил каждый доллар маме, чтобы она могла заплатить за лекарства. Через несколько месяцев я сделал то же самое, чтобы иметь возможность оплатить услуги врача. Потом я прикинул, сколько доз мне надо продавать в день, чтобы получить столько денег, сколько мне нужно, и какое-то время мне все удавалось, пока меня не поймал один полицейский и не отправил на несколько месяцев за решетку. После освобождения я вновь какое-то время пытался соблюдать закон, но потом маме пришло уведомление о выселении из дома, и я, впав в отчаяние, вернулся к прошлому.
Не знаю, по какой причине мне сопутствовала удача, но удалось протянуть довольно долго и не попасться в руки копам. Иногда мне даже хотелось быть схваченным, тогда не пришлось бы больше прятаться, скрываться под вымышленными именами.
– Тогда… – произносит она и замолкает.
Мы идем по лесу. Погода довольно теплая для ноября. Она надела мою куртку, но все равно зябко ежится и прячет руки в карманы. Капюшон натянут на самые глаза. Я не слежу за временем и не знаю, долго ли мы так идем, замечаю лишь, что дом давно скрылся из вида. Мы переступаем через поваленные деревья, откидываем в сторону мешающие пройти коряги и ветки, поднимаемся на холмики и едва не скатываемся в овраги. Останавливаясь, мы опираемся на тсугу или другое оказавшееся рядом дерево, чтобы перевести дыхание.
– Тогда тебя зовут не Оуэн, – заканчивает она, отдышавшись.
– Нет.
– И ты не из Толедо.
– Нет.
Но я не признаюсь, откуда родом и каково мое настоящее имя.
Рассказываю, что отец привозил меня однажды по Гэнфлинт-Треил сюда, в Миннесоту, что дом принадлежал его семье с тех времен, о которых уже никто не помнит. Потом он встретил женщину.
– Не понимаю, что она нашла в этом ублюдке. Долго такие отношения не могут продлиться.
Мы не виделись много лет, и я сделал все, чтобы забыть о нем.
В какой-то день он неожиданно пригласил меня вместе проехаться из Гэри, где у него был дом, в Миннесоту. Это было задолго до того, как он переехал в Уинону и устроился работать уборщиком дорог. Мне совсем не хотелось ехать, но мама сказала, что я должен согласиться. По наивности она полагала, что отец решил наладить со мной отношения, но ошиблась. Он тогда запланировал грандиозное путешествие: та женщина, ее ребенок и я. Он хотел произвести на нее впечатление, даже пообещал купить мне велосипед, если я буду паинькой. Я старался вообще не открывать рот, но велосипеда так и не получил.
Признаюсь ей, что с тех пор с отцом я не разговаривал, хотя следил за его жизнью. Так, на всякий случай.
Она удивляется, как я так ловко маневрирую между деревьями. Отвечаю, что это врожденное. Я легко ориентируюсь в лесу, определяю, где север, где юг. Кроме того, мне помогли навыки бойскаута. В детстве я много времени проводил в лесу – мне было все равно куда идти, лишь бы спрятаться от постоянно скандалящих родителей.
Она идет со мной в ногу и не отстает. Кажется, даже не устала.
Откуда девушка, выросшая в городе, знает названия всех деревьев? Она показывает мне, где пихта, а где сосна, будто мы на уроке биологии. Знает, что желуди растут на дубах, а эти дурацкие маленькие "вертолетики" падают с кленов.
Она неосознанно пытается меня учить. Она объясняет, что эти "вертолетики" называются крылатки, а на ветку сел кардинал-самец. Возмущается, когда я говорю, что для меня все птицы одинаковые: кардиналы, утки, павлины. Никогда не видел между ними разницы. Она реагирует так, будто ее никогда в жизни никто сильнее не оскорблял.
Говорит, что ей всегда было сложно выразить, какие чувства вызывает в ней отец. Потом добавляет, что мне ее не понять, потому что отец никогда не бил ее и не заставлял мерзнуть. Ей никогда не приходилось ложиться спать голодной.
У нее есть ученик по имени Ромэн – темнокожий парень, который большую часть ночей провел на улице в северной части города. Он сам решил посещать школу, хотя его никто не заставлял. Теперь ему восемнадцать, и он собирается учиться и дальше, потому что диплом об окончании только средней школы его не устраивает. Все дни он проводит на занятиях в школе, вечерами метет улицы, а потом просит милостыню под мостом метро. Она рассказывает, что добровольно работала волонтером в приюте, чтобы понять, как живут эти люди.
– Помню, как я два часа вытаскивала заплесневелый сыр из готовых сэндвичей, чтобы люди могли их съесть.
Может, она и не такая испорченная эгоистка, какой я ее представлял.
Я знаю, как смотрят подобные ей люди: они будто ничего не видят вокруг. В голосе их всегда слышится презрение к окружающим. Мне знакомо это чувство, будто тебя предали люди, которые могли подарить тебе целый мир, а пожалели показать даже крошечную его часть. Может, мы с ней не такие и разные…
Гейб. До
Проверяю все звонки на телефон Кэтрин Тэтчер. Ни одного подозрительного номера. С сыном она последний раз разговаривала в конце сентября, когда он звонил ей с мобильного телефона, зарегистрированного на Стива Мосса. Остальные звонки из телемагазинов, коллекторских агентств и напоминания о визите к врачу, к которому она никогда не ходила.
Звоню в дом для инвалидов в Гэри. Администратор интересуется, не родственник ли я, и я отвечаю, что нет. Слышу, как на заднем плане истошно кричит какой-то старик, и стараюсь не думать, какие чувства вызывает этот крик у миссис Тэтчер. Разумеется, это ее шокирует, но тут же напоминаю, что там ее по крайней мере накормят, помоют и дадут лекарства.
Кроме того, я ведь не ее сын. Заботиться о ней не моя задача. И все же не могу выкинуть из головы тревожные мысли, перед глазами застыл образ моей мамы, одиноко сидящей на кровати у грязного окна в старом халате и слушающей рвущие душу крики. Безнадежность, одиночество и равнодушие медсестер, не желающих хорошо работать за низкую зарплату. Единственное, чего остается ждать при такой жизни – это дня смерти.
В вечерних новостях по настоянию судьи повторяли репортаж о Мии Деннет, но результатов пока нет. Я сделал запрос в отдел транспортных средств и узнал, что на Колина Тэтчера, Стива Мосса или Кэтрин Тэтчер ничего зарегистрировано не было. Мы связались со всеми знакомыми Колина Тэтчера, кого смогли найти. Друзей у него почти не было, лишь парочка школьных приятелей, с которыми он не встречался уже много лет. В Чикаго живет его бывшая подружка, хотя я почти уверен, что он платил ей за секс. Она не сказала о нем ничего хорошего. Некоторые из его школьных учительниц сказали, что он из тех ребят, которым не повезло в жизни. Другие тоже говорили, что Колин из породы вечных неудачников. Соседи миссис Тэтчер показали, что сын часто приезжает к ней, подстригает газон и выносит мусор. Подумаешь, велика помощь. Что происходило в доме, соседи не знали. Правда, они сообщили, что у него красная машина. Какая машина? Марка? Модель? Этого никто не знал. Ничего определенного. Разумеется, на номер никто даже не взглянул.
Время от времени я вспоминаю об открытке из Гранд-Марей. Решаю узнать больше о городе из Интернета, а потом заказываю некоторые брошюры. Миля за милей исследую трассу Чикаго – Гранд-Марей онлайн, сам не представляя, что хочу найти.
Я в тупике. Остается только ждать.
Колин. До
На мое счастье, девушка еще спит, когда я слышу тихое царапанье в дверь. Подпрыгиваю на продавленном диване и вспоминаю, что у меня нет пистолета. За окном только начинает светать, солнце, должно быть, еще не показалось над горизонтом. Одергиваю занавеску и выглядываю в окно, но никого не вижу. Черт возьми, что происходит? Открываю дверь и вижу, что этот чертов кот притащил нам дохлую мышь. Его ведь не было видно несколько дней. Выглядит он ужасно, почти так же плохо, как его потрепанная добыча. Наклоняюсь и беру его на руки. С мышью разберемся потом.
В данный момент забота об этом животном для меня единственная возможность искупить грехи. Конечно, если бы я верил в эту чушь. Шкафы в кухне пусты, еды никакой не осталось. Если я в скором времени не съезжу в магазин, нам придется голодать.
Решаю не ждать, пока девушка проснется. Иду в ванную, бросая на ходу:
– Поеду в город.
Звук моего голоса заставляет ее сесть в кровати. Она ничего не может понять спросонок и трет руками глаза.
– Который час?
Я не обращаю на вопрос внимания.
– Он поедет со мной.
Кот громко мяучит, но я пытаюсь его удержать. Девушка вскакивает и тянет к нему руки, а эта тварь впивается когтями мне в кожу.
– Как же ты…
– Если будешь здесь, когда я вернусь, то его не убью.
Сказав это, я ухожу.
Гоню в город, превышая отметку семьдесят пять миль. Готов поклясться, что девчонка не совершит какую-то глупость, но не могу избавиться от мысли, что по возвращении в доме меня будет ждать полиция.
По дороге в Гранд-Марей я проезжаю несколько супермаркетов. Пытаюсь не светиться, поэтому никогда не бываю в одном месте дважды. Не надо, чтобы кто-то меня узнал.
Кроме того, сейчас меня интересует не только еда.
Я знаю парня, у которого можно купить поддельные документы. Останавливаюсь у таксофона на тротуаре и достаю из кармана пару монет. Господи, надеюсь, я все делаю правильно. В сериалах говорят, что определить звонившего можно через три минуты. Оператор может сделать это в ту же секунду, когда произошло соединение. Мне стоит только набрать номер. Дэн может сообщить копам, что я с ним связался, и уже завтра они все оцепят, чтобы поймать меня.
Выходит, у меня один путь – сделать все, чтобы перезимовать в доме. А что дальше? Даже если мы доживем до весны, потом нам негде будет укрыться.
Выхожу из машины и набираю номер.
Когда я подхожу к дому, девчонка сбегает с крыльца, чтобы вырвать из моих рук этого чертова кота.
Она кричит, что я должен был его оставить, ругает, что я жестоко обращаюсь с животным.
– Откуда мне знать, как с ними обращаться?
Выгружаю бумажные пакеты с едой. Их целая дюжина, каждый доверху наполнен консервными банками. "На этом все, – говорю я себе. – Это последняя поездка в город". Пока паспорта не будут готовы, мы питаемся готовым супом, запеченными бобами и тушеными томатами. И еще тем, что я смогу выудить из затянутого льдом озера.
Она берет меня за руку и заставляет взглянуть на нее. Движения ее осторожные.
– Я бы не сбежала, – говорит она.
Отвожу взгляд и отвечаю:
– Я не мог рисковать.
Не медля, прохожу в дом, оставив ее с котом на улице.
Девчонка пытается убедить меня взять животное в дом. С каждым днем становится все холоднее. Зимой в сарае он погибнет.
– Ни за что, – отрезаю я.
– Нет, он останется, – резко заявляет она.
Что-то изменилось.
Рассказываю ей, что в детстве работал вместе с дядей. Вспоминаю прошлое с некоторой неохотой, но человек не может постоянно молчать. Я начал работать на брата матери в четырнадцать. Благодаря этому пузатому увальню я вскоре научился делать все ремонтные работы по дому и стал получать девяносто процентов прибыли. В нашей семье никто не ходил в колледж. Никто. Может, только кто-либо из дальних родственников, но из них я никого не знаю. Все остальные были простыми рабочими. Большинство населения Гэри трудится на металлургических предприятиях. Я вырос в мире, где, будучи белым, оказывался в меньшинстве, где почти четверть населения живет за чертой бедности.
– Разница между мной и тобой, – говорю я ей, – в том, что у меня не было ничего . И я ни на что не надеялся. Знал, что все равно ничего не получу.
– Но ты наверняка мечтал чего-то добиться?
– Я мечтал сохранить статус-кво. Мечтал не оказаться ниже того уровня, на котором жил. Но мне не удалось.
Мой дядя, Луис, научил меня устанавливать смесители и водонагреватели. А еще красить мебель в спальне, доставать зубную щетку из унитаза, стричь газон, чинить дверь гаража и менять замок, на тот случай, если хозяйка выгонит своего бывшего. Луис брал двадцать долларов в час. В конце дня он отправлял меня домой с тридцаткой в руках. Я понимал, он меня обманывает, поэтому к шестнадцати годам работал уже один. Однако такая работа не давала стабильности, а мне нужно было дело, приносящее регулярный доход. Уровень безработицы в Гэри очень высок.
Она спрашивает, как часто я навещаю мать. Вопрос меня нервирует, но я сдерживаюсь.
– Значит, ты за нее переживаешь, – не унимается девчонка.
– Сейчас я здесь и ничем не могу ей помочь.
И тут ее осеняет:
– Деньги. Те пять тысяч ты собирался…
Вздыхаю и признаюсь, что думал потратить их на маму. Она уже давно отказывается пить лекарства, как бы я ее ни заставлял. Говорит, что забывает. На самом деле проблема в том, что она боится побочных эффектов. Я обещал ей, что буду приезжать в Гэри каждое воскресенье. Заполнять дозатор с таблетками, покупать продукты и убирать в доме. Но маме этого не хватало. Ей был необходим человек, способный ухаживать за ней постоянно. Постоянно находиться рядом, а не приезжать по воскресеньям.
– Дом для инвалидов, – говорит она.
Это я и планировал сделать, пять тысяч были необходимы, чтобы все устроить. Теперь у меня нет денег. И все потому, что, повинуясь внезапному порыву, я решил спасти девушку, разрушив одновременно свою жизнь и мамину.