Глава VI,
в которой доказывается, что тот, кто хочет достичь конечной цели, должен применять великие средства.
Хижина нашего друга парикмахеров оказалась неподалеку! от места, где он наткнулся на нас. Обогнув угол леса и выйдя на поляну, мы увидели ее, зажатую между двумя огромными немецкими коровами.
У нее были крутая крыша и покрытый лаком деревянный балкон.
Рядом с кучей навоза были расположены небольшой хлев и навес, который мог сойти за ригу. Я сказал себе, что рига станет временной клиникой для моего несчастного коллеги. Я отправился прямо туда и нашел трехколесную телегу, на которой наш волосатый Клодион , должно быть, перевозил картошку. Переднее колесо - самое маленькое - было ведущим. Повозка вполне подходила для моих планов.
Наш бритый великан сделал мне знак войти, и я последовал за ним в дом.
Там я увидел парня двухметрового роста, увенчанного прекрасной рыжей шевелюрой, и крепкую белокурую девушку. Она была, что называется, в теле, и щеки ее напоминали яблоки.
Оба были похожи на хозяина дома. Парень казался не в себе. В его глазах содержалось столько тупости, сколько можно обнаружить у целого полка пеших жандармов, а необыкновенно глупая усмешка на лице, казалось, была высечена долотом, причем холодным способом. Что касается девушки, то, хотя, у вас и не возникло бы иллюзий относительно возможности изобретения ею атомного реактора, она, очевидно, стояла на более высоком интеллектуальном уровне.
Мое появление повергло этих славных деток в состояние ступора. Они таращились на меня, как будто я был призраком Бисмарка в купальном костюме. Я улыбнулся.
- Здесь кто-нибудь говорит по-французски? - спросил я на всякий случай.
- Я немного говорю, - сказала девушка с акцентом, напомнившим мне о свинине и кислой капусте.
- Это невозможно!
- Я была служанкой за все во французской семье в Констанце.
Я был очарован.
- Дитя мое, само небо послало вас мне!
- Что такое?
- Я говорю, что очень доволен.
- Вы француз?
- Нет, бельгиец.
Она кивнула, что означало: "Это одно и то же".
Я рассказал ей байку о добрых дядях, везущих больного в Москву на лечение. Она легко проглотила крючок, потом спросила, где упал наш самолет. Я ответил, что мне это неизвестно, но, должно быть недалеко. Еще я добавил, что хотел бы что нибудь пожевать, и, чтобы показать, что не собираюсь быть нахлебником, продемонстрировал толстую пачку денег.
Вид марок произвел впечатление на всех троих. Я отделил от пачки одну банкноту и положил ее на стол, сказав при этом:
- Есть! Ням-ням!
Девушка кивнула, вопросительно посмотрела на отца, который сделал утвердительный жест, и принесла тарелку со свининой, при виде которой у меня едва не навернулись слезы на глаза. Я отрезал кусок сала, широкий, как Елисейские поля, и впился в него зубами. Для них это было развлечением. Они смотрели, как я завтракаю, с таким интересом, что можно было вообразить, что я стою на сцене "Бобино" с завязанными глазами, готовясь совершить опасное сальто в пять оборотов с приземлением на левый мизинец.
Затем я сказал девице, что позаимствую повозку, чтобы съездить за своим приятелем. Она перевела это отцу. Нельзя сказать, что он пришел в восторг! Чтобы заставить его решиться, я применил магическое средство. Я дал ему десятимарковую купюру, произнеся сакраментальные слова, и он согласился с такой охотой, как будто его попросили об этом господа из гестапо.
Я привязал к колымаге веревку для сена и через свою пышную переводчицу попросил мужчин пойти со мной.
- Вы были бы очень любезны, если бы отнесли в ригу матрас и одеяло, - сказал я своей Гретхен.
- Почему в ригу? У нас есть комната.
- Мой товарищ болен… заразен… Не нужно к нему приближаться:
Она пообещала приготовить все, о чем я попросил, и мы отправились за Ларье.
Он спал, лежа в траве. Успокоительное, которое я заставил его принять, оказало на него усыпляющее действие. Мне пришлось долго кричать, чтобы разбудить его. Наконец, он приподнялся на локте и вскрикнул от боли.
- Тебе плохо?
- Ужасно! Боль снова вернулась.
- Прими третий порошок. Мы немного опустим телегу. Постарайся на нее залезть. Мы отвезем тебя в спокойное место, где ты сможешь дрыхнуть, сколько влезет.
Маневр оказался сложным, но в конце концов удалось подвести колымагу к больному, и он залез в нее.
- Ты будешь править передним колесом!
- Хорошо, только побыстрее! Я слаб, как слизняк!
Быстро так быстро! Рыжий парень обладал силой бульдозера. Он помчал телегу со скоростью, которой могла бы позавидовать любая лошадь. Луг шел под уклон, и я опасался, как бы телега не разогналась и не догнала бы тех, кто ее тащил.
- Потише! - крикнул я этим сыновьям пемзы. - Полегче, фрицы!
К счастью, Ларье притормозил костылем.
Мы въехали во двор фермы и остановились около риги, где девица уже постелила матрас.
- Слезай и ложись, - сказал я Ларье. - Сейчас я принесу тебе чего-нибудь пожевать.
- Если бы ты знал, как я хочу есть!
- Тебе нужно восстановить силы. Но не налегай особенно на жратву, а то тебе станет плохо.
- Я хочу пить.
- Получишь и это. Возьми конец веревки и привяжи к рукоятке вил. Я пропущу веревку через ручку корзины, и она доедет по ней до тебя. Хорошо?
- Договорились. Тебе со мной немало хлопот, Сан-Антонио!
- Замолчи!
Я вернулся в кухню, чтобы приготовить провизию для раненого. Он заслужил маленькую семейную посылку. Нечто вроде новогоднего подарка. Сало, хлеб, печенье… Бутылка пива, несколько черешен… Все это я переправил Ларье.
- Подкрепись, старина, и постарайся отдохнуть. Я начну разрабатывать план действий. Как только мне в голову придет что-нибудь стоящее, я тебе сообщу. Твоя рация все еще при тебе?
- Конечно!
- О'кей!
Вернувшись в комнату, я увидел, что старикан напяливает свой выходной костюм и прикрывает свою голову, похожую на сахарную, украшенной маленьким пером фетровой шляпой.
- Куда он идет? - спросил я у девицы, ощутив внезапное беспокойство.
- Сообщить властям…
- Это не к спеху. Скажите ему, что он пойдет попозже.
Она перевела. Папаша состроил гримасу, означающую самое энергичное неодобрение, какое только возможно в Восточной Германии. Он подкрепил ее злой тирадой. Девица перевела:
- Отец говорит, что вы кажетесь ему подозрительными, он говорит, что вы вооружены.
Я вытащил револьвер.
- Это правда. Пусть он снимет свою мушкетерскую шляпу, а то мне придется позаботиться, чтобы он не дожил до шестидесяти!
Из моей речи она поняла главное. Старик ничего не сказал! Он пожал плечами и направился к камину, где уселся в деревянное кресло. Ну, что ж, он поступил разумно…
Однако мне пришлось оставить этот комплимент при себе. Едва я отвернулся, рыжий идиот - впрочем, не совсем идиот - набросился на меня, ухватившись мне за ноги. Если этот кретин и не играл в регби сам, то наверняка смотрел по телевизору матч Франция - Шотландия.
Не могу сказать, однако, что мне это было приятно. Я растянулся во весь рост, и тут опять возник этот идиот с топором. Сталь блестела на солнце. Он поднял свое страшное оружие.
- Найн! Найн! - завопила девица, набрасываясь на папашу. Это было весьма кстати, поскольку иначе он наверняка снес бы мне пол черепа, и я сразу же потерял бы все сто процентов своей сексуальной привлекательности.
Просвистев в воздухе, тяжелое лезвие вонзилось в паркет в десяти сантиметрах от моей щеки. Однако здесь приняты странноватые ласки! Не теряя ни секунды, я вскочил на ноги и головой вперед бросился на лысого. Он получил добрый удар в брюхо. Перекатившись через стул, он разложил свои двести фунтов скоропортящегося товара прямо на полу.
Это дало мне возможность заняться Рыжиком. Не могу сказать, что этот субъект мне нравился. Я люблю малышей идиотского вида, но при условии, что они вежливы. Однако его действия в отношении меня нельзя было назвать такими.
Он вновь набросился на меня, поэтому я хорошенько поддал ему коленом между ног. Он широко раскрыл рот и завопил по-немецки, потому что это был его родной язык, и другого он не знал. Впрочем, немецкий и создан, чтобы на нем вопить, как итальянский - чтобы на нем петь. Пока он массировал себе простату, я треснул его по рубильнику, и оттуда сразу же хлынул ручей. Его кровь оказалась почти такой же красной, как и его волосы.
Повизгивая, он отступил. Его сестрица не принимала участия в боевых действиях, внимательно следя за ходом операций. Поверьте мне, у этой пышки был удивительный самоконтроль. Ее папаша отрубился, братишка "поплыл", а она бровью не повела.
Я повернулся к ней.
- Я не хочу зла ни вам, ни им. Я прошу лишь, чтобы не сообщали в полицию… Я хорошо заплачу вам, как я уже начал…
Она что-то сказала отцу. Этот дровосек поглаживал свой желудок, качая головой. Он показался мне столь же достойным доверия, как предвыборные обещания. Что ж, если он еще раз подойдет ко мне со своими штучками насчет отрубания головы, я выверну ему шкуру наизнанку!
- У вас нет погреба, который закрывался бы на замок? - спросил я у милой крошки.
- Йа!
- Тогда скажите вашему родителю, чтобы он шел за мной. И чтобы ваш братец перестал выламываться, а не то я подпалю хату. Понятно?
Я сделал знак своей машинкой, легко превращающей свидетельства о рождении в простые бумажки, и старый хрыч поплелся за мной.
Мы спустились в погреб. Его отдушина была слишком узкой, чтобы через нее мог пролезть мужчина, а дверь действительно закрывалась на замок. Она была массивной, с огромными петлями и напоминала дверь тюрьмы.
- Входите, дорогой!
Я втолкнул его в темное помещение и захлопнул дверь, не забыв повернуть в ней ключ.
Затем я вернулся в кухню. Рыжик продолжал реветь, как теленок, лишившийся матери. Я дал ему понять, что в случае рецидива он получит от меня хорошее слабительное, и уселся перед входной дверью.
- Ларье! Ты меня слышишь?
- Да! Что случилось?
- Эти господа спутали меня с поленом. Они хотели сделать мне перманент топором.
- Ты справился?
- Да. Папаша беседует в погребе с бочками, это научит его, как встревать в наши дела. Как ты себя чувствуешь?
- В голове немного шумит от третьего порошка… Но боли я не ощущаю.
- О'кей. Постарайся немного поспать. Ты поел?
- Съел несколько фруктов…
- Хорошо. Если я тебе понадоблюсь, вызывай меня по рации!
Я чувствовал себя страшно усталым. Мне казалось, что, если я не подремлю пару часов, то сам грохнусь в обморок.
- Спать! - сказал я малышке. - Вы можете найти для меня кровать?
- Да. Моя кровать.
Спасибо.
Она показала мне свою комнату. Я схватил Рыжика за руку и потащил его за собой. В комнате я приказал ему лечь на пол и связал его остатками нейлоновой веревки. Затем я затолкал его под кровать, а сам улегся на нее.
- Главное, не нужно звать полицию, фрейлейн, - обратился я к своей Гретхен, - а то здоровье вашего братца может пострадать. Вы только что спасли мне жизнь. Я благодарю вас от всей души.
Я пустил в ход свои усы, и она сразу же обмякла. Так близко и такая податливая! Мои чары действовали безотказно, ребята! Но не надо шума… Она остановилась в нерешительности, опустила ресницы и улыбнулась мне. Небрежно я положил ей лапу на грудь. Она была твердой, как шина автомобиля! Я расстегнул ее кофточку, и показалась белая грудь…
Что ж, я был готов к франко-немецкому сближению!
Я толкнул ее на кровать. Она что-то протестующе лепетала; тоном, который поощрил меня к дальнейшим действиям.
Несколько магнетических ласк, способных кого угодно заставить забыть, какой масти была белая лошадь Генриха IV, затем мастерский поцелуй в духе Великого Герцога Оно… Это! было здорово! Она передала все дело в мои руки, и я не замедлил этим воспользоваться…
Забыв о братце, который возился под кроватью щекой к щеке с ночным горшком, я продемонстрировал ей всю коллекцию, которую обычно приберегаю для весенней поры.
Со свойственным мне блеском я провел серию мягких поглаживаний, за которую в свое время получил Кубок твида в Казанова-Сити. Увидев, что она с удовольствием отвечает на мои вольности, я более не колебался и без остановки показал ей все номера программы. Сначала я сыграл "Тук-тук, вот и я" - мотив, сочиненный в свое время Маргаритой Бургундской и подходящий как для городских, так и для сельских условий; потом! "Повернись спиной, дружок, дам тебе я пирожок" - опасное упражнение, которое лишь немногие выполняют без страховки, и, наконец, апофеоз, огненное колесо, венец моей карьеры "Сядь на краник" или "Повтори еще раз", за который я был удостоен Большого приза Парижа.
Сказать, что моя партнерша оказалась вулканом страсти, было бы преувеличением; главное, что она не вела себя, как весталка. Я люблю в девушках усердие, оно является лучшей гарантией сохранения человеческого рода. Когда после часа работы я покинул поле битвы, глазки дочери дровосека расширились до размеров средней вафли. Ее братцу не было нужды бегать в киношку, чтобы расширить свое образование. Он получил убедительное доказательство того, что самое прелестное существо, прирученное человеком, - это не лошадь, а женщина!
Обняв теплую грудь моей любезной хозяйки, я заснул.
Глава VII,
где более подробно говорится о великих средствах, упомянутых в предыдущей главе.
Я проспал дольше, чем собирался. Меня разбудило мычание германской коровы в хлеву. Я открыл глаза, и первой, кого я увидел, была моя Гретхен… Она с обожанием смотрела, как я сплю. Я улыбнулся ей и отпустил поцелуй Помпадур, фирменное блюдо Людовика XV, изобретенное Антуанеттой Пуассон. Ей это понравилось. Моя немочка быстро вошла во вкус. Она потребовала, чтобы я опять накрыл стол. Я же, чувствуя себя в прекрасной форме, выбрал из своего репертуара еще одну поучительную пьеску, "Попробуйте догадаться, чем я вас поражу" - произведение высокого класса на историческую тему.
В то время, как мы предавались этим затеям (и крестьянки любить умеют!), из-под кровати неожиданно раздался вопль братца. Я пошел на разведку и увидел, что матрасная пружина попала ему прямо в глаз. Настало время выпустить его на свободу. Я развязал его узы, и он поднялся на ноги, пялясь на свою сестрицу, которая успела лишь прикрыть свои формы простыней.
Рыжик явно был недоволен. Наверное, постоялец показался ему немного бесцеремонным. Он что-то пролопотал, обращаясь к сестре. Не иначе, он осуждал ее поведение и напоминал о чести семьи, по которой только что был нанесен ощутимый удар.
- Что он говорит? - осведомился я.
- Он ругает меня за то, что я не отнесла поесть корове!
Я принялся хохотать как сумасшедший, похлопывая рыжего верзилу по спине.
- Старый паяльник! - обратился я к нему. - Я прихожу в смятение при одной мысли о той цепи случайностей, которая была нужна, чтобы твоя мамаша произвела на свет такого пентюха!
- Вас? - спросил тот у сестры.
Та пожала плечами.
- Брат может пойти в хлев?
- Пусть идет, но при этом остерегается подложить мне свинью!
Балбес взял себя за ручку и вывел на прогулку. Едва он Вышел, я посмотрел на часы. Они показывали восемь…
Мы проспали с малышкой целый день! Я снова ощущал чертовский голод.
Пока она приводила в порядок свой туалет, как выражались писатели начала века, полагавшие, что они открывают. Америку, я навалился на свинину. Честное слово, можно было подумать, что мы находимся в Лионе! Это было настоящее пиршество!
Я еще не успел заморить червячка, как снаружи раздались крики. Мне показалось, что я узнаю голос Ларье. Как сумасшедший, я выскочил из комнаты и побежал к сараю. От увиденного волосы мои встали дыбом. Вместо того, чтобы возиться с коровой, рыжий олух предпочел приняться за моего коллегу! Возможно, он хотел позаимствовать у него немного денег или надеялся раздобыть пушку. Как бы то ни было, они сцепились. Меня прошиб холодный пот. Теперь уже Рыжику не отвертеться! Он получит свой вирус, и через несколько часов станет спокойным, как английский тамбурмажор. Хуже всего, что он может заразить и нас.
Я завопил, заглушая мычание коровы.
- Хальт!
Рыжий олух отскочил от Ларье. Он обернулся, увидел направленный на него револьвер и поднял руки. Он знал, чем заканчиваются подобные штучки.
Настала тишина. Мой бедный приятель скрипел зубами от боли.
- Негодяй, - простонал он. - Он стукнул меня сапогом по черепу… По счастью, он задел ногой за матрас, иначе я просто бы не проснулся…
Он умолк, осознав новый поворот событий.
- Скажи, Сан-Антонио, ведь он…
Я кивнул.
- Да, дело дрянь… Придется его пристукнуть, иначе он перезаразит всех кругом.
Я стал свидетелем неожиданной и очень грустной сцены. Жертва оплакивала судьбу своего обидчика.
Крупные слезы упали на грудь Ларье.
- Это ужасно, - произнес он. - Ужасно… Я хотел бы убивать врагов, но не таким способом! Нет, это слишком страшно! Пристрелить его, как больное животное… Это невозможно, Сан-Антонио!
- Что я могу еще сделать?
- Я не знаю… Конечно, ты прав… Это моя вина! Умоляю тебя, Сан-Антонио, дай мне сдохнуть! Я больше не могу сеять смерть на своем пути…
- Виноват не ты, а эти негодяи! Я еще поговорю с ними!
Они мне за все заплатят, будь уверен!
Рыжик все еще стоял с поднятыми руками, как марионетка. Он ждал, как может ждать только немец. Он оставался храбрым до конца. Он знал, что жизнь его висит на волоске, но все равно не скулил. Может быть, он полагал, что Ларье плачет от боли? Свое достоинство он хотел противопоставить нашей слабости.
В голову мне пришла идея.
- Ларье, мы его используем.
- Для чего?
- Чтобы ухаживать за тобой… Пусть он положит твою ногу между двумя дощечками и хорошенько перевяжет… Ты говоришь по-немецки, объясни ему, что нужно делать!
- А! Ну раз такое дело…, - пробормотал Ларье.
- Почему бы и нет! Нужно воспользоваться представившимся случаем… Ну, за работу!
Ларье принялся объяснять Рыжику, как сделать шину из подручных материалов. Тот все понял и принялся за дело. В одно мгновение он спеленал ногу Ларье.
- Вот увидишь, - сказал я ему, - так будет лучше.
Он вздохнул.
- Лучше! Если бы я мог надеяться на выздоровление!
- Ты мне осточертел своим хныканьем! Мы все там будем рано или поздно. Когда придет твой час, из твоего брюха вырастет маленький садик. Пока же ты дышишь, видишь, ощущаешь тепло. Свет, тепло - это все первосортные вещи, малыш. Ты понимаешь меня?
- Еще раз спасибо, Сан-Антонио! Ты всегда находишь слова, которые поднимают дух!