Глава V,
в которой доказывается, что в сравнении со мной Буффало-Билл просто пьянчуга.
В лесу рассветает значительно позже. Часы текли с обескураживающей медлительностью.
Я уселся на кучу валежника у подножия дерева и пытался сохранить боевой дух своей армии, рассказывая Ларье байки.
- Вы похожи на летучую мышь, - заявил я ему, - разве что висите не на руках… Маленький ангелочек, сброшенный с неба. Если здесь появится какая-нибудь шпана, она примет вас за марсианина, разыскивающего свою летающую тарелку!
Он вяло отвечал. По его словам выходило, что веревки так сдавили кладбище жареных цыплят, служащее ему телом, что это помешало бы ему выиграть партию в настольный теннис. Смутное беспокойство, однако, не покидало меня. Сказать по правде, друзья, мне не хотелось сыграть в ящик от вируса моего приятеля. Я сомневался в том, что микробы рассеиваются лишь в радиусе десяти метров от него. Это не было известно наверняка, ведь не было ни времени, ни возможности наблюдать его достаточно долго, чтобы неопровержимо доказать это. Кто знает, может быть, сидя недалеко от него, я готовлю груз для похоронных дрог? К тому же его болезнь могла передаваться различными путями. Например, меня не удивило бы, если бы она переносилась какими-нибудь мошками. Да, такой видавший виды парень, как я, боялся мошек! Я, который никогда ничего не боялся, даже мух! Можно было лопнуть со смеху!
- Вы еще здесь? - беспокойно спросил Ларье.
- И немного там, - попытался шутить я.
Он вздохнул.
- Сан-Антонио…
- Да?
- В сущности, наша экспедиция - это идиотская затея. Было бы лучше, если бы мне дали умереть… Стать над могилой и пустить себе пулю в висок. Оставалось бы только закопать меня!
- Я полагал, вы уже прекратили думать о подобных глупостях!
- Знали бы вы, что чувствуешь, когда тебе говорят, что ты уже не человек, а оружие! Теперь я понимаю, что собственная смерть - ничто по сравнению с убийством других!
- Послушайте, Ларье! Перестаньте философствовать, а то у меня начинает кружиться голова. Вы действительно не человек, вы дубина! Как только вы слезете с этого дуба, мы впряжемся в серьезную работенку!
- Да, только слезу ли я с него?
- Посмотрим! Как говорил один из моих венецианских друзей, эту лагуну еще надо засыпать!
Снова наступила тишина. Бесполезно уходило время… Темнота подлеска начала постепенно заменяться сероватым светом, пробивавшимся сквозь кроны деревьев и бесконечно медленно доходившим до меня.
- Вот и день! - возвестил Ларье.
- Так считаете вы, но не я!
- Скажите, Сан-Антонио, вам будет неприятно, если мы перейдем на ты?
- Знаешь, совсем наоборот.
- Мне так будет лучше, - добавил он хриплым голосом.
Поднявшись, я почувствовал, что от сырости и бездействия совсем окоченел. Я сделал короткую зарядку и зажег сигарету. Дневное светило, как его называют в классических текстах, освещало кроны деревьев теплыми лучами. Я подумал, что для нашего дела уже достаточно светло.
Я ощущал поистине каннибальский голод. Мы захватили с собой кучу разных вещей, кроме еды, и мой желудок заявлял решительный протест. "Когда мой приятель спустится вниз, мне нужно будет раздобыть чего-нибудь мясного, - подумал я. - В этой области немцам нет равных. У пушек, свиней и фильтрующихся вирусов нет для них секретов".
Вы даете им старые канделябры, и они делают из них тяжелый пулемет. Вы посылаете к ним на каникулы вашего друга Исаака, и они превращают его в крем для бритья. Специалисты, что ни говори! Хорошо же мы выглядим в сравнении с ними с нашими духами, кухней и остроумием! Ведь когда приходит война, побеждают отнюдь не при помощи каламбуров. К тому же наши солдаты не умеют ходить в ногу! Но с нами Бог, и это всем известно!
Мы любимчики этого бородача. Только вот Он начинает стареть! Становится туговат на ухо и, кто знает, может быть, однажды, когда мы позовем на помощь, Он попросту не услышит!
Хорошенькое дельце, ребята! Лучше об этом не думать. Лучше повторять, что так будет всегда. Привычка - это всегда надолго. Кто-то сказал, что чудеса случаются только раз. Ну уж дудки! Где бы мы тогда были! Во Франции производство чудес стало чуть ли не отраслью промышленности. Мы не экспортируем их только потому, что они нужны нам для внутреннего потребления, но работа идет вовсю!
Некоторые люди питают иллюзии, воображая, что это производство сосредоточено в Лурде . Глубокое заблуждение! Лурд - это лишь мелкое агентство, предназначенное для единичных случаев. Национальные чудеса производятся исключительно в Бурбонском дворце .
Я положил на землю рацию, гранаты и взрывчатку, после чего полез на дерево, пока не оказался на одном уровне с Ларье, но на безопасном расстоянии от него.
- Что ты собираешься делать? - с беспокойством спросил Ларье.
- Перерезать твои бечевки, сосиска!
- Как?
- При помощи моей пушки… У меня в столовой висит красивая леденцовая медаль, на которой написано: "Первый приз за стрельбу из пистолета"… Понимаешь?
Я зажал револьвер в руке, уселся верхом на сук и вгляделся в натянутые стропы. Их был целый пук. Чтобы перерезать этот клубок, понадобится не меньше двух полных барабанов.
- Ты готов?
- Да.
- Старайся не шевелиться. Когда почувствуешь себя свободным, ухватись за ветки, хорошо?
- Начинай!
Я согнул левую руку в локте на высоте лица, положил ствол револьвера на рукав и тщательно прицелился в первую стропу. Когда вы стреляете, нужно помнить, что не следует делать движения указательным пальцем. Нужно, чтобы ваш палец наползал на спусковой крючок, и тогда выстрел произойдет как бы сам по себе.
Револьвер подпрыгнул в моей руке. Я увидел, что веревка перерезана надвое. Я выстрелил еще раз, еще… При каждом выстреле разлеталась новая веревка… Клянусь вам, по сравнению со мной Буффало-Билл - просто растяпа! В четвертую стропу я попал, но не перерезал ее. Пришлось повторить выстрел! Оставались всего две веревки… Два выстрела - все было кончено!
У Ларье вырвался крик. Он не успел выпрямить руки, затекшие за долгие часы вынужденной неподвижности. Ему не удалось замедлить свое падение, и он скатился вниз, как мешок с песком, ломая ветки на своем пути.
Я услышал тяжелый удар - и ничего больше.
Включив четвертую скорость, я кубарем скатился со своего насеста. Я боялся, что он уже мертв.
Едва коснувшись ногой земли, я крикнул:
- Ларье!
- Я здесь… - застонал он в ответ.
Не приближаясь, я рассмотрел его. Он сидел на земле, и его левая нога была повернута под странным углом. По ее положению я понял, что он сломал бедро. Дело было дрянь!
Ларье жестоко страдал. Он позеленел и стиснул зубы, чтобы не закричать от боли. Если бы он не мог меня слышать, я бы заревел от ярости. Поймите, ребята, ведь я ничего не мог для него сделать!
В довершение всех бед на него напала икота.
- У меня сломана нога, - проговорил он. - Как же больно, Сан-Антонио! Неужели я заслужил столько несчастий!
Я вытащил бутылку виски и ловко переправил ему.
- Начни с этого… Потом подумаем, что делать…
Он подчинился, и алкоголь вернул его лицу прежний цвет.
Я вытащил из кармана мой складной ятаган, срезал две большие раздвоенные ветки, очистил их от сучков… Получилось нечто, отдаленно напоминающее костыли.
Внимание! Держи!
Он прикрыл голову руками, и я бросил ему костыли.
Мне кажется, что, если ты покрепче стиснешь зубы, то сможешь идти, опираясь на них!
- Я не могу встать…
- Подожди, я помогу тебе!
Я развернул нейлоновую веревку, которую предусмотрительно захватил с собой. В ней было около двадцати метров. К одному из концов я привязал деревяшку, чтобы он мог за нее уцепиться, и перекинул ему так же ловко, как и костыли.
- Теперь поставь твои подпорки, чтобы ты мог их взять, когда встанешь!
Весь сморщившись, он подчинился… Его зубы стучали в такт движениям. Их звук был слышен на расстоянии двадцати метров.
- Ухватись за деревяшку! Я буду тянуть, а ты попробуй выпрямиться!
В свои слова я вложил такую силу убеждения, что он согласился и со стоном встал. Его бедная нога висела, как сабельные ножны.
- Теперь возьми костыли под мышки, малыш, и попытайся идти…
Он прилагал невероятные усилия, пытаясь сделать то, что я сказал. Сначала он поставил вперед здоровую ногу, затем передвинул свои подпорки, но потерял равновесие и упал бы, если бы на счастье рядом не было дерева, за которое он уцепился.
- Я не могу сделать этого, Сан-Антонио! Я не могу! С меня довольно! Засади мне пулю в голову и сматывай удочки!
По его изможденному лицу ручьем текли слезы. Я почувствовал, что мне сдавило грудь. Слова застревали в горле.
- У тебя ничего не получается потому, что тебе больно… Я дам тебе пару порошков, они тебя немного вдохновят. Ты видишь, я все предусмотрел.
Я кинул Ларье квадратную коробочку с сильнейшим допингом.
- Возьми два порошка и спрячь остальные!
Он стал совсем покорным, бедняга Ларье! Он сделал то, что я ему сказал, и остановился в ожидании, прислонившись к поросшему мхом дереву. Лес уже совсем пробудился. Во все горло распевали пичуги. Солнечные пятна легли на покрытую мхом землю…
- Сан-Антонио! - пробормотал мой товарищ! - Я никогда не смогу вправить этот перелом! Ты слышишь? Никогда!
- Отчего же? Когда ты будешь здоров…
- Здоров! Не надо рассказывать сказки. Кто сказал тебе, что у них есть лекарство от этой пакости?!
- Логика!
- Не думаю, что логика поможет мне выпутаться!
Положение было безнадежным. Мы были обречены на неподвижность. Да, дело было дрянь… Еще недавно я рассуждал о чудесах, но теперь готов был взять свои слова обратно. Подумать только, мы оказались в Восточной Германии, в каком-то лесу, без всякой помощи, не имея возможности даже попросить о ней!
- Ну как, лучше?
- Да, нога сразу перестала болеть.
- Тогда идем! Нужно идти, Ларье! Ты сам знаешь! Иди!
- Именно это когда-то сказали Лазарю!
- И он пошел, старина! Ты же не позволишь утереть себе нос парню, который даже не был французом!
На его лице появилась слабая улыбка. Потом он смело взялся за костыли и принялся потихоньку скакать. Так он прошел метр, еще один…
- Ты же видишь, что можешь идти!
- Да, понемногу…
- Хорошо! Я дам тебе карту. Место, где мы находимся, обозначено красным карандашом. Отметь дорогу в лабораторию и подробно опиши мне ее!
Я обернул картой булыжник и перебросил его Ларье.
Он развернул лист и внимательно его изучил. Я слепо доверял его суждению. Не забывайте, сборище хлюпиков, что в своем деле этот человек был асом. У меня были основания рассматривать его как скорую добычу гробовщиков, но все же он считался одним из лучших секретных агентов Старика.
Наступила длинная пауза.
- Что ж, - начал Ларье, - по моим расчетам, мы находимся в пяти или шести километрах от лаборатории. Чтобы добраться до нее, нам нужно идти строго на восток. Мы увидим холм с разрушенной башней наверху и пройдем рядом с ним… Затем начнется болотистая местность, которую пересекает узкая дорога. Она перекрывается чем-то наподобие пограничного шлагбаума. Рядом находится сторожевой пост. Путь в лабораторию ведет через него. В противном случае придется лезть через болото, а это очень рискованно.
- Как ты прошел через пост в первый раз?
- Я переоделся солдатом. По-немецки я говорю без акцента, и ночью это не составило мне труда. Но сегодня…
Я поскреб в затылке.
- Разберемся на месте. Что дальше?
- Дальше нужно идти по этой дороге, и через пятьсот метров подходишь к бетонному острову, на котором и стоит лаборатория. Ее окружает двухметровая стена, по верху которой идут провода под напряжением.
- Тот же вопрос: как тебе удалось перелезть через нее?
- Я вошел через главные ворота. Я не только переоделся, но и запасся пропуском не хуже подлинного…
- Старик сказал, что ты разбил ампулу, когда прыгал со стены!
- Не со стены, а из окна лаборатории. Туда кто-то вошел, и мне нужно было срочно смываться…
Я вскочил с земли так, как другой на моем месте выпил бы стаканчик спиртного для храбрости.
- Ты видел кого-нибудь, когда выходил?
- Конечно, и когда входил тоже…
- Тогда скажи…
- Что?
Я не осмелился произнести вслух то, что думал. Однако Ларье был умен и понял мою мысль.
- Да, все они должны были загнуться… Если только перед тем, как я стал заразен, не должен был пройти инкубационный период.
- Вот видишь, у них наверняка есть противоядие, - заметил я. - Они не могут подвергать себя опасности из-за какой нибудь случайности! Они тоже могут разбить ампулу, и это может привести к цепной реакции смертей.
- Да, ты прав…
- Тогда в дорогу!
Наше передвижение было совсем медленным. Ларье орудовал своими костылями. При этом он охал, вздыхал, ворчал и ругался самыми последними словами, такими как дрянь, верблюд, депутат и сборщик налогов. Я же взвалил на себя всю амуницию и терзался вопросом, что я буду делать с этим калекой, когда мы полезем через болото. Еще я раздумывал, где бы раздобыть съестное, потому что мои ноги начинали подгибаться от голода. Это могло показаться пустяком, но на самом деле вопрос был одним из самых важных. Когда человек голоден, он начинает понемногу терять чувство реальности. Он думает лишь о пустом желудке, решительно заявляющем о своем существовании.
Так мы доковыляли до опушки леса, и тут я в недоумении остановился. Передо мной внезапно вырос мужик, огромный, как чемпион мира по поднятию тяжестей. Выглядел он лет на пятьдесят и при этом был лыс, как драгоценный камень. На нем был бархатный костюм, на плече лежал топор. У мужика не было ни ресниц, ни бровей, безбородые щеки лоснились - короче, его нельзя было назвать развалиной!
Его маленькие светлые глаза были наведены на нас, как пистолетные стволы. Мы наверняка показались ему подозрительными, и я готов был поставить кремень для зажигалок против могильного камня, что первым делом он собирается предупредить местных полицейских, а отнюдь не спеть нам приветственную песенку. К тому же я говорил по-немецки не лучше глухонемого камбоджийца, и все, что я мог сделать в этой ситуации - это показать ему не без некоторой гордости свою пушку.
Он наверняка спросил себя, не собираюсь ли я ее ему продать, однако заметил, что дуло направлено в его сторону, и немного занервничал.
- Поговори с ним! - крикнул я Ларье. - Спроси, где он обитает, и предупреди, чтобы не подходил к тебе!
Мой приятель залопотал на языке, составившем славу Гете. Старый хрыч слушал его, наморщив то место, где у других растут брови.
Слова явно доходили до него с трудом. Должен вам доложить, что он отнюдь не походил на интеллектуала. Читать он, должно быть, научился на факультете земляных груш в своей деревне. Стоило рассмотреть его получше - и отпадали последние сомнения в том, что человек произошел от обезьяны. Наконец, он произнес несколько горловых звуков.
- Чего ему надо? - спросил я у Ларье.
- Это лесник. Он живет недалеко отсюда. Он спрашивает, кто мы такие.
- Что ты ему ответил?
- Я сказал, что мы бельгийские летчики, летели в Москву. Наша этажерка почувствовала себя неважно, и единственное, что нам оставалось - спрыгнуть с парашютами.
- Он поверил?
- Знать бы, о чем он думает! Ты же видишь его физиономию!
- Да, он кошмарен, как почечные колики…
- Мы идем к нему. Я страшно голоден и должен срочно набить желудок, иначе попросту рухну на траву… Как объяснить ему мой… мой случай?
- Скажи, что ты болен и летел в Россию на лечение… Ты заразен… Если он не захочет понять, я объясню ему все при помощи пушки.
Приятели снова зачесали языками. Затем человек с топором кивнул головой, немного поколебался и повернулся кругом.
- Ну и что? - осведомился я.
- Он согласился провести нас к себе.
- Прекрасно.
Мы пошли вслед за фрицем. Он двигался слишком быстро для бедняги Ларье. Я подошел к нашему проводнику и жестами объяснил, в чем дело. Он замедлил ход.
Если бы я мог помочь своему коллеге! Но делать было нечего. Я был вынужден предоставить ему самому тащиться через поля. Ларье стойко нес свой крест. Я подумывал, что, когда он явится к святому Петру, тот не сможет отказать ему в аусвайсе!
Однако о том, что предстояло мне, я не решался думать. Допустим, я проберусь в лабораторию. Смогу ли я найти противоядие? Я даже не говорю по-немецки, чтобы попросить его у этих господ. Нет, придется отправить лабораторию к чертям вместе со всей ее пакостной биологической начинкой… Затем начнется самая трагичная часть моей миссии. Ларье не должен вернуться. Таков приказ Старика. Он и не мог приказать ничего иного. Нельзя терпеть жизнь существа, само присутствие которого сеет смерть. Общее благо выше жалости!
Я оглянулся на Ларье.
- Ты еще можешь идти?
Он был на последнем дыхании. За несколько минут он потерял по меньшей мере два килограмма.
- Нет, Сан-Антонио, это конец…
- Отдохни немного!
- Бесполезно, мне конец!
- Тебе больно?
- Более того… Мне кажется, что меня больше нет, ты понимаешь? У меня уже нет сил ни на что, в том числе на ходьбу… Будь милым, Сан-Антонио, брось мне свою пушку, с остальным я справлюсь сам!
- Никогда!
- Прошу тебя!
И тут я начал вопить:
- Иди к черту, балда! Сейчас ты растянешься на земле и подождешь меня. У этого болвана с яйцом вместо черепа я отыщу какую-нибудь телегу, вернусь с ней и поволоку тебя на веревке. У него я устрою тебя в каком-нибудь спокойном уголке, где ты будешь ждать, пока я принесу тебе лекарство…
Он не ответил. Глаза его закрылись, и он рухнул на землю! Наш лысый проводник с похвальным усердием попытался помочь ему, но я удержал его за руку:
- Наин, мейнхер… Оставь его в покое! Пойдем дальше!