* * *
Меня разбудил звук ломающихся веток. Прежде всего в глаза мне брызнул луч солнца. Потом уже я увидел силуэты людей на свету. Немецкие голоса что-то мне кричали. Одни и те же два слога:
- Штейт ауф!
Да, на слух было примерно так. Я встал. Очевидно, этого они и требовали, потому что сразу заткнулись. Ну, и рожи! Их было с полдюжины, все с автоматами. Один из них держал на поводке собаку. Это четвероногое унюхало меня и привело их но моему следу. Меня положили на обе лопатки!
Поистине надо быть болваном, чтобы так влопаться. Ветер явно сменил направление, теперь он дул не в мои паруса.
Я подумал об ампулах, которые стянул, и сказал себе, что их необходимо уничтожить. Как это сделать? Я поднял руки вверх, чтобы показать им, что не собираюсь сопротивляться. Деревянный ящичек был у меня в правом кармане. Надо было придумать какой-нибудь трюк. Необходимо! Я не мог отдать эти образчики смерти в их грязные лапы!
Они ткнули меня стволами автоматов в зад и заставили идти. Я не знал ни слова по-немецки, но все понимал. Есть одинаковые способы выражаться на всех языках.
Я сделал шаг, два… Потом нарочно споткнулся о земляной ком и свалился, все еще с поднятыми руками. Всем своим весом я упал на ящичек и почувствовал, как он треснул подо мной. Чтобы довершить дело, я сделал неудачную попытку вернуть себе равновесие и раздавил его окончательно. Вот теперь все в порядке. Они могут делать со мной, что угодно, дело кончено.
Ударом ноги меня заставили выпрямиться. Потом отправились в путь, до дороги, где стояла военная машина. Меня засунули туда. Я был зажат между двумя типами, истекавшими потом. На сиденье, напротив меня сидели еще два типа с собакой. Гнусный пес! Жаль, что у него не было насморка. Ведь именно благодаря его носу я попался.
Все молчали. Машина быстро ехала по дурной дороге. Шофер измывался над тормозами, будто в первый раз сел за баранку. Никто, однако, не реагировал. На фрицев напало великое молчание. Они почти не глядели на меня, но, когда я поймал взгляд одного из них, то прочел в нем такую же нежность, как в глазах голодного волка.
Отдых немного успокоил меня. И к счастью, потому что пришло время собрать мысли и сосредоточить их в моей черепной коробке! Нужно было шевелить мозгами, мои ягнятки!
Вот как обстояло дело: я был схвачен с поличным после покушения на безопасность немецкого государства. Я угробил кучу ребят и учреждение исключительной важности! Это обещало мне соответствующую кару, будьте уверены!
Подарочка они мне не сделают. При мне был очень необычный материал, два явно липовых бельгийских паспорта и заряженный револьвер.
Больше, чем надо, чтоб заполучить особый режим - вы это хорошо понимаете, несмотря на ваш спокойный вид и опущенные глаза. Колымага еще некоторое время продолжала отплясывать по проселочной дороге, потом мы выехали на магистраль. Мы приближались к большому городу. Движение тут было интенсивным. Я чувствовал себя разбитым. С рождения терпеть не могу, когда меня внезапно будят. Я тогда никуда не гожусь все утро.
Мы проехали через многолюдные предместья. Потом въехали во двор огромной казармы, где копошились какие-то чудики в рабочей одежде. Машина пересекла прямоугольник двора из конца в конец и остановилась перед зарешеченной дверью. Мне велели выйти. Ударами сапог меня протолкнули по мрачным коридорам. Я поднялся по лестнице. И вот я, наконец, в большом канцелярского вида кабинете. Чувствовалась такая же затхлость, как во французских министерствах. Пресный запах заплесневелой бумаги и теплой пыли.
У выбеленной стены стояла короткая лакированная скамейка. Мои стражи сделали мне знак сесть. Это было очень любезно с их стороны.
Я уселся и стал ждать развития событий. Я был весь из нервов, как бифштекс в дешевом ресторане, и однако, в глубине моей души был покой. Тот покой, который приносит хорошо сделанное дело. Человек приходит на землю, чтобы вкалывать, это уж точно. Это повседневная истина. Если же вы находите что я слишком философствую, возьмите "Мысли" Паскаля, и научитесь соображать.
Мои палачи (это слово как будто переведено с немецкого) смотрели на меня очень внимательно. Они продолжали держать в руках автоматы, как будто это были перчатки. Поистине, даже при самом благоприятном стечении обстоятельств мне не на что было надеяться. Одно мое движение и они наделают во мне дырок.
Подождем!
* * *
Прошло минут двадцать, и появился тип, которого приветствовали общим стуком каблуков. Это был молодой человек. Лет тридцать, самое большое. Высокий, худой, с лицом, как у щуки, и большими глазами. Очки в золотой оправе с очень выпуклыми стеклами увеличивали его глаза.
Он подошел ко мне, рассмотрел меня, как будто я был необыкновенным золотым самородком, и заговорил с одним из солдат. Потом он обратился ко мне по-немецки.
Я пожал плечами и похлопал себя по локаторам, чтобы показать, что он с тем же успехом мог обратиться ко мне по-малагасийски.
Щучья голова отдал приказ, и двое молодцов принялись меня обыскивать.
Вытащили все мои богатства, разложили их на столе, где вновь прибывший с ними ознакомился. Особенно он заинтересовался паспортами. Посчитав их настоящими, он улыбнулся мне.
- Бельгиец, не правда ли? - спросил он по-французски. Акцент был заметен, но он без труда говорил на нашем языке, я это понял сразу.
- Да, - ответил я.
- На кого вы работаете?
- На себя. Я кустарь-одиночка!
- Я думаю, что у нас есть еще дела, кроме шуток?
- У вас - может быть! Что касается меня, то моя задача выполнена, и я могу себе это позволить.
- Ваше имя Ван Ден Брук?
- Это написано в моих бумагах.
- Фальшивых, конечно?
- Кто знает!
- А что, шутки - это ваш способ защиты?
- Я не защищаюсь!
- Однако, вам это нужно!
- Это излишне! Мое дело не нуждается в защите.
- Но вы понимаете, что вы совершили?
Он поднял руку и влепил мне затрещину так, что в моих глазах промелькнула великолепная комета, потерянная астрономами из виду в 1889 году.
Моя башка тряслась, как гитарная струна.
- Я так понимаю, что вы измените свое поведение! - рявкнула щука.
- Если вы подобным образом отобьете мне уши, я скоро вообще ничего не услышу!
- Кто заплатил вам за этот взрыв?
- Я работаю даром… Меня кормят, и это все!
- Ну, вы у меня заговорите!
- А что я делаю теперь?
Гнусная улыбка. Улыбка человека, который собирается плеснуть вам горячий кофе в лицо.
- Вы заговорите о том, что меня интересует…
Я пожал плечами.
- Мой дружок, в ваших интересах немедленно меня расстрелять.
- О, торопиться некуда… У нас есть еще масса дел. Последний раз спрашиваю, вы отказываетесь отвечать на мои вопросы?
- Решительно!
- Предупреждаю вас, что вы скоро об этом пожалеете.
- Тем хуже.
- У нас есть средства заставить человека разговориться.
- Ну, что ж, попробуйте!
Говоря это, я чувствовал себя очень плохо. Он явно готовил мне неприятности в будущем.
Щука пролаяла своим солдатам что-то еще, и меня потащили на другой этаж. Там какой-то тип в белом халате занялся мною, когда я предстал перед ним в чем мама родила. Он взвесил меня, сфотографировал, измерил, снял отпечатки пальцев.
Когда кончились эти многочисленные операции, меня заперли в камеру, немногим большую, чем кухонный буфет. Без окна, одно вентиляционное отверстие… Дверь была обшита металлом, так что я чувствовал себя как в банке для сардин.
Глава XIII,
в которой я констатирую, что прозорливый человек должен всегда предвидеть непредсказуемое.
Я томился в моей норе большую часть дня. Я надеялся, что около полудня - у меня не отняли часы - тюремщик принесет мне еду, но меня оставили наедине с голодом в точном смысле этого слова. Ни заплесневелой корки, ни самой тощей похлебки…
Ноль и бесконечность! Они, несомненно, желали подержать меня на диете, чтоб сделать более уязвимым. Эти негодяи знают, что изголодавшийся человек теряет самоконтроль.
Не имея чего пожевать, я сдерживал нетерпение. Подождем! Они явятся с минуты на минуту. Но часы текли, а я оставался в своем тесном закутке. Ни света, ни шума. Будто меня похоронили заживо!
Сидя на земле в углу камеры (а в ней и были только углы), я думал, что, по всей вероятности, на этот раз я влип так, что заплачу по всем счетам. Я был весь в мыле! Загнуться в моем возрасте печально. Как и в любом другом, заметьте! Но только люди склонны верить, что вылезут из петли. Каждый спрашивает себя, не собрался ли Бородач открыть новую мастерскую по изготовлению бессмертных. Не тех "бессмертных" академиков, которых из принципа и духа противоречия объявляют чуть ли не святыми в момент, когда плотник готовит им прекрасную одежду из крепкого дуба с серебряными ручками для удобства транспортировки; нет, настоящих бессмертных, тех, которые никогда не выходят из игры!
Я думал о лучших минутах моей жизни: вкусных кушаньях и нежности Фелиси; конечно, о девушках… о подвигах, совершенных мной для родины… Настоящий карманный калейдоскоп! Блики солнца на воде; цветное кино…
Что ж, когда-нибудь надо прикрыть лавочку! Как говорил один недотепа, друг Берюрье: "Нельзя есть травку и одновременно сосать молоко!"
Я пытался сбросить с себя меланхолию. Я даже хотел заставить себя подремать, но спазмы в желудке мешали мне предаться этому занятию надолго. Время от времени я чиркал спичкой, чтобы посмотреть, который час. В четыре часа я встрепенулся от шума шагов в коридоре. Звук замолк на некотором расстоянии от моей двери. Однако я слышал, что возле нее будто кто-то царапается. Казалось, что дверную коробку трут палкой. Что бы это значило?
Эти необычные проделки продолжались некоторое время. Я слышал, как скрипнул засов, потом глухой голос (но отнюдь не Щуки) позвал по-французски:
- Толкните дверь, господин Сан-Антонио!
По спине у меня пробежала дрожь. Они быстро установили, кто я, располагая лишь моей фотографией. За этим неприятным сюрпризом последовал другой, еще более волнующий: почему меня просят, чтобы я сам открыл дверь? Может, это ловушка?
Чтобы проверить это, я толкнул дверь негой. Створка отлетела к стене. Я высунул голову и увидел на земле длинный шест. У другого конца этого места стоял солдат в маске.
За ним в большом отдалении стояла группа людей, которых я еще не видел.
Один из них рявкнул:
- Вперед, Сан-Антонио! Идите по первому коридору налево. Ни одного необдуманного движения или мы откроем огонь!
Я остановился в рамке дверей.
- Что означает этот маскарад?
- Он означает, что вы заразны. Все, кто приближался к вам с этого утра, мертвы или умирают!
- Я зашатался.
- Что?!
- То, что вы слышали. Повинуйтесь!
- Повиноваться! Это еще вопрос! Только что сделанное этим типом открытие меня буквально убило. Заразен! Невыносимое слово! Я заразен! Эта мразь, господин Кретин, впрыснул мне не ту дрянь. Я ношу в себе смерть, как носил ее Ларье. Я принял его факел смерти. Лекарство начальника лаборатории, вероятно, спасло меня от смерти, но оно дало во мне добрые всходы, благодаря которым я могу раздавать разрешения на похороны!
- Вперед!
Я колебался. Темная нора, в которой я находился, вдруг показалась мне убежищем милосердия. Это был островок безопасности, где я был недостижим.
- Попробуйте меня вытащить! - возразил я. - У меня в запасе есть еще вирус для друзей!
Я не мог сдержать рыдание, похожее на ржание коня. Теперь я знал, что должен был чувствовать Ларье. Я понял, почему он предпочел этому ад.
Я сел в своей камере. Все кончено. Теперь я только сеятель смерти.
- Выходите немедленно!
- А я говорю вам - придите за мной!
Смех вырвался у меня непроизвольно. Он был похож на вой. Я скрипел, как плохо смазанный флюгер.
- Что же вы не идете? Я думал, что немцы - храбрецы!
Ответом было молчание. Я чувствовал, что оно полно угрожающих решений. Прошло немного времени. Я продолжал валяться в моей дыре. Потом что-то взорвалось перед моей дверью, как будто мешок с горящей бумагой. Облако серого дыма, плотное и едкое, вырвалось оттуда и распространилось вокруг. Вскоре я перестал что-либо видеть. Я задыхался и плакал, как на похоронах.
О'кей, война так война, они выкуривают меня дымовыми шашками. Так поступают с хорьками.!.
Я признал, что всякое сопротивление невозможно, и вышел, подняв руки.
* * *
Глухой голос прорезал тишину. В том состоянии, в каком я находился, я едва различал его.
- Поверните налево… Не приближайтесь к нам, или мы выстрелим!
Я шел, плохо понимая, куда. Невидимый из-за дымовой завесы голос продолжал давать мне указания, которые я выполнял.
- Идите прямо!
Я шел.
- Видите открытую дверь? Войдите туда! Закройте за собой дверь!
Я вошел и закрыл дверь. Это была маленькая комната. Дальняя стена была из очень толстого стекла, через которое я увидел другой, более обширный зал, обставленный стульями. Точнее сказать, это был большой зал, разделенный стеклом на две части. В моей стоял стол с микрофоном и стул.
Через минуту я увидел, что в другую часть, за стеклом, вошел верзила, так хорошо говоривший по-французски. При взгляде на него даже у тигрицы мог бы случиться выкидыш. У него была маленькая физиономия, поросшая щетиной, из которой можно было бы изготовить зубную щетку для собаки, и мало обещающий взгляд. Он уселся, поднял с пола микрофон и поднес его ко рту.
- Вы меня слышите, Сан-Антонио?
- Прекрасно слышу.
- Вы только что прибавили дюжину жертв к списку предыдущих.
Я посмотрел на него насмешливо.
- В следующий раз я постараюсь сделать это еще лучше!
Странным был этот допрос через стекло. Возле того, кто вел операцию, стояли двое в солдатской форме. Каждый из этих двух господ аккуратно держал в руках автомат, направленный в мою сторону.
Прошла минута, в течение которой верзила делал заметки в блокноте, скрепленном проволочной спиралью.
- Вы - комиссар французской секретной службы, - объявил он, не глядя на меня. - Я полагаю, что с этим поручением вас послало сюда ваше руководство?
- Нет!
- Кто же тогда?
- Наша молочница, которая живет за углом!
Он не моргнул глазом, но обескураживающий проблеск мелькнул в его взгляде. Я поздравил себя с тем, что нахожусь за этой стеклянной преградой. Не будь ее, я, возможно, сразу получил бы порцию свинца.
- Мы хотим знать, каким образом ваше руководство узнало о существовании поисковой лаборатории!
- Вы называете эту лабораторию поисковой? Это скорее лаборатория находок!
Тип скрестил пальцы и хрустнул суставами.
- Мы знаем, что у французов блестящий ум, господин комиссар. Но у меня нет времени, чтобы оценить ваше остроумие.
- Я так и думал.
Он закусил губу, и краска бросилась ему в лицо.
- Мой коллега, допрашивавший вас сегодня утром, а теперь умерший, сожалел о вашем отказе отвечать на вопросы. Он обещал применить к вам более сильные средства.
Он провел языком по своим тонким губам.
- Я могу это сделать, невзирая на опасность приближения к вам.
- Валяйте, я составил уже неплохую коллекцию, с удовольствием пополню ее, если возможно!
- Ладно.
Он повернулся к одному из своих стражников и прошептал ему что-то на ухо. Тот кивнул и исчез.
Я с любопытством спрашивал себя, что он затевает. Этот дылда казался столь уверенным в себе, что меня это тревожило.
Теперь я уже не заговаривал себе зубы. Зачем стараться видеть мир в розовом свете, когда все черно, как в аду? Я знал, что влип, и был готов к своей Голгофе. Я настолько был уверен в этом, что предпочитал, чтобы все кончилось побыстрее. Раз судьба моя решена, то вперед! Чем скорее, тем лучше!
Верзила поджал губы, что с его стороны было благоразумнее, чем пытаться приподнять юбку дамы, и покусывал своими крысиными зубами колпачок авторучки.
А я ждал, терпеливый, как Иона (моя вошедшая в пословицу откровенность заставляет меня, однако, отметить, что я никогда не был знаком с этим господином).
Я знал, что нечто произойдет, но не догадывался, что именно. Можно ли сомневаться, что подобные гангстеры найдут подходящее местечко, чтоб засунуть туда парня, пытающегося навешать им лапшу на уши! Трудность состояла в том, что им нельзя было ко мне приближаться. Конечно, они могли устроить мне пытку по телефону, рассказывая разные страхи, но не видел, что они могут сделать еще.
Урод напротив продолжал наигрывать на зубах кавалерийский марш. Мне редко случалось видеть такое антипатичное лицо. Я спрашивал себя, о чем думала его матушка, когда его зачинала; это было просто непостижимо.
Вдруг я услышал где-то наверху легкий шум. Я поднял голову и увидел в потолке маленькую дырку. Из этого отверстия и шел свистящий звук. Теперь меня поймали! Эти молодцы задушат меня веселящим газом! Они прекрасно знают, как обращаться с газами. Доза, которую они мне отпустят, проверена в лагерях! Газ шел вовсю, и нужно было немного времени, чтобы он вытеснил весь кислород из камеры.
Главный мерзавец снова обратился ко мне.
- Вы поняли, господин Сан-Антонио?
- Превосходно. Вы хотите надуть меня, как воздушный шар?
Я чувствовал, что моя камера заполняется газом. Он пах горьким миндалем, и при каждом вдохе острая боль раздирала мне грудь. Боль росла и становилась невыносимой. Мне казалось, что в легких у меня язвы.
- Если вы заговорите, - продолжал мой собеседник, - мы сможем немедленно выпустить газ при помощи очень остроумной системы вентиляции.
- Мозги ваши надо провентилировать, - вскричал я.
Внутри у меня произошло что-то вроде короткого замыкания. Мне казалось, что машина вот-вот перестанет работать и нуждается в срочном ремонте.
Он пожал плечами. Усек ли он, что я ему говорю? Я свалился на мой стол. Думаю, что я никогда так не страдал. Все внутри меня было обожжено. Я был как живой факел. Я пытался не дышать, но, если вы привыкли делать это с самого рождения, прекратить не так-то легко.
Шатаясь, я пошел к двери.
- Бесполезно! - обратился ко мне металлический голос моего палача. - Совершенно бесполезно. Она блокирована железной балкой, подвешенной к потолку.
Он говорил правду. Я толкнул дверь, но она не сдвинулась ни на миллиметр.
- Ну, что? - настаивал голос.
Мне хотелось швырнуть ему в лицо свое презрение, сказать ему, что ни смерть, ни муки не заставят меня говорить… Но мне было слишком плохо, чтобы я мог выразить свои мысли.
Говорить! Что ему сказать? Я ведь ничего не знаю о сети, созданной здесь покойным Ларье!
- Если вы будете упрямиться, господин комиссар, - продолжало чудовище, - то через пять минут умрете.