Элен поднялась, зажгла свет и торопливо юркнула обратно под одеяло. Патриция в юбке, натянутой поверх пижамных брюк, стояла посреди комнаты. У ног ее валялся свитер. Патриция нагнулась и машинально подняла его, бросила на кровать. Синь-эй выпалила еще несколько фраз. Она была очень возбуждена, небрежно причесана и одета в платье наизнанку.
- Где убийство? В деревне? - спросила Элен.
- Нет. В селении Цуань. Миль пятнадцать к западу.
- Близкое соседство! Откуда же она знает?
- Дедушка навещал кого-то из родственников, вернулся с новостью.
- Кто убит?
- Женщина.
- Спроси подробности.
Патриция снова вступила в переговоры. Девочка то утвердительно кивала, то мотала головой.
- Элен, она ничего толком не знает. Подслушала разговор взрослых. Оповестила нас, а теперь рвется бежать рассказать тем, кто вернется с ночного лова.
- А она, часом, не перепутала?
Патриция принялась настойчиво выспрашивать. Девочка даже ногой притопнула, отвечая. Развернулась и убежала. Патриция вышла, чтобы помочь ей отвязать лодку. Домик сотрясся в последний раз, и Синь-эй отчалила.
Патриция перегнулась через перила. Лодка мгновенно растворилась во тьме, слышался только слабый плеск весел. Мрак все еще казался непроглядным, но Патриция знала, как скоро и стремительно обрушится день.
Постояла несколько секунд на веранде, понимая, что дрожит не только от холода, и стараясь взять себя в руки. Новость ее оглушила. Тайанцы - вечно приветливые, смеющиеся, слагающие стихи! Удивительно гостеприимные, невероятно щедрые. За все время жизни в Тайане она ни разу не сталкивалась даже с грубостью, не то что с преступлением. Конечно, разумом понимала: если полиция существует, то работа для нее находится. Но весь опыт общения с тайанцами заставлял Патрицию восставать против нынешнего известия.
"Убийство совершено не в переполненной столице, а в крохотной деревеньке, где все друг друга знают. Как, почему, из-за чего? Разве мало жизней унесла война, чтобы теперь, в мирное время, тайанцы начали убивать друг друга?"
Патриция вернулась в комнату и обомлела, обнаружив, что Элен стоит, закутавшись в одеяло, и роется в сумочке.
- Что ты там ищешь?
- Карту. Ах, чтоб тебя! - Элен перевернула сумочку и вытряхнула на кровать содержимое.
Разумеется, карта оказалась внизу. Элен развернула ее.
- Вот. - Патриция указала на самую оконечность мыса.
Элен торопливо полистала справочник.
- Ara! Пат, взгляни на часы.
- Четыре утра. Нет, уже четыре с четвертью.
- Четыре с четвертью. - Элен на мгновение задумалась. - Успею.
Принялась лихорадочно одеваться. Патриция, сидя на кровати, молча хлопала глазами. Наконец выдавила:
- Ты куда?
- В пять тридцать из рыбачьей деревеньки отправляется автобус - прямехонько до места происшествия.
- Ну и что?
- Съезжу, разберусь, в чем дело. Вечером вернусь.
Патриция всплеснула руками:
- Зачем ты туда помчишься?
- Выяснить, кто убит и почему. Одно дело, если ревнивый муж зарезал жену, и совсем другое, если объявился маньяк. Мы живем уединенно…
- Много выяснишь - со своим знанием языка? Ты и до места не доберешься.
- Вот еще! Спросить, как пройти, я сумею.
- А кроме этого? Ты же не в столицу отправляешься - в рыбачью деревню.
- Сама уверяла, будто в Тайане чуть не каждый второй говорит по-французски. Мол, когда-то здесь потрудились французские миссионеры, традиция осталась…
- Я преувеличила, - живо покаялась Патриция.
- Поедем со мной? - предложила Элен, впрочем, безо всякой надежды.
- Издеваешься? Тащиться за пятнадцать миль, чтобы полюбоваться трупом? Спасибо. И тебе не советую. Ничего не узнаешь, устанешь и расстроишься.
Но Элен могла сомневаться в чем угодно, только не в собственных силах.
- Не переживай, справлюсь. В крайнем случае, запишу показания очевидцев на диктофон, ты потом переведешь.
- В тебе проснулся журналистский азарт, - обвиняюще произнесла Патриция.
- Убийство в тайанской провинции такая редкость! Как я могу упустить подобный случай? Это было бы профессиональным преступлением.
Она кинула в сумочку фотоаппарат.
- И что я буду делать весь день? - ныла Патриция. - Мы же собирались заняться "Историей среднего княжества".
Элен мельком бросила взгляд на пухлый том, венчавший высоченную стопку книг, но раскаяния не ощутила.
- История подождет. Среднего княжества уже триста лет как не существует…
- Четыреста, - поправила Патриция.
- Тем более. Что для него еще день-другой небытия? - Элен взмахнула пуховкой - вверх взвилось облако пудры, - затем напутствовала подругу: - Не вздумай никуда уходить. Пятнадцать миль не расстояние для маньяка.
- Спасибо, утешила!
Элен уже обувалась. Патриция покачала головой:
- Ты ли это, Элен? Ты готова встать в четыре утра и проделать пешком три мили, а потом трястись в автобусе, чтобы увидеть чей-то безвестный труп? А я впустую трачу время, вожу тебя по дворцам и храмам. Почему же ты не сказала, что предпочитаешь иные развлечения?
Элен, уже в дверях, прощально взмахнула рукой. Патриция вышла следом, постояла на мостках, глядя, как удаляется во тьму светло-серая куртка. Оглянулась на море. Горизонт окрасился алым, звезды выцвели, небо начало розоветь. Наступил рассвет. Порадовавшись, что Элен не придется пробираться лощиной в темноте, Патриция вернулась в дом. Начала собирать разбросанные в спешке вещи. Неожиданно издала горестный вопль:
- Она забыла диктофон!
Элен вышла из автобуса и остановилась на дороге, усыпанной желтыми кленовыми листьями. Помня утверждение Патриции, что в Тайане легче найти запрятанный клад, чем такси, Элен внимательно изучила расписание - опаздывать на автобус никак не следовало.
Она постояла минуту, раздумывая, с чего начать и куда направиться. В синем небе трепетали золотые листья. Далеко впереди, в просвете между домами, синело море, и единственными звуками были шелест листвы да жужжание одинокой мухи.
Ветер стих, и муха перестала жужжать, так что на минуту воцарилась абсолютная тишина. Потом раздался дробный топот. Элен обернулась и увидала мчащегося со всех ног мальчишку. Босые ноги взметали пыль. Элен изловчилась и поймала торопыгу за ворот.
- Скажи, пожалуйста, - начала она, тщательно выговаривая тайанские слова, - где…
Мальчишка не дослушал, крутанулся на месте, указал пальцем в сторону моря, вырвался и убежал.
"Похоже, я не первая любопытствующая, - заключила Элен. - Из достопримечательностей здесь один труп и есть. И поглядеть на него съезжаются со всех окрестностей".
Она достала из сумочки фотоаппарат и сделала несколько панорамных снимков: узкая улочка, спускающаяся к морю; ряд тесно прижавшихся друг к другу двухэтажных деревянных домов; синее небо и бамбуковые крыши…
Затем повесила сумочку на плечо, сняла куртку - солнце уже начало припекать, - поправила воротничок блузки и зашагала в направлении, указанном мальчишкой.
Улочка круто сбегала вниз, перед Элен вырастали все новые домики, похожие, как близнецы. Вскоре, однако, она заприметила строение, заметно отличавшееся от других. Возле него собралось человек тридцать - вероятно, все взрослое население деревушки. Детей было раза в три-четыре больше. Они облепили веранды соседних домов, норовили проскочить под ногами у взрослых, самые маленькие голышом возились в пыли у ступеней.
В строении, так мало похожем на другие, Элен с первого взгляда узнала чайный домик. (Остаться несведущей по части тайанской архитектуры у приятельницы Патриции не было никакой возможности.) Чайный домик тоже был двухэтажным, с двухэтажной открытой верандой, узкой лентой тянувшейся вдоль всего периметра. Углы железной крыши круто загибались вверх. Окна были только на втором этаже. На первом часть стены заменяли раздвижные перегородки. Дом стоял немного в глубине, нарушая общую ровную линию. Перед входом густо разрослись белые и бледно-лиловые хризантемы.
Молодая женщина, болтавшая с приятельницей, повернула голову, заметила Элен и толкнула приятельницу локтем. И обе они по наивной деревенской привычке во все глаза принялись рассматривать незнакомку. Элен подошла ближе, поздоровалась и произнесла тщательно приготовленную фразу:
- Кто убит?
- Тя-ю.
Элен понадобилось время, чтобы сообразить: это не имя; "тя-ю" - госпожа чая - называют хозяйку чайного павильона.
Патриция рассказывала, что чайные домики в Тайане - своего рода художественные салоны. Самые прославленные, конечно, находятся в городах. Там собираются местные знаменитости: поэты, художники, актеры. Не брезгуют заходить и политики. Но нет ни одной завалящей деревеньки, не способной похвастаться собственным чайным домиком. Тут приходят узнать новости и обменяться сплетнями, забегают на минутку после трудового дня и просиживают долгие часы в праздники. Сочиняют стихи… Как утверждала Патриция, в Европе объявят выдающейся личностью всякого, у кого есть солидный счет в банке; в Тайане же мерилом достоинств является умение слагать стихи. И где устраивать поэтические состязания, как не в чайных павильонах? Хозяева павильонов - обычно ими бывают одинокие женщины - пользуются всеобщим уважением. Ведь именно от хозяйки зависит, оставит ли гость за порогом все свои горести, сможет ли сполна насладиться кратким мигом отдохновения…
…Убита хозяйка чайного домика. Понятно, что это взволновало всю деревню - да и окрестные селения.
Элен оглянулась вокруг и с изумлением спросила себя: "Что такое? Убийство произошло вчера, а жители толпятся возле дверей. Они что, целые сутки с места не сходят?" Но тут же она получила ответ на свой вопрос. Рядом с велосипедами местных полицейских, перегораживая улицу, стоял длинный белый автомобиль. Элен посмотрела на номер и задохнулась. "Столичный гость! Каким ветром его занесло? Неужели мне посчастливилось и здесь произошло нечто серьезное?"
Как раз в эту минуту "столичный гость" показался на пороге. Он был на голову выше Элен - для тайанца рост значительный. Очень смуглый, так что даже сожженная солнцем, выдубленная солью и ветром кожа рыбаков казалась светлее. В щегольском светлом плаще, накрахмаленной белоснежной рубашке, при галстуке. И - судя по всему - в отвратительном настроении. У сопровождавшего его местного полицейского был разнесчастный вид человека, получившего незаслуженный нагоняй.
Элен не могла упустить случая заснять такие колоритные фигуры. Тем более что она чуть не впервые видела тайанца столь хорошо одетого. Фотоаппарат щелкнул. "Столичный гость" поднял голову и уставился на Элен в гневном изумлении.
- Вы кто такая? - спросил он на скверном французском языке и еще более скверным тоном. - Что вам здесь надо?
Элен протиснулась к самым ступеням и сунула ему под нос репортерскую карточку.
- Несколько вопросов для "Orient".
- В Тайане нет такой газеты, - оборвал он.
- Боюсь задеть ваше чувство патриотизма, но Тайаном мир не исчерпывается. Я пишу серию очерков о вашей стране для зарубежных читателей.
- Тут вам не о чем писать, - отрезал он.
- Почему же? После "Архитектуры Тайана" в печати появятся "Преступления Тайана". Учитывая нынешние извращенные вкусы, эта статья будет иметь даже больший успех, чем предыдущая.
- Убирайтесь отсюда!
- Замечательно! - воскликнула Элен и продолжала репортерской скороговоркой: - Великолепное начало для статьи. "Во всем мире полицейские ненавидят журналистов. Но так нагрубить вам могут только в Тайане".
На лице полицейского сквозь загар проступили красные пятна бешенства. Толпа зевак пододвинулась ближе, сомкнувшись за спиной Элен плотным полукольцом.
- Я вам обещаю трое суток ареста за нарушение общественного спокойствия, если сейчас же отсюда не уберетесь!
- О, сим доблестным поступком вы принесете небывалую славу своей стране.
"Хотите увидеть беззаконие закона - поезжайте в Тайан!"
И, развернувшись к нему спиной, Элен принялась фотографировать жителей деревушки.
- Отдайте кассету!
Элен оглянулась через плечо. Полицейский, уже совершенно бордовый от гнева, шагнул к ней, протягивая руку:
- Дайте сюда!
Элен лучезарно улыбнулась, раскрыла сумочку и опустила туда фотоаппарат. Необыкновенно плавным, пленительным жестом поправила волосы, снова улыбнулась - мягко и женственно. И, устремив на полицейского любопытный взгляд, стала ждать - что он сделает.
Он сделал движение, будто что-то раздавил в кулаке, затем развернулся на каблуках и направился к машине. Когда облачко газа, оставленное белым автомобилем, рассеялось, Элен с грустью посмотрела на чайный домик, вынужденная признать, что в расследовании своем не слишком преуспела.
В это время ее со всех сторон обступили жители деревушки, жестами и возгласами выражая самое дружеское расположение.
Элен всегда была уверена, что наделена исключительными достоинствами, должными располагать к ней людей с первого взгляда. Но сейчас - разумеется, лишь по особенной скромности - предположила, что симпатия к ней вызвана антипатией к "столичному гостю". Похоже, тот, даже не особенно стараясь, успел восстановить против себя абсолютно всех.
Увы, воспользоваться его оплошностью Элен не могла. Не знала языка и вдобавок, как успела уже обнаружить, оставила дома диктофон. Вне себя от досады, Элен проклинала собственную забывчивость, а также лень Патриции, отказавшейся расследовать такое интересное дело.
Пока Элен нежнейшими улыбками благодарила жителей деревни за участие, местный полицейский, судорожно вытиравший платком багровую физиономию, сунул скомканный платок в карман, посовещался о чем-то с маленьким сморщенным старичком и тронул Элен за локоть:
- Пожалуйста, мадам… Подождите…
Элен окинула его быстрым взглядом. Толстяк тяжело дышал, пытаясь собраться с мыслями. Судя по всему, он бал тишайшим, кротчайшим существом, за всю жизнь мухи не обидевшим. И такое двойное потрясение, как убийство и визит высшего начальства, гибельно сказалось на его самочувствии.
Элен ободряюще улыбнулась. Толстяк втянул живот и расправил плечи. А затем неожиданно разудалым жестом сдернул фуражку и ударил ею по колену. Элен сразу поняла, что в жилах почтенного служителя закона взыграла кровь гордых восточных князей, и приготовилась к событиям необыкновенным.
Полицейский отворил дверь чайного домика, в который ни в коем случае не должен был впускать посторонних.
- Пожалуйста, мадам. Войдите, - выпалил он одним духом и сам, кажется, испугался собственной смелости.
Элен вознаградила его взглядом. Полицейский вновь приосанился и победно посмотрел на жителей деревушки. Те чуть не рукоплескали.
И Элен, сопровождаемая полицейским, вплыла внутрь чайного домика.
Ей пришлось на минуту остановиться - так внезапен был переход от ослепительного солнца улицы к полумраку чайного павильона. Когда же очертания предметов приобрели ясность и четкость, глаза Элен изумленно расширились. Каким чудом удалось создать в тайанском доме, бедном вещами, такой поистине вопиющий беспорядок? Преступник явно не щадил силы. Циновки, устилавшие пол, были сбиты в кучу. Дверцы шкафов распахнуты. Посуда выброшена на пол и почти вся перебита. Коробка с кисточками и ручками раздавлена, точно на нее наступили в спешке. Большой ларец для письменных принадлежностей опрокинут; листы бумаги разлетелись по комнате, словно кто-то в злобе поддал ногой всю пачку. Но больше всего поразило Элен то, как обошелся преступник с запасами чая. Не ограничился тем, что перевернул полку с большими нарядными коробками. Нет - коробки были открыты и чай высыпан на пол. Десятки различных сортов зеленого и черного чая смешались, образуя причудливый узор.
В комнате стоял еле различимый аромат миндаля, вишни, лимона и особый, терпкий запах свежего чайного листа.
Полиция еще могла сомневаться относительно личности убийцы и его намерений, но Элен уже вынесла приговор: "Маньяк".
Наверху, в личных комнатах хозяйки, тоже царил беспорядок, но все же несравнимо меньший. Здесь, похоже, преступник действовал не торопясь. Вещи из шкафов не выбрасывались, а вынимались; керамический сервиз не был грохнут об пол, а аккуратно переставлен. Элен задалась вопросом: злоумышленник почему-то не спешил? Или просто еще не пришел в состояние неистовства?
Полицейский, тяжело сопевший за спиной Элен, коснулся ее руки и указал в угол комнаты. Там на полу лежала открытая лаковая шкатулочка, а в ней - два золотых кольца и серьги с крупными жемчужинами. Элен застыла от изумления. Если в доме побывал вор, то забыл прихватить самое ценное. "Впрочем, понятия о ценном у европейцев и тайанцев расходятся. Возможно, он удирал, благоговейно прижимая к груди какой-нибудь ржавый треножник, славный лишь тем, что служил опорой самому великому Токе!"?
Элен изо всех сил пыталась вспомнить, как по по-тайански звучит слово "вор". Спросила:
- Кража? Это кража?
- Мут.
"Мут - убийство".
- Нет, это я знаю. Мут. Но, кроме того, кража?
Полицейский неуверенно повел плечом, не поняв вопроса. Потом кивнул в сторону маленького акварельного портрета, висевшего на стене:
- Мут. Тя-ю.
"Вот она, хозяйка". Со стены смотрела на Элен молоденькая женщина - загорелая, черноглазая, смеющаяся. Одной рукой она придерживала соломенную шляпу, слетавшую от порывов ветра. Другой - призывно махала кому-то. Портрет был поясным, но Элен не могла избавиться от чувства, будто женщина приплясывает на месте - от нетерпения и переизбытка сил. Напоенная солнцем картина, казалось, озаряла всю комнату. "И теперь эта женщина мертва. Мертва не потому, что настал ее час - кожа сморщилась, волосы обесцветились, губы провалились. И не потому, что радость ушла из ее сердца, веселый блеск - из глаз. Просто оказалась на пути какого-то негодяя".
Элен почувствовала, что задыхается от злобы. Теперь она знала, что не успокоится, пока не докопается до истины. А порадует это столичную полицию или нет - ей все равно.
Повернулась к терпеливо дожидавшемуся полицейскому:
- Спасибо.
Тот повел ее вниз. И там вдруг, знаком предложив обождать, встал, прижавшись к стене. Элен поняла, что так прятался убийца, ожидая, пока хозяйка войдет в дом. Затем увесистый полицейский с необыкновенным проворством изобразил, как тя-ю переступает порог. Элен пожалела, что человек этот служит в полиции, а не на сцене. Он весь преобразился - куда девалась одышка и грузная поступь. Даже живот как будто втянулся. Полицейский не вошел - впорхнул в комнату и остановился, нащупывая выключатель. И в это время убийца ринулся к жертве и схватил ее за горло. Сумочка выпала из ослабевшей руки тя-ю. Потом убийца беззвучно и осторожно опустил на пол тело хозяйки.
И продолжал заниматься тем, ради чего пришел! Грузный полицейский, опустившись на корточки, зачерпнул горсть чая и медленно разбросал, показывая, что тело хозяйки было засыпано чаем. Значит, коробочки вскрывались уже после преступления!
Тя-ю мертвая лежала в углу, а убийца продолжал рыться в ее вещах! Только теперь очень спешил. Вот почему наверху все было аккуратно переложено, а внизу - расшвыряно кое-как. Убийца торопился, боясь, что его застигнут.