Тотчас поняла, что извергать громы и молнии бесполезно. Патриция не услышит. Элен посмотрела на Эндо - и обомлела. Не приведи она сама этого человека в дом, в жизни бы не поверила, что именно его встретила на тропинке. Он опять - не меняясь - изменился до неузнаваемости. "Сколько у него лиц? Ладно, хоть свитер один".
- Где вы были? - обратился Эндо к Патриции.
Теперь спрашивал Эндо, и Патриция услышала. Разом все вспомнила, перехватила грозный взгляд Элен и попыталась отсрочить неминуемую расплату.
- Здесь сидела.
- Давно? - неумолимо продолжала Элен.
- Извини, не засекла времени.
И так как Элен сделала паузу, чтобы набрать побольше воздуха, Патриция перешла в наступление:
- А ты сама откуда явилась? Я-то думала - мирно спишь.
Элен не собиралась сдаваться.
- Ах вот как! Ты думала. Во сколько же ты прибрела домой, если даже не заметила, что меня нет?
- Во всяком случае, я пришла раньше тебя.
- Откуда пришла? - не замедлил спросить Эндо.
- С Лисьей горы, - объяснила Патриция, вновь устремляя на него сияющий взгляд и улыбаясь.
Эта блаженная улыбка уже начала раздражать Элен. Она сухо осведомилась:
- Можно узнать, с кем ты разговариваешь?
Ошеломленная Патриция слабым взмахом руки указала на Эндо. Элен посмотрела в ту сторону.
- Там никого нет. Это Мираж.
- Мираж?
- Конечно, мираж. Нам-то с тобой известно, что Эндо в плавании.
Эндо от смеха чуть не кувырнулся в воду.
- Мне кажется, что этот мираж сейчас своротит нам перила.
- Не волнуйся, к утру он рассеется.
- То есть как рассеется? - всерьез испугалась Патриция. - К утру? Что, отплытие шхуны отложили только до завтрашнего утра?
Элен безнадежно вздохнула.
- Утром я действительно должен буду уехать, - признался Эндо, но, заметив, как стремительно погасла улыбка Патриции, поспешил добавить: - Ненадолго. Я уволился со шхуны и теперь совершенно свободен.
Элен не дала Патриции погрузиться в новые приятые переживания.
- Соизволь все-таки объяснить, что случилось и где ты пропадала.
Патриция героическим усилием воли заставила себя думать не только об Эндо. И тут же воодушевилась вновь.
- Сегодня день чудес. Я бродила по разрушенной усадьбе и припозднилась. Хотела взглянуть на закат со ступеней Павильона. В поэме есть строки: "Тонет в алых волнах…"
Эндо посмотрел на нее с любопытством. Прожить несколько месяцев в Тайане и не заметить, как внезапно тут обрушивается ночь?
- Здесь же закат короткий, - чуть не по слогам отчеканила Элен.
- Я забыла, - обезоруживающе улыбнулась Патриция.
Элен выразительно посмотрела на Эндо - готовьтесь, то ли вас ждет впереди.
- И все же это было очень красиво, - продолжала Патриция. - У берега море сине-зеленое, дальше начинает темнеть, переходит в лиловое, почти черное, а потом снова меняет цвет - к розовому и алому. И алое солнце у самых волн! А возле Павильона - розовые стволы сосен, темная хвоя, бордовые листья кленов. Правда, все это я видела лишь несколько минут.
- Потом осталась в кромешной темноте, - подхватила Элен. - Фонарик, конечно, не прихватила…
- Я же не собиралась задерживаться, - начала оправдываться Патриция.
- А кто говорит, что собиралась?
- Ладно, ты тоже не засветло прибыла.
- Все же вы встретились, - напомнил Эндо, ― желая рассказать друг другу…
- Я не сразу смогла найти ворота. Да еще боялась переломать ноги в темноте. Бродила по усадьбе и вдруг увидала свет между деревьями. Представляете?! Кто-то разжег костер на Лисьей горе.
Эндо пересел на краешек стола.
- Тут ты, конечно, вспомнила об убийце и на цыпочках удалилась, - подсказала Элен.
Патриция опустила глаза.
- Вспомнила. И подошла ближе.
- Логично, - отметила Элен.
- Понимаешь, я стояла в темноте и была уверена, что увижу тех, кто сидит у костра, раньше, чем они - меня. Хотела посмотреть. Если они заслуживают доверия - попросить проводить меня вниз. Или просто одолжить фонарик - вдруг у них найдется.
- Благоразумная моя! - вздохнула Элен. - Продолжай.
- Ну, знаешь ли, - рассердилась Патриция. - Неужели я не смогу отличить честного человека от убийцы?
- Сможете. Когда он воткнет нож вам в горло. Раньше - вряд ли, - неожиданно жестко отрезал Эндо.
Луч света, падавший из окна, освещал его лицо - напряженное, почти гневное. Широкие черные брови были сдвинуты, губы туго сжаты.
Элен удивилась, вспомнив, как бесстрастно держался Эндо при первой встрече с Патрицией. Не давал себе воли? Почему - если она ему не безразлична? Или за три дня его чувства внезапно изменились? Что же их изменило?
- К счастью, ничего подобного не случилось, - тихо сказала Патриция. - Костер горел ярко. Я взглянула и не поверила своим глазам.
- Там сидели две лисицы и поедали жареную утку? - невинно справилась Элен.
- Нет, ехидина. Там сидели мужчина и женщина - в старинных тайанских одеждах. Знаешь, я минут пять с места сойти не могла, все смотрела - так это было красиво. На мужчине - белоснежный кафтан, расшитый пышными лиловыми цветами, - так одевались южные князья в пору своего могущества. У женщины темные волосы подняты в высокую прическу и украшены цветами хризантемы. Нижнее одеяние тоже белое, а верхнее - короткое розовое, расшитое мелкими алыми цветами. Когда женщина двигалась, казалось, по платью пробегают алые волны. Незнакомцы сидели у костра и молча смотрели в огонь. Я наконец опомнилась, вышла и заговорила с ними. В первую минуту они растерялись, мне показалось, даже испугались, но потом ответили очень приветливо. И самое потрясающее - ответили на старотайанском языке!
Элен немного отстранилась и прищурилась.
- Разыгрываешь?
Патриция чуть дара речи не лишилась.
- Конечно! Полночи по горам бродила - ради удовольствия вас разыграть.
- Вы спросили, кто они и что здесь делают? - перебил Эндо.
- Естественно. Они ответили: "Ищем прошлое". Я решила, они археологи.
Элен скосила глаза на Эндо. Тот смотрел на Патрицию с недоверием и некоторым даже восторгом. Переспросил:
- Вы… решили?
Патриция кивнула. Эндо прислонился плечом к стене и стал ждать продолжения.
- Потом мы заговорили об усадьбе, о госпоже Ота. Они спросили, нравится ли мне поэма.
- Тут ты зашлась от восторга… - не усомнилась Элен.
- Не перебивай. Я читала поэму на новотайанском ну и в наших безобразных европейских переводах. А они прочли по-старотайански, так, как поэма когда-то была написана. На два голоса, ведь там разговаривают двое - госпожа Ота и поэт Сю-Тей, ее муж. Я сама знаю наизусть поэму, но то, как они прочли… Можно подумать, пережили это - и первую встречу, и мятеж, и коронацию, и сладость супружества, и бремя власти… Когда же добрались до конца - до казни Сю-Тея и детей, - я просто дышать не могла, в горле стоял ком.
- Не вздумай реветь, - быстро предупредила Элен.
- Напоследок они рассказали любопытную легенду. Похоже, это исток всех легенд о Лисьем городе. Если помните, поэма оканчивается словами надежды на новую встречу, там, за гранью мира. Точнее, так - в европейских переводах. По-тайански - несколько точнее и резче. Встреча неизбежна, от нее не уклониться. "В новом обличье, но в мире знакомом". И дальше в подлиннике не очень ясная строчка: "Алым ли цветом, черной ли тенью…" У нас это переводят как: "На рассвете или глубокой ночью, но встреча будет". На новотайанском звучит примерно так же. А они расшифровали строчку совершенно иначе и рассказали вот что. Не прошло и ста лет после смерти госпожи Ота, а поэму уже передавали из уст в уста по всей стране. Кто-то из северных князей, встревоженный такой славой - оказывается, и слава мертвых не дает покоя, - объявил, что души госпожи Ота и поэта Сю-Тея были отвергнуты богами и воплотились в лисиц. Представляете?
Патриция торжествующе взглянула на Элен и Эндо. Вдруг спохватилась:
- Эндо, наверное, вам все это давным-давно известно?
- Нет, - односложно оборвал он. - Говорите.
Патрицию не требовалось просить дважды.
- Легенда в народе прижилась, но обрела продолжение. Мол, взамен утраченного царства госпожа Ота получила власть надо всем лисьим народом. И еще - право по ночам сбрасывать лисье обличье и карать лживых северян. Тогда я сказала, что потомки северных и южных князей перемешались. А они объяснили, что слова "север" и "юг" употребляются в переносном значении. Северянами называют тех, у кого в груди вместо сердца кусок льда. Если же твое сердце теплое и кровоточит при виде чужой беды - ты южанин. Поэтому строчки об "алом цвете и черных тенях" можно понимать как гениальное предвидение. Алый - цвет лисьей шерсти, черные тени - ночное время, когда шерсть скинута!
- С каких пор лисья шерсть стала алого цвета? - перебила Элен.:
Эндо в досаде хлопнул ладонью по столу. Элен удивилась. Не ожидала, что его так захватит рассказ. Подавшись вперед, Эндо требовательно и нетерпеливо смотрел на Патрицию. Она же пустилась в объяснения:
- Алый - в моем переводе. На Востоке оттеночная цветовая градация гораздо богаче, нежели у нас. Художники, наверное, могли бы дать точное определение этого цвета, я - нет. Просто подбираю ближайший. Вспомни лисицу, сидевшую вчера на стволе. Часть хвоста ее была в тени. Думаю, имеется в виду именно этот оттенок.
- Дальше, - почти не разжимая губ, велел Эндо.
- Собственно, это все.
- Об этих людях что-нибудь выяснили? Узнали их имена?
- Женщину зовут Хат-хен. В переводе: "Сменившая кожу". Правильно? - Патриция посмотрела на Эндо, он коротко кивнул. - Мужчину - Ин-Пэй - "Идущий рядом". Красиво, правда?
- Красиво, - согласилась Элен. - Подошло бы твоей лисице и ее поэту… Только почему твоим новым знакомым вздумалось щеголять на раскопках в праздничных костюмах?
- Не знаю.
- Не обратила внимания, во что они были обуты?
Патриция кивнула - мол, поняла вопрос.
- В старинные сандалии. Уверена, у ручья мы видели следы Хат-хен.
- Вы не поинтересовались, где живут эти люди? - спросил Эндо.
- Я задала такой вопрос, они ответили: "Здесь". Наверное, поставили палатку на горе.
- Наверное?! - вскричала Элен.
Переглянулась с Эндо. Тот не удержался от улыбки.
- Патриция наделена счастливым воображением.
Патриция неуверенно кивнула, заподозрив, что это не комплимент.
- Вы ограничились чтением стихов или еще о чем-то поговорили? - полюбопытствовала Элен.
- Пойми, я сидела как на иголках. Думала, ты вернулась, беспокоишься.
- Спасибо, вспомнила-таки!
- Еще бы! Я даже не знала, сколько прошло времени. В Тайане не принято торопиться, правда, Эндо? Худшее, чем можно оскорбить человека, - в его присутствии постоянно поглядывать на часы. Поэтому я извинилась и попрощалась. Они проводили меня до самого подножия горы.
- С фонариком? Или факелы соорудили?
- У них оказался старинный фонарь, удивительной работы. Вместо стекла - тонкая бумага, и на ней изображения четырех лисиц. Одна несет в зубах утку, другая кормит лисят, третья…
- Четырех… кого? - переспросила Элен.
- Лисиц.
Воцарилось молчание. Элен посмотрела на Эндо. Он сидел, прислонившись плечом к стене, думая о чем-то своем. Элен процедила сквозь зубы:
- Хотелось бы мне взглянуть на твоих знакомых…
- Отлично, - оживилась Патриция. - Завтра же поднимемся на гору, отыщем их и пригласим в гости. Здесь, в Тайане, ходят друг к другу запросто.
- Ничего не получится. Завтра мы отправимся в деревню, где убили тя-ю, - непреклонно заявила Элен.
Патриция обернулась к Эндо, вспомнила, что утром он все равно их покинет, и покорно склонила голову.
- Следует поторопиться - если хотим успеть на утренний автобус.
Элен задохнулась. Героически попыталась встать и рухнула обратно в кресло.
- Спина не разгибается. А ноги не согнуть.
- Еще бы! Пятнадцать миль на велосипеде.
Патриция обхватила руками плечи и начала громко стучать зубами.
- Что это ты? - удивилась Элен.
- Испугалась задним числом. Ты же могла шею себе свернуть!
- Как и ты! - мстительно отозвалась Элен.
Снова сделала попытку встать. Эндо с Патрицией помогли ей добраться до кровати, сами присели на циновки.
- Придется смириться с неизбежным, - сокрушенно заметила Элен. - Ехать я не могу.
- Я тоже, - поспешила предупредить Патриция.
- Почему? Возьмешь список вопросов.
- Нет, Элен, пожалуйста, - взмолилась Патриция. - У меня все равно не получится.
Элен вынуждена была согласиться.
- В жизни не забуду, как ты интервьюировала Эдмона.
- Боюсь, и он не забудет. Особенно вопрос: как часто вы дарите любимой женщине бриллианты?
Они обменялись понимающими взглядами и сочувственно закивали головами в такт.
Эндо, что-то для себя молча решавший, сказал:
- Мне пора. Должен успеть на утренний автобус.
Патриция тихонько вздохнула. "Может, отменят рейс?"
- Возьмите мой велосипед, - великодушно предложила Элен.
Эндо рассмеялся:
- Благодарю, ногам я больше доверяю.
- Доброго пути, - пожелала Патриция, выжидающе на него посмотрев.
Эндо совершенно правильно истолковал ее взгляд и не обманул ожиданий.
- Не возражаете, если через пару дней я снова навещу вас?
Против такого подарка Патриция не возражала.
О сне не могло быть и речи. Элен сидела на кровати, закутавшись в одеяло, и рассказывала, а Патриция ходила из угла в:угол, слушала и подгоняла подругу нетерпеливыми вопросами. Словно воочию видела и напыщенного столичного полицейского, и добродушного деревенского толстяка, и светящийся портрет тя-ю, и толпу возмущенных жителей, возлагавших, похоже, на Элен больше надежд, чем на полицию.
- Что ты теперь собираешься делать? - спросила Патриция, едва Элен успела завершить рассказ.
- Как только смогу подняться, поеду туда снова. Ты со мной?
Патриция энергично кивнула.
- Давай используем день передышки, чтобы как следует подготовиться, - говорила Элен, подбрасывая на ладони кассету с фотопленкой. - Что нужно установить прежде всего? Главный вопрос: где искать убийцу тя-ю - в деревне или за ее пределами? Мы примерно знаем, когда произошло убийство. Тя-ю вернулась домой с последним автобусом.
- Значит, надо выяснить, что делал в это время каждый из жителей.
Элен присвистнула.
- Веселенькая работенка! Скорее всего, они уже мирно спали в своих постелях.
- Послушай, Элен. Соседям тя-ю прекрасно известно, когда приходит вечерний автобус. Если бы кто-то из них хозяйничал в доме, вряд ли бы тя-ю застала его врасплох.
Элен возразила:
- Она могла сказать, что заночует в городе, а потом неожиданно вернуться.
- Интересно, куда она ездила? Как понимаю, хозяйка чайного дома должна вечерами принимать гостей.
- В самом деле! Вызвать ее из дома могло только очень важное дело. Соседям это наверняка было известно. Похоже, кольцо подозрений сжимается вокруг жителей деревушки.
- И все-таки надо спросить, не заметил ли кто неизвестного.
- А теперь представь, что убийца - деревенский. Он много чего расскажет, желая сбить со следа…
- Решено, берем главного свидетеля под подозрение.
Элен перевернулась на бок, облокотилась о подушку.
- Одно мне не дает покоя. Почему этим делом заинтересовалась столичная полиция, а?
Они помолчали. Патриция взглянула на кассету с пленкой.
- Что здесь?
- Ничего интересного. Панорамные снимки, фотографии рыбаков. Можешь попытаться вычислить убийцу.
- Давай скорее проявим!
- Глаза слипаются. Надо хоть два часа подремать, пока Синь-эй не сделает очередную попытку пустить нас ко дну.
Патриция погасила свет, и тут только они заметили, что наступил день - как всегда, внезапно. Горизонт затянули тучи, мутно-серые волны стремительно неслись к берегу.
- По такой погоде Синь-эй, пожалуй, не приплывет, - сказала Патриция.
Элен привстала.
- Недурно бы побеседовать с дедушкой этой малышки. Если не ошибаюсь, он был в Цуане как раз в ночь убийства!
- Потом окажется - он главный злодей!
Элен покачала головой и совершенно серьезно ответила:
- Не забывай, тя-ю задушили. Выстрелить из пистолета может и старик, и женщина, и даже ребенок. Но чтобы задушить человека - а тя-ю по портрету производит впечатление здоровой и крепкой, - нужна большая сила.
- Хорошо, - согласилась Патриция. - Поговорим с дедушкой. А потом я хочу еще раз подняться на гору и встретиться с той загадочной парой.
Было далеко за полдень, когда Элен с Патрицией добрались до деревушки. Две собаки, лежавшие на дороге, дружелюбно забарабанили хвостами, взметая облачка пыли. Поднялись и лениво затрусили следом.
Близился шторм, волны с шипением проносились по песчаной полосе пляжа. Никто из рыбаков на утренний лов не вышел. Чинили сети, осматривали днища поднятых на берег лодок. Несколько человек, собравшись у самой кромки прибоя, что-то пристально высматривали на горизонте.
Первыми сбежались посмотреть на иностранок дети, вдохновленные рассказами Синь-эй, - загорелые, ловкие, шумные, как и все дети, выросшие на побережье, готовые с утра до ночи бултыхаться в волнах или наперегонки носиться по берегу. Запыхавшись, обступили Элен и Патрицию. Почему-то в толпе ребятишек не оказалось Синь-эй. Дети были босоноги и одеты очень бедно. Помятуя о повадках голытьбы во всех частях света, Элен ожидала попрошайничества и уже раздумывала, чем пожертвовать. Патриция, угадав ее мысли, фыркнула:
- Просить? У европейцев? После того как их родители выставили из страны генерала Паркера и прочих благодетелей со всеми армиями? Знаешь, у тайанцев гордость врожденная.
Мальчик лет четырнадцати, для своего возраста высокий, но худенький, что-то скомандовал остальным. Дети мгновенно расступились, образовав два ряда по краям дороги и открыв проход. Только одна маленькая девочка никак не могла решить, слева ей остановиться или справа, и несколько раз перебегала с места на место. Старший мальчик внимательно оглядел иностранок, затем очень вежливо и столь же неожиданно спросил:
- Вам помочь?
Патриция перевела Элен вопрос. Обе заулыбались. Патриция серьезно произнесла:
- Ты не мог бы показать нам дом Синь-эй?
Мальчик важно кивнул.
- Идемте со мной.
Пошел рядом, приноравливаясь к их неторопливым шагам. Не отставали и остальные. Чувствовалось, что они прямо-таки разрываются от любопытства и невысказанных вопросов. Мальчик-провожатый подал знак, и ребятишки проворно выстроились в цепочку. Шедший первым спросил:
- Как вас зовут?
Выслушал ответ и убежал в самый конец цепочки. Так каждый задавал по одному вопросу и пристраивался в хвост.