Морис Ломье нерешительно топтался у дверей квартиры. Его отношения с Легри были далеко не самыми теплыми, и Морису было нелегко заставить себя обратиться к Виктору за помощью. Он сделал глубокий вдох и позвонил.
На пороге возникла приземистая матрона с половником в руке. Собранные в пучок волосы держало устрашающее количество шпилек. Остолбеневший Ломье отпрянул назад и заголосил:
- О, незаменимая Амальтея, фея этого дворца, я жажду поговорить с мсье Легри, у меня к нему личное дело.
Эфросинья Пиньо нахмурилась и попыталась вспомнить, где и когда видела этого бесноватого.
- Живет он здесь, но в этот час всегда находится внизу, в магазине, где же еще ему быть! - гаркнула она и, не дав визитеру времени задать следующий вопрос, захлопнула дверь.
"Что это еще за тип? До чего же странные бывают люди! О-хо-хо, грехи мои тяжкие, мало мне других забот, теперь вот еще и дворецким приходится служить! Неужто мсье Мори вообразил, что я превращусь в восьмирукого идола, вроде той гадкой статуэтки, что красуется у него на столике? Я, мать его зятя! Ну уж нет, пусть даже не надеется!"
Эфросинья заперла дверь. Когда она колдовала над кастрюлями, поминая вслух этапы крестного пути Спасителя, никто, даже самые близкие, не имели права ее отвлекать. В результате теперь Кэндзи готовил себе чай в гостиной, на спиртовке. А Эфросинья, которая собиралась в скором времени стать бабушкой, надзирала за невесткой почище попечительницы беременной вдовы в эпоху Капетингов. Мысль о том, что будущий внук унаследует дурную кровь Айрис Пиньо, в девичестве Мори, приводила Эфросинью в бешенство. Каждый вечер, закрывшись в своей двухкомнатной квартирке на улице Висконти, где она теперь жила одна, Эфросинья придумывала сбалансированные меню, ловко маскируя мясо и рыбу в овощных пюре, слоеных пирожках и крокетах. Она старалась для продолжателя знаменитого шарантского рода, японские предки внука (в том, что родится мальчик, достойная матрона не сомневалась!) ее мало волновали. Времени на раздумья у Эфросиньи хватало: после женитьбы сына она больше не отвечала за порядок в квартире на улице Сен-Пер и в жилище Виктора и Таша Легри на улице Фонтен. Мсье Мори нанял для этой работы Зульму Тайру. Юное бестолковое создание отличалось ловкостью слона в посудной лавке, и хозяева давно перестали считать количество разбитых новой служанкой ваз, стаканов и тарелок. Мсье Мори горько сожалел, что сменил мадам Пиньо на неуклюжую недотепу, но молчал - ведь Эфросинья только и ждала, чтобы он вслух признал свою ошибку! Она с первого взгляда раскусила ни на что не годную девицу, но мсье Мори считал себя умнее всех и нанял Зульму, поддавшись на ее чары. Все мужчины одинаковы, думают не головой, а…
- Тем лучше! Пусть хоть все разворотит, так ему и надо! Но к малышу я ее и близко не подпущу! - ворчала Эфросинья, нарезая говяжью печенку под аккомпанемент "Отче наш" и "Богородице Дево радуйся…".
Она записывала в дневник все прегрешения и недостатки окружающих и теперь вознамерилась дополнить характеристику Зульмы Тайру, а также описать смешного надоеду в берете, которого только что выпроводила вон.
Никто не вышел на звяканье колокольчика, когда Морис Ломье переступил порог книжного магазина. Он схватил со столика, где были выложены новинки, "Сказки из хижины" Октава Мирбо и спрятался за книгой, а потому не увидел раздраженного лица Жозефа Пиньо.
- Прошу вас, мсье Пиньо, продолжайте! - воскликнула похожая на козу дама.
И Жозеф продолжил чтение вслух:
После того как следователь и руководитель экспертной лаборатории закончили осмотр места происшествия, кафе "Терминюс" снова принимает посетителей. Часть дня и весь вечер любопытные стеклись на улицу Сен-Лазар и отирались среди завсегдатаев в надежде узнать детали. Людской поток подхватил нас, внес в одну дверь и вынес из другой. Агент Пуассон пытался заступить дорогу террористу, и тот ранил его двумя выстрелами в грудь. Префект Лепин посетил мужественного агента у него дома на улице Сен-Луи-ан-л’Иль и вручил ему Орден Почетного легиона.
- Этот человек - герой, ему нужно поставить памятник! - звенящим от волнения голосом объявила дама в репсовом платье цвета баклажан с меховой муфтой в руках, из которой свисали поводки шипперке и мальтийской болонки.
- Вы слышали, Рафаэль, на вокзале, где я была несколько часов назад с мадемуазель Хельгой Беккер и моей кузиной Саломэ, произошло покушение! - простонала пухленькая дама.
- Анархисты, что тут скажешь! Счастье, что взрывное устройство, скорее всего - котелок, начиненный порохом и пулями, - угодило в люстру, изменило траекторию и упало на столы, иначе было бы не двадцать раненых, а Бог знает сколько убитых! - воскликнула Бланш де Камбрези, получившая от Жозефа Пиньо прозвище Коза.
- Продолжайте, мсье Пиньо, - приказала величественная дама с мучительно перекошенной половиной лица.
Морис Ломье потерял терпение и решил привлечь внимание Жозефа, но не успел - тот откашлялся и продолжил чтение:
Также весьма похвально действовали агенты Биго и Барбесу; анархист напал на них на Римской улице, завязалась схватка, и они скрутили преступника. Помощь им оказали прохожие. Напомню, дорогой читатель, что наш горе-подрывник - явный меломан, ведь он решился действовать в тот момент, когда оркестр исполнял "Марту" Флотова. Хлыщеватый молодой человек лет восемнадцати с жидкими усиками и светлой бородкой отказался сообщить свое настоящее имя. "Я - Икс из Пекина", - заявил он. - Больше вам ничего знать не нужно.
- Наглец! Я бы не дожидался судебного процесса, а просто отрубил бы этому "жителю Пекина" голову! Или обвязал его динамитом и послал на передовую! Рано или поздно мы возьмем под контроль Мадагаскар! - проблеял старичок.
- Мадагаскар? - переспросила пухленькая дама. - Значит, вы разделяете убеждения полковника де Реовиля?
- Я никогда не бросаю слов на ветер, дорогая мадам де Флавиньоль. У меня есть связи в министерстве. Мадагаскар без труда офранцузится, как только мы станем там хозяевами.
- И непокорный Индокитай тоже будет нашим, если мы вырвем с корнем "желтую" культуру и заменим французским языком все аннамские диалекты. Таково мнение знаменитого исследователя Габриеля Бонвало, - важно заявила дама с перекошенным лицом.
- Весьма похвально, что вас так волнует продвижение нашей культуры по миру, дорогая мадам де Бри, - похвалил старичок.
- Конечно, заботит. Я пережила инсульт, сочеталась браком с полковником де Реовилем и теперь решила создать художественный салон в своем особняке на улице Барбе-де-Жуи. Я устраиваю ужины и принимаю членов Комитета Дюплекса, а они весьма осведомлены в этом вопросе. Мой четвертый муж не устает повторять: "У Поднебесной Империи нет языка, значит, мы должны дать его этой стране!".
- Браво!
Жозеф, который был доведен до исступления болтовней "бабищ" (так он называл толпившихся вокруг него трещоток), и прекрасно видел Мориса Ломье (который год назад пытался соблазнить Айрис), решил укрыться за газетой и вдруг наткнулся взглядом на заметку внизу полосы.
СОВРЕМЕННО! НЕСЛЫХАННО!
"Пасс-парту", пребывающая в постоянном поиске самых захватывающих романов, счастлива сообщить, что получила эксклюзивные права на публикацию второго произведения мсье Жозефа Пиньо. Наши читатели будут иметь удовольствие прочесть первые главы уже в следующем месяце. Те из них, кто по достоинству оценил "Странное дело Анколи" (роман издан у Шарпантье и Фаскеля), смогут насладиться готическими приключениями бесстрашной Фриды фон Глокеншпиль и ее пса Элевтерия, ищущих проклятый янтарь. Повествование понравится господам, дамам и девицам с нежной душой.
У Жозефа перехватило дыхание, он сложил газету, положил ее рядом с бюстом Мольера, почесал в затылке и пробурчал себе под нос:
- Вот подлецы! А ведь я с октября жду от них ответа! Мы же даже договор не обсудили! Аванс в двести франков - пустяк! На сей раз я потребую тысячу! Клюзель упрется, это ясно. Я уступлю, соглашусь на восемьсот, иначе… - Он потер руки. - Меня ждут слава, почести и все такое прочее! Нет, ну что за негодяи! Задержали публикацию моего шедевра, чтобы потешить самолюбие этого жалкого писаки Пеллетье-Видаля! Стиль - ужасный, интрига - пошлая! Зато он обедает с Полем Бурже!
Морис Ломье направился к камину, но тут в магазин ворвалась дама в шляпе с перьями, оттолкнула его и ринулась к Жозефу.
- Олимп, какой приятный сюрприз! - прощебетали "бабищи".
- Мсье Пиньо, будьте так любезны принести мне "Несчастья Софи" графини де Сегюр, урожденной Ростопчиной, я собираюсь читать ее близнецам моей племянницы Валентины - Гектору и Ахиллу.
- Эта книга, должно быть, на складе.
- Так не медлите, молодой человек, сбегайте за ней, и поживее!
- А кто будет стеречь лавку?
- От кого, от нас? Неужели вы усомнитесь в нашей честности? - воскликнула Олимп де Салиньяк.
Рафаэль де Гувелин - дама с собачками - бросив на Жозефа заговорщический взгляд, проговорила:
- Чудесная история! Весьма поучительное чтение! Все мы плакали над главой, где Софи хочет вылечить свою куклу от ужасной мигрени, прописывает ей горячую ножную ванну, и восковая любимица остается без ножек. Так трогательно!
- Дорогая, а вы уверены, что пересказываете близко к тексту?
- Совершенно уверена, Олимп. Я до сих пор вздрагиваю, вспоминая то место, когда наивная Софи отрезает головы несчастным золотым рыбкам.
- Хм… Пожалуй, я лучше я куплю мальчикам оловянных солдатиков. Да, именно так, это поможет воспитать в них чувство долга и любовь к родине. Вы идете, мадам?
Зашелестели шелка, по залу пробежал сквознячок, и дамы, не попрощавшись с Жозефом, покинули магазин, прихватив с собой старичка, отиравшегося рядом с госпожой де Реовиль.
Взгляды Мориса Ломье и Жозефа схлестнулись, как у двух дуэлянтов, готовых драться насмерть, вот только поединок вышел словесный.
- Кого я вижу! Кабацкий Рубенс!
- Будь я проклят, если это не Дюма для бедных! Как поживает ваша Дульсинея?
- Не тешьте себя иллюзиями, Айрис теперь - госпожа Пиньо.
- Париж кишмя кишит одинокими музами. Передайте вашей супруге мои соболезнования.
- По какому поводу?
- Она променяла драгоценную свободу на суровые будни супружества. Сожалею, что побеспокоил вас…
- Именно что побеспокоили! Убирайтесь!
- Не раньше, чем поговорю с мсье Легри, у меня к нему важное дело.
- В таком случае, я буду избавлен от вашего присутствия: мой шурин сейчас находится на улице Фонтен.
- Неужели милейший Легри позволяет вам, своему зятю, оставаться простым приказчиком? Это же эксплуатация!
- Я запрещаю вам…
- Прощайте, о счастливейший из супругов! - пропел Морис Ломье, приподнимая берет. - И передайте вашей достойной половине, что я готов запечатлеть ее в профиль в анфас, в фате или без фаты - как она того пожелает!
Пока Жозеф поискал глазами, что бы швырнуть нахалу в голову, Ломье испарился.
Гнев Жозефа стих, но его одолели черные мысли. Да, он действительно ничтожество - и в книжном деле, и в литературе. Айрис его не любит, а младенец родится горбатым.
- Малыш, я приготовила на ужин твое любимое блюдо, тебе пора подкрепиться, - громогласно заявила, входя в лавку, его мать. - Я поставлю его в буфет, тебе останется только разогреть.
Мысль об ужине вернула Жозефу жизнелюбие.
"Блеск! Сочный ростбиф с жареной картошкой!"
Таша задумчиво покусывала ноготь большого пальца, размышляя, какую из двух картин выбрать: портрет обнаженного мужчины со спины или парижские крыши в сумерках. Ей хотелось посоветоваться с Виктором, но тот проявлял снимки, закрывшись в лаборатории, и она удержалась от искушения.
- Пусть будут крыши.
Осенью 1893 года, в присутствии ближайших родственников, они поженились в мэрии Девятого округа, после чего уговорились не мешать друг другу в работе. По утрам каждый отдавался своей страсти: он - книготорговле и фотографии, она - живописи и иллюстрированию. Если удавалось выкроить свободный часок, они вместе обедали на улице Фонтен. Хозяйством в доме ведал бывший метрдотель Андре Боньоль, избавивший супругов от услуг Эфросиньи Пиньо, которая всюду совала любопытный нос.
Если днем встретиться не получалось, супруги ужинали вдвоем, хотя Таша часто задерживалась в городе: ей приходилось встречаться с заказчиками и коллегами, а еще она давала уроки акварели в студии своей матери Джины. Она испытывала вину по отношению к Виктору, и хотя он уверял ее, что не обижается, старалась хотя бы по воскресеньям уделять мужу внимание. Они подолгу нежились в постели, гуляли по набережным Сены или отправлялись наслаждаться природой за город.
Таша очень боялась официального статуса супруги, но после замужества ее независимость ничуть не пострадала. Виктор был как никогда заботлив и внимателен, а их взаимное влечение ничуть не слабело с годами.
"Супружеская жизнь подобна процессу топки печи: если тяга слишком сильная, разгорается пожар, а если кислорода не хватает, начинается чад", - утверждал Кэндзи. Но Таша опасалась, что совместный быт может породить опасную для любви скуку.
"К черту! Ты должна доверять любимому человеку. Он, как и ты сама, ненавидит правила и плюет на условности! Carpe diem!" - сказала себе она.
Владелец "Ревю бланш" Таде Натансон, с которым она недавно начала сотрудничать, прислушался к совету Жана Вюйара и согласился в конце месяца выставить двадцать работ Таша на улице Лаффит.
- Двадцать, вы поняли? И отберите лучшие! - сказал он ей.
Она не должна ошибиться, а значит, придется просмотреть все парижские крыши, мужскую и женскую обнаженную натуру, античные сюжеты и ярмарки.
Таша поставила рядом "Семью канатоходцев" и "Укротительницу хищников". Кажется, этот тигр похож на чучело толстого кота. Грудное мяуканье подтвердило ее сомнения. Полосатая кошка, год назад подобранная Жозефом на улице, которой хозяева не удосужились придумать кличку и так и звали Кошкой, нетерпеливо помахивала пушистым хвостом, требуя, чтобы ее выпустили погулять.
- Ты права, моя красавица, голосуем за икарийские игры.
Таша приоткрыла дверь мастерской, смотрела, как кошка перебегает через двор, и задумчиво мяла в руках кружевные перчатки, борясь с искушением отправиться в фотолабораторию к Виктору.
Кошка с трудом протиснулась в свой лаз и потрусила в сторону кухни. Справив нужду, она принялась шумно скрести когтями пол, давая хозяевам знать, что все в порядке и за ней нужно убрать. Виктор промыл снимки в цинковой ванночке, повесил их сушиться, погасил керосиновую лампу с замазанным красной краской колпаком и покинул лабораторию.
Она располагалась прямо в квартире. Там еще имелись кухня, туалетная комната и просторная спальня, куда при переезде с улицы Сен-Пер Виктор ухитрился втиснуть свой письменный стол с откидной крышкой и конторку. На стенах висели акварели Констебля, два портрета Гейнсборо и наброски тушью фаланстеры Фурье. Выполненный сангиной портрет матери Виктора, Дафнэ, в овальной раме соседствовал с изображением Таша в костюме Евы и портретом Кэндзи. Виктору пришлось расстаться с массивным столом и шестью стульями, но застекленный книжный шкаф он сохранил. Открыв дверцу, он взял с полки "Галантные празднества" Верлена, улегся на кровать и стал перелистывать томик в поисках любимого стихотворения:
Каблук высокий спорил с юбкой длинной,
Да так, что то ветер, а то косогор
Порой лодыжкой голой радовали взор
Наш на лету. И наслаждались мы игрой невинной…
Чувство эротического наслаждения медленно погружало Виктора в сладостную истому, из которой его вывела Кошка: она вдруг решила, что ей совершенно необходимо размять лапки.
- Ах ты гадкое животное! - ойкнул Виктор. - Прекрати вертеться! - шепнул он и протянул руку, чтобы погладить пушистую красавицу, к которой успел привязаться.
Когда она окотится? Таша уверяет, что со дня на день. Что они будут делать с выводком котят? Неужели придется обратиться к милосердному Раулю Перо, секретарю комиссариата Ла Шапель, покровителю бездомных собак и оставшихся без хозяев черепах?
Он представил себе беременную Таша. Фигура Айрис уже заметно округлилась, что давало повод подозревать, что она и Жозеф нарушили запрет Кэндзи и познали друг друга задолго до того, как их благословил кюре прихода Сен-Жермен-де-Пре. Сам Виктор не принимал никаких мер предосторожности в интимных отношениях с женой, но Таша оставалась хрупкой и тоненькой, как девочка. Виктор был доволен - перспектива стать отцом его пока что не воодушевляла.
- Я не готов поступиться своим внутренним "я", - сказал он блаженно мурлыкавшей Кошке.
Да, ему уже тридцать четыре. С чувством собственника по отношению к Таша он кое-как справился, но что будет, если у них появится ребенок? Когда жена сказала ему о выставке, организованной "Ревю бланш", он ее поддержал, хотя это предприятие его вовсе не обрадовало - он был уверен, что все посетители-мужчины будут вертеться возле Таша, раздевая ее взглядами. Виктора не успокаивал даже тот факт, что вместе с картинами Таша будут выставлены три его фотографии.
А еще его угнетала необходимость постоянно врать Кэндзи. Он вел себя как лицеист, сочиняющий небылицы, чтобы оправдать свои прогулы.
- Давно пора признаться, что я сыт магазином по горло и хочу заниматься фотографией! - в сердцах сказал себе Виктор.
В дверь постучали - коротко, три раза. Кошка мгновенно скрылась под кроватью.
- Открыто! - крикнул Виктор.