Следы на дверях и окнах, по мнению экспертов, исключали взлом, и калитка, и входная дверь дома были отперты нормально, ключами, и Вольницкий, вспомнив обувь убитого, представил, что, возможно, они пришли вместе, убийца и убитый ноги вытерли, на полу комнаты грязи не обнаружено. Из этого вроде бы следовал вывод, что они знакомы, хотя, конечно, этот самый Кшевец мог впустить в дом и незнакомого человека, какого-нибудь клиента. Он мог предварительно договориться с садоводом о встрече и ждать того у дома или идти за ним следом, сначала сказал о своем желании разбить на участке сад…
Нет, не так. Глупо. Чужой человек вошел в дом и с места в карьер огрел хозяина цветочным горшком цилиндрической формы и набросился на него с секатором? На человека, который еще ничего плохого не успел ему сделать? Глупости, нет, наверняка это был кто-то знакомый, покойник впустил его в дом, возможно без особой охоты, но впустил, ведь убийство произошло в доме, а не снаружи.
Или… какой-нибудь отвергнутый жених представился клиентом, убитый до той поры его никогда и в глаза не видел…
И опять Вольницкий пожалел, что не велел обыскать весь дом. Ведь отпечатки пальцев, пусть и нечеткие, могли обнаружиться, например, в спальне или в ванной. В подвале, осмотренном полицией внимательно, никаких следов не обнаружили, убийца ни к чему не прикасался, только цилиндрический горшок и секатор. Стеклянные кружки с полки слетели и разбились. Кшевец, падая, повалился на полку, попытался на нее опереться, один из следов об этом свидетельствовал, но, прошитый насквозь секатором, не смог удержаться, упал, а убийца оставил место преступления и сбежал.
Из дома не исчезло ничего, кроме предмета, который сестра покойного назвала настольной зажигалкой. Он что же, пришел только за этой зажигалкой? И чтобы забрать ее, должен был прикончить хозяина? Золотая она, что ли?
Отказавшись что-либо понять из оставленных на месте преступления следов, комиссар оставил их в покое и набросился на бумаги.
Кася Сажницкая провернула такую огромную работу, что следователь глазам не поверил. К тому же его поразило особое отношение женщины именно к его делу, просто одержимость, заставившая сотрудника Отдела особо тяжких преступлений отложить в сторону все другие поручения коллег и с головой погрузиться в мусорную эпопею покойного садовода.
У Каси было доброе сердце, и, увидев страдальческое выражение лица комиссара, она тут же принялась ему докладывать о проделанной работе:
- Ты что же, даже не посмотрел, что мне даешь? Вот фотографии, целая куча. Парень хорош собой, ничего не скажешь. У меня к таким слабость, ну погляди же внимательней, прямо Мефистофель! Судя по лицу - просто дьявол. Но скажу тебе - не настоящий. Искусственный, старается казаться таким, подстегивая себя, вечно пылая огнем и высекая искры, потому что женщины это любят. Я в этом разбираюсь, у меня муж такой. Только он настоящий, ему не приходится делать над собой усилие, он по натуре такой. А этот силился казаться роковым мужчиной. Вот, увидев его, я и взялась за всю твою макулатуру, всех остальных оставив на потом. И представь себе, я правильно все отгадала, вот какая я умная! Твой дьявол оказался рекордсменом по надувательству, волосы дыбом становятся, чего он только не наворочал! Смотри, какая я, оказывается, физиономистка.
Похвалив от всего сердца Касю, Вольницкий потребовал у нее изложить свои открытия во всех подробностях, что Кася и сделала, стараясь излагать свои достижения как можно проще и нагляднее:
- Вот, гляди. Я тут все разделила на кучки. По половому признаку. Вроде бы ты так хотел. Я правильно поняла?
Хотеть-то комиссар хотел, но сейчас почти с ужасом взирал на девять аккуратных бумажных стопок разного калибра и высоты. Кася чуть ли не с любовью выровняла их на своем столе, которого под бумагами не было и видно. Не очень понятно, ведь в принципе все человечество делится всего на два пола, почему же тут девять отдельных кучек? Даже если учесть и некоторые половые отклонения от нормы, все равно столько не наберется.
Катя не стала томить, тут же приступив к объяснениям:
- Частная переписка - бабы и мужики. Счета - он платил, ему платили, опять отдельно бабы, отдельно мужчины. Служебные бумаги. Домашние счета. Научные, если можно их так назвать, анализы из разряда ботанических. Скандал. Он у меня складывается на основе изучения всей этой макулатуры, и не просто скандал, а грандиозное свинство. Гляди сам, тут все состряпано по принципу тяп-ляп, в беспорядке, отрывочно, не лежала у него душа к порядку, да и не нужно ему было стараться. К счастью, действовал он в довольно скромных масштабах.
Вольницкий тут же вспомнил заплаканную лаборантку и обрадовался, что уже начинает понимать, в чем дело. Кася подтвердила его догадку. Покойный был садоводом весьма нетипичным, он занимался тем, что на языке людей, причастных к разведению растений, называлось уничтожением ненужных и вредных растений, а фактически представляло собой нечто противоположное. Этот проходимец зарабатывал вдвойне. За уничтожение, правда, платили ему скромно, зато люди, приобретавшие у него подлежащие уничтожению растения, отстегивали громадные суммы, принимая их, растения разумеется, за вполне здоровые и жизнеспособные. Вот такая афера. Обман выходил наружу примерно через год, а то и через два-три года, в зависимости от того, что приобреталось. Вольницкий даже порадовался про себя, что такой аферист убит, иначе он просто не знал бы, кому направить дело. Отдел особо тяжких преступлений до сих пор с флорой не имел дела.
- Частной переписки немного, что кот наплакал, - продолжала Кася. - Теперь люди мало пишут писем, в ходу все больше и-мэйлы, факсы, эсэмэски, перезваниваются по телефонам. Но все же кое-что есть на бумаге. Больше всего снимков, и кое-что сохранилось в хорошем состоянии. Вот, гляди, прекрасная фотография девушки, дуреха влюблена в него по уши, а вот погибшая ирга. Я даже удивилась, ведь это очень выносливое растение. Увеличено, какой-то паразит по ней ползает, а на обороте приписка владельца погибшей ирги, что он садоводу этого не простит. К сожалению, без подписи. Я и то удивляюсь, зачем покойник сохранял такое свидетельство его собственной вины, должен был сразу уничтожить. Больше всего мне рассказали счета, а также замечания и приписки. Чаще всего какая-то Вивьен, та всю дорогу плачется, тоже нет фамилии, но телефоны имеются…
Вольницкий старательно записывал для себя ценные открытия Каси, тоже поделив лист бумаги на две половины - женскую и мужскую, причем получилось так, что на мужской половине сконцентрировались прежде всего счета, из чего следовало, что чувства безвременно погибшего пана Мирека не представляли отклонений от нормы и извращений. Среди же половины женской вызывали сомнения и возраст баб, и характер их взаимоотношений с покойным. Вот, скажем, некая Добромира Войтчак вполне могла исстрадаться как по жарким ласкам Мефистофеля, так и по причине гибели пузыреплодника калинолистного, который у нее вдруг загнулся, а должен был расцвести пышным цветом. Поскольку он близок спирее, его часто называют спиреей, и в июне высокий раскидистый кустик бывает сплошь усыпан крупными соцветиями с белыми цветками и красными тычинками… А тут он совсем захирел.
Спирею полицейский пропустил мимо ушей. На фоне Касиного отчета, а девушка, прекрасно разбиравшаяся в растениях, не желала таких подробностей, он записывал только самое существенное, с ужасом подумав, сколько людей ему еще предстоит опросить. Кася же упорно вернула его к спирее, а также к другим декоративным кустарникам, неприхотливым, зимостойким, долговечным и дьявольски красивым, цветущим из года в год: разным дернам, рябинникам, барбарисам, которыми владельцы участков украшали свои владения и которые закупали в больших количествах. Умная Кася опиралась на самые крупные суммы, фигурирующие в счетах, выставленных убитым садоводом своим клиентам, и советовала следователю учесть покупки редких и дорогих растений, а также повторяющиеся фамилии в счетах. Она, Кася, подсчитала, и у нее вышли три бабы и трое мужчин. Именно с них Кася и советовала комиссару начать свой титанический труд.
Нет, никто не предоставит ему нужного количества сотрудников, ведь у них такая мелочь - убийство ничем не выдающегося простого мошенника, он не связан с мафией, он не серийный убийца, он не политик, речь идет не о миллиардах, так кто же направит на расследование такого пустяка большую группу детективов? Придется ему обходиться собственными силами, ничего не попишешь.
Вольницкий хмуро попрощался с Касей, хотя и поблагодарил ее горячо за бесценный вклад в расследование, смирился со своей участью и, не теряя времени и энтузиазма, продолжил справляться со всеми трудностями собственными силами.
***
В старом кресле пана Мирека моей зажигалки не нашли.
Злой и расстроенный, пан Ришард вернулся домой, Юлита с Собеславом остались одни.
Имущество убитого брата пана Собеслава не волновало, наследство совершенно не интересовало, но вот сопутствующие обстоятельства заинтересовали сверх меры. Во-первых, странная кража, хотя до конца в правдивость всей этой истории он так и не поверил. Могла вся эта ненормальная компания и ошибаться, Мирослав все же вряд ли украл вдруг зажигалку клиентки. Глупо как-то, ни с того ни с сего. А во-вторых, и это главное, - Юлита.
Собеслав недаром был талантливым фотографом. Он сразу понял, что упаковка - дурацкая, безвкусная и потрепанная одежда - содержит внутри нечто чрезвычайно ценное. И не ошибся. Это оказалась потрясающая девушка, покорившая его с первого же взгляда. Она вызвала в нем восторг, который он чисто профессионально испытывал до сих пор лишь по отношению к ни с чем не сравнимым созданиям природы или прекрасным предметам. Это незабываемый восход солнца над морем или его закат в горах, тонкий очаровательный пушок на листочке полевого цветка - нечто единственное в мире и неповторимое.
Нет, он не может с ней расстаться, и ему без труда удалось убедить самого себя, что его безумно заинтересовала странная история, сопряженная с гибелью его брата. Он должен раскрыть эту тайну! Точнее, даже две тайны - убийства брата и дурацкую кражу. Правда, он многого не знает, и начать собственное расследование логичнее всего с человека, который как раз многое видел и знает.
С такой же легкостью Юлита убедила себя, что она просто обязана поделиться всеми мелочами случившегося с братом погибшего человека. Элементарная порядочность обязывает ее искренне и откровенно обо всем рассказать этому человеку, полиция же пусть делает свое дело без ее участия. Никакого сомнения - она обязана обо всем рассказать пану Собеславу, но ведь не тут же, не сейчас же! И надо как можно скорее содрать с себя эти уродующие ее тряпки, принять свой обычный вид, хотя бы как следует вымыться после дурацкого обыскивания дома и копания в пыли и грязи.
Собеслав долго не мог понять, почему девушка так горячо противится немедленному разговору с ним где-нибудь в укромном месте и упорно требует хотя бы двух часов антракта. В конце концов пришлось примириться с ее желанием, все равно придется задержаться в Варшаве дольше, чем он предполагал. Ну, хотя бы до похорон Мирека. А потом Габриэла наверняка вцепится в него когтями и заставит остаться в Варшаве до тех пор, пока не будут улажены все формальности с наследством. Ладно, тогда он сейчас отправится в полицию, надо отделаться от этой обязанности, потом встретится с девушкой, посидят они в каком-нибудь ресторанчике. Правда, ему надо много чего сделать по работе, сроки поджимают, но он успеет все провернуть за ночь.
Итак, он дал ей выпрошенные два часа, предусмотрительно проводив ее домой, чтобы узнать, где она живет. Правда, провожал не так, как обычно это делают влюбленные. Каждый из них ехал в своей машине…
***
Для начала Вольницкий избрал путь наименьшего сопротивления, взявшись за тех, кого Кася порекомендовала ему на основе анализа бумаг покойного. Раздобыв всеми правдами и неправдами трех помощников, он велел им спрашивать людей лишь об одном - где они были в роковой воскресный вечер. Алиби! Это главное, причем алиби реальное, железное, чтоб ни тени сомнения. Это был единственный способ ограничить кошмарное количество возможных убийц. Потом, уже не в такой спешке, можно будет заняться теми, у кого такого алиби не имелось.
Опять же для облегчения адовой работы, комиссар избрал метод, который можно назвать географическим. Учитывалась не столько тяжесть подозрений, сколько место пребывания допрашиваемого субъекта, чтобы они находились поближе один к другому и по возможности следовали друг за другом, не вынуждая его носиться из конца в конец по всей Варшаве.
Руководствуясь избранным методом, следователь выбрал первым небольшой питомник на Давидках, в основном - хвойные и кустарники. Питомник принадлежал Анне Брыгач. Правда, в бумагах жертвы преступления она мелькнула лишь один раз, но Кася ее очень рекомендовала, да и территориально ее питомник оказался по дороге к весьма подозрительному типу.
Владелицу питомника комиссар застал на месте. Он успел лишь поздороваться и только начал разглядывать подозреваемую, как зазвонил его сотовый. Из комендатуры сообщили о приходе брата убитого, Собеслава Кшевца.
- Пусть подождет! - распорядился комиссар. - Буду через полчаса, самое большее - сорок пять минут.
Анна Брыгач, дама средних лет, походила на жилистого крупного гнома, и на роль возлюбленной Мирослава Кшевца мало годилась, но финансовые потери понесла, и ее руки наверняка были достаточно сильными. Опять же привыкла иметь дело с секаторами. И выражение лица подходящее, не просто решительное, но вроде бы даже какое-то упрямое, непримиримое. Нет, он ее так не оставит.
- Полиция, Отдел особо тяжких преступлений. Где вы находились в последнее воскресенье между восемнадцатью и двадцатью?
Удивлению Анны Брыгач не было предела.
- Тут была, где же еще! Дома. Я тут и живу, - твердо заявила она, машинально махнув рукой на жилой дом, видневшийся невдалеке. - А в чем дело? Особо тяжкие, говорите? Тут у нас ничего особо тяжкого в воскресенье не происходило.
- А кто может это подтвердить?
- Что именно подтвердить? Что ничего тяжкого у нас не происходило?
Следователь спохватился. Действуя в спешке, он понадеялся на известный эффект - захватить человека врасплох. Но похоже, ему достался крепкий орешек. И он пояснил суть вопроса:
- Кто может подтвердить, что в воскресенье в указанное мною время вы действительно были дома?
- Да все могут! Брат с женой приехали, кузен помогал мне с поливкой, моя работница, она сама тут живет. Хотя нет, она после шести поехала в город, но зато сосед забежал за кустиками на могилку, я ему обещала, и мы еще вместе их подбирали. И все до сих пор живы.
- У вас были контакты с Мирославом Кшевцем…
Жилистый гном вдруг пришел в ярость. Рассердился, да еще как!
- Контакты, контакты! Были контакты, да давно все вышли. Тоже мне контакты, всего один раз я попала впросак, это с любым может случиться. Вы прямо говорите, в чем дело. Вон, мне туи привезли, я должна этим заняться, они всегда спешат, да и у меня со временем не густо. Мне только вашего Кшевца не хватало!
Реакция подозреваемой на вопрос и сам тон ее ответа заставил Вольницкого отнестись более серьезно к показаниям этой женщины. Ох, как же проницательна Кася! И вон как подозрительно заблестели глаза у этой Брыгач.
И он задал новый вопрос:
- Откуда вы вообще взяли этого Кшевца?
- Вандзя!!! - вдруг заорала пани Брыгач, возможно громче, чем требовалось. Эк ее проняло!
Из кустов выскочила девушка в портках от спортивного трикотажного костюма и майке, тыльной стороной ладони откинула с лица волосы и остановилась, чуть ли не раздраженно глядя на хозяйку.
- Это она мне его навязала, - кивнув на девушку, пояснила Анна Брыгач. - И пусть она сама вам расскажет, как она с ним познакомилась. Не знаю, зачем он вам, я лично больше не желаю иметь с этим… человеком никакого дела. И другим не советую. Так что поговорите с ней.
Вольницкого поразила внешность девушки. В рабочей одежде, растрепанная и измазанная землей, совсем не накрашенная, она хоть и не красавица, но каким-то непонятным образом сразу же очаровывала. Очаровывала вульгарно, нахально и даже агрессивно. Ну просто глаз не отвести! Что в ней было такого? Наверное, секс. И тоже не подходила в поклонницы ловеласа, не вписывалась в длинную очередь баб, жаждущих его ласк. Это скорее покоренные ею самцы должны выстраиваться в очередь к ней.
Нет, Вольницкому она не понравилась, он вообще не терпел очередей и вульгарности. И уделять драгоценное время потрясающей садовнице не стал. Быстро проверил документы всех присутствующих, кроме того, записал несколько фамилий свидетелей, названных ему хозяйкой. Кстати, выяснил, что Вандзя не имеет алиби на воскресный вечер, и поверг ее в пропасть отчаяния информацией о гибели Мирослава Кшевца. Поскольку комиссар уже был в курсе того, что как садоводческий предприниматель пан Кшевец многих обманул, он не удивился отношению к нему хозяйки питомника, хотя ее работница Вандзя горячо отрицала это. Да ничего подобного, она уже давно познакомилась с паном Кшевцем в питомнике одного богатого типа, и тот слова плохого о Кшевце не сказал, и никто не говорил, просто он был очень энергичным и оперативным, мог достать любой товар, и у него всегда был большой выбор растений для клиентов. И это невозможно, невозможно, что его убили, она ни за что не поверит, это какая-то ошибка, ужасная ошибка…
Вольницкий сознавал, что тут в питомнике он сделал далеко не все и ему придется сюда еще вернуться. А Вандзя… Кто бы мог подумать? Вдруг засияла, как какая-нибудь звезда, собственным блеском. Первая из тех, кто безоговорочно во всем превозносит убитого предпринимателя, да еще так горячо! Надо будет ее еще раз допросить, сейчас нет времени, в комендатуре ждет брат убитого. И как это он вдруг неожиданно сам нашелся? Проверить надо будет алиби Анны Брыгач. Для этого он найдет время, не пошлет сержанта, допросит лично.
А пока, оставив вконец расстроенную Вандзю, комиссар поспешил в комендатуру полиции.