Мирослав Кшевец, сын Яна и Божены, вроде все совпадает с показаниями свидетельницы. Адрес, порядок. О, визитные карточки, садовая фирма "Флорена", очень хорошо, права, какие-то счета, множество разных бумаг, банковское извещение о состоянии лицевого счета, дата… Извещение еще с прошлого года. Тогда на счету у садовода было сорок две тысячи злотых, холера знает, сколько сейчас. Деньги, семейная фотография, довольно старая. Просмотрел весь хлам, находившийся в карманах, и засомневался. Откуда знать, что тут важно? Не было времени проанализировать как следует, да какой там может быть всесторонний анализ, когда в кухне ждет свидетель - подозреваемый, к тому же допрашиваемый не так, как следовало бы.
- Все это в отдельный пакет! - приказал он эксперту и повернулся к фотографу. - Казик?..
- Заканчиваю! - буркнул фотограф, который с ходу взял такой темп, словно ему дышала в затылок вся вражеская контрразведка. - Януш, слушай… Я тут вижу… и слышал… этот покойник - Кшевец?
- Кшевец, а что?
Фотограф говорил с перерывами, на каждое слово у него приходилось как минимум два щелчка.
- Видишь ли… я как-никак специалист… Фамилия известная. Он фотограф?
- Нет, садовод.
- Ну вот, бери, сам собой восхищаюсь - темп неплохой. А зовут как? Собеслав?
- Нет, Мирослав.
- Ну, значит не тот. Но может быть что-то общее? Собеслав Кшевец, отличный фотограф, портретами не занимается, потому и не прославился. Но вещи у него отличные, ни с кем не спутаешь, лучше его у нас нет.
Комиссар почувствовал, что на него как-то вдруг сразу валится целая гора тяжелой работы, и все срочное, и все надо запомнить. Он схватил записную книжку свидетельницы, предупредил фотографа, что будет кошмарно им нужен, не сказал, для чего, и ринулся в кухню. У двери опомнился, затормозил и вошел достойным шагом.
Габриэла Зярнак все еще сидела у стола за уже выпитой чашкой чая. Вольницкий положил перед ней записную книжку.
- Вот, берите. Говорил же - получите. Постарался поскорей вам ее вернуть. А теперь поговорим.
- Интересно, а что мы делали до сих пор?
Комиссар мог бы признаться, что до сих пор по его вине они говорили хаотично и глупо, а вот сейчас начнется настоящий допрос. Он уже прикинул, как поумнее теперь обращаться с посланным ему небом свидетелем, догадался, почему прихожая засыпана продуктами, но не собирался женщине говорить об этом, чтобы свидетель опять не взбрыкнул. Зачем раздражать свидетеля и настраивать его против себя?
- Во сколько вы сюда пришли? - как можно спокойнее поинтересовался следователь.
Ответ получил в уже привычном духе:
- А я откуда знаю? На часы не смотрела, но было уже темно.
- Давно было темно?
- Да порядочно. Когда куриные грудки из духовки вынимала, уже смеркалось, совсем серым все сделалось, а за продуктами я пошла уже потом. Совсем стемнело, когда я на автобус стояла.
- Долго вы стояли в очереди на автобус?
- Да минут десять стояла, а то и больше. Даже подумала - грудки остынут.
- А потом что было?
- Что было, что было! - проворчала баба, стремительно вскакивая со стула. - Вошла и увидела!!! Езус-Мария, своим глазам не поверила! А эта стерва, сука поганая, гангрена - как закаменелая! Я еще хочу чаю. Вам сделать?
Все это Габриэла выпалила на одной ноте, и на миг бедный следователь струхнул - откажется от чая, так она ему чайником врежет. Поэтому поспешил попросить стакан чая. Похоже, хозяйственные занятия успокоительно подействовали на сестру убитого. Она продолжала сыпать проклятиями, но уже тише, под нос бормотала.
- Давайте теперь вы мне все расскажете по порядку, - вежливо попросил следователь. - Вот вы сказали: "Вошла и увидела!" А как же вы вошли, если в руках была тяжелая сумка? Как вы открыли калитку?
- Никак. Она была открыта. Мне еще странным это показалось, но у нас бывает, замок иногда не защелкивается, а Мирек знал, что я приду, ну и не стал проверять, заперлось или нет. Просто прикрыта была, руки мне не понадобились.
С двумя стаканами чая она уселась за стол и один пододвинула Вольницкому таким жестом, что сразу видно было - думает не о чае. Вольницкий взял свой стакан, понюхал - запах восхитительный. За несколько минут он успел разобраться со временем. Солнце в это время заходило в семнадцать сорок две, в восемнадцать - смеркается, все сереет, в восемнадцать тридцать - темно. Ожидание на автобус, туда дорога, обратно дорога… Господи, да эта женщина пришла сюда почти в самый момент убийства, самое большее - через десять минут после убийства. Если, разумеется, лично не укокошила братишку и едва успела смыть с себя кровь. Смывать пришлось бы много. Да и мокрая ведь она была!
Сердце усиленно забилось, вроде бы все сходится.
- А теперь я попрошу вас хорошенько вспомнить, обдумать и рассказать мне подробно, что же вы увидели войдя.
- А чего мне вспоминать да обдумывать, - гневно заговорила свидетельница, пожав плечами и тоже присаживаясь к столу. - Ведь я ее тут застала, эту преступницу, змею. Тут она стояла, над Миречеком!
- Прямо над… - Комиссар запнулся, не желая произносить слова "убитый", щадя чувства сестры, и решил на этот раз постараться ничем ее не раздражать, а проявлять тактичность. И закончил: - Над вашим братом? Это что-то другое, раньше она стояла, по-вашему…
- Ну не совсем над Миречеком, а немного в стороне, - поправилась Габриэла. - В уголке, у самой двери, к стене прижавшись. Я ее не сразу и заметила, только бедного Мирека…
У свидетельницы сдавило горло, она схватила стакан и спешно сделала хороший глоток кипятку, это еще более ее разозлило, пришлось спасаться с помощью воды из-под крана. Вольницкий содрогнулся, припомнив бесконечные предостережения медиков относительно вредоносности некипяченой воды, которая даже для чистки зубов не рекомендовалась, особенно детям. А вдруг помрет здесь же, и будет у него два трупа. Но обошлось, свидетельница вернулась на место живая и пока здоровая.
- Я думала, ему нехорошо стало, - немного охрипшим голосом продолжила баба, глядя куда-то вдаль. - Или, может, споткнулся и так упал, что голову разбил. Гляжу - нет, голова, почитай, вся разбита. И тут увидела эту убивицу, стоит, гадина, глаза выпученные, и тут что-то со мной такое сделалось - убила бы подлюку, но какая-то я оказалась спутанная… ну, словно кто меня связал. А она стоит…
- Уже не стоит. Что было дальше? Она ушла? Убежала?
- Где там убежала! И не шелохнулась. Вваливается какой-то ирод, агромадный да страшный, хватает ее и утаскивает, ровно смерч какой, а я все спутанная стою, ни рукой ни ногой. Вот с тех пор как звонила в полицию, так с той поры и запутанная вся. А в полицию сразу позвонила.
Комиссар не знал, что и думать. Запутанная вся, связанная по рукам и ногам. Ничего не понятно… От того, что человека связали, он мокрым не будет. Вот разве кто вылил на нее ведро воды.
- А в скорую вы не звонили?
- Аккурат, в скорую, еще чего! Да их до смерти не дождешься. И еще, говорят, по дороге людей давят, как недавно в Лодзи. Полиция скорей приезжает, а я знаю, что они и доктора с собой привозят.
- А как выглядела та особа в углу? Вы ее знаете? Сумеете ее описать?
- Знать не знаю, первый раз вижу, а описать могу. Она вся красная была.
- В каком смысле красная? Лицо красное?
- Где там лицо? Лицо она руками закрыла, вот так.
И баба продемонстрировала, как преступница закрыла лицо.
- А красная она была вообще: то ли жакет, то ли платье, а волосы черные. Из тех, на которые каждый мужик непременно оглянется. Молодая.
Некоторые из надежд следователя увяли сразу же, он понял, что на портрет по памяти, составленный свидетелем, нечего и рассчитывать. Раз лицо преступницы закрыто… впрочем, может, отдельные его фрагменты сможет описать?
- А какие у нее глаза? Не заметили?
- Заметила, а как же! Вытаращенные!
- Но какие? Голубые, черные?
- Да точь-в-точь как у всех этих продажных тварей - намалеванные на один манер.
- А руки?
- Что руки?
- Руки какие? Может, колечко, может, обручальное кольцо?
- Руки как руки. Когти, ясное дело, красные, но не так чтоб слишком длинные. И вроде как колечко… или два? Но какие - не скажу. Тоже небось красные. А волосы вовсе не кудлатые, гладкие, теперь у них такая мода. Вот только не знаю, длинные или короткие.
- А тот идол, что как смерч ворвался, он как выглядел?
- Жутко агромадный, но вида никакого.
- Что вы хотите сказать?
- То, что сказала, - решительно повторила Габриэла. - Ничего в его фигуре нет такого, чтобы запомнилось. Да и не присматривалась я к нему. Не до него мне, тут как раз меня эти какие-то шнурки обмотали. А он влетел, за руку ее схватил и выволок.
- И это все, что вы успели заметить?
- Ну, он еще как-то дернулся, и уже их не было.
- Значит, вы пришли, как всегда, с продуктами, вошли, увидели брата…
- Да, вот еще! - вспомнила Габриэла. - Как я входила, там машина стояла, как раз перед калиткой. Тут все так останавливаются, чтоб в калитку войти можно было, брат тоже так поставил свою, малость сбоку. А этот так встал, что если бы кто из дома бежал, то прямо на него. Если бы стоял так долго, то я бы ему на этот счет неудовольствие выразила, а так… Только глянула на него и пошла себе.
И опять, уже в который раз в Вольницком вспыхнула надежда - может, машина что даст? А то следствие идет через пень-колоду. Правда, сестра покойного не очень походила на автомобилистку.
- Какая это была машина?
- А мне откуда знать? Такая, что их кругом здесь тыщи ездят.
- А какого цвета?
- Вроде как серебряная, но не поручусь, уже фонари зажглись, могла и отсвечивать.
- Номера вы не заметили?
Габриэла пожала плечами и не ответила.
- В машине еще кто-нибудь сидел?
- Тоже не знаю. Может, кто-нибудь и сидел. Я внутрь особо не смотрела.
- Людей вокруг вообще не было? Может, кто из соседей вышел и с собаками гуляли?
- Опять же откуда мне знать, если уже темно было. Да, тут у многих собаки, почитай, в каждом доме зверь, да я не интересовалась. И не знаю.
Комиссар тяжело вздохнул и опять засомневался в правдивости показаний бабы. Ну вот, скажем, не выдумала ли она вообще красную девицу? А заодно и ирода. Поговорить с соседями он решил еще сегодня, а сейчас над ним нависла другая проблема. Мотив. Обязательное наличие мотива просто не позволяло ему больше ни о чем думать.
- Ну, ладно. Теперь о другом. Брат был женат?
В Габриэле что-то вдруг изменилось, кажется, что все в ней напряглось. Вольницкому так и виделись котлы с кипящей смолой, расставленные ею по стенам башни, в которой он ее осадил. Януш даже удивился себе: с чего вдруг такие исторические представления? Никогда историей не интересовался…
- Нет, - прошипела свидетельница. - Разведенный.
- Дети были?
- Нет.
- Давно развелся?
- Года три будет.
- А теперь? Молодой человек, симпатичный, не крутится поблизости от него какая-нибудь невеста? Приятельница?
- Невеста! - проворчала Габриэла, и в голосе ее прозвучали раздражение, презрение и глубокая обида. - Сто невест! Летят на него как саранча на мед. Миречеку одному отделываться от них не по силам, нахальные такие, на куски бы разорвали. Вот и приходится о нем заботиться, сам ведь пропадет. А они когтями готовы его друг у дружки вырывать.
Будь комиссар постарше и поопытнее, он бы сразу распознал в старшей сестре материнский комплекс. Любимый сынок, а вокруг - сплошные вампирши, готовые зубами вырвать бесценное сокровище у любящих родителей. Старшая сестра явно чувствовала себя матерью младшенького братца и относилась к нему соответственно. До комиссара все эти отношения, бесценный сынок - любящая мамаша, не доходили, ни в какую психологию он не углублялся, а изо всех сил пытался понять, в чем именно его обманывает эта хитрая баба. Почему-то он решил: свидетель лжет как нанятый, слова правды ему не сказал.
- Значит, какой-нибудь одной постоянной девушки у него не было? - попытался он уточнить у изворотливой бабы. - Ни жены, ни детей, ни содержанки. Так?
- Так! - твердо стояла на своем ушлая баба.
- Тогда к кому же перейдет его имущество? - оглоушил он свидетельницу.
Та не поняла:
- Чего это вы?
- Спрашиваю, кто является наследником вашего покойного брата. Кому перейдет его состояние?
- Состояние? Наследником? Что-то не пойму я вас, пан следователь.
Теперь вдруг ее голос прозвучал резко и недоверчиво.
- Да о каком наследстве вы мне тут байки рассказываете?
Комиссар рассердился:
- Хватит притворяться! Отвечайте на вопросы. Не знаете, что такое состояние, имущество человека? Чей это дом? Кому принадлежит машина? Деньги на счету? И вообще, чем ваш брат зарабатывал на жизнь?
- Ну как же, фирму садовую содержал, - помолчав, ответила Габриэла, уставясь неподвижными глазами в угол кухни. - Сады людям устраивал, растения доставал, деревья высаживал. Он так любил природу!
Вольницкий стал разглядывать визитную карточку.
- И та фирма находится на улице Собеского? Что она собой представляет? Теплица, питомник или еще что?
Габриэла замялась,
- Да нет, там у него такая контора небольшая, снимал угол у огородника… А так… брал товар у разных людей, и с базы, и из питомников. Точно не скажу, я там никогда не была, а как он работает - не видела.
- Да, а вы как зарабатываете? Где работаете?
- Постоянно нигде. А так - где придется. Работы разные выполняю.
- Какие именно?
С большой неохотой Габриэла выдавила из себя признание, что в принципе она связана с одной фирмой и выполняет для нее работу кухарки. Если там кому надо устроить свадьбу, прием, поминки, именины, да что угодно, - обращаются к ней. Хозяйка, скажем так, или много работает, или не умеет, так фирма ей Габриэлу порекомендует. А уж она расстарается. Бывает, не только еду готовит, но и на весь вечер остается, обслуживает гостей, посуду помоет. Хотя теперь у всех есть посудомоечные машины, вымыть - плевое дело. А вызывают ее часто, недостатка в работе нет, потому как кулинарка она знатная, готовит отлично и не боится браться за новомодные блюда. Хотя предпочитает традиционные.
Из-за этих последних информаций бедный комиссар вдруг почувствовал, что жутко голоден, и невольно значительно ускорил темп допроса.
- Так есть ли у брата завещание?
Габриэла пожала плечами и покрутила головой.
- Где там, никакого завещания нет. Как Миречек разводился, так адвокат отсоветовал, сказал - сейчас дело очень простое. Закононаследников две штуки, и никого больше, брат и сестра, или, там, два брата, на что нам все эти учреждения. И так осталось.
Комиссар испытал вдруг такое огромное облегчение, что с трудом удержал себя от крика радости.
Финансовый мотив понравился ему больше всего, но он чувствовал - надо покопаться глубже, ведь покойный и в самом деле был приятной наружности, так что тут запросто могла вмешаться какая-нибудь девица. Опять же, способ убийства казался следователю более подходящим женщине, а не мужчине. Хотя над этой идеей он еще не подумал как следует, но уже чувствовал ее где-то у себя внутри.
- А что вы можете сказать о знакомых брата? О женщинах, которые, по вашим словам, так нахально лезли к нему? Кто-нибудь из них отличался чем-то особенным?
Габриэла все с большим трудом отвечала на расспросы следователя, это просто бросалось в глаза.
- Можно подумать, что пану следователю больше нечем заниматься, как этими отбросами. Что я могу о них сказать? Некоторых видела, других нет, но знаю, что бесстыдные и настырные - дальше некуда. Как их звали, не знаю или уже позабыла. Когда я приходила к брату, редко их тут заставала, хотя видно было, что были. Вечно забывали свои шмотки: шарфик, духи, не мое это дело.
Будь опять же следователь постарше и поопытнее, знал бы, что это как раз ее дело, а братец, по всей видимости, старался не показывать своих курочек строгой сестре, избегая скандалов. Она же наверняка, приходя, обнюхивала - в полном смысле весь дом, чтобы опять убедиться: приходили стервы.
Следователь повторил:
- А из тех девушек, что за ним ухлестывали, кто-нибудь отличался чем-то особенным?
- А как же, очень даже отличилась - убила его, сука!
- А все другие?
- Ну откуда же мне это знать? - вспыхнула свидетельница. - Совсем вы меня к стенке прижали, одно долдоните, а я ведь на голове у него не сидела, всего не знаю! Только то, когда сам о которой скажет, но о девках мы говорили мало, он мне больше о работе своей рассказывал. Как ему трудно, какие проблемы, с клиентами мука мученическая, то им достань, сё, а потом растение засыхает, а брат виноват. Да и о клиентах так, общими словами, ни одного по имени не называл, просто говорил: это хороший клиент попался, а этот - совсем дрянь.
Следователь не огорчился, все эти данные отыщутся в бумагах покойного, так что он не стал больше расспрашивать о клиентах. И адреса и телефоны найдутся. А вот есть все сильнее хотелось. И одна проблема так и оставалась не выясненной.
Он встал, сделал вид, что собирается уходить. Даже шагнул к двери, но остановился.
- Вот еще что. Вашего брата уже забрали врачи, так что можно свободно пройти по квартире. Мне надо знать, что, на ваш взгляд, украдено или вообще пропало из дому. Чего не хватает? Или, может, с места передвинуто? А случается, появилась какая-то новая для вас вещь? Помогите следствию, пройдите со мной по квартире.
Габриэла, ни слова не говоря, лишь угрюмо взглянув на комиссара, послушно поднялась со стула и вышла из кухни, перекрестившись в дверях.
Самой привлекательной была комната внизу, следы преступления во всей красе отразились на полу и некоторых предметах меблировки. Правда, мусор и скорлупу с пола старательно подмели, но все остальное осталось не тронутым. Остановившись в дверях, Габриэла внимательно, не торопясь разглядывала как место боя, так и его не затронутые катаклизмом окрестности. Потом, опять молча, поднялась на второй этаж, вошла в спальню, заглянула в декоративный сундучок, скрывавшийся за могучим кактусом, вытаскивала ящички из стола, просматривала их содержимое. Кивнула головой - в порядке. Затем изучила содержимое двух стенных шкафов, посетила ванную и вторую комнату, - наверное, для гостей, - было видно, что она редко используется. Затем опять вернулась в гостиную и еще раз внимательнейшим образом осмотрела стенные полки. Комиссар неотступно следовал за ней.
- О бумагах в столе я ничего не знаю, - наконец открыла она рот. - А деньги он носил с собой в портмоне. Когда вот так поглядела - вроде все в порядке, не обокрали его. Кружек стеклянных не хватает, так я знаю - разбиты, видела их осколки на полу. Одного только не хватает, а оно ведь вечно тут стояло, так, может, его панове полицейские для изучения забрали? Потому как его нет,
- Чего нет? Что это было?