– Ну что, ты еще не решился разговориться?
– Что я могу вам сказать, синьор комиссар, кроме того, что я не виновен и что когда увидел труп Джозефины, то так испугался…
– Чего испугался?
– Ма ке! Ведь все в гостинице знали об отношениях между мной и Джозефиной… Я был уверен, что меня заподозрят!
– Ну, для этого не требовалось большого ума, а?
– Нет, не требовалось, но я понял это только позднее.
– Представьте себе, Фортунато, мне очень хочется вам верить.
Маринео радостно воскликнул:
– Правда? Значит, меня скоро отпустят?
– Не торопитесь! До этого мы еще не дошли… Чтобы вас отпустить, мне совершенно необходимо заменить вас в камере кем-то другим.
– Да? А зачем?
– Для моей собственной репутации. Как вы были одеты, когда обнаружили преступление?
– Я должен был идти на прогулку со Сьюзэн Рэдсток и поэтому зашел к Джозефине в десять минут седьмого вместо половины седьмого. Я успел переодеться в легкую одежду: на мне были брюки из серой фланели, куртка в серо-белую клетку, а на шее – красный платок вместо галстука.
Вошел Кони и предупредил комиссара о том, что Лачи уже доставлен. Прицци сказал Фортунато:
– Строжайше запрещаю,– слышите? Строжайше!– произносить хотя бы одно слово, даже если тот, кого я буду допрашивать, выдвинет против вас возмутительные для вас обвинения. В противном случае вы только помешаете своему возможному освобождению.
– Хорошо, синьор комиссар, я рта не раскрою!
– Отлично! Введите его, инспектор!
Войдя в кабинет, Пьетро сразу же увидел Фортунато.
– Убийца!
Сын донны Империи промолчал, и комиссар, одобрив его действия кивком головы, занялся Пьетро.
– Призываю вас к порядку, синьор Лачи! Я не потерплю, чтобы в моем присутствии оскорбляли кого бы то ни было! Понятно?
– Извините меня, синьор комиссар.
– Вы за что-то ненавидите Фортунато Маринео, да?
– Он – убийца той, которую я любил!
– Но ведь вы ненавидели его и до убийства, разве не так?
– Так! И опять-таки, из-за Джозефины… Он не имел права заставлять ее так страдать!
– То есть, проще говоря, вы ревновали ее к нему?
– Да.
– Позабудьте на минуту о вашем предубеждении по отношению к арестованному, синьор Лачи, и ответьте на один мой вопрос: вы уверены, что видели именно Фортунато выходящим из комнаты погибшей?
– Совершенно уверен, синьор комиссар!
– И вы никак не могли ошибиться?
– Никак!
– Если суд поверит вам, синьор Лачи, ваш коллега проведет в тюрьме всю свою жизнь.
– Так ему и надо!
– В котором часу вы видели Фортунато?
– В восемнадцать тридцать.
– Синьор Лачи, как был одет предполагаемый преступник в момент, когда он выходил из комнаты Джозефины?
– На нем был синий костюм служащего гостиницы.
– Вы в этом уверены?
– Совершенно!
– Тем хуже для вас, Пьетро Лачи!
– Хуже? Но почему, синьор комиссар?
– Потому, что вы солгали правосудию, допустили лжесвидетельство, а подобный поступок можно объяснить тем, что вы сами убили Джозефину Пампарато!
– Клянусь вам…
– Довольно клятв! Ты с самого начала лжешь! В этот вечер на Фортунато были серые фланелевые брюки и куртка в клетку!
– Да, правильно, теперь я вспомнил!
– И на этот раз ты не ошибаешься?
– Нет, нет… Тогда мне показалось… Но теперь я точно вспомнил…
– Вот ты и попался, Пьетро! Маринео был одет в служебный костюм! Значит, ты не мог видеть его выходившим из комнаты Джозефины! Давай, признавайся, пока дело еще не зашло слишком далеко!
Пьетро открывал и закрывал рот, не издавая ни единого звука. Он попытался было что-то сказать, но не сумел и разрыдался.
– Ну что, скажешь ли ты, наконец, правду?
– Я… я не… видел Фортунато в тот вечер… Но я слышал, как Джозефина назначила ему свидание…
– И до этого побежал к ней уговаривать не принимать твоего соперника?
– Когда я пришел, она уже была мертва… Ужасно… Я едва не закричал от страха… и удрал оттуда…
– Ты опять лжешь, Пьетро… Когда ты пришел, она была в полном здравии… Ты стал умолять ее не принимать Фортунато… Ты говорил ей опять о своей любви, а она начала над тобой смеяться, и тогда ты сдавил ей горло, чтобы она замолчала, но сделал это чересчур сильно! Разве не так, малыш?
– Нет! нет! нет! Она уже была мертва…
– А как ты рассчитываешь меня в этом убедить, если ты лжешь с самого начала? Ну что же, теперь ты займешь место Фортунато в его камере.
– Я не виноват!
– Это еще нужно доказать… Уведите его, Кони!
Возвращение Фортунато в "Ла Каза Гранде" вызвало у людей различную реакцию. Так, если донна Империя, ее брат Ансельмо, Рэдстоки и Мери Джейн были этому необычайно рады, то Пампарато говорили всем, что они стали жертвами величайшей во все времена несправедливости, а Людовико поклялся в том, что, если Фортунато попадется ему в руки, то он без лишних слов перережет ему горло. Альбертина заявляла, что они живут в самые постыдные времена и что комиссар Прицци продался за деньги, которые донна Империя и ее муж наворовали за время своей службы в гостинице. Директор придерживался абсолютного нейтралитета и предостерегал тех и других от высказываний, из-за которых можно угодить на скамью подсудимых. А Тэсс Джиллингхем страдала, не разделяя ни радости клана Маринео, ни гнева клана Пампарато. Она не могла поверить в виновность человека, которого она любила, и решила пойти сказать ему об этом.
В камере Пьетро Лачи незаметно для себя начал менять свое отношение к Джозефине Пампарато, которая так часто унижала его при жизни, и, умерев, могла стать для пего причиной потери свободы. Он начал постепенно понимать, что, словно ненормальный, вопреки здравому смыслу, сходил с ума по девице, единственной заботой которой было выгодно выскочить замуж. Пьетро пришлось признаться, что он вел себя крайне глупо, и он начал испытывать угрызения совести за свой поступок по отношению к этому несчастному Фортунато, который раньше сумел разобраться в Джозефине.
Он как раз был занят размышлениями об этом, когда ему объявили о том, что с ним хочет поговорить мисс Джиллингхем. Поначалу он хотел отказаться от свидания, но в тюрьме он ощущал себя таким одиноким и покинутым всеми, что согласился на встречу с той, которую до этого считал прилипалой, путавшейся у него под ногами.
Англичанка не стала тратить времени на пустые разговоры.
– Я уже знаю о том, что вы оговорили своего друга, дарлинг. Это некрасиво с вашей стороны. Уверена, что выйдя отсюда, вы извинитесь перед Фортунато и сделаете все, чтобы опять стать его другом.
Он встряхнул головой.
– Не знаю, как мне удастся выйти. Они думают, что это я убил Джозефину.
– Они заблуждаются.
– Откуда вы знаете?
– Да потому, что я люблю вас, а убийцу я никогда не сумела бы полюбить! Я спасу вас от всех этих дураков, Пьетро, и мы уедем вместе в Англию!
Сердце Пьетро Лачи не выдержало, и он бросился Тэсс в объятия. На глазах у полицейского Леонардо Пантелетти они обменялись первым поцелуем.
Держа Сьюзэн за руку, Фортунато говорил с ее родителями в их номере.
– Значит, вас отпустили, мистер Маринео?
– Им пришлось признать то, что я невиновен. Нисколько не сомневаюсь, что ваше вмешательство во многом повлияло на решение комиссара Прицци…
– Готов разделить ваше мнение.
– … и хотел бы поблагодарить вас за это.
Генри легко махнул рукой.
– Да, да, мистер Рэдсток! Я хотел бы, чтобы вы знали, как я вам благодарен за вашу смелость и находчивость… Конечно же, если вам двадцать пять лет тому назад удалось найти достойный выход из куда более трудной ситуации, то моя история показалась вам совершенно простой!
– Для меня имеет значение не это, молодой человек, а восстановление справедливости. Хочу быть с вами откровенным до конца. Я приехал сюда, не испытывая никакого чувства любви ни к вашей стране, ни к ее обитателям. Признаюсь, что с тех пор, как мы живем в "Ла Каза Гранде", мое мнение и мнение моей жены несколько изменилось к лучшему. Даже вы сами, мой мальчик, предстали передо мной в новом свете и кажетесь мне намного симпатичнее.
– Блатодарю вас, сэр!
– Итак, вы желаете взять в жены нашу дочь Сьюзэн?
– Для меня это самое большое желание.
– А что об этом думают ваши родители?
– Моя мать согласна.
– Таким образом, вас ничто не удерживает в Италии?
– Ничто.
– И для вас не существует никаких препятствий переехать жить к нам?
– Никаких.
– А как вы думаете, сможете ли вы жить в Англии?
– Повсюду, где будет Сьюзэн, мне будет хорошо.
Люси незаметно обронила несколько слезинок. То были слезы восторга и сожаления одновременно: она не могла припомнить, чтобы ей приходилось слышать такие же слова от Генри, когда он просил ее руки.
– А вы, Сьюзэн, согласны ли вы выйти замуж за этого парня?
– О да, дедди!
Рэдсток обернулся к жене.
– Ну, дорогая, как вы считаете, что мы должны решить?
– Это решать только вам одному, Генри.
Все они находились в состоянии полного счастья, как вдруг дверь в комнату резко распахнулась перед разъяренным Людовико, которого Альбертина пыталась удержать за полы пиджака, тогда как дон Паскуале испуганно кричал за ее спиной, словно курица, напуганная появлением сокола. Несмотря на врожденное спокойствие, Генри был поначалу этим ошарашен, но потом все же довольно быстро пришел в себя и спросил:
– А вам, повар, что здесь угодно?
С одной стороны, Людовико не понимал английского, а с другой, он видел перед собой только одного Фортунато.
– Ма ке! Так вот ты где! Никогда бы не мог подумать! И ты еще смеешь ходить там, где пролитая тобою кровь взывает к мести!
Вмешался Рэдсток.
– Выйдите отсюда, человек с кухни, иначе я вышвырну вас вон!
Пампарато грубо оттолкнул его в сторону и проревел:
– Молись, если ты веришь в Бога, Фортунато, сейчас я тебя убью!
Директор взмолился перед шеф-поваром:
– Подумайте о престиже нашего заведения, Пампарато!
– Это бойня, а не заведение!
Генри снял пиджак и хлопнул Людовико по плечу. Тот обернулся и увидел перед собой пожилого англичанина, принявшего боксерскую стойку согласно правилам, разработанным еще лордом Квинсберри. Удивленный итальянец спросил:
– А этому что еще надо?
Сьюзэн ответила за отца:
– Отдубасить вас!
– Отдубасить? Меня?
Пампарато рассмеялся с таким презрением, что Рэдстоку стало понятно, что, как и тогда, в Дюнкерке, ему придется сражаться за честь Англии, и прямым левым он угодил прямо в нос шеф-повару, который тут же, презирая все правила благородного искусства боя, набросился на несчастного и стал его колотить руками и ногами. Люси визжала, ей вторил дон Паскуале, а попытавшийся было защитить будущего тестя Фортунато получил такой удар, что оказался на полу в ванной. Этот бой окончился бы бесславно для короны, но тут вмешалась Тэсс. Появившись на пороге комнаты, она очень быстро оценила ситуацию и перешла к решительным действиям. Еще много лет спустя после этого случая Пампарато говорил, что так и не понял, что тогда с ним произошло и почему он оказался с болью в горле и в затылке на коленях перед унитазом. В воинственном порыве Тэсс не стала разбираться, кто здесь противник, а кто – союзник, и когда дон Паскуале сделал к ней шаг, чтобы поздравить с победой, то получил прямой удар, в который мисс Джиллингхем вложила весь остаток своих сил, дабы обеспечить окончательную победу. В следующее мгновение директор, получив удар с правой в подбородок и одновременно удар коленом в низ живота, издал поросячий визг и задом, с закрытыми глазами вылетев из комнаты, наткнулся на перила лестницы и, безусловно, перелетел бы через них, если бы его от этого не удержала крепкая рука донны Империи. Будучи женщиной энергичной, она, не теряя ни минуты драгоценного времени на глупые расспросы, отнесла дона Паскуале на руках в свой кабинет и там принялась приводить его в чувство, баюкая, словно младенца. Минут через пятнадцать дон Паскуале пришел в себя и, уткнувшись лицом в красивую грудь донны Империи, расплакался от обиды и отчаяния. Удивленная мать Фортунато нежно погладила своего директора по лысому черепу, а тот, восприняв эту материнскую ласку за проявление несколько иных чувств, ответил таким же жестом, коснувшись левой груди донны Империи. Тут же ему пришлось в этом раскаяться.
– Дон Паскуале! Вы? Как вы посмели!
– Я… я люблю вас, Империя мио!
– О! Как вы смеете делать такое предложение женщине, которая навсегда останется верной памяти незаменимого Альберто Маринео, свету ее жизни, лучшему из мужчин, гению кулинарного искусства? Вы заслуживаете того, чтобы я вас задушила собственными руками! Убирайтесь отсюда, бесстыдный бабник, пока я не рассердилась по-настоящему!
Еще раз выброшенный вон, директор спотыкающейся походкой опять побрел по коридору, пока не наткнулся головой на инспектора Кони, который придержал его за шиворот от падения. Прицци с иронией спросил:
– У вас время для физических упражнений, дон Паскуале?
– Если бы вы знали… если бы вы только знали…
– Что знал?
Не дожидаясь ответа, подумав о самом худшем, комиссар бросился в сторону комнаты, на которую указал директор, а инспектор последовал за ним, волоча за собой дона Паскуале. Там он застал любопытную даже для полицейского сцену. Люси пыталась привести в чувства Рэдстока, Сьюзэн проделывала то же самое, но уже со своим Фортунато, а Альбертина растирала виски своему мужу, одновременно взывая ко всем святым, к которым она только испытывала доверие, а их было немало. Раздавленный безжалостной судьбой, дон Паскуале только и сумел сказать:
– Вот видите, синьор комиссар?
– Кто это сделал?
– Вперед вышла Тэсс и, указывая на Рэдстока, заявила:
– Вот это – работа Людовико… А я воздала должное победителю и случайно, по ошибке, – директору…
Восхищенный Кони воскликнул:
– Браво! Брависсимо, синьорина! Какая женщина, шеф!
Более сдержанный Массимо спросил:
– И какова же причина всего этого побоища?
– Все то же убийство девушки.
Подошел Пампарато, поддерживаемый Альбертиной. При помощи жены Рэдстоку тоже удалось вернуться в вертикальное положение, а Фортунато все еще продолжал притворяться, чтобы Сьюзэн целовала его подольше. Комиссар по очереди посмотрел на каждого из них и полусерьезным, полушутливым тоном сказал:
– Неужели вам кажется, что вы ведете себя как цивилизованные люди?
Прицци ответила Тэсс:
– Они все посходили с ума!… И все это – из-за истории, которую, возможно, сами же и выдумали!
Все дружно уставились на мисс Джиллингхем. Массимо выразил общее желание присутствующих и попросил ее уточнить:
– Что вы понимаете под выдуманной историей, синьорина?
– Вы арестовали Фортунато потому, что его любила Джозефина; арестовали моего бедного Пьетро потому, что это он любил Джозефину; а завтра – чей черед? Почему бы вам не арестовать синьора Ансельмо, который, как я заметила, строил глазки этой девушке? Или директора, который, по общему мнению, ни в чем бы не смог ей отказать?
– Что вы хотите этим сказать, синьорина?
– То, что по существу, простите, что вынуждена вам это сказать, синьор комиссар, вам совершенно неизвестно, почему убили Джозефину Пампарато.
– По какой же другой причине, если не из-за любви, могли, по-вашему, ее убить?
– Может быть потому, что она видела того, кто убил синьора… заместителя директора?
Неожиданно, словно сказанные слова возымели магическое действие, обстановка полностью переменилась. Не стало слышно ни криков, ни призывов к святым, ни угроз, и наступило полное, еще более грозное, чем любые проклятия, молчание.
ГЛАВА 5
Массимо как раз собирался макнуть свой рогалик в кофе, как вдруг неожиданно остановился на полпути и сказал:
– Возможно, она все-таки права…
Пившая чай с печеньем, намазанным топким слоем масла, Элеонора, удивленно взглянула на мужа.
– Ма ке! С кем ты разговариваешь, Массимо?
– С самим собой, аморе мио. Я как раз думал об этой англичанке, Тэсс Джиллингхем, которая вчера вечером в "Ла Каза Гранде" высказала одну интересную мысль.
Не имея сил дольше сдерживаться, Прицци рассказал жене о странном происшествии, случившемся вчера в гостинице: юная Тэсс, продемонстрировав незаурядную силу и ловкость, которым мог бы позавидовать любой парень, под конец обнаружила такой же здравый смысл, поставив под сомнение принятую до сих пор версию о причине убийства Джозефины Пампарато.
– Элеонора, если она действительно права, мне надо с самого начала пересмотреть всю задачу. Все становится куда более мерзким, если отбросить предположение о любовной истории. Следуя гипотезе англичанки, убийство Джозефины можно объяснить только тем, что она знала, кто убил Маргоне, и из этого следует, что кто-то решил убрать нежелательного свидетеля, или же она сама стала шантажировать убийцу, и как подтверждение этому могли быть слова Фортунато о ее планах на совместное безбедное будущее,– и поплатилась жизнью за свое корыстолюбие. И, наконец, что важнее всего, если англичанка права,– напрашивается вывод о том, что не один Маргоне занимался торговлей наркотиками. Значит, сразу несколько человек участвовали и наживались на этом грязном деле.
– Это облегчает твою задачу?
– Облегчает? Ма ке! Никак! Скажем так: теперь я просто знаю, по какой дороге мне следует идти и не буду тратить времени на поиски других путей решения задачи.
– Может быть, тебе следует попросить помощи из Генуи?
– Ты что, с ума сошла, Элеонора мио? Я должен действовать самостоятельно, если в один прекрасный день мы собираемся окончательно переехать в Милан.
Синьора Прицци радостно вскрикнула и принялась целовать мужа, с тайной надеждой на то, что эти ласки помогут ему поскорее напасть на след торговцев наркотиками. Что же, в Италии, как и повсюду, женщины уверены в подобных методах воздействия на мужчин.
После обеда Массимо зашел в ванную для того, чтобы убедиться, достаточно ли хорошо он выбрит и не следует ли еще раз взбрызнуть виски одеколоном. Прислонившись к двери, Элеонора наблюдала за ним с улыбкой на лице.
– Ма ке! Я вышла замуж за настоящего Дон Жуана!