– Святой Георгий вовсе не ирландский святой, Генри!
– Хорошо! Допустим! Так что от вас хотел Святой Георгий, дорогая?
– Он пристыдил меня за то, что я не следую за вами в бой! Я еду вместе с вами в Италию, Генри! Это воля неба!
Рэдсток не сразу решился на ответ, а когда он сделал это, его речь была наполнена беспримерным благородством.
– Только сегодня, в этот благословенный день, я понял, что наш брак благословил сам Господь Бог, Люси!
* * *
Проходя к себе в кабинет, комиссар Прицци позабыл ответить на приветствие секретарши. Он находился в прескверном настроении. Все у него не клеилось. Элеонора опять начала говорить о Милане и о том, как они, наконец, заживут вдвоем в столице Ломбардии. Но для этого Массимо требовалось заслужить расположение начальства, а сделать он это мог, лишь с успехом завершив порученное ему расследование. К сожалению, по непонятным для Элеоноры причинам, мужу этого никак не удавалось добиться. Ей казалось, что если она сама займется этим, дела пойдут намного быстрее. Подобные рассуждения выводили Массимо из себя. Он очень любил жену, однако это не мешало ему временами считать ее набитой дурой. Из всего того, что она говорила, только одно заслуживало внимания: их переезд в Милан состоится не так скоро, как им того хотелось.
Прицци тоном военачальника, бросающего свои полки на штурм неприятельской крепости, вызвал по селектору Кони. За этим сразу же послышался топот стадвадцатикилограммового инспектора, бегущего в кабинет своего начальника. На секунду Массимо показалось, что дверь кабинета сейчас слетит с петель. Однако инспектор остановился перед ней, вежливо постучался и вошел, дыша как хорошо раздутый кузнечный мех.
– Вызывали, синьор комиссар?
– Есть что-то новое по "Ла Каза Гранде"?
– Нет.
– Так чего же вы ждете? Или думаете, что факты будут сами бегать за вами?
– А что мне делать?
Комиссар со злостью ударил кулаком по столу.
– Хорош у меня заместитель! С меня спрашивают, требуют результатов, а я должен все делать сам! Если через сорок восемь часов вам не удастся добыть сведений для ареста виновных, я избавлюсь от вас, инспектор! Поняли?
– Ма ке! Но как же мне это сделать?
– Вы что, уже не инспектор полиции?
– Да, но…
– Либо вы достойны этого звания, либо нет. Если да, то докажите это, если нет, то сдайте свое удостоверение! Вам ясно?
– Кажется, да, синьор комиссар. Но ведь у нас уже есть один задержанный – синьор Фортунато Маринео.
– Бедный мой Паоло… Не знаю, какая муха вас укусила и почему вы пошли работать в полицию?
– Меня укусила не муха, синьор комиссар. Меня все время грызла моя мать!
– Кажется, она не подумала о ваших истинных способностях?
Кони весело рассмеялся.
– Кажется, нет, синьор комиссар.
– И вы еще смеетесь?
– Прошу прощения, синьор комиссар.
– Постарайтесь понять, инспектор: я арестовал Фортунато только лишь затем, чтобы не дать Пампарато убить его и таким образом отомстить за свою Джозефину.
– Значит, вы считаете, что Фортунато действительно убил Джозефину?
– Так считаю не я, а Пампарато.
– А вы, синьор комиссар, что вы думаете по поводу уверенности Пампарато?
– Просто то, что, сам того не подозревая, он становится похожим на убийцу Маргоне.
– Вот как?
– Хорошенько подумайте, Кони! Убийство Джозефины Пампарато – просто-таки удачная находка для тех, кто решил избавиться от Маргоне. Уверен: они надеются, что мы станем искать связь между двумя убийствами и окончательно запутаемся в этом, поскольку, даже если малышка и занималась чем-то, то вряд ли это были наркотики. Поверьте мне, Кони: смерть Маргоне напрямую связана с торговлей наркотиками, центром которой сейчас стал Сан-Ремо. Ну, а трагическии конец Джозефины – результат ревности в обычной любовной истории. Кто мог ее убить? Фортунато? Пьетро? Энрико? Ансельмо? А почему бы не донна Империя, чтобы оградить от нее своего сына? Она кому-то мешала, и ее убрали. А вам предстоит узнать, кто это сделал!
– Мне?
– Пока я буду заниматься этими чертовыми наркотиками, которые появляются неизвестно откуда! Существует уверенность, что к нам они попадают морем или сбрасываются с воздуха, но никто не знает, какими путями они поступают к основным клиентам! Я успел хорошо присмотреться к персоналу "Ла Каза Гранде", пока допрашивал их по делу Джозефины. Должен признаться, никто из них не похож на наркомана.
– Так что же нам делать, синьор комиссар?
Разговор комиссара со своим заместителем был прерван какими-то выкриками в конце коридора, переросшими в настоящую бурю у двери его кабинета. Слышались резкие голоса женщин и более низкий голос полицейского Леонардо Пантелетти.
– Давайте посмотрим, что там, Кони.
Инспектор уже было подошел к двери, но та вдруг широко распахнулась от резкого толчка и полицейский Леонардо Пантелетти, пятясь, влетел задом в дверь, а на пороге предстали три англичанки. Глаза комиссара полезли из орбит, а Кони всей своей массой едва удержал карабинера, который только невероятным усилием сумел устоять на ногах. Массимо взревел:
– Что значит весь этот цирк?
– Я…– пролепетал Пантелетти,– я хотел… не дать им пройти, но…
– Ясно! Можете идти! Ну а вы, синьорины, не объясните ли мне, по какому праву…
К столу комиссара решительно подошла Сьюзэн.
– По праву, предоставленному нам Декларацией прав человека!
– Вы что, смеетесь надо мной?
– Мы думали, что на итальянской земле восторжествовали принципы законности, а присутствуем при вопиющем беззаконии! Мы стали свидетелями того, как полицейский в ходе расследования утратил всякое беспристрастие и встал на сторону одного из лагерей! Мы прибегнем к общественному мнению!
Обалдевший Прицци обратился к Кони:
– Они что, с ума посходили?
– Вы осмеливаетесь оскорблять британских поданных?– грозно спросила Тэсс.
Чтобы как-то унять свою ярость, она на глазах у восхищенного инспекора Кони одной рукой схватила мраморный бюст императора Траяна, гордость кабинета Прицци, и поставила его на шкаф с книгами. Такая демонстрация атлетических возможностей заставила обоих полицейских умолкнуть. Воспользовавшись этим, Сьюзэн продолжила:
– Мы втроем хорошо знаем Фортунато Маринео и готовы быть гарантами его порядочности и невиновности. Будьте же справедливы и последовательны, синьор комиссар: Фортунато не может быть преступником потому, что я его люблю!
– Когда ты влюблен,– нежным голосом добавила Мери Джейн,– небо кажется таким голубым, а все люди такими прекрасными, что никому никого не хочется убивать.
– Нет, хочется!– взревел Массимо.– Мне хочется!
– О, неужели же такое возможно, синьор комиссар?
Прицци, до этого привставший от негодования, рухнул в кресло и выдавил из себя:
– Я так и думал, Кони, они сошли с ума!
Сдерживая негодование, как и в прошлый раз, Тэсс переставила Траяна со шкафа на стол. Кони не удержался и прошептал шефу на ухо:
– Какой класс! Вы видели, а?
К счастью для него, Массимо ничего не слышал. Собрав всю свою силу воли в кулак, он холодно произнес:
– Я готов простить вам все по вашей молодости, синьорины, но при условии, что вы немедленно покинете этот кабинет, и притом молча, иначе карабинеры препроводят вас до ближайшей границы!
– В таком случае, мы попросим убежища в британском консульстве!– возразила Сьюзэн.
– Отлично! Тогда ступайте туда и, главное, оттуда не выходите!
– И вы это говорите нам, кто так любил Италию еще до приезда сюда?…– вздохнула Мери Джейн.– Ох, Сьюзэн, зачем ты так настаивала, чтобы мы изучали этот язык фашистов!
Побледневший от гнева Массимо вскочил, схватил Мери Джейн за плечо и заставил ее обернуться к себе.
– Что вы сказали? Что вы посмели сказать?
– Только фашисты могут так попирать демократические свободы!
Рядом с подругой встала Тэсс.
– Если вы только попытаетесь применить к ней третью степень, вам придется иметь дело с другими людьми!
Прицци судорожно схватился за узел галстука, чтобы развязать его, и оперся одной рукой на стол.
– Кони… вы… вы слышали? Эти девчонки… В моем собственном кабинете… Невероятно! Даже не знаю, не привиделось ли мне…
Затем, немного успокоившись, продолжал:
– Вон отсюда! Да поскорее! Езжайте поучать людей из Скотланд Ярда, если им это так нравится, а нам наплевать на ваши дурацкие советы! Я и дальше буду арестовывать тех, кого мне нужно, не спрашивая разрешения у королевы Англии!
– Ошибаетесь, синьор комиссар!– заметила Сьюзэн.– Наполеону тоже казалось, что он может не считаться с Великобританией, а знаете, чем это для него закончилось?
– Вон! Вон отсюда!
Инспектор вытеснил сопротивлявшихся англичанок за дверь. Когда он опять подошел к столу, шеф заметил:
– Кажется, вы не очень-то стремились проявить служебное рвение, а, инспектор?
– Не мог же я кого-то из них ударить, синьор комиссар. Ведь я бы мог убить одну из них!
– Насколько мне известно, никто не просил вас кого-то ударить! Во всяком случае, мне не хотелось бы, чтобы вы выглядели так, словно собираетесь примириться с нашими временными противниками только потому, что они – женщины!
– Они еще девчонки!
– Ма ке! И как скверно воспитаны! Настоящие дикарки! Приведите сюда Маринео. Мне необходимо сказать ему пару слов!
Пока Кони ходил в камеру, где Фортунато со вчерашнего дня грыз себе ногти, Массимо перезвонил жене.
– Это ты, любовь моя?
– А кто же это может быть?– проворковала она.– Почему ты звонишь?
– Потому, что соскучился по тебе, голубка моя…
– Работай, Массимо дорогой… Работай! Ни за что не отвлекайся, даже на меня… Думай о Милане, любовь моя…
С привкусом горечи во рту комиссар положил трубку.
Массимо Прицци долго рассматривал сидевшего напротив него Фортунато и наконец спросил:
– Ты, естественно, потребуешь присутствия адвоката?
– А зачем он мне?
– Ма ке! Чтобы помогать тебе в защите, разве не так?
– Мне незачем защищаться, поскольку я ни в чем не виновен.
– Это ты гак думаешь. Может быть, для тебя это будет удивительно, но я почти уверен, что это ты повесил Маргоне.
Сын донны Империи недоуменно посмотрел на него.
– Этого не может быть…
– Чего не может быть?
– Чтобы вы были настолько глупы!
– Эй, ты!… Предупреждаю тебя Фортунато, будь повежливее, понял? Ладно…
– Скажите, синьор комиссар, вы подумали о маме?
– Почему я должен думать о своей матери?
– Да не о вашей, а о моей, единственного сына которой вы держите в тюрьме и пытаетесь обесчестить… Маргоне… Джозефина… Неужели же вы собираетесь пришить мне все преступления, которые были совершены с самого дня моего рождения? Хоть немного объясните, зачем бы мне понадобилось убивать этого беднягу Маргоне?
– Из-за наркотиков.
– Святая Мадонна, наркотики! Да чтобы я умер в эту же секунду, если хоть раз в жизни прикоснусь к этой гадости! Значит, я не только убийца, но еще и наркоман! Ма ке! Если бы я вас не знал, то подумал бы, что вы совершенно меня не уважаете, синьор комиссар!
– Напрасно смеешься, Фортунато, совершенно напрасно. Если хочешь знать мое мнение, ты крепко влип! Ну, что скажешь?
– Из-за наркотиков? Или из-за Маргоне?
– Нет… По правде говоря, я еще не уверен в том, что ты занимаешься торговлей наркотиками и что это ты убил Маргоне… Но есть еще Джозефина.
– Разве она тоже была наркоманкой?
– Нет, она была влюблена… и, представь себе, в тебя.
– И за то, что она меня любила, я убил ее?
– Да.
– Странно, не правда ли?
– Только не тогда, когда знаешь образ мыслей таких типов, как ты, Фортунато.
– И какой же у меня образ мыслей, синьор комиссар?
– Образ мыслей бабника, а ты – бабник еще с тех пор, как носил короткие штанишки. Жаль только, что Господу правится все усложнять… Девушки, которые отворачиваются от тебя, привлекают тебя больше всего, а те, которые сами себя предлагают, становятся тебе отвратительны… Джозефина тебе не нравилась потому, что ради тебя готова была пойти на все! И только посмей сказать, что это не так,– я тебя, Синяя Борода, сразу же отправлю на каторгу!
– Хорошо, я ее не любил, но ведь позволял же я ей вертеться вокруг себя, а?
– Просто так, удовольствия ради! Да ты же настоящий садист, Фортунато, бессовестный разбойник! Тебе нравилось видеть, как эта несчастная стелется тебе под ноги! Почему она тебе не подходила?
– Прежде всего потому, что у нее была далеко не лучшая репутация и, кроме того, я полюбил другую!
– И кого же?
– Сьюзэн Рэдсток.
– Да, здесь ты не врешь! Одну из этих наглых любительниц порриджа! И тебе не стыдно, Фортунато, за то, что ты отвергаешь красоту наших девушек в пользу иностранок, у которых полно рыжих пятен на коже? Ты перестал быть порядочным итальянцем, Фортунато!
– У Сьюзэн нет рыжих пятен на коже!
– У всех англичанок есть такие пятна, и не перечь мне! Однако в твоих объяснениях есть такие вещи, в которые трудно поверить, Фортунато. Ты говоришь, что Джозефина тебя не интересовала?
– Совершенно верно.
– Тогда почему же ты пошел к ней в комнату?
– Она сама потребовала, чтобы я зашел к ней.
– Потребовала? Девушка, на которую тебе было наплевать?
– Я побоялся ее угроз.
– Каких, например?
– Однажды она уже сказала Сьюзэн, что ждет от меня ребенка!
– И это было неправдой?
– Ма ке! Конечно, это было неправдой!
– А чего же ты еще опасался?
– Оговора, синьор комиссар… Понимаете?
– Не юродствуй!… Значит, испугавшись возможного оговора со стороны Джозефины, ты убил ее?
– Повторяю: я ее не убивал!
– Допустим, что ты сделал это ненарочно.
– Ни обдуманно, ни случайно!… Я не делал этого! Когда я уходил от нее, она была жива!
– Нет, Фортунато, она была жива, когда ты входил к ней!
В "Ла Каза Гранде" атмосфера была точь-в-точь такой же, как тогда, когда в замке Блуа король вместе со своими придворными готовил убийство герцога де Гиза. Каждый присматривал за другим, находясь в постоянной готовности схватиться в рукопашной. За каждым шпионили свои же сослуживцы, для каждого придумывалась хитрая западня, чтобы заставить противника обнаружить себя. Все с ненавистью поглядывали друг на друга. Донна Империя обращалась с кланом Пампарато так, словно для нее они были невидимыми призраками. Альбертина общалась по работе с донной Империей только через дона Паскуале, умолявшего административный совет перевести его отсюда, пока он еще не попал в психиатрическую лечебницу. Ядро лагеря клана Маринео составляли трое англичанок, сумевших привлечь на свою сторону Энрико, а Пьетро стал основной опорой клана Пампарато по причине своей привязанности к покойной. Дон Паскуале сохранял полный нейтралитет, что было совершенно естественно в его положении. Неестественным было то, что Ансельмо тоже последовал его примеру. Всех интересовали истинные причины подобного безразличия со стороны дяди Фортунато.
Англичанки не были склонны к пассивному выжиданию. Они решили перейти к наступательным действиям и публично доказать невиновность Фортунато. Мери Джейн была поручена миссия убедить Энрико отправиться к Прицци и доказать тому, что Фортунато невиновен; Тэсс должна была заставить Пьетро отказаться от мести, и, наконец, Сьюзэн взяла на себя самую трудную задачу – склонить Ансельмо к выступлению на их стороне. Они сразу же приступили к действиям.
Первой перешла в атаку Мери Джейн. Ей удалось загнать Энрико в один из закоулков, и там, стоя рядом с ним и приблизив свое лицо к его лицу, она спросила:
– Вы любите меня, Энрико?
– Вы для меня дороже жизни!
– И я вас тоже люблю… Представьте себе, как мне будет трудно, если вас посадят в тюрьму…
– А почему меня должны посадить в тюрьму?
– Но ведь Фортунато уже там! Если бы с нами случилась беда, Энрико мио, мне хотелось бы иметь возможность рассчитывать на помощь всех наших друзей… Не дайте возможности этому фашисту-комиссару замучить вашего брата, Энрико!
Энрико был человеком простой души, и к тому же он был влюблен. Все, что говорила ему Мери Джейн, было для него словно Евангелие. Он сразу же побежал в комиссариат и сообщил там, что пришел с важным заявлением по поводу убийства Джозефины. Прицци тотчас же принял его.
– Слушаю вас, синьор Вальместа?
– Фортунато невиновен в убийстве Джозефины Пампарато!
– Да?
– Она до смерти любила его…
– Да так, что в самом деле умерла, не так ли?
– Простите? Ах да, но…
– Что-то никак не могу вас понять, синьор Вальместа.
– Я хорошо знаю Форгунато. Он не способен на убийство, а на убийство девушки – тем более.
– И это все?
– А разве этого недостаточно?
– Нет, синьор, этого недостаточно! И мне очень хочется составить протокол о вашем издевательстве над правосудием!
– Кто издевался? Я?
– А кто же еще?
– О, тогда я все понял… Она была действительно права!
– Кто?
– Моя маленькая Мери Джейн, когда говорила, что у вас сохранились нравы фашистов.
– Черт возьми! В камеру этого типа – за оскорбление государственного служащего при исполнении служебных обязанностей!
Проводив Энрико в камеру, инспектор пришел предупредить своего шефа:
– На вашем месте, синьор комиссар, я был бы поосторожнее.
– С кем?
– С профсоюзом, в котором состоит этот парень… Вы хорошо знаете, что нас не очень-то любят… и если пойдут разговоры о том, что у нас остались привычки чернорубашечников… хотя это и неправда, но вряд ли это понравится там, наверху… Вам не кажется?
Сьюзэн с большим трудом удалось уговорить Ансельмо пойти переговорить с Массимо Прицци. Администратор с куда большим удовольствием продолжил бы разговор с самой Сьюзэн, но он все же понимал, что речь идет о его собственном племяннике, сыне его сестры, и в глубине души завидовал этому шалопаю Фортунато, которому попалась такая любящая и самоотверженная девушка. Чтобы и самому понравиться мисс Рэдсток, он пошел на прием к комиссару и сразу же заявил тому, что он ошибается, выдвигая обвинения против Фортунато. Полицейский терпеливо дослушал его до конца, а затем поинтересовался:
– Если я вас верно понял, синор Силано, вы пришли поучать меня?
– Боже мой, да нет же!
– Ну что вы, именно за этим! Вы подумали: этот бедный комиссар сам никогда не справится с делом, мне нужно пойти немного помочь ему.
– Уверяю вас, вы меня не так поняли.
– Ну что вы! Все принимают меня за дурака, почему бы и вам так не подумать?
– Напрасно вы так…
– Позвольте же и мне задать вам один вопрос: почему вы пришли именно сегодня? Почему вы не пришли сразу же после ареста племянника?
– Я как-то не верил в этот арест, и потом, страдания одной влюбленной особы…
– Вот и весь секрет! Могу поспорить – вы говорили о мисс Рэдсток?
– Это действительно так.