– Господи, да какие у нее могли быть враги? – пожала плечами Римма, отбрасывая в сторону окурок. – И бизнесменша из нее была никакая, она целиком и полностью отдавалась театру и кино, готова была играть за копейки, бесплатно, лишь бы играть. Ввяжись она в какое-нибудь денежное предприятие, обязательно бы посоветовалась со мной, Настя очень ценила мое мнение и всегда ко мне прислушивалась, ведь у меня уже имеется какой-никакой опыт выживания в Москве. И мужчин, тем более, ужасных у нее тоже не было, в последнее время только появился некий альфонсоподобный мальчик, но так как у Насти не было особых денежных средств, ему, скорее всего, просто требовалось попасть в актерскую среду. Он скрашивал Настино одиночество, сопровождал ее на всякие светские мероприятия и театральные вечеринки, где знакомился с нужными людьми. Судя по Настиным рассказам, они неплохо ладили, их вполне устраивало такое взаимовыгодное сожительство.
Не знаю, конечно, кому как и тем более не хочу никого осуждать, но, по-моему, сложно представить что-то более унизительное, чем такое "взаимовыгодное сожительство".
Пообщавшись в таком же духе еще минут десять и не узнав больше ничего сверхполезного, мы распрощались, пообещав держать друг друга в курсе событий.
Домой ехали в грустной озадачености.
– Ну и что нам дала встреча с Риммой? – Тайка задумчиво смотрела на надпись на противоположном стекле: места для детей и инвалидов. – Никому не интересно и не полезно было убивать Анастасию, хоть тресни. Может, это и впрямь несчастный случай? А остальное мы сами себе накрутили и придумали?
Я почти уже готова была с этим согласиться, но… все-таки не согласилась.
– Давай съездим еще в Тулу и если и оттуда ничего интересного не привезем, тогда и закроем это дело за отсутствием состава преступления или как там правильно говорят: мотива?
– За отсутствием самого преступления как такового, – вздохнула Тайка. – Жалко, столько времени впустую просвистели. Да и в Тулу у меня чего-то никакой радости ехать нет. Это ж далеко так…
– Да не так уж и далеко, – я твердо и непоколебимо была настроена на путешествие, – хоть другой город посетим, а то кроме ближнего Подмосковья ничего сроду не видали.
– О, да! Это будет захватывающий вояж! – криво усмехнулась Тайка. – Купим самовар и пряник!
– А почему нет? Пряники под чай из самовара, наверняка, отменно идут.
* * *
В Тулу мы навострились с утра пораньше и к восьми уже прибыли на вокзал. Билетов в кассе оказалось в избытке, желающих отбыть в славный город Тула было немного. Выбирая из двух вариантов – купе или плацкарт, мы прикинули, что ехать не так уж и долго, прокатимся в плацкарте. И, окончательно зажабившись, взяли боковые сидячие места. Наверное, если бы можно было ехать бесплатно стоя в тамбуре, мы бы поехали в тамбуре, вот что с людьми делает хронический жабианизм. До отправления поезда оставалось сорок минут, и это время мы как обычно посвятили обстоятельной и вдумчивой закупке провизии, напитков и прессы. И на лотке нам, в который раз, попытались всучить "Непознанный мир": "Возьмите, не пожалеете, очень интересная газета!"
– Только не это! – хором ответили мы с Таиской. – Будьте любезны, дайте что-нибудь другое! Все равно что! Мы согласны даже на "Мурзилку"!
Закупив все необходимое для комфортной и счастливой дороги в Тулу, отправились искать свой перрон.
Глава семнадцатая
Пятьдесят раз сверив номер поезда и вагона с тем, что указано в билете, чтобы точно уж не уехать куда не надо, мы влезли в вагон, отыскали свои позорные боковые места, расположились с максимально возможным комфортом и вскоре почух-чухали в путь-дорожку. Первым делом Таиска оглядела цепким глазом соседствующих с нами пассажиров в поисках молодых, интересных, не женатых мужчин, но со всех сторон нас окружали совершенно неперспективные в этом плане граждане. Разочарованная Таиска зашелестела пакетом с пирожками-чебуреками, а я – газетами. И полился щедрый конфитюр сплетен и грязных подробностей из жизни всяких разных никому не нужных политических деятелей, а так же свежеиспеченных и основательно траченных молью "звезд" шоубиза. Я прям в тоску впала и даже малость пожалела, что не взяла что-нибудь аномально-таинственное, хотя на подобного рода издания испытывала стойкую аллергию с чиханием и сыпью, благодаря любимому и неповторимому "Непознанному миру". Среди этого информационного мусора затесалась и криминальная газетенка. Просматривая ее, я наткнулась на статью под кричаще-жирным заголовком: "Актерские страсти!" Из пафосной и крайне скверно написанной статьи я выяснила, что у обеих хорошо знакомых нам киностудий "Эдельвейс" и "Захаров-студия" нешуточные проблемы, грозящие судом их владельцам и многим другим причастным лицам. На свет вылезла куча слякоти: и отмывание средств, нажитых далеко не честным путем "некими бизнесменами, чьи имена и национальность в интересах следствия пока не разглашаются", и производство порнографии с привлечением несовершеннолетних, и даже какие-то махинации с недвижимостью и контрабандой дешевого турецкого золота. Видимо, сильно много денег требовалось гражданам, на всех стульях усидеть попытались, но задницы оказались не безразмерными. Однако, не слова, ни строчки, ни буквы не было о смерти актрисы Анастасии Серебряковой. Будто и не существовало вообще такого человека на поверхности Земли! Идеальное убийство, черт бы его побрал, никто даже внимания не обратил, что это было именно убийство! И, разумеется, никто никого искать не собирался и не собирается, это ж просто праздник какой-то!
– Чебуреки очень фкуфные! – Тайкино чавканье отвлекло меня от изучения статьи.
– Только тесто малость резиновое и фарш пересолили. Ты чем так пристально зачиталась?
– Да вот, занимательная статейка попалась, – я передала ей через столик газету, и подруга цапнула чтиво жирными чебуречными пальцами. Поросятина.
Пока Тая знакомилась с материалом, я, подперев щеку кулаком, смотрела, как за окном проносится подмосковная весна. Раз взяли обе студии за жабры, выявили столько гадостей, но ни словом не обмолвились о нашей актрисе, значит, она и впрямь ни к чему не имела никакого отношения. В таком случае зачем, почему, кому помешала Анастасия?
– Быстро, однако, киностудии тряхнули, – хмыкнула Тая, откладывая газету и принимаясь за недоеденный чебурек. – Обычно нашим доблестным сыскарям требуются годы, долгие годы, чтобы вскрыть очередной нарыв на теле общества. А про нашу-то актрису ничего не написали, хоть бы упомянули о несчастном случае.
– Да ну, зачем, тут и без несчастного случая масса интересного, одной только контрабанде дешевого турецкого золота два абзаца посвящено, это куда больше захватывает читателя, чем какой-то там поросший быльем несчастный случай на съемках.
– Они чемоданами, что ли, это золото возили? Хочешь чебурек? А то все съем.
– Это автор оставил воображению читателей. Не хочу, ешь. Слушай, мы еще и часа в пути не провели, а ты уже так сильно проголодалась?
– Угу.
Через два часа с небольшим мы прибыли в славный город Тулу. За это время я съела один единственный пирожок с картошкой и сделала три глотка лимонада, а дорогая моя, вечно мечтающая похудеть подруга, слопала и выпила всё остальное. И даже не затошнилась. Тула встретила нас свежим ветром и толпой народа с пряниками, толпящейся у вагонов. Пробившись через пряничных торговцев, мы проследовали к вокзалу, желая отыскать таксиста.
– Зря мы, наверное, выдвинулись в незнакомый город без точных адресов, – блеснула запоздалой умной мыслью Таисия. – Где мы будем искать эту безымянную сестру? Городок-то, похоже, немаленький.
– Но и не такой большой, чтобы здесь насчитывался десяток-другой драматических театров.
Выбрав наименее противного таксёра, высказали пожелание незамедлительно посетить местный театр. Вот прямо так: с корабля на бал. По дороге рассматривали тульские достопримечательности, коих на наш взгляд, оказалось не так уж и много. Прибыв к зданию театра, мы с ходу попытались прорваться внутрь, но получили от ворот поворот – первый спектакль начинался в четыре часа, и до этого момента в театр посторонних не допускали. В расстроенных чувствах мы топтали тульский асфальт и не знали, куда девать целых полдня.
– Идем в какое-нибудь кафе, что ли?
Никакой другой идеи от Таисии ожидать не приходилось.
– Столько в кафе мы не высидим, давай по городу погуляем, посмотрим что тут и как.
– Да, да, – поморщилась подруга, – давай спросим, где здесь центральный самоварный рынок и главный пряничный супермаркет! Не терпится срочно посетить!
Боже, ну что за нудное существо? Дались же ей эти пряники с самоварами! Вот ведь несчастная жертва стереотипов!
– Идем осматривать город! – сурово отрезала я, прекрасно понимая, чем грозит нам и нашим кошелькам столь долгие посиделки в кафе. Тая скорчила кислую мину и мы поволоклись по "тульским улицам с оркестром". Наша увлекательная прогулка не продлилась и получаса, как занудная Михайловна заявила в резкой форме, что единственный культурно-исторический объект, который может ее заинтересовать, это синяя кабинка туалета. Посетив данную достопримечательность, любимая подруга захотела пить. А потом есть. А потом спать. А потом обратно в синюю кабинку. А потом домой в Москву. А потом мне захотелось ее убить. Через пару часов такой вот изматывающей нервную систему прогулки, ноги сами понесли меня в ближайшее кафе-бар. Взяли кофе с коньячком, потом коньячок без кофе, отдохнули, расслабились и… благополучно проворонили начало спектакля – вылетели из кафе в половине пятого. Пока добрались до театра – пробило пять и в театр нас снова пускать не захотели. Пришлось врать и унижаться, уверяя, что аж из самой Москвы приперлись посмотреть чудесный их спектакль, но вот, горе-то какое – опоздали с поезда! Наконец, над нами смилостивились и разрешили пройти в антракте на свободные места. Что мы с радостью и сделали. Свободных мест в зале оказалась больше половины, и мы нахально уселись в самом центре третьего ряда.
– Зрителей почти нет никого, а нас мурыжили, пропускать не хотели, – Тайка оглянулась по сторонам. – Могли бы спасибо сказать, что мы вообще пришли, хоть на пару человек побольше стало.
Это да, это верно. Вскоре в зале погас свет, вспыхнули розоватые софиты, заиграла музыка и поднялся разноцветный занавес. Декорации изображали интерьер буржуазной гостиной, в кресле, закинув ногу на ногу, восседал щеголеватого вида пожилой господин в блестящих лакированных штиблетах. Затем на сцену выскочили молодые люди в плохих костюмах и женщина средних лет, довольно скверно наряженная и загримированная под молоденькую девушку. Началось какое-то действо, шум, гам, разговоры и движения, смысла которых мы все равно не понимали, да и не стремились, у нас была иная задача – мы надеялись увидеть и узнать сестру Анастасии.
– Надо было бинокль взять, – ерзала на неудобном кресле Тая. – Как узнаем ее в гриме, если мы ее никогда не видели?
– Я хорошо помню, как выглядела Анастасия, думаю, узнать смогу, если девочки не были рождены от разных отцов с разницей в десять лет.
– Может, она вообще в этом спектакле не играет, придется сидеть до конца, а потом прорываться к актерам в гримерку. А нас туда кто пустит? Зря мы сюда приперлись…
Нет, ну что за человек такой, а? Невозможно работать, просто не возможно. Тем временем спектакль шел своим чередом, актеры то и дело что-то пафосно выкрикивали, бурно жестикулировали и совершали какие-то действия, а мы продолжали напряженно таращиться на сцену, рассматривая актеров, дошли до того, что сестру Анастасии начали подозревать даже в щеголеватом господине в лакированных штиблетах. Посмотрев на часы, Тая шепнула мне, что, по всем метеорологическим прогнозам до конца спектакля остается минут тридцать – не больше. Это было весьма печально, потому что на сцене кроме данной группы товарищей никто так и не появился. И мы собрались, было, предаться унынию, как вдруг из темноты кулис вышла… Анастасия Серебрякова собственной персоной. Сходство оказалось потрясающим! Те же длинные черные волосы, тот же рост, фигура, лицо… нет, лицо все-таки отличалось, у Насти оно как будто было свежее и моложе, что ли, хотя, быть может, все дело в неудачном гриме и освещении.
– Так они близнецы, что ли?! – неприлично громко сказала Тайка. – Ни фига себе! Cен, ты глянь, глянь!
– Вижу! – прошипела я. – И не ори на весь театр! Ну, близнецы и что такого? Римма же говорила, что мать оставила обеих девочек в роддоме, можно было предположить, что они родились одновременно.
Теперь во все глаза мы смотрели только на одного персонажа спектакля. Играла сестра Анастасии из рук вон плохо: пару раз споткнулась прямо по центру сцены, толкнула и чуть не уронила столик-подставку на высокой тонкой ножке – господин в штиблетах едва успел его подхватить, невнятно произносила слова, спутала несколько фраз… С третьего ряда нам было видно, как заметно начали нервничать ее партнеры по сцене.
– Гадой буду, она пьяная, – авторитетно заявила Тая. – Причем не просто подшофе, а в дугариллу.
– Как же она вышла на сцену в таком состоянии? – я искренне пожалела остальных актеров, изо всех сил спасающих спектакль.
– Творческие люди, – с умным видом пожала плечами Тая, – что с них взять. Кризис жанра, душевные терзания и томления всяческие нередко приводят к алкоголизму.
И без того далекая от совершенства пьеса стремительно превращалась в совсем уж жалкое зрелище. Пара зрителей не стала дожидаться финала представления, без стеснения встали и направились к выходу из зала. Глядя, как пьяная актриса продолжает позориться, я поглядывала на часы, мысленно желая, чтобы спектакль, а вместе с ним и мучения актеров поскорее закончились. Наконец, наступил финал, опустился занавес, раздались жидкие аплодисменты, в зале зажегся свет.
– Полный вперед, – покачала головой Тая, поднимаясь с кресла. – А нам с тобой еще "Руслан и Людмила" не понравилась, шедевр был, а не спектакль.
– Все познается в сравнении, – вздохнула я. – Попробуем прорваться в гримерку или подождем ее на улице?
– Давай попробуем прорваться, вдруг она в гримерке добавит и вообще двух слов связать не сможет.
Сказано – сделано. В фойе мы отловили тетеньку в форменном костюме и вежливо поинтересовались, в каких краях находятся гримуборные?
– А вам зачем? – напряглась форменная тетенька. – Туда зрителям вход воспрещен.
– Мы из Москвы, – доверительно сообщила Тая, – из газеты, хотим взять интервью у одной вашей актрисы, сестры Анастасии Серебряковой, она сегодня играла в спектакле.
– У Любки, что ли? – брезгливо поморщилась тетенька. – Батюшки, нашли звезду! Тьфу, алкашка! Гнать ее из театра надо и поскорей! Метлой поганой гнать! Вон туда, прямо по коридору идите, вторая дверь налево! Звезда, тьфу ты, господи…
И отвернулась, потеряв к нам интерес. А нам того и надо было. Мы скоренько двинули в указанном направлении.
– Хоть имя ее узнали, – Тайка неслась по коридору, успевая крутить по сторонам челкой, рассматривая театральное закулисье. У второй двери мы притормозили и деликатно постучали.
– Что еще?! – крикнул пьяный женский голос. – Пошли на…
И указала направление прямиком в центр композиции статуи Аполлона Бельведерского.
– Извините, пожалуйста, – вежливо произнесла Тайка, приоткрывая дверь, – мы хотели бы поговорить с Любовью Серебря…
В гримерную мы заглянули в тот момент, когда женщина снимала парик – длинные черные волосы. На голове у нее осталась маленькая шапочка розоватого цвета, а грим на лице размазан и почти стерт. Стоя на пороге, мы молча смотрели на сидевшую за гримерным столиком женщину в желтом халатике. Сходства с сестрой практически не осталось, зато проявилось сто процентное сходство совсем с другим человеком. С этой женщиной я неоднократно сталкивалась и на съемочной площадке "Захаров-студии", и рядом с костюмерными в павильонах, и даже при выезде "на натуру". Уборщица, черт побери, это была студийная уборщица.
Глава восемнадцатая
А вот Тайка ее не узнала. Пока я стояла с раскрытым ртом, она молола чушь про Москву, газету и интервью. Внезапно я получила ощутимый толчок в спину – в гримерную ворвалась неудачно загримированная под молоденькую девушку артистка и, прямо с порога, не обращая внимания на присутствие посторонних, стала поливать гражданку Любу отборной площадной бранью.
– Что ж ты стерва делаешь?! – уперев руки в боки, орала она. – Чуть спектакль не сорвала! Нажралась опять, как свинья! И на сцену полезла! Сейчас же в дирекцию пойдем, требовать будем, что б тебя увольняли! Иди под забор и там пей свою водку! Вот там тебе самое место, а не в театре! Мерзавка! Пьянь!
На эту гневную отповедь Люба никак не отреагировала. Неотрывно глядя в зеркало, она закончила стирать грим, сняла с головы меленькую розовенькую шапочку и расчесала короткие пережженные прядки волос непонятного рыжевато-желтоватого цвета с сединою у корней. Затем встала и, по-прежнему не обращая внимания ни на нас, ни на свою коллегу по сцене, сняла халат и стала натягивать джинсы. Плюнув в сердцах, актриса выскочила из гримерки, от души бабахнув дверью, на что Любовь тоже не отреагировала. Шатаясь и спотыкаясь, она оделась, обулась, разыскала свою сумку, достала из нее початую бутылку водки формата "четвертушка", отхлебнула прямо из горла и только после посмотрела на наши столбом стоящие персоны.
– Закусить ничего нету?
Мы только руками смогли развести.
– Ну и ладно, – она допила водку и зачем-то сунула пустую бутылку обратно в сумку.
– А вы сейчас куда? – растерянно произнесла Тайка, не зная, как дальше общаться с женщиной, находящейся где-то далеко за гранью реальности.
– Д-домой. – Глядя стеклянными глазами куда-то внутрь себя, она потопала на выход, но в дверях мы ее задержали.
– Давайте мы вас на такси отвезем, – Тая взяла ее под левый локоток, а я под правый.