- Ну кое-что мы из народа выжмем, - поспешил успокоить его Потап, - негры здесь в диковинку. - Главное - умело взяться за дело, показать товар лицом. В общем, тебе понадобится моя сноровка, а мне - твоя физиономия. Симбиоз, так сказать.
- Чего?
- Да это неважно, - отмахнулся Мамай, - главное - клад найти.
- А где ми его найдем?
- Не - мы, а - я. И не исключено, что я его уже нашел, - сказал Потап, многозначительно погладив бронзовую макушку вождя. - Ты до сих пор не понял?
Он одарил напарника убийственным, полным презрения взглядом, извлек из-под подушки бумажник, вынул из него аккуратно сложенную бумажку и протянул ее Тамасгену.
- Читай, студент.
Студент робко развернул листок. Это оказался обычный бланк телеграммы, в который были вклеены обрывки телеграфной ленты. Кусочки были разной длины, и в каждом из них не хватало либо букв, либо целых слов. Истерзанный текст имел следующее содержание:
… секретно… азываю обеспечить… груза 468/1 согласно… ому маршруту… секрет… приказ… ю… отгрузку груза 468/2 (копию)… в городе Козяки… ой области и торжественно вручить… вожд… революции в честь… летия… Об исполнении доложить. Совершенно секретно… грузы приказываю не перепутать… о ходе… следования груза 468/1 (оригинала)… прика… ю докладывать еже… но…
Тамасген перечитал телеграмму несколько раз и, понизив голос до почтительности, спросил:
- А это что?
- Расшифрованные шифровки, - так же тихо пояснил Мамай, - точнее, их остатки.
- А что там било зашифровано?
- Да зачем тебе знать, что было зашифровано, если есть то, что расшифровано! И так почти все ясно, нужно только дописать слова и расставить знаки препинания. Дай сюда. - И, отобрав листок, Потап прочитал вслух: - Вот. Совершенно секретно. Приказываю обеспечить… м-м… доставку груза четыреста шестьдесят восемь дробь один согласно… м-м… или указанному, или еще какому-то маршруту. Совершенно секретно. Приказываю… м-м… произвести отгрузку груза четыреста шестьдесят восемь дробь один в городе Козяки. Понимаешь? В этом городе! Дальше. И торжественно вручить… м-м… Вот тут не сохранилось главное слово. Неясно: бюст вождя или памятник вождя? Из-за этого вся задержка. Ну ладно, в общем, вручить вождя… м-м… должно быть, Октябрьской революции. Но вот кому и в честь чего? Из-за этого тоже будет заминка. Дальше. Об исполнении доложить. Совершенно секретно… грузы приказываю не перепутать. И последнее: о дальнейшем следовании груза-оригинала приказано докладывать еже… еже… ежечасно, наверное. Все. Вопросы есть?
Африканец глотнул комок и заторопился:
- А что?.. А откуда?.. А почему?..
- Стоп, стоп, стоп. Слишком много вопросов. Тебе интересно знать, откуда у меня эта шифровка?
Потап сел на кровать, по-турецки скрестив ноги. Разжигая нетерпение напарника, не спеша закурил. Лишь после третьей затяжки, глядя сквозь дым прищуренным глазом, он заговорил:
- Я - бывший сотрудник одного ведомства, слишком широко известного, чтобы тебе о нем знать.
- О-о… Я зналь, что здесь видно политику-у…
- Не ной. Я ведь говорю, что бывший сотрудник, бывший.
- Выгнали?
- Под сокращение попал. Так вот. Однажды, неважно как, через мои руки прошли остатки секретной информации, из которой следовало:
а) для некоего зарубежного друга, возможно компартии, изготовлен специальный груз, известный нам теперь под номером 468/1;
б) груз представлял собой слиток золота 999 государственной пробы;
в) слиток выполнен в виде изваяния вождя революции, то бишь Ленина;
г) драгоценный вождь замурован в другой, менее ценный материал;
д) для дезинформации вражеских спецслужб была изготовлена точная копия Ильича, получившая номер 468/2;
е) копию предполагалось подарить какому-нибудь городу, оказавшемуся на пути следования груза 468/1;
ж) запутав таким образом следы, подлинник нужно было переправить дальше, по назначению.
- Гена, ты еще жив?
Не подавая признаков жизни, эфиоп застыл в постели черным камнем. С трудом оторвав от подушки голову, он попытался подтвердить свое наличие, но его пересохшее горло извергло лишь глухой хрип. Мамай был удовлетворен.
- В ваших глазах, гражданин Малаку, я по-прежнему вижу множество немых вопросов. У меня они тоже были. Некоторые из них мучают меня до сих пор. Например, кто являлся получателем груза? Сие кануло в Лету. Братская помощь оказывалась всем, кто недолюбливал милитаристский блок НАТО. Ну, с отправителем ситуация более ясная. Хотя лично я не исключаю возможности, что золотой истукан был личным имуществом кого-нибудь из членов Политбюро и направлялся в один из швейцарских банков. Но все это выяснению пока не подлежит. И наконец, главный, чисто риторический вопрос: а на сколько, собственно, тянул упомянутый слиток? По моим подсчетам не меньше чем на полцентнера. Меньше бы не посылали - неприлично. А знаешь ли ты, чужеземец, что такое пятьдесят килограммов золота?
- Что? - спросил недогадливый эфиоп.
- Все! - добил его чекист и, потянувшись, мечтательно подложил под голову руки.
Но африканец оказался живуч. Не осилив всей глобальности произнесенного местоимения, он начал придираться:
- А если там сорок девять килограмм?
- Значит, это будет почти все.
- А если…
- Хватит! Если там окажется больше чем пятьдесят, - значит, это будет больше, чем все.
- Да, но вообще какой разница? - здраво рассудил Тамасген. - Вождь ведь давно уехаль.
- Во-от, - проговорил чекист поучительным тоном. - Наконец мы подошли к самому, я бы скaзал, драматическому моменту. Впрочем, для меня он не самый драматический. Наиболее замечательное в этой истории то, что адресат остался с носом. Вернее, с бюстом. Наши братья получили самого прозаического истукана, Кaких можно было собрать со всего бывшего СССР целую армию. Акция провалилась. Прошляпили вождя.
- Как… прошляпили? - изумился негр.
- Как, как! - обозлился Потап, профессиональная честь которого была задета. - Хрен его знает как! Происки империализма! То стрелочник пьяный, то рельсы разошлись. Словом, несмотря на суровые инструкции начальства, вождей умудрились перепутать. Золото отгрузили в Козяках, а липовый укатил в братскую страну для поддержки режима. Представляю их морды, когда тело вскрыли, а там - шиш!
- А откуда ты про все это знаешь?
- Если бы я этого не знал, меня бы здесь не было по крайней мере еще лет сто. Бандеролька к адресату не дошла. Тому есть письменное подтверждение. Вот - Мамай предъявил Тамасгену еще один телеграфный бланк.
- Шифровка? - догадался эфиоп.
- Шифровка, - подтвердил чекист, - секретная притом. Но довольно эмоциональная. Ознакомься.
В телеграмме было всего две строчки:
Совершенно секрет… Куда дели золото вашу мать! Виновных наказать. Доложить немедленно в Центр.
- Понял? - спросил Потап.
- Угу. Потерялось золота и ихня мама.
- Мама ихня никуда не потерялась, олух!
- Но тут же…
- Это так, для красного словца. Руководство проявляло озабоченность.
- А этот… Клад разве не нашли?
- Пока нет. Скорее всего, никто ничего не понял. Братья решили, что над ними подшутили, и обиделись. Ну, потом и у нас началось: то внутренняя чистка, то внешняя, то демократия, то реформы. Короче, сам знаешь. К тому же операцию проворачивали из Москвы, а это теперь заграница. Как же вывезти из суверенной страны целую глыбу золота? Об акции знали считанные лица. И эти считанные лица, возможно, оставили клад здесь на хранение до лучших времен. Тем более беспокоиться им особо нечего. Пока новый режим трудящихся не балует. И чем меньше он их будет баловать, тем сильнее народ будет грызть ностальгия. Стало быть, и все памятнки пролетарскому вождю будут в целости и сохранности, на всякий случай. Мне-то в любом случае надо торопиться. Не сегодня-завтра сюда прибудут ходоки и под видом каких-нибудь просветителей-гипнотизеров начнут наступать мне на пятки. И я, зная методы этих деятелей, должен просчитать их диалектику на четыре хода вперед. С этими проще. Но вот если новые власти что-нибудь пронюхают - так те попросту зацепят краном нашего дядю, и все, привет! Тогда жди открытия какого-нибудь ВЦСПС-банка. Но! Ввиду того что до сих пор этого не случилось, я смею надеяться, что демократический режим о содержимом нашего Ильича пока в известность не поставлен. Так что у меня все козыри. И я возьму это золото. А когда я его возьму…
- И что ты с ним будешь делать? - задал эфиоп самый пошлый, какой только можно было ожидать, вопрос.
- Что? Как - что? - изумился Потап, пораженный тем, что не может найти достойного ответа.
Раздосадованный, он отвернулся к стене и свирепо засопел, давая понять, что разговор с таким ничтожеством, как некультурный африканец, окончен.
- Но оно же не твое, - помедлив, робко заметил Тамасген.
- А чье? Чье же, чье? Я добросовестно терпел проделки государства, я честно платил взносы, а меня заманили и бросили зачем, спрашивается, меня звали в коммунисты, если не дали чина? Разве я виноват, что мама родила меня с опозданием на два десятка лет и я не успел занять причитающийся мне пост? Партийцы насобирали взносов и теперь платят с них налог на добавленную стоимость. Я тоже хочу вносить в пользу бедных, но мне не с чего! Где моя доля? И почему я должен страдать от перемены власти? С меня хватит перемены погоды. Договоритесь с новой властью! Скажите, что я честно и терпеливо ждал. Я ведь был за вас! Значит, я не против них. Вы говорите, я служил красным? Пардон, а теперь что - белые? Где вы их взяли? Чтобы они у нас были, их надо откуда-нибудь завезти, хоть с Луны или, на худой конец, из-за границы! - Мамай уже не лежал, он ходил от стены к стене, нервно курил и разговаривал сам с собой. - А если у нынешней власти белые, то это интервенция. И я, руководствуясь патриотическими чувствами, не намерен поддерживать вторжение материально. Вы мне оставили один выход - найти и просвоить клад! - Чекист осекся, быстро огляделся вокруг в поисках воображаемых недругов, но обнаружил лишь притаившегося туземца. - Что вылупился, эфиопская морда? Попробуй мне только вякнуть!
Увидев перед своим носом большой горячий кулак, Тамасген трусливо пискнул:
- Я завтра поеду.
- Забоялся? Ну и вали! Сначала тебя выгонят из института за хронические прогулы и неуспеваемость. Потом ты пойдешь искать работу и не найдешь ее. Пособие по безработице у нас несколько меньше, чем в Америке, но пару месяцев, при твоей выносливости, протянешь. Потом тебе все-таки повезет: возьмут сторожем. Холодными ночами ты будешь сидеть в кaком-нибудь сыром складе, в руках у тебя будет незаряженная берданка, а во рту - кариес. Через полгода сопьешься и пойдешь попрошайничать под церковь. Конкуренты тебя будут бить как иноверца. На депортацию и не надейся! Потом…
Мамай нанес еще несколько жирных мазков, обрисовав мрачную картину будущего непослушного фармацевта. Подавленный Тамасген хранил молчание. Ему стало страшно.
- Ладно, - смягчился кладоискатель, - я дам тебе шанс пойти другим путем. Если будешь хорошо себя вести. После дела отправлю домой контрабандой. Кстати, я надеюсь, ты не будешь претендовать на часть тела вождя? Впрочем… В зависимости от твоего вклада в общее дело ты все-таки получишь долю. Я пожалую тебе… Точно! Когда я добуду вождя, то отпилю у него палец. И дам тебе. Может быть. Но думаю, что дам. Я тогда буду добрый. А? Хочешь? Палец! Из чистого золота! Замечательный такой пальчик! Мизинец. Нет, лучше указательный. Но это все! Больше не проси. Только палец.
Мамай вдруг развеселился. Его потешала мысль о том, что если клад обнаружится в бюсте, то там не будет не то что пальцев - там не будет даже рук. С другой стороны, если "Золотого Ильича" изваяли в виде памятника, то от такого исполина не жаль будет оторвать и один несчастный палец.
- Поздравляю, - бодро сказал чекист.
- За что? - Приподнялся иноверец.
- Только что на конкурсной основе ты зачислен в бригаду старателей. С испытательным сроком, конечно.
- А что делают старатели?
- Старатели - это дяди, которые старательно отмывают золото. Меня мы назначим бригадиром. Кто против? Единогласно.
Глава 6. Диссидент
Потап разрабатывал план розыска и присвоения клада.
"Можно, - рассуждал он, - все подозрительные памятники просто-напросто скупить, но для этого потребуются такие деньги, которые появятся только после захвата клада. О том, что памятники ему продадут в кредит, нечего и помышлять. Другой способ довести население до бунта, и затем останется только ждать, когда из всех разгромленных памятников отыщется нужный. Это был бы, пожалуй, самый верный и, главное, дешевый путь к обогащению. Но здесь одному не справиться. Нужна организованная группа соратников. А где их взять? Работать на общественных началах сейчас дураков нет. Есть две веские причины, по которым граждане готовы добровольно объединиться: деньги и идея, которая может принести деньги. Денег, конечо, он им не даст - самому не хватает, а вот идею - пожалуйста. Идея… Идея… Нужна идея…"
Бригадир расхаживал по комнате и искал идею. Компаньон затаился в уборной.
Творческую идиллию нарушил неожиданный визит. Без всякого предупреждения дверь отворилась, и в номер заглянула одетая в нутриевую шапку голова.
- Можно? - спросила голова.
- Прием по личным вопросам по четвергам, - сухо бросил Мамай, не оборачиваясь.
Обычно, услышав столь однозначный ответ, посетитель извинялся, аккуратно прикрывал дверь, хлопал себя по лбу за рассеянность и уходил. На улице он на пальцах высчитывал день недели и приходил к выводу, что явился именно в четверг, но так как этого не могло быть, незадачливый гражданин, сомневаясь и стесняясь, принимался расспрашивать прохожих, действительно ли на дворе стоит четвертый день недели. Убедившись, что действительно, он останавливался как вкопанный, вновь хлопал себя по лбу и собирался поворачивать обратно. Но, сообразив, сколь глупо опять проситься на прием и утверждать, что сегодня четверг, гражданин вяло шел домой и дожидался следующей недели.
Именно на это и рассчитывал Потап. Поэтому он был несколько удивлен, когда за его спиной послышалось настойчивое сопение.
- Кто здесь товарищ предсказатель? - спросил пришелец.
- Что вам угодно? - оглянулся Мамай.
Гость стыдливо осмотрел свое нескладное туловище, снял шапку, пригладил чубчик и застыл.
- Вы кто?
- Сидорчук. Игнат Фомич.
- Еврей?
- Зачем? - опешил гость.
- Так, подозрительно славянская фамилия. Хотя пока это не важно. Слyшаю вас.
- Я по политическому вопросу. Пришел вот узнать… - Сидорчук замялся, - хотел спросить… можно ли надеяться…
- Ясно. Вы - бывший политический деятель. Так?
- Так.
Пророк усадил посетителя на стул и, скрестив на груди руки, строго посмотрел на него сверху вниз, как завуч на провинившегося оболтуса.
- Парторгом небось были? В рембыттехнике?
- Я… я диссидент, - заявил Игнат Фомич и со вздохом добавил: - Был.
- Тем более. Ну, и чего же вы от меня хотите?
- Видите ли… я… Как бы это сказать… Я как бы возражаю против нынешней власти.
- А вы возражаете в принципе или вообще? - деловито осведомился пророк.
Поставленный в тупик таким каверзным вопросом, Сидорчук надолго задумался.
- Вообще я возражаю в принципе, - молвил он, робея, - но ей это все равно. А при советской власти я был диссидентом, хотя в принципе против нее не возражал. Потап нетерпеливо поморщился.
- Слушайте, я вас не понимаю. Изложите свои претензии в письменной форме и пришлите почтой.
- Товарищ прорицатель! - взмолился Игнат Фомич. - Мне б только знать… Вы меня поймите!
- У меня для вас две минуты, - предупредил Мамай. - Жалуйтесь покороче.
Диссидент поковырял в ухе, собираясь с мыслями и ничего там не найдя, начал:
- Я ведь интелигентной личностью был. А много, по-вашему, в районах сидит интеллигенции? То-то. Причем интеллигентом я был не по образованию, а по природе своей. Хоть отец мой был рабочим, а мать крестьянкой, интеллигенция во мне проснулась с самого детства. Сам рисовать научился, стенгазеты в школе делал. Потом дальше пошел: кружок изостудии доверили. Я и краску сам мешаю, и тон чувствую, и настроение, правда… рисунок хромает, но это ничего. Рисунок - не главное, главное - тон чувствовать, да?
Потап утвердительно кивнул. Сидорчук, воодушевившись, продолжал:
- Пришли ко мне как-то из райкома и дали поручение: к ноябрьским праздникам нарисовать портреты членов Политбюро, маслом. Взялся я со всей ответственностью. В назначенный срок явилась комиссия, сам Пепренко, первый секретарь, пришел. Я успел. Оставалось только Суслову рот дорисовать. Сначала вбежал инструктор ихний. Давай, говорит, расставляй вдоль стены, сейчас смотреть будут. Я возражаю: - Суслова поправить надо, не готово! Он посмотрел, посмотрел, потом сказал: "Не тронь, так больше похож". Я на всякий случай портрет этот в угол поставил. Может, думаю, не заметят, что недоделанный. Зашли. Пепренко весело так говорит: "Ну, богомаз, где твои творения?". Увидел. Долго молчал. Потом красный стал и спрашивает: "Твоя работа?". Я молчу и Суслова ногой отодвигаю. Комиссия молчит. Ходят, смотрят. Пепренко вокруг себя озирается, будто мыши боится. Я думаю: может, фон ему не нравится? Суслова почти за стол задвинул, но тут инструктор ихний, гад такой, выхватывает его и говорит: "А зато смотрите, как товарищ Суслов получился. Как живой". Пепренко ему сказал, что товарищ Суслов и не собирался умирать, а потом как заорет: "Ты где этого мазилу нашел? Ты знаешь, чем это пахнет? Вас обоих посадить надо!.."
Две минуты, отведенные просителю, истекли, но Потап, увлекшись диссидентской речью, решил дать ему еще немного времени. Из туалета вышел Гена и, наткнувшись на строгий взгляд бригадира, тихо вернулся обратно.
- …И говорит инструктору: "Федька, высчитать из его зарплаты стоимость угробленной краски и материалов. Портреты заказать в области. А эти (на мои работы указывает)исправить на главарей враждебных стран, за его счет! Товарища Суслова забери, повесим в зале заседаний. Я вам покажу, как карикатуры на работников райкома рисовать!"