– С удовольствием. – Ей начинало нравиться свалившееся на голову приключение.
Абрикосов вышел из зала, открыл дверь осветительской, набрал из крана воды в стакан-кипятильник, воткнул штепсель в розетку и, вернувшись в зал, поставил перед Альдоной пепельницу. Девушка поблагодарила, стряхнула пепел на чистую полированную поверхность.
– Кофе вот-вот будет готов, не скучайте.
– Все в порядке, – заверила девушка.
Абрикосов услышал, как булькает вода, и вышел из зала.
В осветительской Юрий засыпал растворимый кофе в чашки, залил кипятком.
Подошел к окошку в стене, через которое инженер по свету следит за ходом спектакля. В зале стояла напряженная тишина.
Илья уселся на скамью, раскрыл книгу, а Нугман расхаживал рядом.
Юрий взял чашки и внес в зал. Одну поставил перед Альдоной.
– Спасибо.
Потом сам глотнул кофе, раскурил потухшую сигарету, прошелся по площадке, выключил "пистолеты", освещавшие зрительские места.
Актеры молча сидели на ярко освещенной скамейке, а Юрий взобрался на самый верхний, последний ряд. В своем плаще на фоне черной стены он стал практически не виден.
Нугман отошел в глубину площадки, с минуту постоял, повернулся и побрел по шуршащей листве. Спектакль начался.
Монолог Джерри о собаке решал – быть или не быть успеху.
Обычно, когда дело доходило до этого момента, Юрий начинал волноваться, но сегодня после первых же фраз Нугмана понял – случилось.
Уже каким-то чужим, посторонним взглядом Абрикосов отметил, как стало мертвенно-бледным лицо Ильи, когда Нугман произнес:
– История о Джерри и собаке.
И тревога Юрия сменилась печальным блаженством, которое Абрикосов испытывал каждый раз, прощаясь со спектаклем. Ведь в тот миг, когда спектакль приходит к кому-то: зрителю, актерам – в это же самое мгновение он и уходит от кого-то.
И только один человек на свете знает, от кого уходит живое существо под названием "спектакль". Знает, так как сам его создал.
Юрий глядел на взволнованное лицо Нугмана, объяснявшего что-то Илье, и понимал что все кончено.
Юрий прикрыл глаза. Чтобы знать, как идет спектакль, необязательно видеть актеров. Достаточно слышать тон роли…
Абрикосов открыл глаза, в наступившей тишине слышались с трудом сдерживаемые всхлипывания.
Плакала Альдона. Юрий не мог видеть лица, но вздрагивавшие плечи девушки говорили лучше всяких слов.
Между ней и артистами установилась та магическая связь, ради которой и существует театр. Абрикосов поднялся и на тихо вышел из зала.
В комнате осветителей он вскипятил воду и опять заварил кофе. В ожидании пока тот остынет, закурил.
Мысли пришли то ли из огонька сигареты, то ли из облачка дыма, они были похожи на огромных багрово-черных птиц размером с трехэтажный дом. Только вместо голов у птиц шляпы, тоже багровые. Птицы стояли, образуя незавершенную геометрическую фигуру. Юрий удивился – стояли в ночном небе, а не на земле.
Возникло ощущение сильной отдышки и, боясь потерять сознание, он присел у стены, в случае чего мягко прилягу.
Абрикосов не считал, но точно знал, число крылатых – восемь. Молчаливые облака бесшумно плыли мимо, так же бесшумно колыхались огромные темно-багровые перья. Глаза у птиц отсутствовали. Но они смотрели на лежавших, женщину и мужчину. Меньше всего пернатые напоминали орла Алигьери.
Контуры тел темнели на светлой простыне. Огонек сигареты временами освещал лицо мужчины. Лицо было знакомое, Абрикосов собственной персоной.
– Он был в детском садике. Внезапно поднялась температура, под сорок. Испуганные воспитательницы вызвали скорую. "Умные" врачи отвезли трехлетнего Лешку в инфекционку. Как положено, пробыл там десять дней, а, вернувшись, сразу стал жаловаться на постоянное, не проходящее желание пить.
Сделали анализ, нашли диабет. Сейчас я понимаю – это протест против того, что его не любили. Неправильно. Любили, но были слишком заняты своими проблемами. И ведь Лешка прав. Сейчас я его сильней люблю. Даже заметил: если уезжаю из города больше чем на две-три недели, Леша в больницу попадает. Возможно совпадение, но уже два раза так было: приезжаю под утро, сошел с поезда, иду по городу. Плохо как-то. Точно, в эту ночь в больницу положили, и… Да, глупо. Не могу объяснить.
– Извини, но мне кажется, все очень понятно, – женщина приподнялась и села, обхватив колени руками.
Птицы из темно-багровых превратились в светлых, затем в слепяще-оранжевых, и Абрикосов ощутил приближение восхода солнца. Поднялся, накинул халат, вышел на кухню. Его сопровождала, следя за каждым движением, гигантская белая собака.
Юрий достал из бара бутылку, налил полный фужер и стал пить вино крупными глотками. Внезапно выронил фужер, золотистая краска разлилась, покрывая все вокруг: пол, стены, окна, землю и небо. Цвет был настолько ярким, что мир перестал существовать, исчез. Исчез и Абрикосов. Осталась только белая собака и женщина, говорившая с кем-то по телефону.
Она говорила, а телефонная трубка все увеличивалась, и вот уже вся квартира уместилась в "ухе". Женщина опустилась на пол и отползла в угол комнаты. Обхватив голову руками, сидела на корточках и покачивалась, и все покачивалось, как будто и мебель, и стены комнаты летели в слепящей синеве неба среди разноцветных облаков.
Наконец она поднялась и, сопровождаемая собакой, прошла на кухню. Сполоснула фужеры. Тщательно вытерла стол, хотя на гладкой светлой поверхности не было ни единого пятнышка.
Женщина старалась делать все очень тихо, но квартира находилась в телефонной трубке, и звуки оглушали. Шорох падающего пепла от сигареты, которую она курила, показался пистолетным выстрелом.
Тщательно затушив сигарету, прошла в ванную и сбросила халат, находившийся совсем недавно на плечах Абрикосова. Аккуратно повесила.
Раздались гудки телефона, похожие на грохот водопада, и она стремительно бросилась на балкон. Свитер, джинсовый комбинезон сняла с бельевой веревки и принялась поспешно одеваться.
– Зачем это? – прошептала женщина, спускаясь вниз по лестнице и на ходу застегивая молнию куртки. Возле почтового ящика на секунду задержалась, чтобы бросить в него ключи. Белая собака спрыгнула с дивана и, пролетев несколько этажей, загородила ей дорогу.
– Не беспокойся, тебя вечером выгуляют, – произнесла женщина и стала спускаться в подвал. Она шла по ступенькам, потом решила лететь. Потому что это быстрей. Поворот, коридор, еще поворот, коридор и тупик.
Закатала рукав куртки, потом свитера. Правая рука осторожно нащупала в кармане скальпель.
– Смешно, боюсь порезаться.
Женщина больно закусила нижнюю губу и, лишь увидев бордовый увеличивающийся в размерах цветок, медленно опустила рукав свитера. Потом куртки. Прислонилась щекой к холодному шероховатому цементу стены…
Абрикосов вздрогнул и огляделся. Он по-прежнему в осветительской, за стеной звучат голоса актеров.
– Спокойно. Ничего не случилось. Все в порядке. А серая стена, ставшая светлым облаком, всего лишь – Мысли. Главное, Она осталась жива, главное жива.
Юрий уже не боялся мгновений, когда внезапно терял ощущение реальности. Только никак не мог предугадать их. К врачу идти не хотелось, авось само пройдет. Но что-то делать надо, последний раз Абрикосов "очнулся", обнаружив себя стоящим на середине проспекта, среди мчавшихся машин, с трудом удержался в вертикальном положении. Это не обрадовало. Ударивший по тормозам водила обложил матом и правильно.
Выпил остывший кофе. Закурил новую сигарету. Он уже давно, в сущности, бросил курить. Но иногда Юрий брал сигарету и тогда уже курил одну за другой. Устраивал себе дымный денек. Пока не засыпал.
Абрикосов повернулся и оглядел сценическую площадку. В зале царила тишина. На скамье, стоящей среди листвы, откинув назад голову, сидел Джерри. В его груди, чуть ниже солнечного сплетения, чернела рукоятка ножа.
Значит уже финал.
На первом ряду Альдона согнулась, уткнув лицо в ладони.
Он тихонько опустил щит, наглухо закрыв окно в стене.
Тишину нарушил голос Ильи:
– Юрий Михайлович, вас просят на поклон.
Когда медного цвета лист с нежными словами, написанными шариковой ручкой, аккуратно уложили в дамскую сумочку, и артисты ушли вместе с белокурой Альдоной, Юрий смял пустую пачку и прикурил от предпоследней последнюю сигарету. Он поднялся и, шурша искусственной листвой, приблизился к скамье. Стоял, глядя, как струйка дыма улетает, тает. Потом глухо пробормотал:
– Хотя, постойте. Знаю. Когда бы я ни прошел, все время слышу ее плач. Негромкий, но очень отчетливый. Да. Очень отчетливый. Впрочем, я не о ней.
Платиновой девочке не бывает больно
Преступная иерархия никогда не называет вещи своими
именами. Мерзость – это право сильного, подлость –
разумная осторожность, низость – прагматизм. В
противном случае, иерархия развалится, кому охота
откликаться на "эй ты, подонок".
Желтый глаз луны равнодушно глядел, как рядом со стеной, отделявшей стадион от сквера, на пустынной аллее покачивается Мерседес. Желтый глаз луны видел все: и сидящего на скамейке метрах в тридцати от машины Лешку с пистолетом Макарова в руках, и счастливого Вову Самурая, объяснявшего мальчику как надо целиться. Хриплый тембр, поющий на французском языке, доносился из салона машины.
Желтый глаз заметил, как махнул рукой Дима, и Самурай забрал у малыша пистолет. Вставил на место обойму.
– Когда вы завершите операцию? – уточнил малыш.
– Какую? – насторожился Вова.
– По поимке бандита, – напомнил Лешка шепотом.
– А-а-а… Вот мама, то есть подруга твоей мамы, объяснит капитану, как к этому району добраться, где бандит проклятый скрывается, а мы уж тогда, он от нас не уйдет, – Самурай протянул руку малышу, – рад был познакомиться.
Вова действительно был рад, Жанка поймана и в машине ублажает Дядю Толю, Андрону доложено об исполнении приказа. Правда что с ней делает пьяный вдрызг маразматик, непонятно. Хоть бы не оказался садистом и не придушил. Ситуация изменилась – ликвидацию сучки отменили. Перенесли. Она должна ввести Андрона в курс дел "ЛИЛА".
– Я тоже, – пожал Лешка протянутую руку.
– Благодарю за содействие.
– Спасибо.
Вова, продолжая держать руку малыша, оглянулся: из машины вышла Сандра.
За ней вывалился человек в светлом махровом халате и, лежа на земле, невнятно промычал:
– Поехали.
Вова хлопнул малыша по плечу, дескать, держись и, прихрамывая, заковылял к Мерседесу.
Человек в халате исчез в салоне машины. Дима повесил на плечо Сандры сумку, которую перед этим забрал с сиденья.
– Граждане, не забывайте в салоне личные вещи.
Когда машина проехала мимо Лешки, малыш помахал ей вслед.
Сандра подошла к кусту и харкнула, раз, другой. Отломила ветку, впилась зубами в кору и стала жевать, как в детстве жевала листья, чтобы отбить запах сигарет.
Лешка вприпрыжку подбежал к ней и удивленно потянул за рукав.
– Тетя Сандра, вы что? Это же грязное?!
Не отвечая, Ланская пошла к освещенной луной стене стадиона. Двигаясь вдоль нее, Сандра вскоре добралась до ворот, сделанных из продольно сваренных железных прутьев.
Протиснувшись сквозь довольно широкую щель между двумя прутьями, она очутилась внутри гигантской чаши. Лешка, ощущая непонятно откуда взявшийся страх, как хвостик следовал за ней.
Сандра никак не могла заставить себя сесть. От навалившейся усталости подламывались ноги, но она зачем-то все ходила, ходила.
Наконец, поднявшись несколькими рядами выше, села. Лешка тихонько примостился рядом.
Сидели и глядели на футбольное поле. Молчали. Потом Сандру стало знобить. Стучали зубы, все тело стала бить дрожь, и Ланская никак не могла ее унять.
– Тетя Сандра, что вы? Ведь тепло, – попробовал успокоить ее малыш.
– Замерзла, – засмеялась она. – Понимаешь?
И Лешка тоже засмеялся. Из вежливости. И больше не произнес ни слова. Он не знал, что происходило в машине, но каждая клетка тела, казалось, кричала:
– Тетя Сандра! Ну что же вы дрожите! Ведь тепло!?
Лешкин Ангел
Она была в белом. Светлая женская фигура стояла в комнате, чуть правее закрытой двери, и Абрикосов не хотел, не мог Ее видеть, что-то мешало. Состояние, в котором Юрий находился в тот момент, нельзя назвать сном, равно как это не было явью.
А вот потом, потом он увидел сына, сидящего спиной к другому существу, тоже светлому, почти прозрачному. Настолько прозрачному… линии фигуры лишь отдаленно напоминали человеческое тело. Меньшее, чем тело взрослого человека. И прозрачные, почти невидимые линии рук обняли Лешкины плечи, и, не видя этого, Юрий ощутил, как светлое существо поцеловало малыша в голову.
И Абрикосов догадался – к Лешке снизошел Ангел.
Он проснулся в слезах и стал молиться. Непонятно, отчего, Абрикосов плакал и просил небо за всех, кого мог вспомнить. Для себя он просил только одного – умереть раньше сына…
Утром он удивился – Юрий не умел молиться.
Жизнь в отсеке сегодняшнего дня
Побег Лешки почему-то не стал для Юрия неожиданностью, и он сравнительно спокойно выслушал сбивчивый монолог Веры, стоя в телефонной будке, недалеко от центрального входа в институт:
– … удрал, сукин сын! Представляешь?! Сандра утром отвезла его в бассейн. После бассейна ему плохо стало – она взяла такси и в больницу. Там Светлана, слава Богу, компот сладкий ему дала. А пять минут назад позвонила – удрал! – в голосе Веры слышалась тревога, но не запредельная, и Юрий через мгновенье понял почему:
– …Светлана сейчас заканчивает обход и на "скорой" к нам домой. Ты, если сможешь, перезвони через часок, но не позже.
Сандра в институте не появилась и Абрикосов, не выходя из будки, набрал номер Ланской. Никто не поднял трубку.
Оставшиеся сорок пять минут Нерон-Абрикосов стоял на тумбе и пытался сообразить, где может находиться Лешка, и сделал ли сын укол.
Виктор слышал, как вернулся Лешка, но не встал с дивана. Он не мог знать, что малыш сбежал из больницы, и был убежден – ученик пришел с уроков.
С кухни донеслось звяканье посуды, и Виктор понял – тару идет сдавать. Отлично. Такой поворот событий Крамнова вполне устраивал.
Когда за Лешкой закрылась дверь, Виктор попробовал подняться. Получилось. Встал. Кровь отхлынула от головы, его повело.
– Стоять! Братишка! – приказал себе Крамнов. С трудом сохраняя равновесие, двинулся на кухню, где находился высококалорийный продукт из дружественного Азербайджана.
Из коридора появился наполовину обритый котенок.
Предательская слабость в ногах заставила вернуться на диван.
– Неужели все-таки кони? – Виктор с ужасом глядел на Мурока, ставшего похожим на маленького пуделя. Котенок лег на ковер, и тонкая нитка хвоста без единого волоска стала перемещаться то влево, то вправо.
– Кони, – утвердился в своей догадке Виктор, внутри похолодело.
Тут Крамнов обратил внимание на бритву, лежавшую на середине комнаты.
В одно мгновение все стало на свои места: левая ладонь ощутила отсутствие волос на голове, глаза зафиксировали наличие красных полос на руке – следы коготков, а главное – ковер, изрезанный, местами вообще "лысый" ковер.
– Значит, рассудок еще служит ему, – Виктор поднялся и двинулся на кухню. Зубами открыл пробку, вернулся к дивану, на всякий случай сел.
Выпил две трети, прислушался к благотворным изменениям, происходившим в организме. Виктор давно приучил себя ни о чем не жалеть, интуитивно следуя рецепту Карнеги: "Живи в отсеке сегодняшнего дня".
Закурил, взял большие ножницы и быстро соорудил из рукава старой тельняшки нечто похожее на комбинезончик.
Дошел до холодильника, взял пакет молока, немного плеснул в блюдце. Пока котенок пил, примерил, в самый раз. Взял иголку и замер – в дверь позвонили.
Виктор имел веские причины не спешить открывать дверь незнакомым людям. Вот и газеты призывают к бдительности, телевидение предупреждает о криминализации общества. Крадучись, приблизился к двери и посмотрел в глазок: за дверью стояла симпатичная дама в белом халате поверх пальто.
"Приятно видеть заботу работников здравоохранительных органов о простом труженике. Но я не готов к приему общественности, нехватка фраков".
Крамнов на цыпочках удалился от входной двери и продолжил работу над созданием штанишек Муроку, негоже мужику ходить без штанов.
Наметав шлейки, Виктор отложил почти готовое изделие в сторону и сделал пару глотков "Агдама".
– Интересно, по какому поводу приезжала бригада? Просто так бензин никто тратить не будет. Работники ЛТП приезжали по его душу, но из-за чего?
Вчерашние события напрочь стерлись из памяти.
– Автопилот не подвел, но и черный ящик на месте аварии обнаружить не удалось, – резюмировал Виктор и позвал Мурока, – кис-кис-кис!
Штаны пришлись в самый раз, и, аккуратно завязав шлейки на загривке маленького тигра, Крамнов остался доволен своей работой.
В дверь опять позвонили.
– Сплошные визиты! Но посол не принимает.
Лешка взобрался на мост и, дойдя до середины, остановился. Сумка была слишком тяжелая.
Малыш поставил сумку на асфальт, достал пять бутылок с этикеткой "Шампанское".
Их полет к воде продолжался довольно долго – секунд восемь-девять, потом стеклянные бомбы "взрывались", ударившись о поверхность воды.
Спина побаливала от тяжелых банок. Пункт сдачи стеклотары рядом с домом оказался закрыт. Оставался единственный выход, ехать в универсам на Малиновского, сдавать банки там. Зато там не принимали бутылки, а без них могло не хватить на билеты. Вот тогда-то он и решил зайти к девочке за недостающими банками.
Инна сама открыла дверь и, нисколько не удивившись вопросу, пригласила в комнату. Он глядел на книжные полки и радостно думал, как много приключений и разных героев – благородных джентльменов и кровожадных пиратов. И красавиц. Но самая красивая … Тут ход мыслей прервался, о высоких чувствах малыш думать почему-то стеснялся. Глупо все получилось, но зато приятно, может, она меня тоже л…