- Но… - Гроберг повернулся к столику с инструментами, стоявшему справа от зубоврачебного кресла, затем осознал, что ему там ничего не нужно, и медленно, как будто боялся потерять равновесие, повернулся к Валманну. - Но это же… неслыханно!
- Наоборот. Такое часто бывает. А кроме того, вы сами меня надоумили спросить.
- Я? Каким образом? Это абсолютно… - Гроберг ухватился за спинку кресла. Валманну даже жалко его стало, он выглядел абсолютно неподготовленным к такому обвинению и полностью беззащитным.
- Когда мы разговаривали по телефону в пятницу и я попросил вас описать Карин Риис, вы употребили выражение, которое меня удивило. Вы назвали ее "милашкой". Вы помните? Милашка. Вы думаете, что это подходящее слово для описания стоматологом своей молодой ассистентки?
- Да… я понятия не имею!
- Мне кажется, это больше похоже на то, как пожилой любовник говорит о своей молодой любовнице, вам не кажется?
- Нет, знаете что! Это!.. Это!..
- Давать ложные показания полиции наказуемо. Вы это знаете?
- Ну да, конечно.
Валманн позволил врачу на короткий момент собраться с мыслями. Гроберг стоял, слегка наклонившись вперед, и тяжело дышал. Валманну показалось, что он еще никогда не видел человека, у которого слово "виновен" с такой ясностью было выражено на лице, в каждом движении и повороте тела. Гроберг просто не умел притворяться и лгать. Неужели есть еще такие люди в наше время? - подумал Валманн. И где только их искать? Почему они так редко встречаются?
- Но она действительно была прелестной девочкой, не так ли?
Гроберг молчал, вместо ответа раздался лишь едва слышный стон.
- В этом нет ничего постыдного. - Валманн старался говорить доверительно. - Даже если она была такой девочкой.
- Что вы имеете в виду? - Голос Гроберга задрожал, а глаза вдруг наполнились слезами. - Она была порядочной девушкой! Не вздумайте сказать ничего другого!
- Она несомненно была добрым человеком. Но я знаю, что она к тому же была проституткой.
- Неправда! Не здесь! Не со мной! - Гроберг поднял руки, как бы защищаясь от ужасного зрелища. Его жест напомнил Валманну дешевый любительский спектакль.
- Но вы давали ей деньги?
- Нет, не сразу.
- Как это?
- Только позднее.
- Ну да. Но все-таки давали.
- Но это я предложил. Только чтобы помочь ей. Я заставил ее взять от меня немного денег. Понимаете, заставил… Я знал, что она нуждается. - Он уставился в пол, продолжая цепляться обеими руками за кресло.
- А откуда вы это узнали?
- Из того, что она рассказывала. И ведь я знаю Илью.
- Илью?
- Ее мужа. Властный мужчина. Он служит Богу, но не мамоне.
- А как вы с ним познакомились?
Впервые стоматолог посмотрел старшему инспектору Валманну прямо в глаза:
- Боже мой, вы там в полиции вообще ничего не понимаете? В церковной общине! Все в общине знают брата Илью. Он выступает перед нами. Объясняет Писание. Он смотрит нам не в глаза, а в душу, ругает нас за слабохарактерность. А так как он сам пал очень низко, он знает наши грехи и призывает нас покаяться. Брат Илья проносится через собрание как метла самого Господа. Его речи трогают всех. Всем приходится копаться в грязи, которую большинство предпочло бы не видеть. С тех пор как он пришел к нам и начал проповедовать, у нас появилось тридцать новообращенных.
- О какой общине вы говорите?
- "Ковчег"! - Стоматолог окинул полицейского высокомерным недоверчивым взглядом, будто никак не мог взять в толк, как представитель правопорядка не знает этого. - Община пятидесятников "Ковчег".
- А этот брат Илья… У него нет другого имени?
- В общине мы знаем нашего брата по тому имени, которое он избрал, будучи гласом Божьим. Однако… - Стоматолог выдохнул воздух и продолжал более спокойным тоном: - В документах Карин Риис, которые я смотрел, когда ее нанимал, было указано имя ее сожителя - Агнар И. Скард.
- "И" - инициал Ильи?
- Очевидно.
- Это он попросил вас взять ее на работу?
- Брат Илья пришел ко мне и рассказал, что взял под свою защиту падшую женщину и что работа в добропорядочной христианской среде поможет ей на ее пути от унижения до прощения Господнего. А мне как раз нужен был ассистент.
- А куда делась предыдущая ассистентка? Ты ее тоже лапал? И она поэтому ушла?
- Не могли бы вы, господин старший инспектор, попридержать ваши гнусные инсинуации? Фру Ульсен, которая занимала эту должность раньше, была уважаемым членом нашей общины. Она ушла на пенсию прошлым летом.
- Но что касается Карин Риис, то соблазн оказался слишком велик?
- Это совсем не так! Я… мы любим друг друга. Брат Илья и фрёкен Риис не жили вместе как муж и жена. Он взял ее к себе из чистого сострадания. Он сам мне об этом говорил. Это было как провидение. Перед этим он рассказывал в общине о плотских желаниях и чувственной любви и объяснял, что она ниспослана Богом и вовсе не греховна сама по себе, если только отдаваться ей искренне и с молитвами. Мы поняли это как знак, фрёкен Риис и я. Брат Илья заглянул в будущее и увидел наши душевные муки. К Богу ведет множество дорог, господин старший инспектор.
- И столько же путей ведет в каталажку, - пробормотал Валманн.
- Уж не хотите ли вы сказать, что мы сделали что-то противозаконное? - У Гроберга вновь задрожали губы.
- Нет, я подумал о брате Илье, - сказал Валманн. - Я в ближайшие дни приглашу вас на официальный допрос в полицейское управление. То, что вы рассказываете, возможно, прояснит нам многое в связи со смертью Карин Риис.
- На допрос в полицейское управление? - Стоматолог испуганно на него уставился. - И что, это может попасть в газеты и тогда моя жена узнает? Ни за что на свете, господин старший инспектор! Она этого не вынесет, это конец…
Оказывается, он женат. Валманн снова взглянул на поникшую, неухоженную фигуру. Видимо, в общине "Ковчег" предъявлялись другие, доселе неизвестные требования к мужскому обаянию, подумал инспектор.
- Мы всегда пытаемся избежать опубликования деталей следствия, - пробормотал он успокаивающе. - Но вы знаете, как умеют копать журналисты. Гарантировать ничего не могу. А пока что вам есть смысл поразмышлять, не пора ли совершить маленькое покаяние перед вашей женой.
4
Даг Эдланд осматривал свое жилище. Он занимался чисткой и генеральной уборкой, начал еще вчера, а теперь дело приближалось к завершению.
Он начал эту работу сразу после того, как вернулся домой той ужасной ночью. Принялся пылесосить, чистить зеркала, мыть ванную, стирать и наводить порядок. Работал несколько часов как одержимый, без плана или системы. К счастью, после приема очередной таблетки это состояние прошло и осталось в полузабытом прошлом.
Однако встреча с полицией, когда его подняли буквально с кровати, была несколько больше, чем полузабытое прошлое. Он сам себя упрекал, что произвел такое плохое впечатление. Было ясно, что у полиции о нем сложилось негативное мнение. Хотя, впрочем, ему нечего бояться, убеждал он сам себя. В следующий раз он может пригласить их войти. Все, что могло внушить подозрение или вызвать замешательство не шибко проницательных полицейских, было удалено. Он вынес из дому два огромных пластиковых мешка с одеждой, книгами, личными бумагами, туалетными принадлежностями, даже некоторыми фотографиями и украшениями и своим компьютером и поставил все это в подвал.
Эта работа пошла ему на пользу. Он вновь обрел уверенность в себе. В полицейском управлении он чувствовал себя потрясенным и спровоцированным. Их вопросы, инсинуации… И как только можно было себе такое представить! Он почувствовал, как блекнет слабый проблеск надежды на будущее и оптимизм, который - несмотря ни на что - поддерживал его в последние дни и недели. На него надвигалась темнота. Надо попытаться не думать об этом ужасе. Этой катастрофе. Он отказался помочь полиции с опознанием. Не мог заставить себя посмотреть на Карин в ее теперешнем виде. Он должен был сосредоточиться на хорошем, на тех приятных моментах, которые успел провести в ее обществе. Какое огромное значение имели ее любовь и понимание для его восстановления после многих месяцев и лет очень медленного выздоровления - а затем рецидива. Для его душевного равновесия, которое будто попало на американские горки. Для его возвращения к нормальной жизни. Какой она была терпеливой, снисходительной и нежной. Как она приняла его со всеми недостатками. Именно благодаря Карин он снова обрел веру в любовь. Почувствовал, как появляется и растет сексуальное желание, как будто после долгого сна. Он и сейчас это чувствовал при одной только мысли о ней. Она и только она превратила его из подстреленного, почти бесполого зомби в жизнелюбивого молодого человека.
Вот на чем следовало сосредоточиться, а не на воображаемых картинах, до ужаса ясных и отчетливых, как она лежит в передней - изувеченная, мертвая. Он отбрасывал от себя самые сенсационные репортажи, но кое-какая информация неизбежно просачивалась. Он знал, что должен освободиться от этих представлений, или тьма вернется снова и поглотит его. Он должен держаться за приятные переживания и опираться на них. На чаше весов сейчас лежало не только его душевное состояние, но и все его существование в будущем. Когда перед ним возникали картины изуродованного тела Карин, угрожая сломать его самооборону и переполняя его воображение, ему приходилось прибегать к таблеткам. У него были лекарства от болезненных наваждений и препараты, помогавшие от депрессии. И он старательно принимал и то, и другое. Теперь же он по собственному желанию стал постепенно сокращать дозы лекарств, и все шло хорошо. Он находил в себе силы противостоять соблазну получить облегчение путем приема химических препаратов. До последнего времени.
В дверь позвонили.
На пороге стоял высокий полицейский, Валманн, как он назвался в прошлый раз. Единственный, кто проявил хоть чуточку симпатии, когда они отвезли его в полицию. Тот, который пытался сдерживать своего коллегу, переходившего границы дозволенного. На этот раз он был один.
- У вас есть время поговорить?
Вопрос был простым и внушающим доверие, но Эдланд заколебался. Старший инспектор пришел к нему один, без машин с сиренами и полицейских в униформе. Даг почуял ловушку, но не мог понять, в чем она.
- Это займет всего несколько минут.
- А в чем дело?
- Мы получили новую информацию.
- Заходите.
Они остановились в коридоре. В квартире все вроде бы в порядке. Эдланд мог бы пригласить Валманна в комнату, ну, скажем, на чашку чая. Или наверное, кофе. Он не представлял себе полицейского, который пьет чай. Но что-то его останавливало. Он повторял сам себе, что бояться ему нечего, однако присутствие полицейского все равно вызывало беспокойство. Бдительное око натренировано проникать за пределы видимости, находить несоответствия, скрытые истины - есть они или нет…
- А что вы узнали?
- Кое-что о вашей умершей подружке, Карин Риис.
- О Карин? - Этого было уже достаточно, чтобы нарушить его с таким трудом обретенный душевный покой. Он почувствовал тошноту и поднял руку, чтобы схватиться за дверной косяк. - И что же это такое?
- Вы наверняка понимаете, что нам важно установить ваши отношения как можно точнее, во всех деталях.
- Да… - Даг вдруг почувствовал острую необходимость сесть на стул. Он не знал, как долго продержится на ногах.
- Этот момент касается ее прошлого.
Даг Эдланд заметил, что полицейский говорил осторожно, тщательно подбирая выражения, и воспринял это как сигнал опасности. Как дополнительную угрозу. К тому же физическая близость этого человека вызывала ассоциации с тем фактом, что она мертва. Бесповоротно, навсегда. И это лишало его возможности вернуться мыслями назад к хорошим моментам или к благостным мечтам о будущем. Полицейский стоял перед ним здесь и сейчас. Бесспорно, это угроза. Он весь так преисполнился отчаянием, что его взор начал блуждать по комнате в поисках чего-то… какого-то предмета… который послужил бы оружием. Чего-то такого, что заставило бы угрозу исчезнуть.
- Ну и что? - Даг с трудом произносил односложные слова.
- Известно ли вам, что Карин Риис в прошлом - проститутка?
- Ах, это… - Теперь у него ноги подкосились от облегчения. - Да, это… - Он подыскивал слова. - Насчет этого мы… Да, мне это известно.
- Стало быть, вы это знали.
- У нас с Карин тайн друг от друга не было. Мы говорили обо всем. Это осталось в прошлом и сейчас проблем не представляло.
- Проблем не представляло? - Полицейский казался искренне изумленным.
- Совершенно никаких. - Даг Эдланд вновь обрел душевное спокойствие. - У каждого свой крест. - На его лице расплылась улыбка. - Неужели вы настолько во власти предрассудков, господин полицейский, что полагаете, будто проститутка не может быть хорошим и полноценным человеком?
Эдланд надеялся, что разговор на этом закончится, но старший инспектор явно не был удовлетворен. Он хотел задать еще несколько вопросов о личной жизни Карин Риис. Разве она не жила с другим мужчиной, когда они встретились? Разве это не мешало их отношениям?
Тут Дагу возразить было нечего. Речь шла об отношениях, о которых Карин рассказала ему доверительно, что произвело на него впечатление, и ему претило обсуждать это с чужим человеком. Но в конце концов у него слетело с языка, что их сожительство было своего рода алиби, фикцией, лишенной какого-либо истинного и эмоционального содержания.
- Что за алиби? - удивился Валманн.
- Для укрепления его позиций в мещанской среде. Таково его представление о приличной жизни в соответствии с условностями, принятыми в обществе.
- А для чего ему это было нужно?
- Спросите его самого.
- Я бы с удовольствием, но не знаю, где он находится. А вы не знаете?
- Я ничего о нем не знаю и знать не хочу.
- Если вы правы в своем предположении, то она-то зачем на это пошла?
- Послушайте… - Они все еще стояли друг напротив друга в узкой прихожей. Эдланд чувствовал, что нажим на него постепенно возрастает. Он пытался всеми средствами дать понять, что хотел бы закончить беседу, но не решался выставить полицейского вон. - Она встретила его, когда ей было очень тяжело. Он вошел в ее жизнь совсем как добрый самаритянин. Когда она согласилась, то попала в плен. Очень трудно вырваться из сети благотворительности, когда ты кому-то обязан. А когда он со своей стороны вцепился в нее, то упускать уже не хотел. - Эдланд почувствовал, что покрывается холодным потом. Ему было нелегко ворошить старую историю. - Так, во всяком случае, она объяснила мне то, что между ними произошло.
- Вы употребили выражение "упускать не хотел". Значит, он ее насильно удерживал?
- Этого мы не касались.
Конечно же они об этом говорили. Она рассказывала о маниакальном контроле, угрозах и грубых оскорблениях.
- Как вы думаете, это возможно?
Эдланд пожал плечами. Он понимал, что ему следует воспользоваться возможностью и рассказать полицейскому все, что знает, но боялся - слово за слово, и с языка могло сорваться то, о чем он никак не хотел рассказывать полиции.
- А ему было известно о ваших отношениях?
- Не знаю. Может быть. Трудно скрывать такие вещи от болезненно ревнивого человека.
- А как, по-вашему, он мог реагировать, если бы узнал?
Эдланд не сдержался:
- Боже мой! Вы же ее видели!
- Вы хотите сказать, что ее убил ее бывший сожитель?
- Я этого не знаю, я же говорил вам!
Он начал всхлипывать, громко и пронзительно, как ребенок, который ударился и не знает, как себе помочь.
Позднее, после того как полицейский ушел и он взял себя в руки, принял таблетку и начал успокаиваться, Даг отметил про себя, что должен довольствоваться хотя бы одним - имя не было названо. Полицейский не спрашивал, а сам он не произносил этого ненавистного имени - Агнар И. Скард. Одно только его звучание вновь оживило бы перед ним все детали, всё, что это чудовище творило с ней, эпизоды, которые Карин в слезах рассказывала ему, когда они лежали в объятиях друг друга. Этого он не мог передать полиции. Одна только мысль о Агнаре И. Скарде как конкретном и живом человеке полностью выбивала его из колеи. Он мог потерять контроль над собой, и тогда никакие лекарства не помогут. А в памяти остается большое слепое пятно.
5
Вернувшись в полицейское управление, Валманн наткнулся в коридоре на Фейринга.
- Мы тебя искали. Нольде получил предварительный результат от судмедэкспертов, - сообщил он. - Почти все уже в лаборатории.
Они поспешили туда, где вся команда уже расположилась на имеющихся стульях. Не было только Аниты Хегг и Лейва Вика, которые отправились в Лиллехаммер.
- Здесь имеется кое-что интересное, - начал Нольде, который не очень-то хорошо себя чувствовал в роли ведущего оратора. - Причиной смерти было кровоизлияние в мозг после перелома черепа, вызванного, очевидно, сильным ударом руки или ноги. Время смерти установлено предварительно: незадолго до полуночи.
- До полуночи? - прервал его Валманн.
- Примерно двадцать три часа пятьдесят пять минут. Возможные отклонения - тридцать минут в ту или иную сторону.
- То есть тридцать минут от этого времени?
- Так здесь написано.
- Тогда Эдланда следует исключить из числа подозреваемых. - Валманн угрюмо взглянул на протянутый ему лист бумаги, где черным по белому стояли цифры. - Возможность того, что он находился там, когда она была убита, почти нулевая.
Он подавил в себе желание забросить файл с результатами вскрытия куда подальше. Юридический отдел даже не даст санкцию привлечь парня к судебному разбирательству.
- Скажи-ка, а шофер такси - надежный свидетель?
- У него эта поездка отмечена на счетчике. Прибытие двадцать три часа пятьдесят две минуты.
- Затем Эдланд отпускает такси, подходит к дому, начинает стучать, а потом с ним случается потеря памяти. На это уходит по меньшей мере десять минут.
- И тогда нам ничего не дают те свидетели, которые пошли на кухню тискаться и обниматься.
- Надо поговорить с его врачом о лекарствах, которые он принимал.
- Хорошо, я свяжусь с ним. - Фейринг сделал запись в блокноте.
- Нужно обыскать его квартиру, - вмешался Энг. - Пропылесосить все уголки.
- Он уже сам все пропылесосил, - прервал его Валманн. - Я как раз оттуда. Все пропахло моющим средством.