Содержание:
-
Глава 1. ПРИМИРЕНИЕ 1
-
Глава 2. ФЕДЬКИНО КРЕДО 9
-
Глава 3. ОТЦЫ И ДЕДЫ 17
-
Глава 4. ГРОМ-БАБА 25
-
Глава 5. БЕРЕНДЕЙ 33
-
Глава 6. ДИРЕКТРИСА 41
-
Глава 7. ОТЩЕПЕНЕЦ 53
-
Глава 8. ГЛАВНЫЙ В СЕМЬЕ 66
Нетесова Эльвира
Вернись в завтра
Глава 1. ПРИМИРЕНИЕ
Тонька завелась с самого утра и ворчала на деда Василия не переставая за беспорядок в доме. Да и кому понравятся грязные башмаки, оказавшиеся посередине коридора, рукавицы на кухонном столе, облезлая шапка на стуле, разве это порядок? А тут еще Колька хнычет, требует вытащить его из мокрых порток, в какие налудил по забывчивости, заодно жрать просил. Ну где тут успеть всюду?
Баба сетовала, что единственный выходной и тот проходит комом, вместо отдыха сплошные заботы и заморочки.
- Как надоели вы мне оба! Два засранца! Старый и малый придурки! Ни у кого с вас ума в башке не водится. Хоть разорвись на части, едино не успеть за вами! Паразиты! Когда от вас избавлюсь! - ворчала баба, наводя порядок в доме под занудливую брань.
Колька устал требовать свое и зашелся в визге. Он уже слез с койки, вцепился в подол матери и настырно тянул на кухню. Мокрые портки мотались на коленях, тормозили мальчонку. Баба оглянулась на сына, подхватила его на руки, сдернула мокроту и, переодев в сухое, усадила сына за стол, поставила перед ним кашу с молоком, дала ложку, и решив заодно покормить деда, оглянулась и не увидела старика.
- А на кого ж я брехала? - спросила саму себя удивленно и пошла искать Василия Петровича по комнатам. Но деда не было нигде. Он словно испарился, тихо и бесшумно исчез.
Баба не нашла его ни в комнатах, ни в подвале, ни в кладовке, ни в сарае, она даже на чердак поднималась, обошла весь двор, выглянула за калитку, но на лавке возле дома, где любил посидеть старик, тоже было пусто.
- Куда ж запропастился сушеный таракан, иль черти сперли под шумок? - остановилась среди двора растерянно. Тоньке стало не по себе. Она не знала где искать старика, куда он мог пойти? Да и не слышала баба скрипа двери, шагов, все было тихо. А вот Василий Петрович исчез. Обычно всегда предупреждал куда уходит, надолго ли покидает, тут же исчез без слов, хотя никуда не собирался.
Тонька выглянула за ворота:
- Может, в магазин поперся старый хрен? Там с мужиками пиво пьет? Нынче как раз все бездельники собрались в кучку. Где ж им душу отвести, вот и гужуют в выходной. Пьют свое пиво под воблу. Хотя, и тут сказал бы куда настропалился. Знает, что искать его стану, ведь не жравши пошел. Но как не услыхала, удивляется баба.
- Никогда вот так, крадучись, не смывался из дома, а тут, ровно пошутковал! - вернулась в дом и, умыв Кольку, закончила уборку.
Тонька затопила печь, приготовила ужин, искупала сына, помылась сама, даже постирать успела, а деда все не было. Она выглядывала в окно, но бесполезно. Ни звука во дворе. И на дороге ни единого человека. Тонька уже всерьез испугалась, куда подевался старик?
- Коленька! Где наш дед? - спрашивала сына в надежде, что тот видел. Но мальчишка улыбался, крутил головенкой, искал старика, какого любил больше всех в доме. Дед никогда не бил по попке, не дергал за уши, не обзывал и не обижал мальчонку. А вот куда исчез, пацан и не приметил, хотя успел соскучиться и прилип к окну, смотрел в окно и ждал…
За окном уже смеркалось, и Тонька, забыв все свои обиды и брань, тряслась от страха. Она не знала, где искать деда, у кого о нем спросить.
- У Андрея печника, что живет напротив? Ну нет, к нему наш не пойдет. Уж сколько лет не здороваются и не разговаривают, все враждуют. Хоть раньше дружили и ладили меж собой. Его к печнику комом не загонишь, - вздыхает Тонька.
- К Степановне и подавно не наведается. Эта чума мужиков на дух не терпит. Ни один ее порог не перешагнет, покуда жива баба, - усмехается Тонька, гляну" на соседскую избу.
Та хоть и в бабьих руках, а смотрелась ухоженной. Крыша не железом, рубероидом покрыта, но нигде не протекает. Стены изнутри и снаружи оштукатурены, крыльцо и ставни покрашены, забор стоит крепко. Сама баба всюду справляется. Уж как успевает - одной ей ведомо.
Степановну знала и любила вся улица, кроме мужиков. Их она не признавала, не считала за людей, никого не видела, не знала имен и всех называла огульно мудаками и прохвостами. Не верила, что есть среди них путные, а потому во двор к себе никого не впускала и сама не приходила ни к кому.
Другие соседи обросли детьми и внуками, им совсем не до гостей, свободной минуты не было.
- Но куда подевался дед? Столько времени пить пиво с мужиками никак не мог, - думает Тонька и решила заглянуть в сад, огород, хотя там давно все убрано. Но никого…
Баба со страху слезы ронять стала. Страшно, жутко ей сделалось. Вернулась в избу совсем подавленная. И только уложила Кольку спать, под окном шаги услышала. Метнулась к окну, а дед уже в дверях как ни в чем не бывало.
- Где ж ты был, чертушка облезлый? Где носило, всю душу мою наизнанку вывернул! - обхватила старика, прижала к могучей груди накрепко, чтоб не сбежал никуда. Старик чуть не задохнулся в сиськах внучки и, кое-как вырвавшись из объятий, глотнул воздуха побольше и сказал усмехаясь:
- Я тебя отучу брехаться со мной! В другой раз и вовсе на неделю иль боле того сгину. Навовсе мозги посеяла, на меня, хозяина, хвост подняла. В своей избе уваженья не стало. Все бурчишь, пилишь без роздыху. А испроси за что? - хмурился Василий Петрович деланно.
Тонька тем временем накрывала на стол.
- Садись ужинать, - предложила коротко, а саму любопытство раздирало, где ж был дед весь день, с самого утра до позднего вечера у кого-то задержался.
- Не хочу ужинать. Сытый нынче, без ругни от пуза накормили. Тыщу спасибо в карманы напихали и просили впредь не обходить, - похвалился старик.
- Это кто же так приветил?
- Век не угадаешь! - улыбнулся загадочно и добавил:
- С Андрюхой помирился. Уж так приключилось промеж нас, сколь годов воротились друг от дружки, нынче конец ссоре. Порешились заново в ладу жить.
- И за то он тебе спасибо говорил, - не поверила Тонька.
- Полы я ему перетянул на кухне. Все как есть по доске перебрал. Больше половины заменил. Много сгнило, нынче все путем. Ни единая половица не подведет. Хоть коня заводи, полы выдержат, - хвалился старик.
- Кто ж помог помириться? - удивилась баба.
- Нихто. Так уж приключилось, - хохотнул дед и вспомнил, как тихо вышел из дома, спасаясь от Тонькиной брани. Не мог дольше слушать ее укоры будто он самый беспутный и неряшливый, никчемный, зряшный человек, что мешает всем, а прежде всего своим домашним. Ни в чем не помогает Тоньке, матерится при Кольке, а тот, не научившись говорить нормально, уже выдавал на дедовском жаргоне такое, что Тонька тут же била мальчишку по заднице, внушая, мол, такие слова говорить нельзя.
Колька удивлялся, почему дед говорит и его никто не бьет по попе, а вот ему достается сразу за двоих. А на руку Тонька была несдержанной, как и на язык. Вот и ушел старик из дома. Сел на скамейке у ворот. На улице ни души. Отдыхал от домашних брехов и ссор. На душе понемногу улеглись обиды, успокоившись, дремать стал да вдруг услышал:
- Эй, Петрович! Когда алименты отслюнишь мне, старый черт?
Василий Петрович проснулся мигом. На всей этой улице он был единственным Петровичем, а значит, обращались к нему. Но при чем тут алименты, какое отношение он к ним имеет, проснулся человек и, оглядевшись, увидел возле себя соседа - Андрея-печника, с каким рассорились много лет назад. Тот ухмыльнулся:
- Откосить решил от своей шкоды? Иль думаешь, я твою породу не узнаю? Наблудил старый хрен, теперь давай отслюнивай на содержание и не пытайся отрулить!
- Ты че? Очумел? Какая порода с алиментами? Да я уж давно осыпался и опал! Чего ты ко мне пристаешь? Ни в чем не грешен!
- Выходит, я стемнил? А ну, пошли ко мне в избу, глянем кто брехун! - схватил Петровича за локоть и, мигом перескочив с ним дорогу, втолкнул в калитку, куда Василий не входил уже много лет.
- Давай! Заруливай! Глянь на свое потомство! - затащил Петровича в избу и указал на корзину, в какой удобно развалившись, лежала кошка, сплошь облепленная еще слепыми котятами.
- Вишь? Врубился? Все твои, на вас как капля в каплю схожие!
- А я при чем? Коты наши любятся много годов, сам знаешь. А за что меня срамишь?
- Коты? Ты молоко этим выблядкам неси! Иль не знаешь, что корову не держу. Ты ж у себя имеешь дойную. Вот и обеспечь, покуда их не утопил всех до единого, - взял одного котенка в руки:
- Гля, Васька, он весь в тебя! Такой же пегий, уши лопушистые, а горластый до жути! Едва его высрали, он уже базарит! И все матом! - положил котенка к кошке.
- Сколько ж принесла?
- Восьмерых! Не поскупилась.
- Чего ж с ними делать станем? - сокрушался Василий.
- Топить не могу, рука не наляжет. Человечья иль скотская это жизнь - губить ее грех. Раздам людям в городе. Нехай живет наше семя, - вздохнул трудно и сказал:
- Сын из зоны вернется через неделю. Уже звонил мне. Документы ему оформляют для воли. А у меня дом разваливается. Весь как есть на корню сгнил. Сам знаешь, я в плотницком деле ни в зуб ногой. А нанимать не на что. Уже голова нараскоряку, что делать буду? Обложить бы кирпичом и сам смог. А потолки на головы упадут, полы провалятся. Оно и стены не легче. Помог бы, а?
Василий обошел дом, тот за годы и впрямь заметно обветшал, состарился. Покосившиеся окна и двери смотрели на хозяина окривело, скрипели, визжали на все голоса.
- На кухне уже доски вконец сгнили, - пожаловался хозяин.
- Видел. Есть у тебя доски, брус?
- Имеется. Все есть. Мне прораб со стройки столько приволок, целый КамАЗ. Я ему в коттедже камин выложил. Ну, как понимаешь, этому деньги за работу жаль отдавать, а ворованным материалом - запросто. Теперь вот печку в баньке выложил одному, он мне кирпич подвез. Им не только мой, а и твой дом обложим снаружи. Все ж теплее будет, - уговаривал печник соседа. Петрович размышлял недолго и уже через час снял гнилые доски на кухне с полов, принес новые, замерял их, подпилил, подогнал, подстругал, и к вечеру полы были готовы.
Конечно, хорошо было бы весь пол сменить, но я не знаю сколько доски уйдет на потолки. Да и в комнатах понадобится замена половых досок, опять же и на перегородки материал нужен. Ну а без кухни никак нельзя обойтись. Верно сказываю? В комнатах еще пока не проваливался в подпол. А тут уже в потемках не пройти было. Ноги переломал бы, и башку свернуть недолго. Пока пусть так постоят. А коль останется материал, все сменим, - пообещал Петрович и пошел к двери, но хозяин обиделся:
- Ты что ж это и за стол со мною не сел, иль брезгуешь? Давай, рули на свое место, раздавим по пузырю, как бывало раньше, хватит нам обижаться друг на друга. Пора забыть прошлое, - предложил хозяин.
Василий Петрович сел у стола поближе к окну.
- Так, значит, говоришь, что Федька вертается с тюрьмы? Сколь же он в ей пробыл?
- А столько, сколько мы с тобой серчали друг на друга, десять годов без недели. Это ж целая жизнь прошла! - выдохнул на всхлипе хозяин и, вытащив кусок сала, огурцы и хлеб, нарезал все, разложил в тарелки, достал поллитровку, стаканы и предложил:
- Давай, Петрович, выпьем за нас с тобой! Чтоб больше ни одна беда нас не поссорила.
- Выходит, мировую предлагаешь?
- А мы уже помирились, еще когда алименты с тебя давил. Да разве ты ремонтировал бы пол, если б не простил меня? - прищурился Андрей Михайлович хитровато и добавил:
- Трудно жить с обидой, задавила она нас обоих. И тебе нелегко было, но никогда не сознаешься. Ну да не будем о прошлом. Оно ушло, его забыть надо. Чем скорей, тем самим легче.
Василий Петрович едва заметно кивнул, глянул в глаза соседу. На душе тяжко стало. Как много лет прошло, еще больше потеряно невозвратно, сколько пережито, а ведь дружили они с самого детства. Теперь вот стариками стали. А все не верится в возраст.
- Вась, а ты, как брешет улица, молодую бабу завел, еще и ребенка с нею сообразил! Молодец мужик, все еще в седле держишься! - смеялся печник.
- Андрюха! Да это же Тонька, внучка моя. Из деревни ее перетащил, оторвал от бабки, от всей родни. Из говна выволок девку, на вовсе ее заели деревенские. Чтоб не свихнулась, не утворила над собой паскудное, к себе привел. Другого хода не сыскал, - признался Василий и добавил:
- Нынче она заместо хозяйки в доме.
- То-то гляжу, что на улице спишь, прямо на скамейке. Подумал, что укатала тебя молодая жена. Оказывается, и с внучкой не легче, раз из своей избы сбежал. Знать, достала до печенок!
- Побрехались мы с ней, то верно. Брюзжит Тонька, что я навовсе глумной, вещам места не помню. То шапку не там положил, сапоги не на место поставил, лопату во дворе забыл, не занес в сарай. Вот и погавкались с ней спозаранок. Ну а тут Колька обоссался, завопил на весь дом. Пока Тонька к нему, я во двор высклизнул. Чего мне с бабой воевать, какая ни на есть своя кровь. В доме отменно справляется, работает, без дела не сидит. Дитенка в садик водит, все при деле, все заняты, чего от нас люду надо? Ить мы ни к кому в задницу свои носы не суем, знаем, на доброе не наткнемся, а говна у себя хватает.
- Это верно. А Тонька твоя давно из деревни к тебе перебралась?
- В прошлом году, аккурат под Новый год перевез обоих. В такси, чтоб вся родня от зависти обосралась по уши. Девка, когда поехали, даже не оглянулась взад, чтоб рожи паскудные не видеть. Изговняли человечка, со свету сживали. А и мамка ее дура стоеросовая. С детства недоумком была, такою полудуркой и осталась. Ведь вот звал ее к себе, когда она школу закончила. Ты ж помнишь, хотел дочку в медики протащить, так она отказалась приехать. У ней там любовь завелась. Это в деревне! Любовь! Я чего только ни делал, уговаривал, ругал, грозил, материл, все без проку. Уперлась, как телушка в стойле. А хвост кверху, бзык достал, природа за горло прихватила. Ей не в науку, на сеновал приспичило. Все оне бабы такие! Оно хочь и ее мать - моя бабка, такая же лярва! Хвост кверху, копыта врастопырку, ноги враскоряку и пошла дышать сама по себе. Думала, ее мигом сгребут, да не тут-то было. До сих пор одна кукует, никому не нужна. В деревне, как в стаде, на полсотни коров и телок всего один бык имеется, - усмехнулся Василий.
- А моя умерла. Ты в деревню к своим ездил. Хоть и был бы, на похороны не заявился б, - запоздало упрекнул Василия печник.
- Она не при чем! Узнай я тогда, конечно, пришел бы. И хочь ты на рога бы встал, гроб для ней своими руками сделал бы. Да никто не просказал про твою беду. А когда воротился, уже поздно было. Неделя прошла, как схоронили ее. Слыхал, что даже Федьку привозили с тюрьмы на похороны матери. Хорошая она была женщина. Не то что моя дура! Ан и по сей день небо коптит да землю засирает. Хотя никому не нужной сделалась.
- Не просится к тебе?
- На што сдалась? Намекнула как-то, мол, пора бы к стари единым гнездом жить. Ну, я ей и ответил где ее гнездо. Что человек должен головой думать как жить, а не гнездом, - усмехнулся Василий криво.
- Эх, Андрюха! Сколько красивых, умных женщин встречал я в своей жизни. А напоролся на дуру. Вся жизнь кувырком полетела. Потому что она сумела забеременеть. Я ж ирод окаянный не смог бросить ее с дитем. Думал, из дочки большого человека выращу, да хрен в зубы! Ничего из ней не состоялось, потому что в мать пошла! - кипел Петрович.
- А ты-то где был?
- В Сибири! - рявкнул Василий так, что Михалыч мигом вспомнил, осекся и умолк. Ему стало стыдно за неуместный вопрос.
Василий налил водку в стаканы и предложил:
- Давай выпьем за тех, кто замерзал, умирал от голода, от побоев, и все же выжил, вернулся домой человеком, ничего не растеряв в ссылке, но сохранил ее проклятую в своей памяти. А и попробуй ее вырвать, коль она в самом сердце живет и уйдет только с нашей жизнью. Эта память такая же холодная и белая, как смерть. Они очень похожи друг на друга…
- Всякая беда сродни смерти. У каждого она своя. Общая лишь боль. У меня, сам знаешь, свое горе. Сколько пережито, только я знаю. Ни в одной минуте, слышишь, Вася, ни в одном дне не был уверен, что мой сын вернется домой из зоны живым! Ты лучше других знаешь почему! Федька чудом дожил до суда.
- Но ведь ты с ним говорил!
- Позавчера! Теперь вот всякий день считаю и боюсь, чтоб только ничего не случилось с ним в пути, - выдал наболевшее Андрей.
- Стоит оторваться от зоны, выйти за ворота на волю. Дальше сам черт не страшен, по себе помню, - прервал Василий соседа и, выпив, глянул на часы:
- Ну, твою мать, засиделся я у тебя. Меня дома запилят насмерть. Небось, Тонька с ума спятила, разыскивая меня. Я ж ничего ей не сказал, не предупредил. Выходит, не только проучил, а и наказал внучку. Пойду ворочусь, пока она к ментам не подалась с розыском. Во будет смеху полные портки, когда меня с сучьей сворой по всей улице шмонать станут, ровно сбесившегося кобеля, - хохотнул человек и пошел к двери.
- Когда ж тебя ждать теперь?
- Завтра с ранья. Не дам тебе дрыхнуть. В семь буду здесь как штык, дошло? Ну, то-то! - шагнул за дверь сосед.
- Помирились! - ахнула Тонька и запричитала:
- Теперь всегда станешь вертаться выпивший…
- Молчать! Попридержи язык, дура! - цыкнул дед на внучку строго. Та мигом умолкла.
Тонька знала характер деда. Уж если он вскипел, ему лучше не перечить и не оговариваться, надо выждать время пока остынет и сам расскажет все. Так оно и получилось.
Дед Василий присел в своем углу и, выкурив папироску, сказал тихо:
- Федька с зоны вертается. Через неделю дома будет.
- Того не легче! - ахнула баба и, глянув на старика, прикрыла рот рукой. У того глаза сверкнули лютой злобой:
- Тебе-то от ентово какой урон? Человек ни за хер собачий в тюрягу сел. Сколь годов отбыл в ей, всем про это ведомо. Нет бы пожалеть мужика, ты и на то не способная, колода ржавая! Знамо дело, что у бабы, как у курицы, ни мозгов, ни души, ни тепла не сыщешь. Саму в деревне мордовали, ан ума, едино не объявилось.
- Деда, ты не кипи. Я про то, что Федька нынче напропалую пить станет. И буянить зачнет.
- С чего взяла? Опосля зоны не до пьянки. Другим воротится. А и у Андрюхи не поозорует. Сумеет в руки взять. Сама ведаешь.
- Так ведь все потерял Федька. Никого у него не осталось кроме отца. Каково ему станет все заново начинать? Это ж и сорваться можно. Где силы взять надломленному зоной?
- Да не тарахти! Захочет ли он по новой все начать? Уж не молодший! Считай-ка сколь ему годов? Скоро сорок.
- Дедунь, а сколько же твоему другу - деду Андрею?