Первый контракт был подписан на два года, о ПМЖ речь не шла, и я то собирала чемоданы, то развешивала платья обратно в шкаф. Первые месяцы муж скучал, звал к себе, потом пообвык, и работа захватила его настолько, что он подписал новый, годичный, договор.
Я ездила к нему дважды. Игрушечная страна особого впечатления не произвела. Чисто, уютно, прохладно и… как-то пусто. По соседству с домом, где жил муж, - две провинциальные русские семьи с несчастными детьми, зубрящими норвежский, английский и русскую грамматику "на всякий пожарный". Немосковские фуршеты с солеными сухариками и блеск в глазах от последних московских сплетен. Две семьи не собирались возвращаться в русскую провинцию. Они старательно обрастали новым норвежским мясом. Старое с них слезало уродливо, кое-где и кое в чем, висело клочьями.
Музе Анатольевне в Норвегии не понравилось категорически. Сливки общества не пастеризуешь и не увезешь за тридевять земель в картонной пачке. Муза разочек съездила к сыну, пообщалась с молодыми экспортированными специалистами и в ужасе вернулась в Москву со словами: "Нет уж, нет уж! Лучше вы к нам".
- Сима! Ты представить этого не можешь: жена Сережи не знает, кто такой Суслов! - возмущалась свекровь. Никакого разворота для воспоминаний! А вот Маргарита Францевна с ним запросто чаи гоняла… - Знаешь, а Петр считает, что фамилия "Вавилов" звучала только в ботанике! А ведь был еще Сергей Иванович… помнишь, я тебе рассказывала, его племянница в соседнем доме живет. Так этот Вавилов был физиком и депутатом Верховного Совета!
О чем и говорить. Темнота.
Миша махнул рукой на двух закостенелых россиянок и уже год, как перестал нас, то есть меня, уговаривать на переезд.
Лишенная сына, Муза взялась за мое воспитание. Свелась процедура к следующему: с работы домой, шаг влево, шаг вправо рассматривается как попытка адюльтера.
Несколько месяцев репрессий измучили меня больше, чем вопросы мамы в школьные годы: "Ты куда? Ты с кем? Когда будешь?". Свекровь искусно разнообразила вопросник фразами: "Не ешь столько макарон - растолстеешь, Миша любить не будет" и "Не пользуйся так косметикой, это вульгарно".
Пика напряжения наши отношения достигли в день, когда вместе с пачкой свежих газет я обнаружила подложенный проспект секс-шопа с рекомендациями одиноким женщинам. "Вибраторы за цену, несравнимую с удовольствием!" - и довольная голая тетка на всю обложку…
Я вошла к Музе в спальню, шмякнула проспект на тумбочку вишневого дерева и заявила:
- Буду писать диссертацию.
Муза Анатольевна пошевелила губами, прикинула, откуда ветер и чего он ей надует, и решила - научная деятельность способствует развитию временной фригидности.
- Молодец, доченька, - кивнула свекровь, - Мишенька уже доктор, и тебе подтянуться не мешает…
Несмотря на цели, далекие от научных, диссертацию я все-таки писала. И иногда, мстительно доводя до зевоты, зачитывала Музе результаты изысканий. Мамуля ни бельмеса не понимала, следила лишь за прибавлением страниц, появлением новых диаграмм, которые я зачастую ксерокопировала в библиотеке, и временем прибытия невестки к месту прописки.
…В пятницу вечером, когда я встречалась с подругами, а беззубая Муза кушала манную кашу, особенных угрызений совести я не испытывала. Они, безусловно, были. Но не особенные. Подруга Галя Зайцева приехала с Лазурного берега и привезла кучу впечатлений, фотографий и очередную грустную повесть безумного курортного романа без последствий, кроме вздохов.
- Девочки, он чудо! - Было бы справедливо поставить в конце тирады восемь восклицательных знаков и один вопросительный к самой себе. - Лучший мужик моей жизни! - Зайцева закатывала очи, не забывая наливать, накладывать, давать рекламу закускам.
Натурально скепсис выразила лишь Нинель Матюшина:
- Опять? Переплюнул прошлогоднего?
Зайцева дунула на свою челку, подбросив ее вверх, и игриво повела плечом:
- Сказка.
- Из провинции? - тяжело налегая грудью на стол и дотягиваясь до осетрины, поинтересовалась Нинель.
Вопрос бил в больное место, как в незаживающую рану. У нашей Галины Викторовны было два мужа, и обоих она вывезла из Тмутаракани. Первого нашла во время картофельно-уборочной кампании, второго прихватила в аудиторской поездке в провинцию. И всех мужей испортили квартирные нюансы. Галина мама тетя Ася отказывалась прописывать зятьев на свою московскую жилплощадь, после чего зятья последовательно исчезали. От первого Зайцева родила дочь Полину, второй исчез вместе с музыкальным центром, фотоаппаратом и каракулевой шубой тети Аси.
Печальный опыт. И вопрос Нинель остался без ответа.
Снимая тему, уравновешенная, как система вселенского порядка, Виктория свет Андреевна спросила:
- Как, Галочка, на новом месте работается?
Это интересовало всех. Год назад совершенно неожиданно Зайцева бросила аудит и перешла в газету "Из рук в руки" простым бухгалтером. По слухам, донесенным Нинель, Галку и владельца аудиторской конторы застукала жена последнего. И в отместку перекрыла Викторовне кислород. Галина ткнулась в поисках работы в одно место, в другое - не берут. Пополз среди аудиторских дам слушок - Галина Викторовна Зайцева опасна для мужских достоинств, как раскаленный утюг.
Справедливости ради следует заметить: подобных слухов обманутая жена могла и не распускать. Опытному кадровику достаточно одного взгляда на нашу Галю, чтобы понять - перед ним дама неограниченных возможностей. Профессионализм без рамок феерический, аппетит (в том числе сексуальный) здоровый, работоспособность на всех фронтах ошеломляющая. Воплощение огня в полный рост, утюг не нужен.
Полненькая брюнетка Галя всему отдается с душой. Если сегодня у нее гости, то для них накрытый стол ломится от яств, стаканы звенят, хозяйка хохочет. А ест и пьет хозяйка так, что развязывают и язвенники, и трезвенники, и самые экзотические диеты.
- Нормально работается. Люди везде одинаковы, - кивает Галка и подливает в рюмку Виктории кагора.
Сама Зайцева пьет исключительно водку. Но для гостей держит, чего их душа изволит. Виктория предпочитает кагор, Нинель - мартини. Мне по барабану, что пить, но - на случай обнюхивания Музой - цежу коньяк. В крайнем случае отбрешусь рюмашкой с научным руководителем, старым мухомором Гавриилом Марковичем. Я у него - любимая ученица. Ученых баб мухомор не переносит, и я с ним в общем-то согласна, и посему научным дискуссиям предпочитаю общение под рюмашку. Получается неплохо. - Гавриил Маркович - кладезь информации и житейской мудрости, и мы действуем друг на друга весьма успокоительно.
Вредная Нинель не успокаивается:
- Адрес-то у мужика узнала?
- Не успела, - бормочет Зайцева. - Он приехал и уехал с другой группой. Наших на морскую экскурсию повезли… приезжаю в отель… а его нет. Ну, девочки, за нормальных мужиков! Чтоб все у них срослось-сложилось!
Тост поддержали все. Нинель пожелала мужу Степе подсидеть начальника СМУ, в котором он трудится. Виктория попросила у бога здоровья своему Тошику (к слову сказать, Тошик - преподаватель МГУ и слывет одним из строгих). Я подумала и пожелала Мише, чтобы все его шестеренки крутились в нужную сторону, корабли плавали, норвежцы хвалили и дали Нобелевскую.
Выпили. Закусили. Тут бы и по душам поговорить, но в нашу Нинель вселился некий бес вредности.
- Сима, а ты, я смотрю, опять с кейсом? Где сегодня диссертацию пишешь? В Коломне?
- На Колыме, - буркнула я и машинально посмотрела на часы.
Взгляд украдкой не остался незамеченным, и тюремную тему неожиданно поддержала Зайцева:
- Ты со своей Музой как с писаной торбой носишься. Совсем она, что ль, очумела - посадить тридцатилетнюю бабу под замок?!
- Двадцатидевятилетнюю, - поправила я.
- Вдова соломенная, - фыркнула Галка. - Твой благоверный не лично решил весь норвежский флот выстроить? Пора бы ему и вернуться… Ездишь раз в год на случку…
- Это мой выбор, - отрезала я.
Милая Виктория покосилась недовольно на подруг, погладила мое плечо и спросила:
- Как здоровье Музы Анатольевны?
- В целом нормально. Сегодня, в частности, у нее разгрузочный день. Сидит без зубов.
И я рассказала девочкам историю о челюсти.
- Бедняжка, - вздохнула Виктория.
- Иногда полезно, - вставила Нинель.
Галка забыла о Музе и ловко вставила Матюшиной шпильку - думаю, в отместку за намеки на очередной провал в курортно-любовной эпопее:
- Отважная ты женщина, Нинель. Блондинка, а носишь желтое. Я, когда в белый красилась, не смогла. Растворилась в желтом платье, как в стакане фурацилина.
Нинель одернула пиджак канареечного цвета с черной отделкой, огладила юбку и процедила:
- Дере-е-евня. Это Кельвин Кляйн! У Матвиенко почти такой же…
- А-а-а… - протянула Галка, - ну если у самой Матвиенко-о-о. Тоже, кстати, отважная в цветах блондинка. Интересно, сколько мешков цемента твой Степка на этот костюм упер?
У Нинель побелели глаза, посинели костяшки пальцев, и я испугалась за столовые приборы. Еще чуть-чуть, и графин полетит в Зайцеву.
- Галь, у тебя гусь подгорает! - выпалила Виктория, и вместо графина из-за стола смело хозяйку.
Через секунду из кухни раздался хохот:
- Верка, черт, надо ж так напугать!
…Вспоминая позже этот вечер, мне казалось, что я листаю фотоальбом. Скорее чужой, чем личный. Вот снимок четкий. Вот размытый. Какие-то фрагменты, пустые паузы, намеки и обрывки…
Без Гали мы почти не разговаривали. Матюшина надулась, словно у нее маслина в горле застряла, Виктория катала по скатерти хлебный мякиш, и я, как бы оправдываясь, - самой так показалось, - предложила тост:
- Давайте, девочки, выпьем за наших мам и… свекровей.
- Они наше прошлое и будущее, - тихонько добавила Виктория.
- Люблю стариков, - вплывая в гостиную с гусем на блюде, поддержала Зайцева. - Даже твою Музу. Вредная бабка, но молодец. Сына выучила, теперь тебя дрессирует. Учитесь девочки, скоро сами в ранг тещи-свекрови залетим!
- Сплюнь, - бормочет Нинель. У нее две дочери - одна перешла в одиннадцатый класс, другая пятый окончила. Младшая, по словам Нинель, - гений. Учится в простой школе и музыкальной. Везде на пять.
- А что? - нарезая птицу, говорит Зайцева. - Из меня теща получится - ураган!
- То-то и оно, - кивнула Нинель. - Ураган. Подол держи, ветреная наша.
- Матюшина, сейчас получишь гусем в ухо, - довольно миролюбиво предупредила хозяйка. - Закусывай лучше. Если чего от птички останется, заверну твоему Степке. Покормишь мужика нормальным ужином…
- Не переживай, не голодаем! - вскинулась мадам Матюшина.
- Девочки, за мирных в будущем старух! - сказала я. - За нас!
Собирались пить за мам и Музу, получилось за нас, но пошло неплохо.
…Через несколько дней, листая старую газету, я узнала - в тот день над планетой бушевали магнитные бури. Пик приходился на вечер пятницы…
В нашей компании я самая младшая. Нинель Матюшина, прежде чем поступить на вечернее отделение института, окончила финансово-экономический колледж и родила старшую дочь. Виктория продолжила образование по настоянию мужа Анатолия Карповича. У них тоже есть ребенок - сын Антон. Галка Зайцева после школы поступила в МАИ, съездила на первом курсе на картошку, влюбилась в тракториста, родила дочь Полину, после чего пересмотрела взгляды на образование и подалась в экономисты.
Девчонки подружились на совместных возвращениях домой - все трое жили в районе Текстильщиков. Я случайно прибилась к их троице и долгое время была в глазах подруг белой везучей вороной - внучка академика, жена, хоть и нищего, но талантливого красавца, и вообще… квартира у меня на Кутузовском, дача на Николиной Горе… И только после знакомства девочек с Музой меня приняли окончательно и начали жалеть.
В один злосчастный день я пригласила подруг с мужьями к себе домой. Вернее, не к себе, а к Музе в Химки, так как дело было в ноябре девяносто восьмого года. Муза уже два с половиной месяца сидела на наволочке с долларами. Я была молодой, глупой и не учла этого момента, спонтанно сделав приглашения на ноябрьские торжества.
В результате гостей встретила не радушная хозяйка, а полубезумная бабка с горящим взором и нервным тиком. Деньги жгли седалище свекрови, как раскаленные кирпичи, мозги давно закипели, из рефлексий остались только реакции сторожевой собаки - фас, чужие!
Наволочку Муза забила на антресоль под старые валенки и придавила пылесосом. Но тем не менее лично сопровождала каждого мужчину до туалета и весь вечер постоянно прислушивалась - не шуршат ли в коридоре газеты, не падает ли пылесос? Да и за столом Муза Анатольевна вела себя некультурно: кряхтела, сопела и делала прозрачные намеки на дурное транспортное сообщение в вечернее время.
После этого подруги окрестили Музу "чокнутой бабкой" и постарались избегать приглашений на семейные праздники Мухиных.
Я попробовала исправить положение. Рассказала девочкам о наволочке. Но по тому, как неловко покраснела Виктория, поняла - нельзя говорить людям о том, что их подозревали в непорядочности. Даже если подозревали чокнутые бабки.
Муза Анатольевна тоже не слишком любила моих подруг. Зайцеву упрекала в простоте неслыханной. Нинель почему-то напоминала ей вороватого завхоза банно-прачечного хозяйства. К Виктории Муза относилась более ласково - уважала за мужа-профессора.
Я со свекровью старалась не спорить. Опасно. Я высказалась и ушла на работу, а Муза сидит дома и от скуки выдумывает ядовитые ответы. Вот и по поводу девчонок как-то раз попробовала с ней объясниться. Так потом неделю порционно получала обдуманно меткие плевки в сторону любимых подруг. И, думаю, тогда не обошлось без опытной в подковерных интригах Маргариты Францевны - некоторые формулировки плевков отдавали снобизмом заоблачных высот.
После отъезда Миши за границу встречи с подругами стали происходить конспиративно. Я врала, изворачивалась и ксерокопировала диаграммы.
Девчонки пели "Вот кто-то с горочки спустился" по второму разу. Недалеко от моей тарелки прикорнула мисочка с гусиными косточками, оставленными Галкой для Людвига.
Увы, но костей он не дождется. По дороге домой мне придется оставить пакет с объедками у мусорных бачков. Объяснять девчонкам, что от научных руководителей костей не носят, не буду. Опять окунемся в "соломенную" тему.
После заунывного "на нем погоны золотые и яркий орден на груди" Зайцева встряхнулась, сбегала в комнату дочери за бумбоксом и врубила Рики Мартина:
- Дружно встали, девочки, - приказала Галка, - трясем жиры.
"Жиры" - выпад в желтую, как лимон, Нинель. В самой Зайцевой жира нет вовсе, плотно сбитое мясо, но много. Я и Виктория - конструкции, обтянутые кожей.
Танцует Зайцева в манере дискотек конца семидесятых. Откуда в ней этот стиль, не знаю. Когда она ездила на картошку за мужем, вовсю брейк-данс гулял.
Полчаса мы плясали летку-енку паровозиком под латинос. Энтузиазм заменял умение. От ковра шла пыль, от нас парило, на столе, задетом бедром Матюшиной, рухнуло три рюмки. Одна с кагором. Вопль хозяйки:
- Ух, зажигаем!
В серванте в такт притопам дребезжал сервиз "Мадонна". Действительно, зажигаем.
Первой не выдержала Нинель и рухнула за стол, свалив последнюю рюмку.
- Все, больше не могу, - обмахиваясь салфеткой, пробормотала Матюшина и, пытаясь отвлечь хоть кого-то от плясок, дернула меня за подол. - Костюм в Норвегии купила?
- Не-а, - опустилась я рядом на диван, - в "Польской моде".
- Миленький. Тебе вообще черный цвет идет, - прищурилась Нинель и, склонившись к моему уху, добавила: - а Вике коричневый нельзя. Она в нем на сухарь похожа.
Похоже, намек Зайцевой на фурацилин до сих пор жег ей душу.
- Слушай, - все так же в ухо зашептала Нинель, - тебе Константиныч говорил, что в конце года на пенсию уходит?
- Нет, - удивленно отпрянула я. Вениамин Константинович - начальник кредитного отдела, в котором работаю я и в который два года назад я помогла устроиться Нинель. - А сведения точные?
- Не знаю, не знаю, - прошелестела Матюшина. - Ты его заместитель, должна знать.
…Как всегда - все новости я узнаю позже Нинель. Через несколько месяцев после поступления подруги на службу она огорошила меня кучей таких интимных сведений о коллегах, что я посчитала себя бестолковой курицей. Интриги, хитросплетения и романы коллектива Матюшина прочла, как детскую книжку с крупным шрифтом и картинками.
"Потапов адюльтерит с секретаршей", - говорит Нинель. Я не верю, а спустя месяц узнаю - Игорь Иванович Потапов разводится с женой и сочетается вторым браком с Танькой, на которой, по словам Нинель, пробы ставить негде.
"Танька спит с шофером Кузина", - сообщает Нинель. Я опять не верю, но Потапов возвращается к первой жене и детям.
"Откуда Нинка все знает?!" - думаю я и начинаю сомневаться в себе как взрослой женщине.
- Дурища, - усмехается Нинель. - Потапов отправляет жену-секретаршу с документами в районное отделение. Везет ее шофер Кузина. Так? Утром на Таньке трусы танго, а после поездки с шофером - панталоны с кружевами.
- Ты видела ее трусы?!
- Зачем, - скромно улыбается Нинель. - Юбка у Таньки в обтяжку. И так все видно.
Никогда не обращала внимания на чужие обтянутые задницы. Оказывается, зря. Способность к интригам оттачивается на мелочах. Наша Нинель даст Маргарите Францевне сто очков форы. А цековская вдова не одну вставную челюсть на сослуживцах мужа съела…
- И кто на место Константиныча? - тихонько спрашиваю я.
- Все может быть, - туманно отвечает Нинель и одергивает пиджак так, словно грудь под медаль готовит.
Я кошусь на подругу и представляю ее в кресле шефа.
Возможно, это самая четкая и курьезная фотография из моего альбома воспоминаний - Нинель воткнула зубы в мягкое кресло, весь кредитный отдел пытается ее отодрать. И все усилия напрасны. Силы Нинке придает мечта - стать начальником и руководить малоинициативными курицами вроде меня.
"Малоинициативными и врущими, что пишут диссертацию, - вздыхаю я и наливаю полный фужер коньяку. - Никогда не делай людям добра, не получишь зла".
Если Нинель сядет на место Константиныча, меня из банка она выживет, остальных пустит под пресс и получит форму в соответствии с собственными представлениями о подчиненных.
Впрочем, волнуюсь я рано. Заместитель начальника кредитного отдела пока еще Серафима Мухина, и Константиныч на корпоративных вечеринках меня "дочкой" величает. Возможно, Нинка просто воду мутит.
На посошок подруги пили кофе с ликером. Я грустно проглотила стакан антиполицая, подумав, что вряд ли это подействует в качестве анти-Муза. У Музы нюхательный талант, а у Зайцевой все салаты с чесноком. Как ни выкручивайся, рюмашкой с Гавриилом Марковичем не отмажешься. В доме милого мухомора не подают острых приправ. Жена бережет его от язвы.
- Завтра едем на строительство, - потягивая кофе, сказала Нинель. - Работы пропасть!
Мы все сочувственно вздыхаем. Хотя сочувствовать нечему. Нинка своими руками стены не кладет, особняк за городом строят три таджика из неучтенных Степкиным СМУ материалов.