Никого. Только свекровь со сковородой. Но Людвиг, напружинив хвост, стоит носом к двери. Его короткая жесткая шерсть вздыблена на загривке, и пес то лает, то рычит на косяк.
А это не типично для нашей флегмы. Безусловно, Людвиг еще способен на щенячьи проказы, но в остальном вполне адекватен. Без толку брехать не будет. Тем более ночью.
- Звони в милицию! - приказывает свекровь и протягивает мне трубку "Панасоника". Сама сжимает ручку сковородки обеими руками, приседает для устойчивости и становится похожа на заслуженного теннисиста, готового к приему подачи.
- Чего сказать? - спрашиваю я и набираю 02.
Но телефон молчит, и я тут же вспоминаю, что отключила его самолично прошлой ночью. Вот небось свекровь-то удивилась! Никто ей не звонит, на прогулки не зовет, о самочувствии не спрашивает… Думаю, обиделась, потому и старую челюсть примеряла.
Все это проносится в голове за долю секунды, и я беру тайм-аут.
- Скажите толком, что случилось?
Муза убирает сковородой выбившуюся из-под чепчика прядку и зловеще нечленораздельно шепелявит:
- Какая-то сволочь пыталась открыть дверь…
- Когда?
- Не знаю, я проснулась от лая Людвига… иду к двери… смотрю… - Муза таращит для правдивости глаза из-под чепчика, - замки отперты… Людочка в истерике…
- В глазок бы лучше посмотрели, - бормочу я и приникаю к окуляру.
Никого. Если кто и был, давно удрал.
- Сима! - опомнилась вдруг свекровь. - А я дверь-то запирала?
Дверь свекровь запирает всегда. На два ключа, на стальной засов и цепочку толщиной с пожарную кишку.
- Не помню, - говорю я и прячу плутоватые глазки.
Боевая сковорода беспомощно опускается вниз, свекровь без сил опускается на обувной ящик.
- Запирала… - бормочет свекровь себе под нос, - или не запирала…
- В милицию звонить? - прерывая поток сомнений, спрашиваю я и трясу "Панасоником".
- Звони… или не звони… - Муза впала в прострацию, никак не может решить - грабили ее или нет.
Я сажусь рядом с ней на тумбочку. Свекровь автоматически бормочет: "Встань, сломаешь, ты тяжелая", - и продолжает издеваться над собственной памятью.
- Муза Анатольевна, идите спать. Я не помню, чтобы вы запирали дверь…
Как потерянное привидение, Муза Анатольевна бредет в свою спальню, мерно покачивая сковородой. На пороге комнаты она вдруг разворачивается ко мне и пристально смотрит:
- Сима, а где твои ключи? Вчера я тебе отпирала…
- На месте, в сумочке, - как всегда убедительно вру я.
- Точно?
- Идите спать, Муза Анатольевна.
Оконфузившаяся свекровь непривычно рассеянна. Она дает мне указание закрыться на все замки и удаляется в опочивальню.
А меня начинает колотить. Последовательное запирание всех замков на ночь - ритуал, привычный моей свекрови, как утренняя чашка чая. Действия доведены до машинальных и выполняются бездумно. Но я помню точно - перед сном Муза Анатольевна гремела в прихожей ключами. Я тогда еще не уснула крепко и решила, что беднягу Людвига горох пробрал и хозяйка сама повела его на прогулку. Но Муза Анатольевна только заперла дверь.
Вставив ключ в замочную скважину, я быстро проворачиваю его дважды, повторяю процедуру с нижним замком и чувствую, как связка ключей Музы Анатольевны выскальзывает из ставших вдруг влажными пальцев. Кто-то пытался проникнуть ночью в квартиру. И это абсолютно точно. Кто-то осторожно открыл замки… но тут проснулся Людвиг, и этот кто-то не успел вернуть замки в прежнее положение.
Какое счастье, что у нас есть задвижка! И бдительный Людвиг. И толстая цепь с крюком.
Но замки придется менять. И как, интересно, преступник узнал мой адрес? В сумочке лежал только банковский пропуск…
Выследил? Вряд ли.
Хотя… из Текстильщиков я бежала без оглядки в самом прямом смысле - по сторонам не смотрела.
Могли в затылок пристроиться и топать до самого подъезда.
Значит, это маньяк? Вот гадость!
Признаться Музе?
А смысл? Замки все равно придется менять.
Сна как не бывало. Бреду на кухню, достаю бутылку водки и удивляюсь второй день подряд - водки в бутылке на донышке. Ай да Муза, ай да тихушница! Что-то она в последнее время нервная стала, спиртным поправляется…
Впрочем, мне хватит.
Людвиг оставляет в покое дверной косяк и, побрехивая, цокает на кухню за "рокфором". Однако… Быстро у собак рефлексы вырабатываются! Сима на кухне водку глушит, пес французским сыром закусывает. Но сегодня…
- Молодец, Людоед, заслужил, - хвалю пса и отрезаю ему "рокфора".
Присутствие Людвига меня успокаивает. Но не настолько, чтобы правильно среагировать на принесенный собакой поводок. Ночные выгуливания до добра не доводят.
- Утром, Людвиг. Все прогулки утром!
Умница Людвиг делает по кухне круг почета и, не выпуская поводка из пасти, укладывается на пол рядом со своими мисками. Я попиваю водку и понимаю, что у меня появляется настораживающая тенденция - полуночное кухонное пьянство в обществе собаки.
Но водка не забирает. Где-то в груди что-то трясется овечьим хвостом, нервы вибрируют, зубы стучат о край рюмки…
- Эх, была не была! - говорю Людвигу и посылаю вдогонку, без закуски, две рюмашки мятного ликера.
Потом закуриваю. По телу проходит теплая волна, и вслед за ней тоска на меня наваливается, хоть волком вой! И что за жизнь?! В Норвегию отбыть, что ли, иль в Киев?
- Поехали Людвиг на Украину? - предлагаю собаке. - Там тепло, там яблоки…
Но Людоед "Достояния республики" не видел, афоризмов не знает, о беспризорниках и вовсе не высокого мнения. Как-то раз один такой чумазый ему лапу отдавил, когда пес хозяйскую сумку защищал.
Я включаю электровытяжку, дую в нее сигаретным дымом и размышляю о хитросплетениях криминальной жизни столицы. Хилый брезентовый маньяк еще и в домушниках подвизается! Многостаночник, блин!
А вдруг он шел в наш дом завершить начатое? Что ему, страдальцу, стоит - сначала меня оприходовать, потом Музу Анатольевну удовлетворить… Вот, блин горелый, ситуация! В штатовских триллерах ни один приличный маньяк от жертвы за здорово живешь не отказывается. Всегда возвращается, причем с острым предметом в руках, и жертва долго жалеет, что не отдалась сразу.
В понедельник пойду в милицию. Думаю, в воскресный летний день там делать нечего - жертвы сидят по лавочкам и ждут очереди к единственному потному милиционеру, не улизнувшему на дачные грядки. Кстати, три летних месяца плюс сезонные весенне-осенние обострения увеличивают похотливые настроения граждан в геометрической прогрессии. Так что стоит позвонить общительной Зайцевой и узнать, не затесался ли в ряды ее поклонников авторитетный мент из отделения в Текстильщиках. Пусть пропустит в кабинет по блату.
- Дожили, Людвиг, - говорю я собаке, пес зевает и выпускает поводок из пасти, - о домогательствах по блату сообщаем…
Из комнаты свекрови несутся первые рулады затейливого храпа. Восемь лет обещаю свекрови записать ее ночные песнопения на диктофон и утром дать прослушать.
- Я никогда не храплю! - гордо уверяет нас с Мишей мама. - Это Людвиг. У него гайморит.
Сейчас Людвиг валяется рядом с мисками и бесшумно дует в две дырочки, а в комнате свекрови работает дизель. Практически безостановочно, на вдохе и на выдохе. Не исключено, что книжную полку Мишиного дедушки этими порывами и сдуло на челюсть в стакане.
Прежде чем идти спать, я проскальзываю в комнату свекрови, плотно втыкаю телефонный штепсель в розетку и поправляю на Музе Анатольевне сползший на щеку чепец. Потом тащусь в свою спальню и роюсь в выдвижном ящике письменного стола - ищу связку ключей мужа. На связке болтается серебристый брелок-сердечко - мой подарок любимому мужу на День святого Валентина. Серебряное сердце сверкает в свете голубого ночника, гравировка "my love" кажется черной раной на гладких боках, и слезы летят вниз - я отсоединяю брелок от ключей, и это кажется мне символичным.
Хоть Людоеда в постель клади! Чтобы хоть что-то живое рядом сопело…
Утром вместе со свекровью просыпается подозрительность.
- Где твои ключи, доброе утро, Серафима, - с этим текстом Муза Анатольевна вплывает в мою спальню.
- В кармане пиджака, - бормочу я и прячу лицо в подушку. - Доброе утро, мама…
Свекровь шустро бежит в прихожую и обратно. И, найдя связку - уже не Мишиных, ведь без брелока - ключей, несколько успокаивается.
- Как думаешь, Сима, может быть, стоит поменять дверные замки? - спрашивает она.
Все расходы по обустройству жилища в семье Мухиных решаются коллегиально.
- Как скажете, мама, - бормочу я и выползаю из-под одеяла.
- Надо менять, - решительно произносит свекровь и повелевает: - иди в киоск, покупай газету, будем искать дверную фирму. Или подождем до понедельника, - сама себе бормочет свекровь, - в будни расценки ниже…
Всю сонливость с меня, как ветром, сдувает.
- О чем вы, мама?! Какой понедельник?! - почти в отчаянии кричу я. Ведь в понедельник выходит Галкина газета с моим объявлением, и Муза Анатольевна вполне может от скуки проглядеть все, включая "меняю рессору от "БМВ" на фары от "Мерседеса". - Речь идет о нашей безопасности!
Но свекровь уже обуял бес скаредности.
- Нет, Серафима, дождемся понедельника. Я все равно целый день дома проведу, хоть отвлекусь немного…
- Что вы, мама! Я работать не смогу спокойно, думая о вас с Людвигом! - Четвертое "мама" за одно утро бьет все рекорды, и свекровь тает.
- Хорошо, хорошо, Симочка, хочешь сегодня, будет сегодня…
Не выпив чашки чая, я хватаю Людоеда, несусь к будке "Союзпечать" и скупаю все газеты с объявлениями. Когда-то бесплатными рекламными проспектами были завалены все почтовые ящики нашего дома. Потом собрание жильцов постановило: агентов не пущать. И теперь мы чуть что бегаем за газетами к киоскам.
Пока Людвиг гуляет под тополями, я сижу на лавочке и выбираю самую убедительную из фирм, обещающую скидки пенсионерам, ветеранам, матерям-одиночкам и просто хорошим людям.
Вообще-то дверной рекламы полным-полно. Помимо скидок все обещают гарантированное качество, гарантийное обслуживание, выезд в любое место, в любое время и за цены ниже рыночных.
С трудом оттащив Людоеда от столба с потеками собачьих объявлений, тащу недовольного пса к подъезду и натыкаюсь на Маргариту Францевну. В руках цековской вдовы - фирменный бумажный пакет с пирожными соседней кондитерской.
- Здравствуй, Симочка! - цветет фарфоровой улыбкой Францевна. - А я к вам. Музу Анатольевну проведать.
- Увы, Маргарита Францевна, - улыбаюсь в ответ и отвлекаю Людвига от новой сверхзадачи - упереть у вдовы кулек с провизией. - У Музы Анатольевны заразная болезнь. И температура 37,8…
- Ой-ей-ей, - куксится вдова. - Это уже с утра такая температура?!
- Да, - вру я и вздыхаю.
- Передай ей, пожалуйста, привет, мои соболезнования и эти суфле.
Суфле беззубой Музе пришлись донельзя кстати. Старые челюсти противно натерли ей десны, и Муза Анатольевна радуется передаче, словно ребенок.
- Надо же, - вынимая пирожные из пакета, бормочет свекровь, - какая она внимательная, Маргарита Францевна. А что ж вчера-то не звонила?
От стыда у меня пылают уши. Лицо бледно-розовое, а уши пылают. Мало того, что вчера я подло отключила Музин "Панасоник", так еще, ожидая секретного звонка Виктории, громкость звонка своей "Руси" убавила до предела. "Гадкая ты, Серафима, гадкая!" - мысленно даю себе сотню пощечин и иду к телефону вызывать мастеров.
Несмотря на обещание круглосуточного выезда, договориться удается только по третьему номеру. Первые два уверяли, что сделают все быстро и качественно, но… в понедельник.
С объявлением номер три, наученная предыдущим опытом, я повела себя жестко:
- Надо, ребята, надо. За срочность - добавлю.
Через час в нашу дверь звонил приятный молодой человек с рулеткой в кармане и калькулятором в руках.
Полюбовавшись нашей дверью, молодой человек звонит на базу, диктует серию и параметры замков, и буквально тут же на пороге возникает пара крепких небритых мужиков с электроотвертками.
Свекровь в переговорах участия не принимает. По телевизору идет утренний повтор фильма про индейцев, и воевать с окрысившимся на работяг Людвигом приходится мне одной. Наш невероятно чистоплотный крокодил не выносит запаха пота и перегара.
- Люда, - тихонько объясняю псу, - чего ты хочешь унюхать от работяг воскресным утром? Ты - взрослая российская собака, должен понимать…
Люда понимать отказывается, показывает мужикам арсенал вооружения крокодильей пасти, и у тех начинается тремор - из их рук падают отвертки, болты и гайки.
В наказание я привязываю Людоеда к поводку и отвожу на лоджию. За нашими спинами слышу: "Ну и урод!" - и мысленно убавляю сумму премиальных наполовину.
Новые замки не нравятся Музе категорически. И отпираются они туго, и расположены не так, и дерматин обивки в одном месте поцарапан…
- Надо было не перед телевизором сидеть, а Людвига держать! - не выдерживаю я. - Он рабочих насмерть перепугал!
Намек на грозный вид миролюбивой в принципе собаки свекрови льстит. Она сама считает Людвига невероятно дельной и обаятельной собакой и который год мечтает снять Люду в рекламе "Педи Гри". Кастинг породистых актеров Муза Анатольевна называет расизмом, апартеидом и всемирным заговором раскрученных заводчиков.
Если бы мой муж был фотографом и калымил на улицах, снимая деток с животными, никаких пони, удавов и мартышек рядом с ним бы не было. Как, собственно, и клиентов тоже. "Снимок на фоне памятника и Людвига!" - такое обещание разогнало б клиентуру вмиг, и свекровь до сих пор ходила бы в челюстях производства химкинской поликлиники.
За обедом Муза Анатольевна не столько ест, сколько капризничает. По ее словам, она провела жуткую ночь без сна - просто глаз не сомкнула, прислушиваясь, не лезут ли в дом грабители. О том, что через двадцать минут после стыковки головы свекрови с подушкой мы с Людвигом наслаждались звуками ее храпа в качестве музыкального сопровождения под водку и "рокфор", говорить бесполезно. Муза Анатольевна признавала лишь аргументацию, подтвержденную материальной доказательной базой. Диктофоном, например.
Впрочем, представь я ей аудиозапись, многого бы не достигла. "Нехорошо, девочка, старших обманывать. Диктофон лежал под носом Людвига", - моментально нашлась бы свекровь. Так что для достижения результата необходима видеозапись, сделанная при двух свидетелях: Муза Анатольевна храпит под чепчиком, Людоед мелодично и тихо сопит у мисок.
По мнению свекрови, у нее жуткая бессонница, слабое здоровье и невнимательная невестка. По моему мнению, у нее лошадиное здоровье как раз благодаря крепкому продолжительному сну. Когда мы жили в Химках, свекровь поселила нас с Мишей в маленькой угловой комнате, а сама обосновалась в большой, но проходной. Почти каждую ночь я или Миша на цыпочках пробирались в совмещенный санузел и тихо любовались сладко спящей мамулей. Утром Муза Анатольевна нам жаловалась: "Всю ночь глаз не сомкнула. Ворочалась, ворочалась, кошмар! Вам, молодым, не понять. Дрыхнете, как сурки!".
Посмеиваться над мамой или говорить ей правду Миша запрещал. "Пойми, Сима, - говорил муж, - мамочка всю жизнь прожила одна. Откуда ей знать о храпе?"
Храп Музы Анатольевны стал памятником беззаветной материнской любви. Даже в ранней молодости Муза раз в два года ездила к морю только с сыном. Они селились в убогом частном секторе за километр от пляжа и делили сначала одну койку на двоих, потом одну комнату. Только сын, его учеба, его интересы. Никаких романов. Не жизнь, а подвиг.
И первым требованием к новому жилью стала звукоизоляция комнат. Неудивительно, что Людвиг пропустил появление грабителя у двери в квартиру. Пес ночевал на коврике в спальне свекрови, чудо, что он вообще что-то уловил.
Откушав горохового супа, Муза Анатольевна отправляется на боковую. Людоед непривычно растерян - он смотрит вслед главной хозяйке и никак не может решить: то ли ему за Музой топать, то ли подождать, пока Сима вымоет посуду и поведет его гулять? Сомнения забавно искажают собачью морду, и я помогаю псу в раздумьях:
- Посиди, Людочка, со мной. Сейчас уберусь, возьму Музин "Панасоник" и поведу тебя во двор…
Пес удовлетворенно трясет розовым языком и устраивает поудобнее свою толстую попку посреди кухни.
Оглушительная жара, свалившаяся на город, разогнала стайку престарелых возлеподъездных невест по домам на дневную сиесту. Во дворе пусто, расплавленный солнцем асфальт рождает миражи - сухие курящиеся лужицы. Листья деревьев припорошены пылью, как пеплом. Зной, тоска и мысли тягучие, словно сахарный сироп.
Людоед лениво обежал контрольные столбовые метки, оставил свою подпись и растянулся в тени куста. Рядом с ним, по другую сторону куста, клубком свернулся худой, по словам хозяйки - грациозный, как пантера, черный кот Ираиды Яковлевны. Но плотный гороховый обед, зрелый возраст и некоторое знакомство с этим представителем семейства кошачьих не позволяют Людвигу облаять соседа, и они оба мирно дремлют у куста, не обращая внимания на мух.
На мне майка без рукавов, но с высоким, закрывающим синяк на шее, воротом. Подколенные царапины спрятаны бриджами, и я мечтаю о легком открытом сарафане.
Звонок телефона врывается в дремотный зной струей холодной воды. Писк "Панасоника" разгоняет вялость, пес и кот прядают ушами, и зверь Ираиды Яковлевны меняет позу - переворачивается с правого бока на левый.
- Алло, - говорю я.
- Сима, это я, - голос Зайцевой оживлен домашней прохладой и немногочисленными заботами отпускника. - Тебе звонили.
- Кто?
- Несколько шутников из района Текстильщиков и один серьезный мужик с предложением уступить сумку, челюсть и документы по сходной цене.
- Это не розыгрыш? - оживляюсь я, и Людоед вскидывает крокодилью голову.
- Нет. Я спросила, в какую организацию выписан пропуск, мужик назвал твой банк.
- Ура! - Я вскакиваю с лавочки и начинаю нарезать круги по тротуару. Остаться невозмутимой не позволяет выброс адреналина, полученный от известия. - Когда, где и сколько?
- Пятьсот рублей, - в обратном порядке перечисляет Зайцева, - на остановке троллейбуса, сегодня в восемь. Прийти должна одна.
- Ну уж дудки! - возмущаюсь я. - Этот мужик пытался сегодня ночью в мою квартиру залезть!
- Да ты что?! - удивляется Зайцева.
- Вот тебе и "ты что". Хорошо у нас задвижка на двери и Людвиг…
- Аферюга, - ругается Галка. - Может, тебе в милицию сходить?
Предложение было бы разумным, если бы я не врала Музе шестьдесят часов подряд. Теперь визит в дом милиции - а он состоится, если сообщить о попытке проникновения, - покажет дорогой свекрови, какая врушка ее невестка. Даже мужнины ключи умудрилась в свой пиджак подсунуть…
- С милицией прокол, - вздыхаю я. - Мне нужны ключи, документы и челюсть, а не следователь и маньяк в наручниках…
- И что будешь делать?
- Пойду, - я опять вздыхаю, и Людвиг ковыляет к моим ногам. Я наклоняюсь, поглаживаю сердечного друга и начинаю бродить кругами вокруг него и канючить: - Галочка… поехали со мной…