Черчилль уважительно качнул головой. Мензис всегда держался слишком независимо, каких-то особо доверительных отношений с Черчиллем у него не складывалось, тем не менее премьер относился к нему с должным уважением.
– Уж не хотите ли вы сказать, Критс, что приобретение Софи Жерницки генерал Мензис может вписать в свой послужной список наряду с приобретением адмирала Канариса?
– Именно это я и мог бы сказать, если бы не уникальность самого случая.
– В чем вы её узрели?
– Шеф германской разведки ходит в агентах руководителя разведки английской! Кто, в здравом уме пребывая, поверит в такое? Сама абсурдность того, что руководитель разведки самой мощной на континентальной Европе державы является агентом разведки основного противника, настолько беспрецедентна, что не поддается осмыслению. Впрочем, адмирал уже давно разоблачен, а Герцогиня все еще действует, и это тоже факт.
– Причем немаловажный.
– Кстати, внедрению этой леди в СД способствовал все тот же Канарис. Во всяком случае, это он представил её сначала Шелленбергу…
– … С которым до самого ареста был дружен, – согласно кивнул Черчилль.
– А затем уже Кальтенбруннеру и наконец, Герингу. Он же "по дружески" перекупил её у румынской разведки, что нетрудно было сделать, поскольку в те времена они были союзниками. При этом адмирал потребовал передать все имевшиеся в сигуранце материалы, связанные с вербовкой и сотрудничеством Жерницки, а все косвенные следы ее пребывания там – уничтожить. Его агент лично проверил выполнение этой договоренности, поскольку Канарис получил разрешение на инспекцию у начальника румынского генштаба.
– На нее в самом деле возлагались какие-то особые планы?
– Следует полагать.
– Или же речь идет всего лишь о женских чарах, перед которыми не устоял даже Канарис?
– Скорее причина кроется в ностальгии Канариса по своей "испанской весне". Позволю себе напомнить, что именно Канарис втянул в свое время танцовщицу Мату Хари в разведывательный омут, он же превратил ее в свою наложницу…
– И он же предал её.
– Хотя утверждают, что в свое время был влюблен в нее. Но это уже лирика. Прозой жизни предстает то, что в свое время Канарис попытался сотворить из Жерницки дубликат Маты Хари.
Пауза, которой двое джентльменов завершили беседу о достойнейшей из "леди английской разведки", была непродолжительной.
– Итак, – взялся подытожить теперь уже саму их встречу сэр Уинстон, – вы утешили меня сообщением о попытке Герцогини проникнуть в святая святых германской службы безопасности – "Регенвурмлагерь"…
– Увидим, не ошибались ли в своих надеждах руководители всех европейских разведок, – по привычке склонил голову самому себе на плечо агент одной-единственной разведки, сотворенной когда-то давно, еще в Средневековье, монашествующим орденом иезуитов.
14
Невзирая на рану, лейтенант лежал на спине, все еще судорожно сжимая в руке пистолет. Лицо его было бескровно-серым, а глаза полузакрыты. С уголков их стекали слезы.
Штубер даже напряг зрение, чтобы убедить, что это действительно слезы, а не капельки пота.
– Что, лейтенант, все еще тянете с исполнением приговора? – ехидно улыбаясь, поинтересовался штурмбанфюрер. – Зря. Вам предоставлено было право "выстрела чести", как принято было называть его в среде истинно русского офицерства царственно-белогвардейской закваски. Только в нашем случае, это еще и "выстрел чести диверсанта".
– Да стрелялся я, – угрюмо молвил Корнеев, не открывая глаз. – Трижды. И каждый раз осечка. Очевидный факт.
– Не такой уж и очевидный, – возразил Штубер.
Зебольд наклонился, чтобы вырвать или выбить пистолет из руки русского, однако барон вовремя попридержал его за плечо. И фельдфебель, проведший бок-о-бок со Штубером не один месяц диверсионной войны, понял, что для "величайшего психолога войны" очень важно отследить поведение пленного, понять его мотивации и настроение. Ну а что ради этого приходится рисковать, причем не только своей жизнью, барона как-то мало трогало.
– Хватит лгать, лейтенант: какая еще осечка? – возмутился Штубер. – Да к тому же, трижды подряд? Мы с вами не первый день на войне, такого просто быть не может. Вы верите этому, мой фельдфебель?
– С трудом, господин штурмбанфюрер, – ответил Зебольд, нисколько не сомневаясь, что барон захочет сам, лично обезоружить русского. – Слишком уж ответственный выстрел намечался.
– И я о том же. Не может такого быть! Как-никак речь идет о "выстреле чести диверсанта". Впрочем, что нам мешает проверить?
Только теперь Штубер решительно изъял пистолет из руки лейтенанта. Тот с удивлением и надеждой смотрел на эсэсовца, явно ожидая, что тот сам пристрелит его, и уж никак не ожидал увидеть то, что произошло на самом деле. Штурмбанфюрер повертел оружие в руке, повторил: "Не может такого быть – чтобы трижды подряд осечка!", и поднес пистолет к виску.
– Одумайтесь, барон, – непослушными губами пролопотал Зебольд. – Какого дьявола?! Не будем же мы устраивать здесь "русскую рулетку"!
– А почему бы и не устроить? Тем более – с участием истинно русского офицера.
Штубер вопросительно взглянул на Корнеева, затем на смертельно побледневшего Зебольда, как бы спрашивая у них разрешения на этот выстрел, и… нажал на спусковой крючок.
– В самом деле, осечка, – недовольно проворчал он, "выплевывая" заартачившийся патрон на цементный пол. – Напрасно вы, мой фельдфебель, считали, что русский диверсант струсил. И не пытайтесь возражать, Зебольд. Я сам диверсант, и меня никто не убедит, что настоящий диверсант, к какой бы армии мира он ни относился, способен оказаться трусом. Тем более когда речь идет о "выстреле чести диверсанта".
– Лихой ты парень, эсэс, – качнул головой русский. – По-нашему, по-русски лихой.
– Просто сегодня нам обоим не повезло с патроном – только-то и всего, – недовольно проворчал Штубер.
– Очевидный факт.
– Поэтому, чтобы не рисковать, воспользуемся другой, запасной обоймой. – Вставил ее и задорно взглянул на пленного. – Что будем делать, лейтенант? Продолжим игру в русскую рулетку с другим патроном? Точнее, с целой обоймой. Настаиваете на первом выстреле? Не возражаю.
Диверсант угрюмо молчал.
– Теперь вы понимаете, лейтенант, почему, делая себе харакири, японские самураи считают это не самоубийством, а "избавлением себя от унизительной церемонии жизни". Причем в некоторых переводах с японского эта "церемония" значится даже не "унизительной", а "позорной". А само харакири советуют производить с достоинством, "без унизительной поспешности".
Лейтенант болезненно поморщился. Чувствовал он себя прескверно, о кодексе чести самурая имел такое же представление, как и о философских взглядах Канта, но самое страшное, что он вообще, в принципе, не понимал, о чем это, а главное, во имя чего изощряется в красноречии штурмбанфюрер. Причем изощряется перед ним, обреченным, которому и жить-то осталось всего несколько минут.
– Позвольте, штурмбаннфюрер, я пристрелю его, как собаку, – выхватил свой пистолет Зебольд. – И на этом вся затеянная вами "рулетка" мгновенно потеряет всякий смысл.
Штубер посмотрел на лейтенанта и понял, что тот дрогнул. Вот теперь он уже по-настоящему дрогнул. Три осечки подряд не прошли зря. К тому же его в самом деле поразила бесшабашность штурмбанфюрера, решившего испытать оружие на самом себе. Это уже даже не фатализм, а какое-то безумие.
Корнеев вдруг воспринял этот отказ оружия как некий роковой знак, как призыв не торопиться с уходом в мир иной. Со школьного советского детства закоренелый безбожник, лейтенант в одночасье превратился в человека, уверовавшего в свое земное предначертание.
– Вот и я думаю о том же, – точно прочитал его мысли "величайший психолог войны". – Чего уж теперь боятся? Теперь самое время вернуться к жизни, наслаждаясь каждым её часом.
Лейтенант покряхтел и умоляюще метнул взгляд на Зебольда.
– Выйдите, фельдфебель, – вновь угадал его мысли Штубер. – У нас тут назревает сугубо мужской разговор.
Когда, повинуясь, Зебольд оставил отсек, Штубер уселся на соседний лежак и, поигрывая желваками, уставился на русского диверсанта.
– Кажется, вы предлагали выход из той ситуации, в которой я оказался.
– В старину во многих странах Европы действовало святое правило: если приговоренный срывался с эшафота живым, повторно его не казнили. Сам же приговоренный считал, что через свою казнь за прошлые грехи он уже прошел, так что теперь он получал право начинать жизнь как бы заново.
– Понял я притчу вашу, штурмбанфюрер, понял. Будем считать, что человеку, прошедшему через самоистребление и три осечки, терять уже нечего.
– Предлагаю вместе осуществить одну сногсшибательную операцию. Честно говоря, рана у вас не столь уж и тяжелая, я слегка сгущал краски. Если вы согласны рискнуть вместе со мной, вас тотчас же переправят в госпиталь "Регенвурмлагеря", прооперируют, если без этого не обойтись, и через пару дней вы уже будете на ногах.
Ответ лейтенанта последовал настолько быстро, что даже слегка разочаровал барона.
– Согласен я, господин штурмбанфюрер, – негромким, дрогнувшим голосом проговорил он. – Терять мне уже действительно нечего. Это очевидный факт.
Штубер велел Зебольду вернуться в отсек и только тогда великодушным голосом тореадора молвил:
– Ну и прекрасно. Только произнести это следовало более жизнерадостно. Сразу даю дельный совет: никакого "комплекса предательства". С этой минуты вы приобщаетесь к великому, интернациональному братству диверсантов, настоящих профессионалов войны, во главе которого стоит сам Отто Скорцени. В нем уже давно состоят не только германцы, но и русские, англичане, сербы, хорваты, украинцы, поляки, тибетцы, представители многих других народов и рас. Большинство из них прошли черед обучение в специальной разведывательно-диверсионной школе, пребывающей под патронатом все того же Скорцени.
– Лучшая разведывательно-диверсионная школа мира, – поддержал своего патрона Зебольд, никогда не чувствовавший себя ущемленным от того, что так и не стал её курсантом. – Которая готовит резидентов, а также руководителей повстанческих армий и будущих вождей восставших народов, – дословно повторил он то, что не раз слышал от Штубера и самого Скорцени.
– Не исключено, что вскоре одним из курсантов этой элитной школы станете и вы, – вновь перенял инициативу барон. – Понятно, что война скоро закончится, во главе Германии, как, впрочем, и остальных воюющих стран, окажутся другие лидеры, однако нас с вами это мало коснется. Наше тайное диверсионное братство, как и прежде, будет существовать, и каждый из нас сможет рассчитывать на достойную нас работу и на защиту братства.
Корнеев, казалось, никак не реагировал ни на слова Вечного Фельдфебеля, ни на слова штурмбанфюрера. Он словно бы вообще не придавал им никакого значения. Иное дело, что пока Штубер, словно гадалка, по линиям ладони излагал видение его дальнейшей судьбы, сам лейтенант напряженно всматривался в глаза барона.
– Как-то странно вы приумолкли, лейтенант, – не удержался тот. – Что, все еще гложут сомнения? Дух верности долгу и патриотизма разрывает вам душу? Зря. Если я верну вас русским, они вас тут же расстреляют как предателя родины и пособника фашистов.
– Это правда, штурмбанфюрер? – с явным напряжением в голосе спросил Корнеев, вновь проигнорировав доводы офицера СД.
– Что… правда? – удивленно уставился на него Штубер. – Что из изложенного вызывает у вас сомнение?
– Правда, что вы не собираетесь превращать меня в зомби? – с надеждой наивного сельского паренька спросил Корнеев.
Штуберу проще всего было сознаться, что у него и в мыслях такого не было. Претендентов на зомби всегда хватало, так как в распоряжении СС находились десятки обычных лагерей военнопленных, лагерей смертников и внутренних германских тюрем. Но вместо этого он лишь загадочно улыбнулся:
– Ход мысли верный. А что, действительно, взять, подлечить, превратить в зомби, и тогда уже запустить в русские тылы в качестве зомби-диверсанта, наподобие тех тибетцев, с которыми вы столкнулись на острове..
– Но ведь вы не станете этого делать?
– Запомните, лейтенант, стоит вашему противнику убедиться, что вы чего-то панически боитесь – он немедленно воспользуется вашими страхами, чтобы нанести четко выверенный удар. И правильно сделает, ибо не воспользоваться такой промашкой диверсанта было бы непрофессионально.
15
Как только колонна подошла к огромной выработке, в которой располагалась казарма девиц из лебенсборна, Аленберн тут же приказала своим воспитанницам сойти с машин и, сохраняя дисциплину и полную тишину, чтобы не привлекать внимания, поселяться. Сама же приблизилась к группе рабочих, которые у входа в соседний боковой штрек погружали в машину камни. Четверо из них попробовали поднять высокий гранитный валун, однако сделать этого не смогли. Еще трое пытались помочь им, однако не могли протиснуться.
Возможно, эта сцена не привлекла бы особого внимания Эльзы, если бы от проходившей мимо небольшой колонны зомби-воинов, выделявшихся своими короткими, как у летчиков, голубыми куртками и такими же голубыми пилотками, не отделился рослый, плечистый боец.
Какими-то едва заметными движениями он разметал натужно припавших к валуну рабочих, слегка поднатужившись, поднял этот гранитный монолит и аккуратно уложил в кузов.
Увидев это, рабочие застыли от удивления. Колонна зомби-диверсантов тоже остановилась. Бойцы знали, что унтер-офицер Клык обладает большой физической силой. Они давно убедились, что даже безобидная тренировочная отработка обычных приемов самозащиты с Клыком-партнером становится смертельно опасной. Однако при такой непринужденной демонстрации этой силы присутствовали впервые.
– И кто этот кентавр подземелья? – поинтересовалась Эльза, почувствовав приближение к себе начальника подземного лебенсборна Ланса.
– О, это уникальное творение нашей "Лаборатории призраков".
– Так уж и ваше творение? – не поверила Эльза, наблюдая, как этот ладно сроенный гигант, не особо напрягаясь, забросил в кузов еще пару больших камней и, не спеша, вернулся к колонне.
– Нет, наделять своих зомби подобной физической силой мы не способны, иное дело, что мы уже научились раскрепощать те физические задатки, которыми наших клиентов наделила природа. А этого зубра природа наделила какой-то особой силищей.
– То есть в ваши сети этот красавец пополся, уже обладая огромной физической силой?
– Настоящий громило. Не зря он проходит у нас под кличкой "Кровавый Зомби" и находится под личной опекой барона фон Штубера. Слыхали о таком?
Эльза романтично вздохнула и как бы ненароком провела ладонью по груди.
– Мне известны все люди, которые оказались в поле зрения Отто Скорцени. Извините, как-то так оно сложилось. Если уж сюда попал такой гигант, то на кой черт вы превратили его в зомби? Не лучше ли было использовать его на какой-либо службе в ипостаси нормального человека, зомбировав при этом разве что идеологической обработкой?
– Не советую интересоваться этим у Штубера, он подобных вопросов не терпит. А между тем именно он потребовал от доктора Гамборы и прочих жрецов "Лаборатории призраков" довести этого бойца, которого он называет "Подольским Гераклом", до совершенства, лишив его страха, сострадания и ностальгии, до предела снизив болевой порог его ощущений. И вот результат перед вами.
– Но потребности в женщинах вы его, надеюсь, не лишили? – без какого-либо кокетства, с угрожающими нотками в голосе, спросила гауптштурмфюрер Аленберн. – У вас и ваших жрецов хватило ума не вторгаться хотя бы в эту сферу?
– Успокойтесь, Аленберн, не лишили.
– Хотите, чтобы поверила на слово? – озорно запрокинула голову Аленберн.
Ланс слегка замялся. И не потому, что смутился, столкнувшись с прямолинейностью Эльзы. Просто он вдруг понял, что в борьбе за право первой подземельной ночи с Аленберн у него вдруг появился серьезный соперник. Конечно же, его это задело. От агрессивной ревности удерживало только то, что Ланс никогда особым успехом у женщин не пользовался, а потому привык усмирять свою мужскую гордыню. довольствуясь вторыми ролями даже у, казалось бы, второсортных женщин.
– Сегодня же убедитесь в этом, гауптштурмфюрер, – униженно заверил начальник лагерного лебенсборна, жадно взглотнув сексуальную слюну. – Если двух часов для отдыха вам хватит, то ровно через два часа Кровавый Зомби появится у вас.
– Через час, – уточнила Аленберн. – Будем считать, что лебенсборянок своих я вам передала, поэтому особо задерживаться здесь не собираюсь.
– Хорошо, через час, – покорно согласился Ланс.
Они вместе проследили за тем, как колонна зомби-диверсантов расступилась и вобрав в себя Кровавого Зомби, двинулась дальше. Аленберн пыталась зафиксировать то мгновение, когда "кентавр подземелья" обратит на нее внимание, но так и не смогла.
– Вам не кажется странным, что на какой-то гранитный камень ваш гренадер внимание обратил сразу, а на стоявшую неподалеку еще относительно молодую женщину – нет?
– Уверен, что он еще об этом пожалеет. Я ведь сказал, что он вполне мыслящий человек, только прошедший зомби-корректировку. И потом, стоит ли волноваться? Я заставлю Свирепого Серба, командира этих парашютистов-десантников, направить его сюда. Расположитесь в моем персональном бункере. Правда, расположен он рядом с зомби-моргом, но смущать вас это не должно.
– А может, прямо в морге? – ехидно поинтересовалась Аленберн. – А что, это придало бы нашим сексуальным игрищам особый шарм.
– Если станете настаивать…
– Не стану, опасаюсь, как бы в момент моего оргазма в зомби-морге не началось массовое восстание из гробов. Представляете, какой фурор это произведет на всех обитателей вашего подземелья? Кстати, этот ваш гигант давно вышел из морга?
– Кровавый Зомби в морге не побывал.
– В самом деле?
– Мы его не умерщвляли, а воздействовали на организм и психику всевозможными африканскими снадобьями да гипнотическим навеиванием. То есть в нашем понимании он как бы полузомби с особыми задатками. Таковым было требование барона фон Штубера.
– Ну, слава тебе, господи, – вздохнула Эльза. – Тогда и Кровавым Зомби в моем присутствии прошу его не называть. Впрочем… А вы не лжете мне, Ланс?
– Я ведь по профессии учитель, поэтому вообще лгу крайне редко и в самых безысходных ситуациях.
– Именно педагоги лгут, как никто иной, – помахала руками Аленберн. – Если вы не пропустили его через зомби-морг, как же тогда он стал зомби? Я хоть и не особо смыслю в этих ваших колдовских шабашах, но суть улавливаю.
– Мне выгоднее было бы соврать, что он только что из морга, чтобы таким образом убить ваш интимный интерес к нему, – признался Ланс. – Все-таки ложиться в постель с полумертвецом – на такое решится не каждая…
– А вам нет смысла убивать интимный интерес к нему. Я выделю вам любую из своих секс-мерзавок. На выбор. Кроме тех семерых, которые обязаны забеременеть от зомби. Обязательно от зомби.