Постепенно Ник Паркер уже почти и позабыл родную Флориду, друзей детства и юности, ему начинало казаться, будто бы он всю жизнь прожил в этой маленькой вьетнамской деревушке, а все, что находится за ее пределами, - просто сон, отрывочный и неясный. Так бы весь век и прожил здесь, под сенью джунглей, которые уже отнюдь не страшили его, - а потом Ли Тхау родит ребеночка: нужно будет его воспитывать, учить…
Но все оборвалось внезапно, в один день. Просто подошел Фу Чанг и спокойно сказал:
- Все, завтра тебе уходить.
- Куда? - не понял сразу Ник.
- Домой. Америка.
И ушел куда-то в темноту, сразу ставшую чужой, опасной, каверзной…
Ночью Ник лежал без сна. Вот и все, вот и конец приключению. Вот и не будет больше рядом старого Фу Чанга и нежной Ли Тхау, к которым он так привязался за это время. А тот мир, который ожидает его впереди, - каким он окажется теперь, прежде такой простой и понятный? Какая жалкая участь ждет там его, слепца!
"Хотя бы маму увижу", - подумал Ник и тут же горько усмехнулся такой невольной обмолвке: никогда и ничего он больше не увидит.
И тут его охватила такая острая жалость к себе, что слезы неудержимо подкатили к глазам. Он всхлипнул, словно обиженный ребенок, - и тут же услышал ответным всхлип, тоненький, нежный. Ли Тхау - она так тихо зашла в хижину, что он даже и не услышал, занятый своими печальными мыслями.
- Ли Тхау, - тихо шепнул Ник, стараясь задушить в груди непрошеное рыдание.
- Ньик…
Ее узкая ладошка легла на его щеку, мокрую от слез. Она что-то бормотала сочувственно, словно бы утешая сына, которому предстоит дальняя и опасная дорога - и которому она не может помочь ничем, кроме своей любви.
- Я так не хочу уезжать от тебя, Ли Тхау, - сказал Ник. - Ты подарила мне столько счастья…
И, говоря так, он уверен был, что девушка понимает его.
Ник погладил лицо Ли Тхау - и ощутил, что щеки се тоже влажны.
- Не плачь, моя хорошая, не плачь, добрая моя девочка, - приговаривал он.
И тут, уже не сдерживаясь, она уткнулась лицом ему в грудь - и отчаянно заплакала в голос.
- Не плачь, - твердил он, - не плачь…
И сам захлебнулся слезами.
"Боже мой, - думал Ник, - до чего же бездарно устроена жизнь, если ты, встретив любимую женщину на краю света, должен вдруг расставаться с нею без всякой надежды на то, чтобы увидеться вновь. До чего же это глупо и несправедливо…"
В эти минуты он и действительно ощущал Ли Тхау именно как любимую женщину - родную, единственную. И был, вероятно, недалек от истины…
Ник стискивал в объятиях горячее тело Ли Тхау - и почувствовал, что его мужская сила постепенно начинает давать о себе знать. Кажется, и Ли Тхау почувствовала происходящее с его организмом: дыхание ее стало более учащенным, она плотнее прижалась к Нику. А он принялся обнажать желанную плоть девушки, чтобы утолить ею свою печаль.
И вот уже совершенно обнаженная Ли Тхау лежит на нем. Никогда прежде они не занимались любовью в хижине, - но сейчас Нику было уже все равно: пусть слышит кто угодно стоны их страсти и звонкие шлепки распаленных тел…
Он вошел в нее так властно и сильно, что девушка вся затрепетала, задрожала, покоряясь своему властелину. А Ник одним рывком подмял ее под себя и, разведя ножки Ли Тхау до отказа, врубился во влажное, ждущее лоно девушки со всей мощью, на которую только был способен. Через пару минут ее тихие стоны перешли в отрывистые повизгивания, а Ник только наращивал свой бешеный напор, стараясь посильнее обрушиваться на девушку всем телом - чтоб громче была неистовая музыка страсти. Пусть их услышат, пусть: знайте, как сумасшедше может любить белый мужчина. И если бы даже ему пришлось сейчас овладеть Ли Тхау прямо на площади, перед глазами многочисленной толпы, - он бы не смутился, не заколебался: смотрите все, как я ее деру, смотрите, смотрите! Ему мнилось, будто не просто девушка корчится и взвизгивает под ним, - это саму судьбу-обманщицу он раскорячил, всаживая в стервозное ее чрево свое грозное орудие. Получай, сучка, получай - за все обиды и потери, за все свои жестокие проделки, я распорю тебя надвое, я накачаю тебя своим семенем так, что оно полезет у тебя изо рта, из ушей, ты будешь просить меня о пощаде, а я буду продолжать насиловать тебя без жалости и сострадания. А по щекам Ника продолжали катиться яростные слезы…
Он грубо мял маленькие грудки Ли Тхау, - казалось, они лопнут сейчас и из них брызнет терпкий сок, он до отказа заламывал ее тонкие руки, словно стремясь выдернуть их вон из плечей, он настойчиво тискал ее твердый зад, пытаясь разорвать ее ягодицы, будто плод абрикоса, и чувствовал, как все более увеличивается и твердеет орудие его мести судьбе.
- Ньик, Ньик… - жалобно, словно щеночек, проскулила Ли Тхау.
И тогда он выдернул из нее свой разъяренный жезл и, скользнув по нему пальцами, подивился на небывалый прежде его размер.
Возможно, девушка полагала, что Ник от нее отступился, - но это было отнюдь не так. Он мгновенно поставил Ли Тхау на колени, пригнув ее голову к циновке так, что потная истисканная попка девушки круто вздыбилась, - и с ходу ворвался в узкий анус. Ли Тхау издала хриплый вопль - он отозвался глухим рыком и продолжал насаживать мятую задницу на свой озверевший скипетр. Удары были столь сильны, что, казалось, любой из них может выбросить Ли Тхау вон из хижины, но Ник цепко держал ее стройные бедра, не давая им уйти от сладкой казни.
- Ньи-ик…
Голосок Ли Тхау перешел уже в хрип, но его орудие не знало устали и продолжало бесноваться в теле девушки.
- Ньик!.. Ньик!.. Я люблю тьебя…
И эти слова из воспаленного рта заставили его содрогнуться всем телом - и наступила развязка.
Безудержный агрессор вырвался из тесного плена - и горячие струи спермы ударили, словно из огнемета, густо орошая тело девушки от ляжек до макушки, тоненькими ручейками стекая со спины по бокам. И Ник, обессиленно рухнув на эту липкую истерзанную плоть, вдруг подумал: "Вот как мы могли бы покорить Вьетнам…" - и тут же провалился в забытье.
Он очнулся оттого, что проказливый язычок Ли Тхау маняще ласкал пальцы его ног. Вот он двинулся вверх по щиколотке, миновал колено, вот, скользнув вдоль бедра, принялся плутать во влажных волосах паха. И вот робко и осторожно коснулся символа власти белого повелителя…
- Шельма ты моя, - разнеженно прошептал Ник, чувствуя, как поднимается в нем новый приступ желания.
Скипетр вновь горделиво вздыбился и вошел в нежный ротик девушки.
- Целуй его, Ли Тхау, соси его, заглоти его по самую глотку…
Ник чувствовал себя так, будто плывет по зыбкому морю, плавно покачиваясь. Волны становились все круче и круче, колыхаясь в ритм сердцу, вот это уже почти шторм - и вот наконец его словно бы швырнуло вверх, к ослепительному солнцу, вспыхнувшему в сознании…
Потом они долго лежали рядом, лишь чуть соприкасаясь бедрами, и молчали. Говорить теперь было уже не о чем.
Когда Ник услышал голоса первых утренних птиц, Ли Тхау зашевелилась, поднялась на ноги. Сейчас она уйдет - уйдет навсегда…
- Подожди, Ли Тхау…
Нику хотелось оставить Ли Тхау хоть какую-нибудь память о себе - и он протянул ей свой солдатский медальон. Пальцы девушки бережно приняли подарок. И нежные губы прильнули ко лбу Ника. И - шелест одежды, звук уходящих ног. И теперь уже только птицы щебечут, встречая рассвет…
Разбудил Ника Фу Чанг.
- Пора, тебе ехать.
- Хорошо, - кивнул Ник. - Я готов.
Старик помолчал.
- Прими от меня вот это, - вымолвил он наконец. - Тебе пригодится.
И в ладонь Ника легло что-то твердое и продолговатое. Он ощупал предмет: то была крепкая трость.
- Спасибо, Фу Чанг.
- Там есть секрет, - сказал старик. - Выдвини до отказа рукоять.
Ник последовал его совету - и из трости выскользнуло узкое длинное лезвие тесака. Он привычно взмахнул им - оружие с тихим свистом рассекло воздух.
- Ну, большое тебе спасибо, старина, - улыбнулся Ник. - Да только с кем мне там драться?
- Будешь точить карандаши, - с неожиданным для него юмором отозвался Фу Чанг.
- И то дело, - засмеялся Ник.
Послышались шаги. Нет, то ступали не легкие тапочки крестьян - тяжелые солдатские башмаки попирали землю.
- Да, вот уже и совсем пора, - кивнул Ник и вставил лезвие обратно в трость.
"Хорошо входит, плотно - будто в…" - мелькнула у него скабрезная мысль.
Нужно было идти.
А дальше было уже неинтересно: пересыльный лагерь, освобождение, дорога домой…
Ник Паркер оторвался от воспоминаний и сильно потер лицо ладонями. Ладно, пора уже и на работу. Не забыть бы еще посуду помыть…
5
- Алло, меня зовут Алина, - раздался в трубке женский голос - визгливый и раздраженный.
Ник Паркер тяжело вздохнул, предусмотрительно немного отодвинув трубку в сторону: надо же, как орет. Это был уже пятый звонок за смену - и все собеседницы, как назло, были жутко злы на своих партнеров. Просто диву даешься, сколько мужиков абсолютно бездарны в постели! А ты тут слушай этих истеричек да старайся подбирать соответствующие утешения.
- Слушаю вас, - вежливо сказал он.
Алина на том конце провода немного отдышалась и начала:
- Это невозможно! Когда я только познакомилась с ним, он обещал, что повезет меня в горы и мы будем жить в маленьком бунгало, только вдвоем, и будет гореть камин по вечерам! А сам…
Ее голос сорвался, в трубке послышались частые всхлипывания.
- Успокойтесь, Алина, не стоит так расстраиваться, - сказал Ник, стараясь придать голосу всю возможную мягкость. - Я - Мистер Доверие, и я постараюсь помочь вам. Такая красивая женщина не должна плакать.
Эту расхожую фразу Нику приходилось произносить довольно часто: он знал, что в большинстве случаев она действует практически безотказно.
Так произошло и на сей раз.
- А откуда вы знаете, что я красива? Почему вы так думаете? - удивилась Алина.
- Ну это же ясно по голосу, - уверенно сказал Ник. - Уж мне-то вы можете поверить.
- Да? А он говорит, что я всего лишь смазлива - и только…
Ее голос звучал еще прерывисто, но чуткое ухо Ника уже уловило в нем кокетливые нотки.
- Ну, зачем же так ему верить. Мне-то виднее, - подбодрил собеседницу Ник.
- Да я теперь вообще ему не верю! - вновь взорвалась Алина. - Он подлый обманщик!
- А не слишком ли вы суровы у нему? Надо же быть в чем-то и снисходительной…
- Снисходительной? К этому ублюдку? Если бы вы знали, что он из себя представляет…
- Что же именно? - поинтересовался Ник, с трудом подавив зевок.
- Он - извращенец, гадкий извращенец! - с пафосом заявила Алина.
"Кажется, знакомый вариант", - смекнул Ник и спросил:
- Что-нибудь насчет мальчиков?
- То есть как это? - опешила Алина.
- Ну, когда мужчин больше интересуют существа того же пола, понимаете?
- Господи, какой ужас! Нет-нет! Да разве так бывает?
"Какая прелесть", - подумал Ник. А вслух сказал:
- Ладно, не будем об этом. Я пошутил.
- Странные же у вас шутки.
- Гм, ну… Так вы говорили - он извращенец? Как же прикажете вас понять?
- Ох, ну я объясню. Понимаете, как-то после вечера в ресторане… Может быть, я тогда выпила чуть больше шампанского, чем следовало… В общем, когда мы с ним ехали обратно… Мы были знакомы уже две недели, и я подумала: почему бы и нет? Ну, и я ему намекнула: почему бы, мол, нам сейчас не поехать ко мне - выпьем по чашечке кофе… И он понял меня правильно - по сути. Но то, что он сделал… Подождите, я закурю.
- Пожалуйста, пожалуйста.
Ник услышал, как на том конце провода щелкнула зажигалка, дымок пыхнул в трубку.
- Так что же он сделал?
- Он тут же затормозил! Прямо посреди улицы. Потом задрал мне юбку, содрал трусики и усадил к себе на колени, мерзавец!
- Вот как?
- Да! И тут же засунул в меня свою ужасную штуковину. Жуткий наглец!
- И что же дальше?
- И стал вовсю во мне шуровать! Я его спрашиваю: "Джейк, но как же кофе?" А он: "Это что - разве обязательно? К чему такие тонкости?" И шарашит в меня свою игрушку все глубже. Я при этом то и дело головой бьюсь о потолок, ногами за какие-то рычаги цепляюсь… А тут еще мимо машины так и снуют, фарами меня освещают! А этот поганец стянул с меня кофточку, лифчик - и играется моим четвертым размером, будто это ему погремушки. И продолжает пихать в меня свой этот самый… А он у него - дюймов десять, наверное, такая оглобля!
- Так это, наверное, хорошо, - осторожно предположил Ник.
- Это замечательно! Я такой штуковины сроду не пробовала. Ну и, естественно, ору как ненормальная, только сиськи прыгают да промеж ног хлюпает… Я раза четыре кончила, пока он не соизволил сделать то же самое. Всю меня залил, зараза такая. Потом спихнул на сиденье рядом и спрашивает так спокойненько: "Так как же насчет кофе, дорогая?" Ах ты, думаю, нахал. "Ладно, - говорю, - я же предложила". Он трогается. Я за одежду берусь - а он: "Чего это ты вдруг? Погоди…" Как то есть погоди? Тут он за угол заворачивает и говорит: "Ты глянь там на заднем сиденье - я тебе подарочек припас". Я, как последняя дура, вся голышом, перегибаюсь на заднее сиденье, а он - по тормозам, наваливается на меня сзади - и опять впендюривает! Ну, не кретин? Хорошо хоть - на этой улице движение было поменьше. Спрашиваю его: "А где ж подарочек?" А он мне: "Да вот же - в тебе торчит, разве не чувствуешь?" И продолжает свой гвоздь вколачивать - как тут не почувствовать? Я визжу, конечно, как резаная - бабулю какую-то с собачкой перепугала. И главное, когда машина навстречу - то фары ужасно глаза слепят. А этот мерзавец вовсю старается, сопит, крякает, кобель окаянный… Ну, кончил наконец, чуть жопу мне всю не расплющил… Ой, простите, а "кончил" - это приличное слово?
- Абсолютно, - заверил Ник Алину.
- Да, так вот: слез он с меня, и тронулись мы дальше. "Что же, - спрашиваю, - мне опять не одеваться?" - "Ладно, - отвечает, - набрось пока что-нибудь…" А я, растяпа, в это "пока" как-то не вдумалась. Натянула кофту с юбкой на голое тело, остальные бебихи в сумочку запихнула. Едем-едем - а он и говорит: "Знаешь, тут такое место есть красивое - пойдем покажу". Ну, пойдем. Вылезли из машины, заходим в скверик какой-то. Темно. Скверик как скверик. "Что, - спрашиваю, - за место?" - "Да вон, - отвечает, - под фонарем". Подходим к фонарю - стоит скамейка обычная. И тут он меня через нее перегибает - и засаживает прямо в жопу! Ох, а это приличное слово - "засаживать"? - вновь спохватилась Алина.
- Вполне, - успокоил ее Ник.
- Ну, хорошо. А то ведь неудобно сказать что-нибудь не то. Так вот засовывает он мне в жопень своего дурака - и по газам! Скамейка жесткая, в живот упирается - а ему-то там сзади мягко! Знай себе наяривает. Я обстоналась вся, задница в мыле - ужас. Выпустил мне в попочку галлон целый - и отвалился. Довольный, как паук. Вернулись в машину, поехали. Я еще не успела сигаретку выкурить, как вдруг он в ширинку к себе заглядывает и озабоченно так спрашивает: "Эге, да что это с ним?" Я, конечно туда же наклоняюсь: "Что?" А там опять его дурень торчит, как часовой. И он одной рукой меня за затылок пригибает, а другой продолжает машину вести, ублюдок! Так и еду дальше с его бамбулей во рту. Что уж там, думаю, надо постараться… В общем наглоталась его добра, - а он смеется: "Ну как коктейль?" - "Фу, - говорю, - какой ты все-таки…" Но вот наконец к моему дому подъехали. "Милости, - говорю, - просим". Поднимаемся на крыльцо - и тут он мне подол задирает и прямо так, встояка, всаживает. Я и сказать-то ничего не успела. Отработал он опять на всю катушку, спрятал свое хозяйство и невинно так говорит: "Ну когда ж наконец кофе? Я уж заждался". Разве не подлец? Поднимаемся ко мне в квартиру. Я на кухню, кофе варить, а его посадила у телевизора. И только я зазевалась - он уже тут как тут: заваливает меня прямо на пол и - ну сами понимаете… Отделал так, что я потом едва ноги обратно сдвинула. Встает, застегивается: "Ладно, пойду, пожалуй". - "А как же, - спрашиваю, - кофе?" - "Как-нибудь в другой раз, дорогая". Мерзавец! И ушел! Вы представляете?
- Ну, хорошо: а почему же вы его извращенцем называете? - полюбопытствовал Ник.
- А как же! Разве приличные люди так поступают? Надо сесть вечером в приличной квартире - ох, я уж и не вспоминаю про бунгало с камином! - выпить по чашечке кофе, поговорить о прекрасном и романтичном, а потом уже, может быть, что-нибудь и произойдет между двумя родственными душами. И я не успокоюсь до тех пор, пока не случится именно так!
- А вы с ним часто видитесь?
- Господи, да каждый день! И всякий раз одно и то же: трахает меня где попало, прямо средь бела дня. Я уж бояться стала в машину к нему садиться. "Ладно, - говорит, - поехали на метро". Так он там меня прямо в вагоне на полу… Из соседнего вагона какие-то негры смотрят, смеются… Пошли в кино - чуть сиденье там не сломали. В зоопарке - ох, это и вообще страшно вспомнить! Я там орала, как павианша, а люди за кустами в двух метpax ходили. Ну откуда только такие хамы берутся! Подонок!
- Я уж не знаю, - сказал Ник, - сочувствовать вам или как? По-моему, вы совершенно счастливой женщиной должны быть - с таким-то приятелем…
- Как вы можете так говорить? - возмутилась Алина. - Я же вам объяснила, как представляю себе это!
- Так что же - с этой чашечкой кофе заветной так до сих пор и не получилось?
- В том-то и дело… Но сегодня наконец, я надеюсь, все будет как надо! Я его перехитрила.
- Как вам это удалось?
- Я пригласила его прямо к себе домой. И, как только он вошел, с порога - прямиком его в ванную: посмотри, мол, кран поломался. И заперла его снаружи! А сама пока кофе сварила - вот, на столике стоит, мягкий приглушенный свет… Уж теперь-то он мой, голубчик…
- Ну что ж, я желаю вам… - начал было Ник, но тут на другом конце провода раздался отчаянный вопль:
- Он опять!.. Джейк, ты разольешь кофе!.. Ах… Ах!.. Джейк… Ах!..
Послышался грохот, звуки отдалились - не оставляя, впрочем, сомнения в характере своего происхождения, - Ник представил себе опрокинутый столик, осколки кофейных чашек, парочку на полу - и осторожно повесил трубку. Наверное, сегодня эта Алина уже не станет перезванивать.