- Безусловно. Не умею писать иначе. В каждой строчке моих сочинений содержится стремление сообщить нечто новое, о чем читатель никогда прежде не слыхал, никогда раньше не догадывался. Только на подобного рода сочинения имеет право Мастер! Быть же рядовым подмастерьем или, тем более, строчкогоном-ремесленником, пресловутым волкогоном конъюнктуры не желаю.
А как иначе?! Зачем становиться писателем, если тебе не о чем рассказать людям?! Я попросту обязан уметь и знать больше, нежели остальные. Другого не дано!
И как могут так называемые творцы пресмыкаться перед властями предержащими, тем более, когда власть сия антинародная и глубоко безнравственная?! Тут тебя не спасет и то обстоятельство, что помещение, в котором ты занимался - или занималась! - духовным стриптизом, где состоялась групповая акция эксгибиционизма, носит имя великого музыканта. Какая мерзость!
- Полностью с вами согласен, хотя Смутное Время - эпоха посредственностей, извращенцев всех мастей и бездарных - пришмандовок, увы… Ну, а третий роман?
- Называется он "Страшный Суд" и завершает трилогию "Вожди, пророки и Станислав Гагарин". Когда работал над первым романом - "Вторжение", в котором главным действующим лицом обозначен товарищ Сталин, я не думал ни о каких продолжениях, представьте себе… Стремление продолжать эпопею Смутного Времени обусловлено и предопределено логикой развернувшихся в наши дни событий.
Странные, мягко говоря, дни августа 1991 года, столбняк, парализовавший нас в результате беловежского сговора зловещего триумвирата, стремительное превращение России в безответную служанку Мирового Капитала, обвальное обнищание русского народа, который во все века цементировал собою Великую Державу, катастрофическое вымирание населения республики - такие государственные, тектонического масштаба разломы не могли не отразиться на моем творческом восприятии.
- В ваших последних романах, Станислав Семенович, глобально и с размахом действуют не только национальные герои, но и сами боги - боги вселенского добра, которых автор называет Зодчими Мира, им противостоят космические Конструкторы Зла с их агентами влияния - отвратительными ломехузами.
Подобный расклад мы наблюдаем только у одного писателя всех времен и народов. Это Гомер с его великими "Илиадой" и "Одиссеей"! Как вы относитесь к титулу - Гомер Двадцатого века?
- Отрицательно… Есть, знаете ли, в человеческом житейском обиходе неизгладимое стремление обязательно кого-то с кем-то сравнивать!
Я понимаю, сравнение - один из важных методов познания, но в собственной практике обхожусь без оного… Кстати, и товарищ Сталин любил повторять, что сравнение всегда страдает. И действительно, как можно сочетать, скажем Диккенса с Достоевским, а Джека Лондона с Андреем Платоновым, хотя досужие литературоведы могут обнаружить некое сходство между сказочником Бажовым и романтиком революции Гайдаром. Не путать с экс-премьером!
Есть писатель Станислав Гагарин. Это уже некая литературная и историческая данность, существующая независимо от того, как к моему творчеству относится Иван Шевцов или Татьяна Иванова, Вадим Кожинов или Ольга Кучкина.
Одинокий Моряк в принципе против кличек, ярлыков и псевдонимов чужих фамилий в литературе. Если я родился Гагариным, чего ради я буду подписываться под собственными опусами Абрамом Терцем или Сведенборгом, Панасом Драченко или наоборот? В любом псевдониме, а слово сие переводится, как "ложное, фальшивое имя", есть нечто безнравственное, блатное, криминальное, что ли…
Хотя, не скрою, мне было приятно узнать, что критик Анатолий Ланщиков называет меня русским модернистом Двадцать первого века. Но приятность шла не от самой кликухи, а от того, что Анатолий Петрович ухватил суть моего сочинительства, я ведь и сам полагал себя таковым, а выразить сие литературоведческим термином не сподобился…
- Значит, "Страшный Суд" состоит из двух книг?
- Первая называется "Гитлер в нашем доме" и рассказывает о гипотетической Гражданской масштабной, региональная уже идет, войне в России. Главным героем этой части "Суда" является Адольф Алоисович Гитлер. Он прибывает с Того Света и пытается помочь русским людям в их борьбе с ломехузами, дабы искупить вину перед Россией.
Видите ли, те, кто побывал на Том Свете, становятся иными существами… Хочу сразу признать: писать о Гитлере, ой как нелегко. При всем несомненном и неоспоримом злодейском ореоле, который окружает эту незаурядную личность, о Гитлере нельзя говорить и писать однозначно.
Советский читатель знает только одного Гитлера - бесноватого параноика, ставшего виновником катастрофических разрушений, гибели двадцати миллионов соотечественников.
А как отнестись к тому факту, что о Гитлере написано свыше пятидесяти тысяч книг? По числу научных исследований о нем фюрер занимает первое место в мире после Иисуса Христа.
Но самое главное в том, что Гитлер в романе "Страшный Суд" - это мой Гитлер, фюрер германского народа, прибывший в Россию с миссией доброй воли. Он прошел чистилище, получил от Зодчих Мира, как и мой, гагаринский Сталин, сверхзнание, искупает новыми благими деяниями великий грех, которому не было прощения в земной жизни Гитлера и за который он собственноручно покарал себя, насильственным путем ушел из нашего мира.
В романе "Мясной Бор" я предпринял попытку объективно рассказать о Сталине и Гитлере. Но там оба фюрера - литературные герои. В новых моих сочинениях они являют собой нечто иное.
И Сталин, и Гитлер в нынешней ипостаси суть наши современники, активные участники событий Смутного Времени, мои товарищи и соратники, если хотите…
- И товарищ Сталин действует в третьем романе?
- Разумеется. Без Иосифа Виссарионовича нам и в реальной жизни не обойтись, а в фантастическом мире гагаринского воображения тем паче. И не только Сталин обитает среди действующих лиц "Страшного Суда". Читатели встретятся на его страницах с адмиралом Нахимовым, прибывшим из прошлого века, чтобы принять командование Черноморским флотом, познакомятся с Александром Македонским и Чингиз-ханом, Наполеоном Бонапартом, воюющим на стороне России против иностранных интервентов, великим князем Олегом, создавшим Русскую Империю, сохранившуюся, как бы тяжко ей не было, до наших дней.
Юлий Цезарь и генералиссимус Александр Суворов будут командовать русскими патриотическими войсками… И естественно, в романе вы найдете и достойных соотечественников, и выродков с подонками, продавшихся за зеленые иудины баксы, новоиспеченных буржуинов компрадорского толка.
- Словом, вожди, пророки и Станислав Гагарин…
- Именно так.
- Роман "Вторжение" я читал три раза. В первый раз - залпом, взахлеб, острая сюжетность тащила меня по страницам романа за шиворот. По второму разу уже с карандашом в руке осмысливал каждую фразу, делал выписки особо поразивших меня мест. А третий раз я принялся, читая "Вторжение", обращаться к источникам, подбирать вспомогательную философскую и историческую литературу, чтобы глубже проникнуть в тот необычный и невообразимый по спектру чувств и палитре эстетических красок многослойный фантастический мир, который вы так щедро подарили людям.
И невероятная степень раскованности!
Вы достигли того уровня внутренней свободы, Станислав Семенович, к которому обязан стремиться каждый писатель, но которого никто и никогда не достигнет.
- Ну зачем же так… Вы не оставляете шанса тем, кто идет за мною, дружище! Так не годится. Каждый сочинитель раскован на особицу… Назовите мою раскованность просто гагаринской - на том и закончим.
Напомню только читателям, что романы "Вторжение", "Вечный Жид" и "Страшный Суд" с его двумя книгами - "Гитлер в нашем доме" и "Конец Света" - можно заказать отдельно в Товариществе Станислава Гагарина по указанному выше адресу. Высылаем также мои остросюжетные - других я просто не умею писать - романы "Три лица Януса", "Ящик Пандоры", "Контрразведчик" - в четырех сериях, "Третий апостол". Есть у нас и "Одинокий моряк в океане" - рассказ о моей жизни, он высылается бесплатно. Располагаем мы и романом Юрия Никитина "Мегамир", это подлинный шедевр русской фантастики, который я редактировал собственноручно.
Многотомный "Русский сыщик" и 24-х томная Библиотека "Русские приключения" - в нее войдут и мои "Шпионские романы", и другие сочинения Станислава Гагарина, рассылаются только подписчикам и наложенным платежом.
Почтовые услуги стоят теперь бешеных денег, заранее вас, друзья, предупреждаю, вина не наша, претензии правительству. Но вовсе не хлебом единым жив человек… Для тех, кто живет в Москве и Московской области, бывает в наших краях, проще приехать к нам в Одинцово, на платформу Отрадное Белорусской железной дороги. Ищите здание 14 - спортшколы ДОСААФ, трехэтажный дом красного кирпича по улице Молодежной, восемь минут от платформы. Милости просим!
И последнее предупреждение. Не называйте нас в письмах "господами". В Товариществе Станислава Гагарина трудятся только товарищи! И книги мы выпускаем не для господ…
Покидая заполненный умными книгами кабинет русского сочинителя, я повторял, несколько перефразируя, известные с детства лермонтовские строки:
…Да, есть ведь люди в наше время,
Ратное, лихое племя! Богатыри! Не вы…
О том же, какая нам достанется доля, каким видит будущее России Станислав Гагарин - в следующий раз.
XIII
Если бы пилот вертолета не сотворил сногсшибательный кульбит, заставив летательный аппарат едва ли не кувыркнуться в воздухе, всякое будущее для Станислава Гагарина было бы исключено.
Сейчас не время уточнять, от какой ракеты класса "земля-воздух" увернулась наша машина, был ли это стингер, а может быть, и некий зингер, значения не имеет… Пристегнутый к сиденью, я повис на мгновение вниз головой, удерживаемый ремнями, а вот не покидавший меня и в вертолете Рахмон ухитрился выскочить из державших его ремней и схлопотал под глаз огромный синячище.
Но с этим мы уже потом разобрались… С земли больше не стреляли, слава Аллаху, и винтокрылый приятель боком скользнул к площадке, оборудованной в центре пограничной заставы.
Бывшей заставы - пришлось уточнить Станиславу Гагарину, когда он ошеломленным взглядом окинул дымящиеся развалины скромных строений.
Застава была разгромлена дотла.
- Они провели артиллерийскую подготовку, - негромким голосом сообщил мне Рахмон, бесстрастно глядевший в сторону Афганистана. - Ударили из-за Пянджа. Сразу разрушили связь, взорвали склад боеприпасов, изолировали пограничников от соседей. Потом атаковали из-за границы и с севера…
- Сколько? - отрывисто перебил я таджика, и тот понял меня.
- Двадцать пять человек, - просто ответил Рахмон и после паузы добавил, скорее для дополнительной информации, нежели намекая на некую компенсацию: - С ихней стороны в четыре раза больше…
Я оглянулся. Поражала пустынность окружающей обстановки. Еще недавно здесь обитало пять десятков молодых и здоровых парней, жизнь которых была строго выверена и подчинена режиму пограничной заставы, где новые сутки службы начинались с тринадцати часов и текли размеренно и логично, где смысл жизни каждого определялся высокими словами: "Приказываю выступить на охрану Государственной границы Союза Советских Социалистических Республик…"
Но какую границу защищали нынешние ратники в зеленых фуражках, за что отдали жизни эти российские парни, ведь наша поруганная и униженная Россия не имеет общих границ с Афганистаном…
"Интересно, - подумал я, - как теперь напутствуют русских пограничников, заступающих в наряд? Вернусь в Москву - позвоню Геннадию Ананьеву".
- Полковник из Душанбе командует, - возвратил меня в нынешний день Рахмон. - Серьезный мужчина, хотя и молодой… Эвакуировал оставшихся в живых и занял участок границы собственными парнями. Хотел нанести упреждающий удар, да московские генералы не разрешили.
"Знаем мы этих московских, - с внезапно возникшим раздражением подумал я. - Один мой относительно недавний кореш чего стоит, собутыльник самого, обличенная во власовский мундир особа, приближенная, так сказать, к императору. А ведь я с этим дубоватым козлом договор о творческом содружестве подписывал… Тьфу!"
Я поворотился в сердцах, чтобы и в самом деле сплюнуть, и тут увидел, как мчится в нашу сторону боевая машина пехоты.
- Душанбинский полковник, - сказал Рахмон.
Бээмпешка лихо развернулась у вертолета, доставившего нас на разоренную заставу, с машины соскочил подтянутый и строгий полковник, которому явно не хватало до тридцати лет направился ко мне, упруго припадая при каждом движении к земле, будто двигался уссурийский тигр, вставший на задние лапы, но с подчеркнутой уверенностью отличного строевика, знающего толк в военной выправке.
Я невольно залюбовался полковником, который казался человеком из местных, но черты европейского облика в нем присутствовали тоже.
Не дойдя пяти шагов, он броско взял под козырек и четко доложил:
- Охрана границы восстановлена, меры по усилению приняты, восстановительные работы начнутся с подходом саперной роты, спустя тридцать минут. Двести первая дивизия поднята по боевой тревоге и развертывает глубоко эшелонированное прикрытие позиций Московского погранотряда.
Окончив доклад, симпатичный парень приблизился вплотную, пожал мою руку, которую я протянул ему, и представился:
- Полковник Темучинов! Здравствуйте, товарищ Гагарин!
- Опаздываете, полковник, - сказал я ему, входя в роль, ведь не просто наблюдателем меня перебросили сюда, на Крышу Мира, со старых и добрых Карпатских гор. Видимо, необходимо разобраться в ситуации и принять некие решения. По крайней мере, сделать предположение о случившемся и затеять разумные вариации, отталкиваясь от собственных суждений.
- Неужели разведка не сообщила о намерениях сопредельной стороны?
- Еще как сообщила! - воскликнул полковник. - Только не было команды из Москвы, хотя Москве оперативная обстановка докладывалась ежечасно. Никто не рискует брать ответственность на себя, товарищ Гагарин.
- Как вас зовут, полковник?
Мне почему-то не хотелось повторять в разговоре его армейское звание, хотя он ловко смотрелся в десантном кепаре с длинным козырьком и пятнистом комбинезоне, брючины которого были аккуратно заправлены в высокие шнурованные ботинки.
- Чингизом меня зовут, - обыденно ответил новый знакомец в камуфлированной одежде. - По отчеству не обязательно…
- Вы из таджикской национальной армии? - спросил я.
В наши дни, когда армейская форма почти во всех республиках еще союзная, а вокруг зачастую все ходят в пятнистой, что делает военных близнецами, но вовсе не братьями, подобные вопросы не сочтешь излишними.
- Около того, - непонятно ответил Чингиз будто отрезал, и потому я не стал развивать тему.
- Не хотите ли пройти в мою штабную палатку? - радушно улыбнувшись, предложил полковник.
Мы обогнули еще отвратно чадящее здание заставы и за ним, метрах в двухстах пониже, на берегу Пянджа я увидел с десяток аккуратно поставленных палаток, сооруженных из брезента пустынного цвета.
В легком просторном помещении, заполненном полевыми рациями и компьютерами, было там, по-моему, и нечто вроде портативного радиолокатора, громоздилась тьма других приборов неизвестного назначения, Чингиз ввел меня в брезентовый закоулок-выгородок, где стоял походный столик и два раскладных стула.
Верзила-вестовой по молчаливому кивку полковника принес чай и разлил в пиалы, аккуратно поставленные среди обычных закусок, которые традиционно сопровождают среднеазиатское чаепитие.
- Милости прошу, - широко улыбнулся Чингиз. - Чем богаты… Спиртного вы, как меня предупредили, не приемлете принципиально. Я - тоже.
- Вот и хорошо, - подвел Станислав Гагарин итог, смекнув, что сей Чингиз знает о нем не только это. - Общую обстановку, пожалуйста…
Мы пили чай, я потихоньку пробовал закуски, ведь и не завтракал еще с той поры, когда очутился в горном лесу за тридевять земель от того места, где находился прежде, а полковник Темучинов говорил, что было бы явным преувеличением считать, будто за нападением на границу стоит Афганистан, как государство.
- По ту сторону Пянджа такое же смутное время, как и у нас, - говорил мой хозяин. - И не было ни одного случая, когда ответственность за пограничные инциденты взяло бы на себя кабульское правительство. Скажу больше: шейх Раббани, встречаясь с таджикскими и узбекскими лидерами, неизменно подчеркивает собственное миролюбие.
- У Раббани непростые отношения с северными районами Афганистана, - заметил я, скромно давая понять, что газеты, по крайней мере, мы регулярно читаем.
- Практически эти области не подчиняются центральному правительству, - подтвердил сказанное мною полковник Чингиз. - Обратите внимание на то обстоятельство, что с территории, которую контролирует генерал Дустум, узбек по происхождению, никаких вылазок не происходит. А вот из провинции Тахар, где велико влияние исламской партии Афганистана, моджахеды так и прут на нашу землю…
- И беженцы с ними… Усиливающий нестабильность фактор, - определил Станислав Гагарин.
- Еще какой фактор! - воскликнул мой собеседник. - А сейчас, когда премьер-министром у соседей стал Хекматиар, вождь исламистов, действия душманов, которые будоражат и наших таджиков, заметно активизировались, увы… Попейте, попейте чаю! Сейчас будем завтракать, меня предупредили, что вы голодны.
- А разве это не завтрак? - удивился я и помахал рукою над столом.
- Это закуски к чаю, товарищ, - усмехнулся полковник.
В общем и целом, события в Таджикистане мне были известны. Я знал, что в республике много узбеков, порядка миллиона человек, и триста тысяч русских. Последнее обстоятельство было весьма тревожным, ибо в соседней стране было слишком много фанатиков, мечтающих вырезать всех шурави по эту сторону реки Пяндж.
- И вырежут, - буркнул Чингиз, будто прочитал мои мысли, - не сомневайтесь в этом, Станислав Семенович. В первую очередь - русских.
- А некий Плутник - одна фамилия чего стоит! - пишет в "Известиях", что русское войско необходимо немедленно вывести отсюда, пограничные заставы убрать, а нынешнему правительству, законно избранному, между прочим, народом, найти общий язык с оппозицией.
- Какая оппозиция! - воскликнул Чингиз. - Бандит и наркоман Резвон, прячущийся в горных ущельях Памира? Казиколон Тураджонзода, удравший в Афган, или Шодмон Юсуф, скрывшийся где-то у вас в Подмосковье?! Два года они были у власти, получили неслыханную свободу для реализации собственных идей и планов. Итог известен - погибло шестьдесят тысяч ни в чем не повинных людей, которых эти авантюристы принесли в жертву ложному религиозному беспределу.