XI
Еще во сне его беспокоило нечто.
Смутное ощущение тревоги не оставляло Станислава Гагарина в его причудливых наваждениях, их по неведомым правилам выстраивало неуправляемое сочинителем подсознание. Странно знакомые образы, о которых я только знал, будто они известны мне в иной вовсе жизни, но обозначить неким символом был не в состоянии, эти образы чередою сменяли друг друга, словно развертывали передо мною зашифрованный неизвестным кодом, метафизический и донельзя таинственный текст.
Любопытным было и то обстоятельство, что я осознавал необычную символику сумбурных и алогичных сновидений и тщился, не просыпаясь, запомнить ключевые моменты, дабы использовать их впоследствии в качестве литературного материала.
Рациональное отношение к бытию не оставляло сочинителя и тогда, когда мозг его был отключен от возможности сознательно воспринимать реалии действительного мира.
И когда я очутился на некоем фантастическом празднике собственных сочинений, то положил себе крепко запомнить сей опыт и воплотить его в мирной жизни.
Волшебно запечатлелись образы книг. С одной стороны это были как бы человеческие существа. Ко мне подходил "Мясной Бор", представлялся, и это был именно роман "Мясной Бор", я внятно осознавал сие, хотя и не видел знакомых обличий в образе собственного сочинения.
Морской роман "По дуге большого круга" не обладал флотскими атрибутами, но я не сомневался, что передо мной повествование о капитане Волкове. Во "Вторжении" не было ничего похожего на товарища Сталина, "Вечный Жид" и намеком не указывал на присутствие в нем Иисуса Христа и Конфуция с Заратустрой, а в "Преступлении профессора Накамура" и на иоту не присутствовало японское.
И приходило неясное беспокойство, видимо, от некоего неудобства, его испытывал мой правый бок, на котором я лежал, свернувшись калачиком и постоянно ощущая, как мерзнет на открытом воздухе незащищенная одеялом спина. Это беспокойство было поначалу неосознанным, оно не имело четкого знака и носило скорее характер душевного неуютства. Но по мере того, как сюжет сновидения завершался, неуютство становилось все более физическим, и еще до конца не проснувшись, я понял, что в правый мой бок давит металлическое тело автомата Калашникова, на который мне неведомо как угораздило улечься.
Мысль о калашнике заставила стремглав убежать ото сна, но лежал я неподвижно, мгновенно настроив чувственные рецепторы, чтобы собрать информацию о том мире, о котором я ничего еще не знал и в котором вдруг оказался.
Некое шестое чувство подсказало мне, что проснулся я в Час Быка, последний предрассветный час, когда совершаются чудовищные преступления.
Затем пришло осознание: я нахожусь в горах.
Но это были не Карпаты.
Я все еще лежал на довольно мягком естественном ложе из упавших за многие годы листьев, но правая рука просунулась вперед и осторожно нащупала ствол автомата. Я попытался выдернуть калашник из-под себя, но понял, что не сумею это сделать, если не сдвинусь с невесть как оказавшегося подо мною оружия.
"Осторожно лечь на спину, выхватить автомат, изготовив калашник для возможной стрельбы!" - именно так бы прозвучал приказ, который мозг передал не проснувшемуся окончательно телу.
Мощный заряд адреналина развернул меня по продольной оси и заставил в одновременном напряге прочно схватиться за оружие. Предохранитель калашника был спущен, но сидит ли заряд в патроннике мне было неизвестно. И потому, чтобы изготовить автомат к стрельбе, я, не боясь нарушить тишину, передернул затвор.
И слава Богу… Патронник был пустым прежде.
Лязг затвора ответной реакции неизвестного еще мира не вызвал. Вслушиваясь в окружавшую меня тишину, я стал различать неясные пока звуки. Вот заворочалась в листве просыпающаяся птица, пробилось журчание недалекого ручья, донеслось сразу встревожившее меня приглушенное расстоянием дудуканье тяжелого пулемета.
Рассветало.
Окружавшее меня поначалу ночное пространство посерело, затем стало обретать, проявляясь во все более зримых очертаниях, присвоенные ему краски.
Лежал я теперь спиною вверх, заняв боевую позицию и готовый отразить нападение с любого, так сказать, румба. Где я и кто может напасть на меня - оставалось загадкой, но в готовности я был отменной… Отлаженно работал мозг, просчитывающий ситуацию, отрешились от сонной вялости мышцы, указательный палец правой руки уверенно лежал на спусковом крючке.
Пока я знал, что оказался неведомо как в лесу, и в лесу горном… Самих гор я еще не видел, но ощущал их присутствие, и едва уверился, что горы-таки присутствуют, тесным кольцом окружают меня, нетерпеливо толпятся на огромном пространстве, я понял, что нахожусь отнюдь не в Карпатах.
Карпаты были уютными и добрыми верховинами, домашними, что ли, успокаивающими человеческую душу, вносящими умиротворение в человеческое бытие, разумное начало и философский порядок.
Горы, в которых я оказался, воспринимались мною как беспорядочные и злые.
Теперь я будто видел их, чудовищные судороги Земли, вздыбленные на сотни и тысячи метров гребни и валы застывшего базальта, головокружительные провалы и с надменной гордостью вознесшиеся пики, объятые внизу ледниками, с такими стремительными откосами, что на них не задерживался снег, их избегали задевать попытками взбираться и сумасшедшие скалолазы.
Горы были бесшабашными и молодыми.
Такие я видел в Дагестане, когда пробирался дорожными серпантинами в Телетль, Унцукуль или Гоцатль, но здесь, в неведомом горном лесу ни минуты не сомневался, что некие силы забросили меня отнюдь не в любимую республику, обласкавшую Папу Стива многими почетными титулами.
Да, это был вовсе не Дагестан, но от осознания сего мне легче не стало, ибо я мог очутиться где угодно, от каких-нибудь непальских Гималаев до латиноамериканских Кордильеров.
Снова отдаленно продудукал пулемет, и по голосу я определил его: надежный и толковый дегтярев.
"Может быть меня и во времени… того, - несколько надсмехаясь над самим собой - так было легче перенести неизвестное, - подумал я. - Куда ни то турнули… Глядишь, и окажусь в лете сорок второго, вблизи одного из перевалов Приэльбрусья, а из чащобы высунет фашистское мурло альпийский егерюга со шмайсером в руках…"
Спасаясь от потенциального страха за возможность и подобного расклада, с моими новыми друзьями и на Луне с Марсом проснуться не заржавеет, я поиронизировал слегка над тем, что лично с Алоисычем знаком, авось, поддержит. Но фюрер, увы, в Берлине, а я вот на Кавказе, если, разумеется, это Кавказ, а Станислав Гагарин пребывает в сорок втором годе.
"Вставать или еще подождать?" - почти по-гамлетовски спросил я себя, и вспомнив поговорку о том, что под лежачий камень вода не течет, принялся осторожно приводить себя в вертикальное состояние.
Вокруг было почти тихо, изрядно рассвело, и первые птицы уже возвещали, пробуя горло, что наступило утро.
Поднявшись на ноги и не забывая оставаться до крайности настороженным - калашник в руках оказался, видимо, не случайно, я вдруг осознал, что нахожусь не в Гималаях и не в каких-нибудь Андах, а в самом что ни на есть Великом Союзе, и если не в Приэльбрусье, то уж в Средней Азии это точно…
Jbi bene, ibi patria, - едва слышно пробормотал я тоном, не допускающим возражения. - Там хорошо, где Отечество.
И тогда раздался выстрел.
Я тут же бросился наземь, мгновенно прикинув, откуда стреляли, но в той стороне было тихо.
"Твою мать, - подумал Станислав Гагарин, - глупейшее положение… Кто я, где я, что мне предписано совершать - ноль информации… Надо еще пару-тройку минуток выждать…"
Ждать долго не пришлось.
В кустах, откуда стреляли, наметилось явное шевеление, и на поляну - в лесу становилось светлее и светлее - выбрался человек в чалме и стеганом ватном халате, обутый в мягкие сапоги и подпоясанный шелковым кушаком. Про шелковость кушака, я узнал, разумеется, позднее.
Он сделал полдюжины шагов в мою сторону, естественно, я держал его на мушке, затем вдруг вскинул автомат и выстрелил в воздух.
- Ay, - вовсе по-русски крикнул вдруг незнакомец, - ау!
"Ни хрена себе хрена, - вспомнил я поговорку Михал Михалыча, старого профессора-литературоведа и славного папаню критика Димы Урнова. - Он что, этот средний азиат, грибы под Власихой собирает?"
Но обнаруживать себя я не собирался, поглядим, что будет дальше, решил Одинокий Моряк.
- Ау, - снова воззвал стеганый халат, - где вы, товарищ Гагарин?
"Это уже теплее, - подумал я. - Впрочем, разыскивать меня могут и друзья, и те, которые не очень…"
- Товарищ Гагарин! Мы ищем вас с вечера… Где вы? Отзовитесь!
По легкому акценту я понял, что обращается ко мне таджик, им русская речь давалась легко, талантливый народ, не случайно зовут их арийцами Востока.
Но и таджики бывают разными…
- Пароль - Вторжение, - уже другим тоном произнес вдруг человек с автоматом. - Отзыв - Вечный Жид! Вас ищет партайгеноссе…
Тут он запнулся и выдал такого матюка, что некая сила рывком поставила меня на ноги, и я шагнул к встрепенувшемуся таджику, не снимая, тем не менее, пальца со спускового крючка.
- Салам алейкум, - сказал я. - Вы что: начать лесные призывы не могли с этих последних слов? А то: ау, ау… Здравствуйте! Кому я понадобился здесь?
- Алейкум салам, товарищ Гагарин… Меня зовут Рахмоном. Большая банда прорвалась через Пяндж из-за кордона и осадила пограничную заставу, - скороговоркой сообщил мне посланец. - А из горного ущелья Комарово вырвалась вооруженная группировка Резвона, она движется к границе с севера. Пограничников мало… Погибнут парни…
- А что же двести первая дивизия? - спросил я. - Какого хрена выжидает!?
- Послали запрос в Верховный Совет России…
- А скорый на указы президент? Ведь он главный командир, и существует именно для таких оперативных целей… Что министр обороны?
Рахмон неопределенно пожал плечами.
- Козлы! - в сердцах произнес Станислав Гагарин. - Где транспорт?
- Вертолет ожидает тремястами метрами ниже, - ответил таджик.
XII
До того, как очутиться вдруг в горном лесу, покрывшем одну из долин Памира, Станислав Гагарин предпринял попытку установить отношения с газетой "Правда", памятуя о той вспышке активности и интереса к его роману "Вторжение", которую вызвала публикация в "Советской России" его беседы с Димой Королевым, они назвали сей материал - "Сталин в Смутном Времени".
За месяц, а интервью Валентин Чикин напечатал 8 мая 1993 года, пришло свыше пяти тысяч писем читателей с просьбой прислать роман "Вторжение", а также все, что успел издать Станислав Гагарин.
Геннадий Иванович Дурандин спешным порядком организовал отправку книг - и дело пошло.
Я, тем временем, продолжал сочетать бурную издательскую деятельность с работой над романом "Страшный Суд", всё более с некоей жутковиной и фатальным страхом убеждаясь в том, что предсказанное мною в романе немедленно, через две-три недели, сбывается в реальном мире. Так я угадал с донецкой забастовкой, напророчил с Черноморским флотом, с летчиками, продавшимися за зеленые баксы, а также в дюжине более мелких событий, развивавшихся почти так, как изложил Папа Стив в сюжетном хитросплетенье.
Готовясь идти к правдинскому главреду Селезневу, я созвонился с замом его Ильиным и в обычном скоростном темпе изготовил интервью, которое якобы провел со мною Кожевников, редактор "Русского пульса".
Мне не привыкать писать о себе самому… За Диму пишу, за Галину Попову, теперь вот за Владимира Николаевича написал, второй раз, кстати. Недавняя моя беседа с ним уже опубликована в двенадцатом номере "Русского пульса".
Так вот, накидал я текст беседы, назвал его, чтоб ошеломить читателя, "Гитлер в нашем доме", поставил рубрику "Гомер среди нас" - а фули!? Пусть правдисты попробуют проглотить! - и понес в такое знакомое здание на знакомой улице, носящей имя газеты.
Было это вроде бы восьмого июля, в четверг, я еще ведь и крупную денежку внес в фонд поддержки "Правды", а спустя два дня, в субботу утром меня осенило, родилась некая философская система, к которой шел всю жизнь и которую назвал теперь философией порядка.
Но об этом позднее, хотя именно сегодня утром, а строки эти я пишу уже вечером, около двадцати одного часа, девятнадцатого июля, написал я конспективное изложение собственного учения, которое оформил пока в виде статьи "Наши задачи".
Но я отвлекся… Что же говорилось в материале, который отнес в "Правду" с подзаголовком "Репортаж из кабинета писателя"?
После выражения "Гитлер в нашем доме", вынесенного в название, мой интервьюер, то бишь, фактически я сам, рассказывает:
Именно эти, прямо скажем, не только интригующие, но и обескураживающие слова, увидел я на переплете кожаной папки, куда Станислав Гагарин бережно укладывал перечитанные уже страницы.
- Новый роман? - с неподдельным и живым интересом спросил я широко известного в Державе летописца Смутного Времени, основателя книгоиздательского предприятия "Товарищество Станислава Гагарина".
- Третий в серии - и последний, - вздохнул русский писатель, человек незаурядной судьбы, штурман дальнего плаванья и ученый правовед, яркий публицист и почетный морской пехотинец Черноморского флота. - Вот закончу роман "Страшный Суд", первая книга которого называется "Гитлер в нашем доме", объемную трилогию-эпопею "Вожди, пророки и Станислав Гагарин" и с литературой для взрослых завязываю. Начну придумывать сказки для детей.
Хозяин кабинета горько усмехнулся и добавил:
- Если будет для кого… Если русские женщины не перестанут рожать ребятишек.
- Надо уповать на перемены к лучшему в нашей жизни, - осторожно заметил я.
- Не уповать, а каждому свершать посильное, чтобы приблизить перемены! - воскликнул неугомонный сочинитель. - И вечерами спрашивать себя: что сотворил ты сегодня на пользу Отечеству, на пользу русскому народу… Собственным творчеством, выпуском достаточно идейных - не боюсь этого слова! - книг российских писателей я помогаю утверждению Русской Мысли и горжусь вкладом в патриотический фундамент государственного строительства.
- И я вспомнил, - пишет Кожевников, - о знаменитой двадцатитомной серии "Русский сыщик", подписка на которую продолжается, о двух дюжинах объемистых томов - по пятьсот страниц и в твердом переплете! - Библиотеки "Русские приключения", это и есть Собрание сочинений Станислава Гагарина, у которого все произведения остросюжетные, приключенческие.
- Не изменились условия подписки? - спрашиваю писателя и издателя.
- Несколько выросла сумма задатка за последний том… Стыдно повышать цены, но что делать!? Инфляция, навязанная Отечеству Мировым Капиталом, западными буржуями, а теперь вот и собственными, увы…
Чтобы подписаться - необходимо выслать простым почтовым переводом 1500 рублей за подписку на "Сыщика" и соответственно 1600 за "Русские приключения". Напоминаю: эти издания осуществляются в переплетах, покрытых качественным кожзаменителем с тиснением золотой и серебряной фольгой. Издания рассчитаны на столетнюю, как минимум, сохранность!
- Куда посылать деньги?
- Наш почтовый адрес: 143000, Московская область, Одинцово-10, а/я 31, Товарищество Станислава Гагарина.
Принимаются коллективные заявки! Деньги можно и перечислить на расчетный счет 340908 в Западном отделении ЦБ РФ, МФО 211877. Как удобнее клиенту… Адрес отделения банка: Москва, К-160. Телефон для справок: (095) 593-05–36.
- Какие произведения мы увидим в ближайших томах?
- Крутой роман Вячеслава Сухнева "В Москве полночь", увлекательный детектив Ивана Мотринца "Красиво жить не запретишь", шпионское сочинение об агентах влияния враждебных России разведок Ивана Шевцова "Набат", милицейский роман Виктора Пронина "Банда-2", остросюжетный боевик Станислава Гагарина "У женщин слезы соленые…", криминальные истории майора-сыщика Льва Юсова. Кроме того, познакомим читателя с лучшими образцами детективной литературы - романами дореволюционного писателя Брешко-Брешковского, похождениями сыщика Ивана Путилина, воспоминаниями начальника Московской сыскной полиции, шедеврами советской приключенческой литературы.
- Но двадцати томов не хватит для реализации столь глобальной программы!
- Если читатели нас попросят - продлим "Русского сыщика" до сорокового или даже до сотого тома!
Русская детективная литература знает десятки, если не сотни авторов, которые за пояс заткнут чейзов и макдональдов с элери куинами и агатами кристями впридачу… Нет, помилуйте, я не зачеркиваю западный детектив вовсе, о его позитивном значении для мировой литературы писал не однажды. Но когда на книжных лотках вижу одного лишь чейза в компании сопутствующих ему монстров и анжелик вкупе с "Пособием для педерастов" и "Сексуальными анекдотами" - я говорю себе: налицо тщательно спланированная акция по уничтожению русской литературы, ликвидации национальной духовности.
И тогда принимаю единственно верное решение: издавать исключительно российских авторов. В Товариществе Станислава Гагарина иностранному дерьму места нет!
При этом понятие российское простирается для меня на всю территорию Великого Советского Союза. Иного попросту не может быть, дорогие судари и товарищи!
- Вот так во всем и для всех было бы у нас в России… Но вернемся к тем страницам, которые вы складывали в папку с названием "Гитлер в нашем доме". Что это за сочинение?
- Начну, пожалуй, с романа "Вторжение". Эта книга в двух томах уже вышла в нашем Товариществе и распространяется по заявкам читателей.
Временная линия первого сочинения продолжена романом "Вечный Жид", он днями выходит в свет. Но это отнюдь не обычное продолжение темы "Вторжения", для меня, как сочинителя, это было бы слишком просто, а заурядных задач перед собой я никогда не ставлю.
"Вечный Жид" - вполне самостоятельная вещь. Сходство его с предыдущим романом лишь в том, что здесь вновь появляется товарищ Сталин, но действует вождь вместе с Агасфером, так еще называют Вечного Жида, и основателями мировых духовных учений - Заратустрой и Буддой, Конфуцием и Иисусом Христом, Мартином Лютером и Магометом.
Великие пророки прибывают из собственного прошлого в Россию, чтобы помочь народам Великого Союза сорвать заговор черных сил Мирового Зла, имеющих целью развязывание в стране правового, так они его называют, террора.
Роман изобилует неожиданными, порой фантастическими приключениями, потрясает высотами нравственного порядка, которых достигают великие пророки и простые смертные, наши современники, которым выпало священное счастье бороться за Россию рядом с теми, кто в собственное время пострадал за человечество.
- И, конечно, как всегда в ваших романах, Станислав Семенович, бездна информации к размышлению?!