IV
Смещённый Съездом народных депутатов президент решению высшего органа власти в России не подчинился.
Он успел выступить по второму каналу телевидения и заявил, что поскольку его выбирал народ, на жалкую кучку бывших партократов с мандатами президент резко и однозначно полóжил. О том, что сам является бывшим партократом высшего ранга, "всенародно любимый" не распространялся.
После выступления на тиви президент перебрался в Кремль и объявил древнюю резиденцию русских царей бастионом демократии, гласности, плюрализма, общечеловеческих ценностей и рыночной экономики.
Последними словами безработного президента была сакраментальная, прозвучавшая под общий смех России, фраза: "Заграница нам поможет!"
Но смех смехом, а ситуация возникла непростая. Бывшее Первое Лицо засело за кремлевской стеной вовсе не в одиночку. С ним остался охранный полк, традиционно расквартированный в Кремле, половина гвардейцев из Управления охраны, а это еще десять тысяч отборных головорезов, кое-кто из безопасности колебался, прикидывая, чья возьмет, да и в Министерстве внутренних дел не все шли по разряду поборников соблюдения действующей Конституции.
Положение усугублялось тем, что столичные власти держали руку президента, ибо хорошо понимали: с его падением их в отставку просто так не уволят, многим грозит небо в клеточку, а может быть, и что-нибудь покрепче.
А у вождей с Советской площади как-никак, а двадцать тысяч боевиков, да еще хорошо прикормленный ОМОН, да мафиозные группировки, готовые взаимодействовать со столичными буграми, за которыми паханы, с вооруженными шестерками, давно уже кайфовали как у Христа за пазухой, да простится нам употребление имени Сына Божьего всуе…
Вновь возникла патовая ситуация, когда президента как будто бы свергли, но сдаваться "всенародно любимый" не собирался. Слово было за российской провинцией, и вот тут-то глубинка и показала, как отравила ее гонка суверенитетов, начатая "кремлевским затворником", так немедленно окрестила экс-президента оппозиционная пресса.
Вооруженные патрули двигались на бронетранспортерах по набережной Москвы-реки, выезжали на Манежную площадь, огибали Исторический музей, и по Васильевскому спуску вновь выходили на реку.
До этого пятачка сократилось российское пространство, контролируемое бывшим гауляйтером Среднего Урала.
А в провинции творилось черт знает что. Неожиданно возникла Великорусская республика. Она образовалась в составе Липецкой области, заводилой там оказался гагаринский знакомец, Владимир Федорович Топорков, Орловской земли, где губернатором уже был избран бывший секретарь ЦК КПСС, черноземного Воронежа, сумевшего освободиться от лоботрясов "Демросии", Брянщины, Тулы, Смоленска, Владимира, Твери и Ярославля.
Пока еще шли споры о столице Великорусского государства - были намётки, что таковой станет славный город Орел, но "фэ" свое Москве центральные русаки уже объявили, засвидетельствовав полное неприятие для Отечества президентского режима.
На северо-западе возникла Старая Русь. Сюда вошли Псков и Новгород с Ленинградской областью. Петроградская коммуна, образованная прежде, поколебалась малость и сообщила, что входит в Республику, любезно предоставляя Петроград для резиденции новому правительству.
На правах автономии, несмотря на дикие международные вопли чухонских хуторских политиков, в республику Старая Русь на правах автономного образования влилась, присоединилась исконно русская Нарвская земля.
В Поморскую республику немедленно сошлись заполярный Мурманск, Архангельские земли и Карелия.
Из Кремля исходили по губернаторским факсам грозные указы "затворника", но указов этих, как и прежде, не читали, не говоря уже про их исполненье.
Казалось, Россия развалилась на отдельные, пусть и крупные пока, куски, Москва никем и ничем не управляла, парламент бесконечно заседал, правительство разбежалось. Те из министров и вице-премьеров, кто были явными уголовными преступниками, остались с президентом и дрожали, как осиновые листья, надеясь на зубцы кремлевской стены или на помощь из Вашингтона. Те же, кто, так сказать, не запятнал чести, кто не боялся решительного в стремлении всех посадить вице-президента Руцкого, бездействовали, ибо премьер подал в отставку, а нового Верховный Совет никак не мог подобрать.
В Москве, тем временем, начались массовые погромы комиссионных ларьков, провокаторы поджигали и переворачивали иномарки, били в них стекла, милиция при этом только ухмылялась, и трудно было понять: стихийные ли это проявления злобы к спекулянтам дотерпевшегося народа, либо беспорядки организует и направляет умелая рука, не без ниточек, при этом, уходящих за кордоны.
Однажды ночью вооруженные отряды офицеров заняли здание Моссовета на Советской площади и объявили мэрию и правительство столицы распущенными.
Временное исполнение обязанностей военного губернатора Москвы Комитет офицеров возложил на генерала Филатова и предложил Виктору Ивановичу подобрать себе помощников-министров…
Буквально через полчаса после того, как бывший главный редактор Военно-исторического журнала обратился к населению с призывом соблюдать спокойствие и поклялся в течение суток навести на улицах первопрестольной порядок, с подмосковной Кубинки, где расположена элитная авиадивизия, вобравшая в себя летчиков супер-класса, взлетела эскадрилья истребителей СУ-27. Едва поднявшись в воздух, они тут же оказались над Кремлем, где дернули такой форсаж, что с башен рухнули звезды.
Кто отдал такой приказ летчикам - навсегда осталось неизвестным.
Через час после повергшей всех в шоковое состояние акции на вымощенный брусчаткой двор Кремля грузно уселся боевой вертолет "Серый филин". Летательный аппарат, вооруженный ракетами "воздух-воздух" и "воздух-земля", взял на борт экс-президента с небольшой свитой, оторвал широкую задницу от задребезжавшего по случаю вибрации древнего строения, завис на мгновение над седым Кремлем, видевшим и надменных, дебильных в собственном самомнении ляхов, и французских гусаров-пришмандонов, и твердых марксистов-ленинцев, а теперь вот и неумеренных "демократов".
Вертолет повисел-повисел, примериваясь, и косо вдруг сорвался с гордого холма, стремительно понесся в неизвестном направлении.
V
- Меня зовут Александром, - улыбнулся, пожимая мне руку, молодой крепыш довольно приличного роста, на целую голову возвышался парень надо мною. - А можно называть и Сашей…
- А по отчеству? - привычно спросил я, полагая фамильярным обращение по имени к тому, с кем не установились еще некая духовная близость, дружеское приятие.
- А по отчеству - Филиппович, - просто, естественным и располагающим тоном отозвался молодой человек, и Станислав Гагарин как-то сразу проникся доверием к нему и расположением души, коммуникабельным казался паренек, пусть и баскетбольного роста.
При этом новый знакомец мой не выглядел верзилой. Сложен был пропорционально, двигался проворно и ловко, смотрел собеседнику, Станиславу Гагарину, по крайней мере, прямо в глаза, прищурив при этом нижние веки.
Его явная приветливость по отношению ко мне ввела Папу Стива в заблуждение, и я принял его за обыкновенного боевика, охраняющего помещение, в котором предстояло совещание привлеченных к разыгравшимся событиям лиц. Потом Александр рассказал мне, что проникся расположением к Одинокому Моряку задолго до встречи со мною, ибо читал мой роман "По дуге Большого Круга" и посчитал сочинение Папы Стива весьма человечной и мудрой книгой.
Он знал, что перед ним автор романа, которого Александр причислил к любомудрам, и потому ученик великого Стагирита загодя проникся к Станиславу Гагарину сердечным расположением.
А вот я не сразу разобрался в этом парне… Он это понял, и насмешливая молния блеснула в проницательных глазах, напомнив мне давнишний взгляд сына испанского генерала-героя, с которым четверть века назад познакомил меня московский лоботряс-критик, абориген столичной литературной запьянцовщины.
По крупному гудежу, находясь в водочном угаре, он обронил некую бестактную фразу в адрес молодого испанца, и тот едва не испепелил его молниеподобной искрою оливковых глаз.
Не знаю, как скоро сообразил бы я, кто находится передо мною, если бы в небольшой конференц-зал фирмы на Пушечной, куда меня пригласил товарищ Сталин, не вошел вдруг Адольф Алоисович Гитлер в неизменной камуфлированной форме, которой он, находясь в России не изменял ни разу, исключая нашу встречу со Збигневом Бжезинским и пикник на Волге.
Фюрер был не один. Его сопровождал невысокого роста, но плотный товарищ, одетый в просторную куртку из линялой джинсовой ткани и полотняные белые брюки, мне точно такие же купила Вера Васильевна в Севастополе в девяносто первом году.
- Наш писатель, - представил меня незнакомцу бывший генсек рабочей партии. - О нем вы уже слыхали…
- Весьма рад встрече, - сказал мужик, лет ему было порядка сорока, в джинсовой куртке. - Но признаюсь: кроме "Мясного Бора" ничего из вашего пока не прочитал…
- Этого вполне хватит, - улыбнулся Станислав Гагарин. - Особенно если вы имеете некоторое отношение к армии и войне…
Промахнуться я таки не мог, на предстоящем совещании мирные люди не предполагались, новая Гражданская война в России стала историческим фактом.
Все трое, и молодой Саша тоже, рассмеялись.
- Извините, пертайгеноссе письмéнник, - сказал Адольф Гитлер, - но я вижу вам не сказали о тех, кто будет сегодня здесь. Мой спутник - Наполеон Бонапарт. И к войне, и к армии, согласитесь, отношение он имеет…
- Тогда…
Я повернулся к богатырю Саше, Александру Филипповичу, как он представился мне.
- Тогда ты… Тогда вы…
- Совершенно верно, Станислав Семенович, - приветливо и тактично улыбнулся Саша. - Я тот, кого потом назвали Македонским, по месту моего рождения, так сказать…
Не скажу чтоб я так вот взял и смутился. Слава Богу, скольких великих людей повидал с апреля 1990 года, но приспособиться к тому, что рядом с Гитлером, к которому ты вроде как уже привык и его "Майн Кампф" читаешь как Библию на сон грядущий, рядом со старым добрым знакомцем возникают вдруг Наполеон Бонапарт и великий сын македонского царя Филиппа, привыкнуть к этому не так-то просто.
Бонапарт мне не показался.
Ничего в императоре примечательного не было. Может быть, надень император привычные сюртук да треуголку, образ завоевателя в сознании моем разом бы включился. Но была на Бонапарте расхожая одежда нашего времени, и потому пока не видел я в нем рокового потрясателя Европы, рядовой товарищ, не более того.
Правда, на способность Корсиканца твердеть лицом, разительно напоминая медальной чеканки профиль сира, внимание я обратил. Потом и другие признаки императорства просеклись, но это было потом, а сейчас времени разглядывать национального героя Франции уже не было: во входных дверях показался товарищ Сталин.
…Телефон зазвонил вновь, едва я положил трубку, закончив нелегкий и неприятный разговор с Ольгой Васильевной, начальницей отдела полиграфических материалов на книжной фабрике в Электростали.
Речь шла о том, что мой верный компаньон Дурандин завез картон не того качества, который был нужен нам для двух книг сразу - первого тома Библиотеки "Русские приключения" и второго тома "Русский сыщик".
- Может быть наберу только на одну книгу, - сказала Ольга Васильевна, - а остальное не знаю куда и девать…
- Твою мать! - категорически определил я дурандинскую накладку, не первую, увы, и не последнюю, видимо, в нашей совместной - а фули делать?! - работе и едва положил, точнее, швырнул в сердцах телефонную трубку, панасоник снова требовательно завякал.
- Заколебали тебя, бедняжка, - сказала мне супруга, видя мой расстроенный вид и догадываясь, что разговор с Электросталью был далеко не радостным для меня. - Давай возьму трубку… В случае чего - тебя нет дома.
Я расстроенно махнул, Вера произнесла нейтральным тоном обычное: "Слушаю…", а Станислав Гагарин подался было в кабинет, где ждали его странички нового романа, только что принесенные с машинки Ириной Лихановой.
Дойти до стола Одинокому Моряку не удалось, меня поразил изменившийся голос Веры, когда она после обычного "здравствуйте", вдруг растерянно произнесла:
- Это вы, Иосиф Виссарионович… Конечно, конечно! Дома, дома он, товарищ Сталин!
Надо ли говорить, что я уже развернулся и быстро пересек небольшой наш холл, в котором у кресла на журнальном столике примостился телефонный аппарат.
Вера уже протягивала мне трубку, в ее глазах я прочитал и недоуменную настороженность, и некое опасение, вполне уместное в случае, когда твоему мужу звонит Отец народов, пусть он и является на данном этапе посланцем из Иного Мира. Сталин - он и в Африке Сталин… И я попрошу сомневающегося в том, что его жена не смотрела бы испуганными глазами на мужа, если б его попросил к телефону Вождь всех времен и народов, попрошу написать мне по адресу: 143000, Московская область, Одинцово-10, а/я 31, написать, что его супруге без разницы - звонит ли мужу товарищ Сталин, Лаврентий Павлович Берия, товарищ Брежнев или президент Соединенных Штатов Америки.
- Слушаю, - сказал я, внутренне готовый уже к новым приключениям: посланцы Зодчих Мира попусту мне никогда не звонили.
- Добрый вечер, товарищ сочинитель, - донесся до меня чуточку насмешливый голос вождя. - Сталин говорит…
- Слушаю, товарищ Сталин! - уже побойчее, по-капитански рявкнул я в мембрану.
- Неприятности какие, понимаешь? - прозорливо определил Иосиф Виссарионович. - Наложенный платеж медленно поступает или Степан Иванович Король в Электростали захандрил?
"Дались ему мои заботы!" - со смешанным чувством мысленно воскликнул Станислав Гагарин, но вслух произнес: - С переменным успехом, товарищ Сталин…
- Собрать народ необходимо, поговорить вместе, - будничным тоном сообщил мне вождь. - Сложные времена наступают… Приходите завтра в шестнадцать часов на Пушечную улицу, место вам знакомое, понимаешь. Будут новые товарищи, их вам непременно надо узнать. Будущие герои вашего романа, понимаешь… Вере Васильевне от товарища Сталина поклон. До встречи.
В Москву я выехал первой после обеденного перерыва электричкой - москвич мой так и скучал в гараже без шофера, хотя и отремонтированный после того, как пришмандон Дима Бикеев, напившись некоей дьявольской гадости, шваркнул, нароялившись, машину аж о несколько деревьев сразу.
Поэтому на Пушечной, в известном мне помещении я был за полчаса до назначенного вождем срока, и первым кого увидел и принял за боевика организации, назначенного стеречь совещание, был рослый парняга по имени Саша, который оказался великим полководцем из далеких времен до рождения Христова, покорившим Ойкумену и навсегда прославившим собственное имя.
- Логос и Эргос! - с силой произнес Александр Македонский. - Слово и Дело… Вот что! А у нас пока одни только слова, увы, заболтались мы с вами, господа-товарищи…
Совещание проводил Сталин, только ему с руки было заниматься этим в России, а может быть, полномочия имел от Зодчих Мира, во всяком случае, парадом командовал коммунистический генсек, и сие казалось естественным и натуральным.
А парад был суперзвездным! Такие собрались люди в помещении некоего совместного предприятия, под ширмой которого работала, как я понял, резиденция посланцев Иного Мира…
Про Гитлера, Бонапарта и Сашу Македонского я уже говорил… Товарищ Сталин привел с собою Чингиз-хана с Батыем и подвижного старика, похожего ухватками на пожилого мальчишку, в котором я узнал несмотря на современную одежду, Александра Васильевича Суворова.
Генералиссимус, пытаясь заглянуть мне в лицо, спросил: "В каком звании изволите пребывать? Где сражались?". Узнав же, что я всего лишь капитан-лейтенант, а сейчас и вовсе обратился в писательское обличье, великий полководец утратил ко мне интерес. Но Папа Стив на старика не обиделся и с любопытством, не стесняясь, рассматривал его, стараясь разгадать эту далеко не понятую современниками и потомками личность.
Значит, оказалось их, без меня, разумеется - Сталин с Гитлером, Македонский с Бонапартом, Чингиз-хан с внуком и Суворов - семеро, и все уже сидели за столом, когда в дверях, сопровождаемый вахтером, появился восьмой, на удивление кряжистый мужик, похожий на медведя или на маршала Язова, как представляла Дмитрия Тимофеевича наша преподлейшая контора управления.
Широко ступая к столу, пришелец добродушно отмахивался от семенящего за ним вахтера.
- Да приглашенный я, приглашенный, - отговаривался восьмой участник. - Ну припоздал малость… Транспорт в вашей Москве не лучше, чем в нынешнем Киеве будет.
Сталин повел рукой, вахтер исчез, а здоровенный детина русский богатырь с открытым продолговатым лицом, которое несколько утяжелял крупный подбородок с такой милой для всех, кажется, женщин без исключения ямочкой, голубые, скорее стальные глаза смотрели зорко, откровенно оценивали окружающую обстановку и тех, кто в ситуации этой были действующими мужиками.
- Садитесь, князь, - просто сказал вождь, и я уловил в его тоне некую почтительность, которую можно было заметить у Сталина, когда он обращался к человеку, пусть и не занимающему некую иерархическую ступень, но по личной, сталинской, табели о рангах стоящий на высокой отметке.
"Кто это может быть? - прикинул мысленно Станислав Гагарин, пропуская мимо сознания княжеский титул вошедшего, в нынешнем раскладе это не имело для персонификации восьмого участника совещания никакого значения - русские полководцы, пожалуй, все были князьями, от двух Дмитриев, Донского и Пожарского, до Таврического и Моздокского Потемкина, Багратиона, Кутузова и уже присутствующего здесь князя Рымникского, Александра Суворова.
Неизвестный князь сел на свободное место против меня, дружески подмигнул, будто старому знакомому, и мне показалось, будто я встречался уже с этим человеком, хотя и понимал, что здесь современников быть не может, все они из Иного Мира, посланцы богов Добра, прибывшие защищать Россию сверхсущества, и на Земле они умерли давным-давно.
Поскольку товарищ Сталин не представил моего визави, я, стараясь сделать это незаметно, наклонился к плечу Александра, до уха его мне было не дотянуться, он наклонился тоже, и я спросил Македонского, кто этот человек.
- Князь Олег, - шепнул мне Саша.
Веселый ужас охватил меня. Как мне всегда хотелось встретиться именно с ним! Я ведь даже роман задумывал о легендарном Олеге…
- Тот самый? - на всякий случай переспросил Станислав Гагарин.
Александр Македонский, внимательно слушая доклад товарища Сталина о текущем моменте, подтверждающе кивнул.
- Слово и Дело! - сказал великий полководец. - Логос и Эргос…
Собственно говоря, Александр Македонский был в первую очередь не только завоевателем, а строителем нового государства, как Гитлер, Бонапарт, Сталин и остальные, кроме разве что Суворова, сидевшего сейчас вместе с ними за овальным столом малого конференц-зала.