Вся эта разнообразно талантливая компания - кроме Карасевича, который как в воду канул, - была снова собрана воедино. Майору Новикову удалось это сделать лишь к четырем часам дня. Участники вечеринки, которые накануне последними покинули павильон или были трезвее остальных, поначалу устроились в заводоуправлении. Они должны были вспомнить как можно больше подробностей вчерашнего рокового вечера.
Беседы шли туго. Сначала майор пытался беседовать с каждым из сотрапезников поодиночке. Однако творческие работники вчера чересчур "оторвались", как юношески задорно объявил народный артист Островский. Они настроились на блаженный отдых после долгого напряга съемок (как сказал тот же Островский) и так болели после вчерашнего, что несли полную околесицу.
Железный Стас понял: полезной информации от них нынче не добьешься. Не могло быть речи и о том, чтобы везти их в морг глядеть на труп. Они и без того все были зеленые, многих подташнивало. Между тем время шло, следы стыли.
Тогда Станислав Иванович решил: надо опросить всех прямо на месте вчерашнего пиршества. Там легче будет установить, кто что вчера делал и что видел. Заняться этим следует побыстрее, пока свежие впечатления и мелкие подробности не стерлись из памяти свидетелей за ненужностью, как крошки со стола. Вчерашнее всегда легче припомнить, чем дело недельной давности, но с каждым часом детали блекнут и исчезают из вида, заваленные свежим мусором сегодняшней суеты.
Члены съемочной группы, которых в конце концов свезли в бывший сборочный цех, наверное, часто смотрели детективы по телевизору: они сами стали рассаживаться по вчерашним местам. Споря и грохоча стульями, они никак не могли восстановить нужную мизансцену. Вечернее солнце озаряло их мятые невеселые лица и вспыхивало радужными искрами в невозможной шевелюре Катерины Галанкиной. Яркий свет и резкие тени делали остатки вчерашнего пира очень неаппетитными - полупустые бутылки, усохшие ломти пиццы, кофейные чашки, пятна на бумажной скатерти, тарелку, где вчера были соленые огурчики, а сегодня стояла противная бурая лужица с укропным зонтом посередине. Большая муха, должно быть прошлогодняя, недавно пробудившаяся от зимней спячки, кружила над столом. Она непрерывно и страстно гудела и никак не решалась выбрать угощение.
Первым делом Железный Стас достал несколько фотографий потерпевшего. Покойник был представлен в формате обычного делового снимка и выглядел неплохо. Только бессмысленное, вялое выражение его лица и неживой взгляд настораживали. Женщины чувствовали неладное, ежились и ни в какую не узнавали мертвеца.
Впрочем, страшно стало не всем. Например, Олег Адольфович Островский долго и по-доброму разглядывал фото.
- Вы знаете этого человека? - спросил Станислав Иванович.
- Конечно! - широко улыбнулся Островский и поднял на майора свои глаза - мудрые, водянистые, сплошь в кровавых прожилках. - Знаю, еще бы. Только он ведь давно умер!
Железный Стас оживился:
- Умер? Давно? В каком это смысле "давно"?
- А в прямом! Лет уж тридцать, как скончался. Это Лино Вентура.
- Кто-кто, простите?
- Лино Вентура, звезда французского кино, - уверенно сказал Олег Адольфович.
- Ну вы хватили - звезда! - отмахнулся от него майор. - Да еще и французская. А если это наш соотечественник?
- Какой к черту соотечественник! Что я, Лино Вентуры не видал?
Майор начал сердиться:
- Давайте все-таки допустим, что это не Вентура!
- Скажете тоже! А кто это тогда, по-вашему? Жерар Депардье?
Островский, давно игравший француза и поднаторевший в парижском произношении, слово "Депардье" выговорил так сочно, картавя и загоняя голос не в носоглотку даже, а куда-то в уши, что майор ничего не понял. Островский снисходительно повторил мудреную фамилию. Кто-то из группы пересказал ее более привычными звуками.
- Нет, вряд ли это Жерар, - поморщился майор. - Этот человек вчера был здесь, в этом самом павильоне номер 1.
- Что? Депардье тут был? С какой стати? - стал изумляться народный артист громовым голосом. Французский акцент звучал в его речи все явственнее.
Железный Стас бесцеремонно остановил Островского:
- Хватит! Прошу всех внимательно посмотреть снимки и припомнить, не встречали ли вы этого человека когда-либо раньше.
Творческие работники снова дружно уткнулись в фотографии.
- Нос и вправду очень похож на Депардье… - робко начала толстая красивая администраторша Хохлова.
- Никакой это не француз! - рявкнул Железный Стас.
"Кстати, почем я-то знаю, что не француз? - подумал он тут же. - Ни черта ведь про потерпевшего не известно. А сам он ни на каком языке больше ничего не скажет".
Члены съемочной группы долго рассматривали фотографии и даже передавали их друг другу, хотя все снимки были одинаковые. Но никто так и не смог вспомнить убитого. Зато все были уверены, что этот французоподобный гражданин не присутствовал на давешней вечеринке, не заглядывал в павильон и никому не попадался на глаза на территории завода.
Только когда дело дошло до событий "вчерашнего", воспоминания пошли живей. Выяснилось, что произошло как раз много приметного: сценарист Кайк облился красным вином, Надя Кутузова показала танец живота, а режиссер Федя Карасевич (до того, разумеется, как слечь в полном бесчувствии на диван и затем оттуда испариться) обнимался с Ликой Гороховой. Когда Лика уехала, Федя ни с того ни с сего начал ухлестывать за Маринкой Хохловой. Правда, другие голоса, и сам Кайк в том числе, уточнили: облился сценарист не вчера, а в прошлый раз, в пятницу. А вот танец живота в самом деле состоялся. Маринка Хохлова это подтвердила. Зато она ничего не помнила про ухлестывания за собой Карасевича.
Финал вечеринки, как водится, в памяти у всех остался смазанным и смутным. Ничего не поделаешь: устали после трудного рабочего дня. Совершенно трезвый - и накануне, и нынче - актер Саша Рябов ничем не помог. Вчера он уехал рановато, когда еще все оставшиеся сотрапезники сохраняли ясное представление о том, что происходит. Поэтому новой информации он не дал, к тому же оказался на редкость косноязычным молодым человеком.
Другой трезвенник, Ник Дубарев, оператор, заявил, что вчера вообще ничего видеть не мог. В первые же минуты вечеринки он умял какую-то пиццу и прилег вздремнуть прямо посреди декораций, на кровати сериального француза. Кровать эту отлично знал весь город. В ней разворачивалось множество напряженных сцен между Ликой и Островским (именно одну из таких сцен чуть было не досмотрел в свое время майор Новиков). В эту же кровать приходилось переносить действие, когда спонсор сериала, модная фирма "Омела", не подвозила вовремя стильных одежд, которые сдавались группе напрокат. В таком случае Лика снималась в дежурной атласной комбинашке, а Олег Адольфович - в своих собственных трусах. Этих трусов, впрочем, никто никогда на экране не видел - француз, памятуя про прайм-тайм, прикрывался по седую грудь одеялом.
На этом-то самом одеяле и прикорнул вчера оператор Дубарев. Заснул сразу, поскольку вымотался за день, как собака. Он бы давно убрался и спал бы в собственной кровати, но Катя Галанкина попросила после вечеринки подвезти ее домой. Она сама растолкала Ника где-то около полуночи. Сначала они передали жене Островского, не вязавшего лыка, а потом поехали к Катерине. У Катерининого подъезда стоял и ждал ее какой-то мужик с бородкой и ведром желтых хризантем. Майор Новиков понял, что это был тот самый доцент, который до утра пролежал в наручниках. Вот не повезло бедняге!
Рассказы трезвых участников вечеринки выглядели вполне достоверно. Лишь обилие спящих в павильоне тел настораживало. Свидетелями телевизионщики оказались никудышными - путали вчерашнее с прошлогодним, а явь с бредом и творческими планами. Наименее причудливыми были воспоминания сценариста Леши Кайка, белобрысого рослого детины. Он четко знал, кто где вчера сидел, что ел и сколько выпил. Разговоров никаких он не запомнил, потому что думал свою собственную думу, а потом участвовал в танце живота. Он определенно утверждал, что на диван в кабинете лег и прикрылся пальто от Армани режиссер Карасевич собственной персоной, и никто другой. А вот Маринку Хохлову, по его наблюдениям, основательно развезло. Она все время звонила кому-то по мобильнику и приглашала присоединиться к веселой компании. Никто, правда, на зов не явился.
Катерина Галанкина - жена Карасевича, красавица со следами тысячи перекрасок в прическе, - к общей картине ничего интересного не добавила. Она чинно заявила, что вчера все шло, как обычно бывает в подобных случаях. Держалась она достойно, хотя Стас чувствовал: такая и соврет на голубом глазу. Тем временем народный артист Островский от волнения и похмельной слабости вдруг перешел на французский язык, которого не знал. Вопросы, заданные по-русски, он совсем перестал понимать.
Ничего нового не вспомнила и Лика Горохова. Она лишь взахлеб плакала и спрашивала, где Федя. Феди в самом деле не было. По адресам возможных баб, которые предоставила жена пропавшего, Катерина, обнаружить режиссера пока не удавалось.
Эффектная Надежда Кутузова играла в сериале самое себя, хозяйку модельного агентства. Ни с того ни с сего она напустила на себя чопорной официальности. Было достоверно известно, что вчера она отплясывала танец живота, а после лихо укатила с Кайком, но о своем танце и о прочем говорить она наотрез отказалась. Даже требовала присутствия адвоката.
Молодой художник Супрун адвокатов не звал, но "ничего такого", как он сам выразился, не видел.
Станислав Иванович распустил по домам всю компанию и признал: как лежал на этом деле поутру густой туман, так и остался лежать. Стало быть, придется проверять тысячу версий. Думать над ними сначала помешала администраторша съемочной группы Марина Хохлова. Она не пошла домой, а пристала к майору с вопросом, когда можно будет возобновить в павильоне съемки. Хорошо бы дня через три!
Стас в ответ снова поинтересовался, кого это она вчера звала по мобильнику на вечеринку. И вправду ли никто так и не приехал? Марина потупилась и призналась, что не помнит, кому звонила и звонила ли вообще. Номера ее вчерашних собеседников может дать телефонный оператор, а сама она помочь бессильна.
Выпроводив Марину, майор Новиков уныло поглядел сквозь пыльное стекло на кусты сирени, на крыши соседних цехов. Сегодня весна его нисколько не радовала: он не любил дел, связанных с мастерами искусств. Таковых в его практике было немного. И всякий раз приходилось разгребать целые кучи чепухи! Особенно долго надо было возиться с поисками мотива. В результате обнаруживалось, что у творцов все как у людей - корысть, ревность, зависть. Но сами фигуранты никак не хотели верить в низменность своих побуждений. Они неутомимо выдумывали какие-то сложности и пытались доказать, что психология у них много извилистей, чем у простых смертных. "Кино! - вздохнул Железный Стас. - Телевидение! Темный лес! Черт их разберет… Вот те арендуемые домики, что за кустами, куда милее. Там все ясно. Если хорошо пошуровать, наверняка чего только там не сыщешь: и водку паленую, и "Шанель" номер 5 родом из провинции Гуаньчжоу. Даже производствишко какое-нибудь подпольное там вполне может процветать. А что? Проверим всех!"
Майор решительным шагом покинул павильон и направился к ближайшему строению. Когда он проходил мимо груды раскрошившихся бетонных плит, то увидел, что на них, в тени сиреней, примостился художник сериала Антон Супрун. Художник прижимал к уху мобильный телефон.
- Если б ты знал, Валерик, - радостно говорил Супрун, - в какое дерьмо ты меня втравил. Тут такое началось! Одно тебе скажу: женщинам не верь, а главное, никогда их не люби!
В ту же минуту блестящие вишни черных глаз молодого художника наткнулись на лед и сталь взгляда майора Новикова. Антон Супрун сразу смолк. Он медленно приподнялся с бетона и, не отнимая от щеки мобильника, удалился в заросли. У него была угловатая походка молодого оленя Бемби.
Железный Стас недовольно посмотрел ему вслед. Втравленный, по его словам, кем-то в дерьмо художник еще полчаса назад казался майору едва ли не самым немудрящим человеком в съемочной группе. А с ним тоже, оказывается, не все так просто. Интересно, при чем тут, в местном дерьме, женщины, которым нельзя верить?
Интуиция никогда не подводила майора Новикова. Не изменила она ему и на этот раз. Ничего обманчивого и сложного в Антоне Супруне действительно сроду не бывало. Всякий с первого взгляда понимал, что этот парень чист и ясен как день - настоящий счастливчик и баловень если не судьбы, то каждого нового дня!
Сериал "Единственная моя" Антон горячо любил. Он уже имел с него свои первые пятнадцать минут славы: зимой дал телевидению свое первое в жизни интервью. После этого на него сразу стали показывать пальцем соседи. Поскольку он был молод и красив, девушки всей области, даже из самых отдаленных медвежьих углов, забросали его признаниями в любви и письмами. Во многие письма были вложены фотографии в купальниках и даже топлес.
От этого всего Антон ничуть не ошалел и не зазнался. Быть всеобщим любимцем он привык давно, чуть ли не с детского садика. Ему сейчас уже было за двадцать, а выглядел он едва на восемнадцать. Высокий, в черных кудряшках, с румяным симпатичным лицом и темно-вишневым простодушным взглядом, он нравился сразу и всем. Главное, он и в самом деле был именно таким, каким казался, - добродушным, незлым, безотказным. Все звали его просто Тошиком.
Правда, в своем художественном институте Тошик учился очень плохо, и совсем не потому, что был бездарен. Тошик просто был ленив той специфической юной ленью, которую извиняли античные мудрецы. Нет, он не был вялым лежебокой и тупым бездельником. Просто все нужное, полезное и требующее методических усилий он отвергал. Зато он был неутомим во всякой занятной ерунде, пустяках и развлечениях. Например, он трудолюбиво лепил сотни пластилиновых гоблинов, потому что некстати увлекся "Властелином колец". Он часами взрывал за мусорными баками разноцветные петарды, а дома дрессировал толстого кота-кастрата Пушка, который отличался редкой бездарностью. Было у Тошика и множество других, столь же трудоемких занятий.
А вот от институтских штудий его мутило. Случалось, он писал забавные, но довольно топорные композиции. Но его рисунок неизлечимо хромал. Простоять три часа подряд за мольбертом было для него пыткой. Обычно он старался отпроситься после первой же пары - жаловался, что у него стреляет в ухе, скрутило живот или тошнит. Еще чаще он просто сбегал.
Летом начинался пленэр. Таскание тяжеленного этюдника-гроба и марких холстов да еще и выезды в скучнейшие живописные места были для Тошика хуже каторги. На первом курсе он, правда, пару раз писал с натуры кривые домишки в старом Нетске. Но скоро за этюды засели обожавшие Тошика мама, Нелли Ивановна, зубной врач по профессии, и старшая сестра Саша, студентка стоматологического института.
Семья Супрун была на редкость дружная и симпатичная - все трое черноглазые, с кукольными улыбчивыми лицами, отзывчивые, веселые и нежадные. Тошик оказался прекрасным сыном и братом. Несмотря на свою античную лень, он безотказно бегал в булочную, выносил мусор, лепил фамильные тройные пельмени, чистил селедку и даже отвечал в телефон строгим женским голосом, что Саша уехала к тете Ире и не скоро будет (красавицу сестру вечно одолевали назойливые поклонники). В ответ мать и сестра писали за Тошика не только курсовые работы по всевозможным теоретическим предметам. Они брались и за живописные полотна. Получалось это у них так себе, но ненамного хуже, чем у самого Тошика. За первый же семестр семья заслужила твердую тройку.
Впоследствии слишком усердно трудиться им не пришлось: Тошик додумался летние этюды переделывать в зимние, замазывая траву белилами и лишая деревья листвы. К весне на тех же холстах трава изображалась вновь и бодро зеленела до новой зимы. Сейчас Тошик заканчивал четвертый курс, поэтому красочный слой на его вечно живых творениях уже достиг чудовищной толщины. Педагоги удивлялись, отчего Супрун так смел и пастозен в этюдах, тогда как в мастерской постановки мажет жиденько. Тошик тайны не раскрывал и только обаятельно улыбался.
В сериал "Единственная" он попал случайно. Его, собственно, туда и не приглашали. Работать в сериале собиралась Настя Самоварова. Настя нынче заканчивала художественный институт и успешно поучаствовала в нескольких театральных проектах. Однако Настя завязла в другой работе. В сериал вместо себя она предложила однокурсника Валерика Елпидина, чрезвычайно способного живописца.
Валерик нуждался в деньгах и за дело взялся. Но был он человеком слишком тонким, интравертным, сосредоточенным в себе. Его изнуряла сама обстановка съемок - шумная, суетливая и невнятная. Он понял, что не сможет существовать в таком бедламе. Подводить группу и Настю тоже не хотелось. Он мучился, худел на глазах и с горя почти забросил собственную живопись.
Спас его только случай: на съемки с ним как-то напросился любопытный смешливый парень с четвертого курса. Парень бредил голливудскими блокбастерами и мечтал увидеть, как делаются сериалы. Валерик провел Тошика (любознательным парнем был, разумеется, он) в павильон номер 1.
Пыльные балочные перекрытия цеха, увешанные софитами, и камера Ника Дубарева произвели на новичка неизгладимое впечатление. Тошик тоже всем понравился: он притащил с собой пакет вкуснейших домашних пирожков и четырех породистых крыс, которые по свистку умели прятаться у хозяина за пазухой.
Никто и не заметил, как Тошик зачастил на съемки. Он прижился в группе и сделался, как всегда, всеобщим любимцем. Плохой живописец и нерадивый студент стал здесь незаменим. Он наполнил просторы цеха - бесприютные, гулкие, гиблые, где не жили даже пауки, - всяким забавным хламом. Ловко подкрасив и подшаманив эту рухлядь, он превратил ее в живые и шикарные вещицы. Это именно Тошик в полчаса соорудил из перевернутого на спину шифоньера знаменитую кровать француза Островского.
В конце концов Тошка принялся сам придумывать и строить эффектные декорации. Всякая надобность в занудном и некоммуникабельном Валерике отпала. Сам Валерик тоже был счастлив избавиться от постылого сериала. Тошик же понял, что не зря так долго возился с пластилином и петардами. Надо же, оказывается, кино - его призвание!
Семья Супрун поодиночке никогда не действовала. Они обязательно держались втроем. Вскоре в павильоне появилась мама Тошика, Нелли Ивановна, с сумкой чудесной домашней снеди. Народный артист Островский тут же начал протезировать челюсть в ее клинике.
Дело врастания семьи Супрун в съемочную группу довершил главный герой сериала Саша Рябов. Этот обладатель романтически необъятных бицепсов смертельно влюбился в свою тезку, Тошикову сестру. Такой казус очень порадовал и развлек многих в съемочной группе - к тому времени все они друг другу успели поднадоесть.
Любовь Рябова была немногословна и упорна. Она заключалась в том, что Саша просто высился рядом с воздушной юной стоматологичкой и молчал. Он олицетворял каменную стену, за которой мечтает оказаться всякая женщина. В угоду возлюбленной он трогательно опекал ее беспечного братца. Например, не далее как вчера он вывел с вечеринки и доставил домой Тошика, который напился какой-то ярко-зеленой слабоалкогольной гадости и совершенно не вязал лыка.