– Не думал, что на него это так подействует. История, конечно, неприятная, но к чему же слезы лить. Я даже хотел ему сказать, что не надо так близко к сердцу все принимать, положил ему руку на плечо, а когда он обернулся и я его глаза увидел… – Богучаров развел руками и покачал головой. – Это была вселенская скорбь, клянусь. И я дар речи потерял.
– Вы с ним когда-нибудь позже вспоминали эту историю?
– Нет. Такой, знаете, молчаливый уговор – не вспоминать.
– Тайное братство посвященных, да?
– Да.
– А вот такой еще у меня вопрос. Вы собирались в компании – и чем занимались? Музыку слушали? Или говорили о чем-то?
– Всякое бывало.
– Со спиртным сидели?
– Конечно.
– Много пили?
– По количеству – нет, а по состоянию – да.
– Это как?
– Я сейчас гораздо больше выпиваю, но почти не пьянею при этом. А тогда – молодой, зеленый – рюмку хлопнул, и уже хорошо. Организм слабоват был против алкоголя.
– И Козлов с вами пил?
– Не помню. Наверное, пил.
– Но все было в пределах нормы? Не больше, не меньше других?
– Мне кажется, даже меньше остальных. Он мне таким и запомнился – тихоня, замкнутый в себе. Всегда один, даже если вокруг него люди.
– Он бывал откровенен?
– Нет.
– И никогда ничего о себе не рассказывал?
– Нет.
– О родителях своих, например, – подсказал Хургин.
– А разве у него были родители? Он в детдоме воспитывался, насколько я знаю.
– До восьми лет он жил с матерью.
– Я об этом не знал, – признался Богучаров.
– Мать погибла, а отец и сейчас живет где-то. Вы никогда ничего об отце не слышали?
– Нет.
– Козлов даже не упоминал о нем?
– Нет.
– Может быть, кому-то другому говорил, не вам?
– Я этого не знаю.
– С кем Олег был так близок, как с вами?
Богучаров задумался.
– С Колей Артемьевым, больше ни с кем, пожалуй.
И сам Козлов называл эту фамилию – Артемьев. Она была записана в блокноте доктора. Но Артемьев где-то далеко на Севере, и его следы затерялись.
– Да, еще Артемьев, – сказал Хургин. – Но его сейчас не найти?
– Почему не найти? – удивился Богучаров и взял со стола пухлую записную книжку. – Он живет в Североморске. Звонил мне пару месяцев назад, узнавал обстановку. Хочет вернуться, не нравится ему там.
– И у вас есть его координаты? – спросил Хургин с вспыхнувшей надеждой.
– Он мне свой телефон оставил. Вам-то я его дам. – Богучаров засмеялся. – Все-таки видно, что вы не из милиции. Совсем в другом русле у нас с вами разговор прошел. Все больше про душу. А у тех вопросы – не психопат ли он, не замечали ли прежде отклонений?
– Ну и как? – попал в нужный тон Хургин. – Не замечали отклонений?
– Он обычный парень. Только переживает все глубже и сильнее.
– Да, конечно, – сказал Хургин и в задумчивости забарабанил по столу пальцами. – Переживает глубже и сильнее.
Может быть, в этом разгадка?
Глава 30
Наверное, Богучаров все-таки предварительно позвонил Артемьеву, потому что, когда Хургин, услышав в телефонной трубке далекий голос, сказал: "Здравствуйте, моя фамилия Хургин, я хотел бы с вами побеседовать об Олеге Козлове", Артемьев лишь коротко ответил: "Здравствуйте", – и замолчал, и вот эта пауза ожидания подсказала доктору, что Артемьев уже посвящен в детали происходящего.
– С Олегом случилась неприятная история, – на всякий случай сказал Хургин. – Вы в курсе?
– Да.
"Значит, Богучаров действительно ему звонил".
– Олег назвал вас как человека, с которым он поддерживал товарищеские отношения. Это действительно так?
– Да, наверное.
– Он бывал у вас в гостях?
– Не очень часто.
– Вы собирались компанией или Олег приходил именно к вам?
– Как правило, в компании.
– И как он себя вел?
– Ну как вел, – замялся Артемьев. – Как обычно.
"Как обычно". Он ничем не выделялся. Был тих и неприметен. То же самое говорил о нем Богучаров".
– Олег любил спокойную обстановку?
– Да. Посидеть где-нибудь в укромном месте с книгой – больше ему ничего не надо.
– Что он любил, по-вашему, читать?
– Трудно сказать. Мне кажется – все, что угодно. Для него книги выполняли роль наркотика.
– То есть?
– Способ убежать от действительности, – пояснил Артемьев. – Он уходил в вымышленный мир и не хотел оттуда возвращаться. Так мне казалось.
– Вы, по-моему, не ошибались. Он себе даже тему диссертации такую взял – подальше от нас во времени.
– Какую же?
– Что-то связанное с латынью.
– Да, это на него похоже, – сказал Артемьев.
– Он был замкнутым человеком?
– Очень замкнутым.
– Но хоть что-нибудь о себе рассказывал?
– Почти ничего. Даже совсем ничего.
– А о своей семье?
– У него не было семьи. Он детдомовский.
– Его отец жив.
– Я знаю.
– Знаете? – всполошился Хургин. – Он вам что-нибудь о нем рассказывал?
– Нет.
– А откуда же вы знаете о его отце?
– Мы как-то в институте заполняли анкеты, и я увидел. Олег о матери написал, что она умерла в таком-то году, а об отце – "Местонахождение неизвестно". Я понял, что его отец жив. Бросил их, наверное.
"Бросил, и Козлов ничего о нем не знал. Никогда не видел, и даже его фотографии не было в семейном альбоме".
– Вы фотографировались все вместе? – спросил Хургин.
– Я не понял вопроса.
– Вы собирались компанией, вместе проводили время – и при этом фотографировались когда-нибудь?
– Конечно.
– И Олег фотографировался с вами?
– Да.
– Я смотрел альбом его фотографий, но там нет ни одного снимка, сделанного в студенческие годы.
– Он как-то равнодушно к этому относился. Никогда не брал снимки.
– Почему?
– Не знаю.
"И вообще, там нет снимков взрослого Козлова, – неожиданно вспомнил Хургин. – Только из детства. Странно и непонятно".
– Олег когда-нибудь рассказывал вам что-то необычное о себе?
– Что вы имеете в виду?
– Какие-то особенно сильные переживания. События, поразившие его воображение. Или странные, неправдоподобные сны.
– Нет.
– Никогда?
– Ни разу.
– Он как-то выражал свои эмоции? Смеялся? Плакал?
– Смеялся, конечно. Но плачущим я его не видел.
– Он рассказывал вам о случае в летних лагерях?
– А что произошло?
– Их танк раздавил собаку.
– Нет, я никогда об этом от него не слышал.
"Все пережил в душе. И никто об этом не знал, кроме оказавшегося рядом в ту минуту Богучарова".
– С кем из сокурсников, кроме вас, Козлов был дружен?
– Наверное, ни с кем.
– А если подумать?
– Разве что Славик Богучаров.
Круг замкнулся. Здесь мертвое пространство, и ничего нового уже не узнать. Артемьев и Богучаров – и больше никто. И родственников нет. Хотя вот отец. Козлов говорит, что ничего о нем не знает. А знает ли о существовании сына отец?
Глава 31
– Как ваш сын? – поинтересовался Хургин.
– Пока ничего. Но я в постоянном напряжении. Все время кажется, что еще немного – и начнется снова.
– Что начнется?
– Припадок.
Большаков выглядел совершенно измученным.
– После всего вам придется взять отпуск, – сказал Хургин.
– После всего – это когда?
– Когда закроется дело Козлова.
Большаков поморщился.
– С трудом продвигаетесь? – спросил понимающе Хургин.
– Хвастаться пока нечем.
– Но деятельность вы развили бурную. Я везде оказываюсь после вас. Отстаю на шаг, – произнес Хургин то ли с завистью, то ли с иронией.
– Вы нас преследуете?
– Фигурально выражаясь. Когда прихожу побеседовать с интересующим меня человеком, всегда оказывается, что ваши люди у него уже побывали. Так произошло с профессором Вольским, с Богучаровым.
Большаков невесело улыбнулся.
– Зачем вам это нужно? – поинтересовался он.
– Я любопытный по натуре. Во мне умер исследователь, как я думал, но выяснилось, что ошибся. Исследователь жив, только до поры прятался где-то во мне.
Большаков не принял такого легкомысленного ответа.
– Козлов виноват! – сказал он упрямо и мрачно. – И вы напрасно играете в эти игры.
– Мне трудно с вами соперничать, – ответил Хургин. – За вами сила и средства государственной машины, вы всегда все делаете быстрее, чем я. Но быстрее – не всегда лучше. Особенно если цена этого "быстрее" – жизнь.
Он был уверен, что Козлова непременно расстреляют. Да и Большаков, похоже, думал точно так же.
– А вы нашли доказательства невиновности Козлова? – поинтересовался Большаков.
– Нет.
– Вот видите. – Упрек слышался в этих словах.
– Но надо искать! – горячо сказал Хургин.
– Где?
– Где-то рядом с Козловым! Близкие ему люди, родственники! Я очень хочу разыскать его отца.
– Зачем?
– Он может раскрыть нам глаза. Дать возможность как-то по-новому взглянуть на происходящее.
– Он никогда не видел своего сына. И ничем не может помочь.
– Откуда вы знаете?
– Мы допрашивали его.
Это было как удар молнии. Внезапно и наповал.
– Вы его допрашивали? – переспросил потрясенный Хургин. – Вы его нашли?
– Да. Он живет в Рязани, работает в строительном управлении. Семья, двое детей. И – ничего нового по интересующему нас делу. Он даже не знал, что у него сын. Вот так.
– Дайте мне его адрес!
– Зачем?
– Я прошу вас! Я хочу с ним поговорить!
– Не надо подменять собой следствие, – сказал Большаков с хмурым видом.
– Я поговорю с ним как частное лицо. Как врач.
Выглядело не очень логично, но тем не менее Большаков задумался.
– Я лишь хочу посмотреть, сильно ли они отличаются друг от друга – отец и сын. Мне, как врачу, это интересно, – не сдавался Хургин.
Хургин не знал, верный ли он выбрал тон. Большаков заглянул в лежавшую перед ним папку, набросал пару строчек на листке бумаги.
– Вот адрес его отца. Андрей Андреевич Полянский.
– Полянский? – переспросил доктор.
– Да. Мать дала Козлову свою фамилию.
Глава 32
Если бы пришлось устанавливать отцовство, то не понадобилась бы никакая экспертиза. Достаточно было взглянуть на Полянского, чтобы понять: это и есть отец Олега Козлова. Таким Олег будет в свои пятьдесят – с усталым взглядом и безвольно опущенными плечами.
– Я пришел, чтобы поговорить с вами о вашем сыне, – сказал Хургин.
Андрей Андреевич Полянский занимал небольшой кабинет в здании строительного управления. Кроме него, в кабинете были двое небритых мужчин в спецовках; при словах Хургина Полянский бросил на них быстрый обеспокоенный взгляд и торопливо произнес сухим, недоброжелательным голосом:
– Выйдите! Позже поговорим!
Мужчины поднялись демонстративно неспешно и удалились, обдав Хургина перегаром.
– Я все в прошлый раз вашим товарищам рассказал, – произнес Полянский, когда они с Хургиным остались наедине.
Он принял своего гостя за сотрудника милиции. Доктор решил его не разубеждать – боялся, что иначе у них разговор может не сложиться.
– Ничего страшного, – сказал Хургин. – Еще побеседуем. У вас своя работа, у нас своя.
Видел по глазам собеседника, что тот его боится. Тридцать лет жил, ни о чем не ведая, и не то чтобы счастлив был, но в общем жизнь текла спокойно и размеренно, и вдруг в пятьдесят с лишним лет – совершенно ненужные волнения, какой-то сын, и милиция наведывается раз за разом.
– Итак, вы не знали о существовании сына, – проявил осведомленность Хургин.
Он перебрасывал мостик от предыдущей беседы, в которой сам не принимал участия, к сегодняшнему разговору.
– Не знал! – поспешно ответил Полянский, словно рапортовал, демонстрируя собственную непричастность к случившимся давным-давно событиям.
– И даже не было чувства – такого, знаете, неясного? Ничто не щемило в груди.
– Нет.
– Почему вы расстались с матерью Олега?
– Вы как-то так вопросы задаете…
– Как? – уточнил Хургин.
– С обвинительным уклоном.
– Вам показалось.
Полянский вздохнул.
– У каждого человека бывает в молодости период, когда все легко и просто, – сказал он. – Живешь в свое удовольствие. Учеба, друзья и девочки, девочки, девочки. Очень много девочек. Сходишься, расходишься и ни с кем не остаешься надолго. Обычное дело. У вас ведь тоже так, наверное, было? – заглянул вопрошающе в глаза собеседнику.
– Нет, – сухо ответил Хургин.
– Значит, мы с вами разные люди. Так вот, о девочках. Мы с Мариной были знакомы всего ничего, месяца три, не больше. А потом просто расстались, как это случалось со многими другими. И я даже не знал, что она беременна, не сказала мне ничего.
– И даже потом не пыталась с вами встретиться?
– А я уехал.
– Куда?
– Сюда, в Рязань. Познакомился со своей будущей женой и уехал. Она здесь жила с родителями.
Потому он и бросил Марину Козлову – из-за рязанской девушки.
– Вы учились вместе?
– С кем?
– С Мариной Козловой.
– Да. В строительном техникуме.
– Веселое было время?
– Очень веселое!
Полянский даже захихикал и поднял глаза к потолку, вспоминая те чудесные деньки.
– Мы не очень много времени уделяли учебе, если честно. Были более интересные дела.
– Любили посидеть в компании?
– Да.
– И часто это происходило?
– Часто.
Сын походил на отца чисто внешне. По сути это были разные люди. Что-то кольнуло Хургина при этой мысли, беспокойство появилось, но лишь на мгновение, и он тут же забыл об этом своем чувстве.
– Марина любила компании?
– Ходила вместе со мной, – неопределенно ответил Полянский.
– Значит, не любила?
– Ей там было не очень уютно, мне кажется. Она и сейчас, наверное, такая же.
Хургин быстро поднял на собеседника глаза. Тот, оказывается, не знал ничего.
– Она умерла, – сказал Хургин.
Полянский взглянул на него немного встревоженно, но печали в его глазах доктор не увидел.
– Давно это случилось?
– Когда вашему сыну было восемь лет.
– С кем же он жил? У ее родственников?
– Он воспитывался в детском доме.
– Да, – наконец-то опечалился Полянский. – Вот оно, детдомовское воспитание.
Потом вздохнул, и этот вздох показался доктору лицемерным.
– А что – детдомовское воспитание? – спросил Хургин.
– Кого вырастил-то детдом? Бандита.
– Почему же бандита? – опешил Хургин, стремительно серея лицом, но Полянский этого даже не заметил.
– А кого же, если не бандита? Милиция им занимается, дела серьезные начались. Проморгали парня, значит.
– А кто виноват в этом?
– Ну не я же, – спокойно сказал Полянский. – У меня он вырос бы человеком.
– Но не вы его воспитывали.
– Не я, – легко согласился Полянский. – Только не надо ни в чем меня обвинять. Я не знал о нем. Понимаете? Не знал.
– Значит, другой кто-то виноват?
– Конечно. Не бывает так, чтобы виновных не было совсем. Ее родственники могли ведь взять к себе мальчишку.
– А у нее были родственники?
– Были. Родители, правда, умерли, но была двоюродная сестра.
– Алла? – быстро спросил Хургин. – Из Смоленска?
– Да, Алла, – подтвердил Полянский и покачал головой. – Ох и глубоко вы копаете, оказывается, даром что милиция, – уже и до смоленской Аллы добрались.
– А вы сами о ней откуда знаете?
– Ездили с Мариной в гости. Алла как раз лежала в больнице, что-то там серьезное такое с ней было, и мы ее навещали. И еще раз ездили, уже позже, когда она выписалась.
– Домой к ней ездили?
– Да.
– У нее была семья?
– Нет.
Значит, муж у Аллы появился позже. Может быть, он что-то сможет рассказать? О Марине, о ее маленьком сынишке – Олеге Козлове.
– А ее адрес у вас есть?
– Аллы? Нет. Помню ее дом, но очень приблизительно. Она живет недалеко от вокзала.
– Схему можете набросать?
– Попробую.
Полянский нарисовал схему. При этом он так морщил лоб, что было видно: не помнит уже, слишком отрывочны воспоминания.
– Желтый одноэтажный дом, – сказал наконец. – Вы его сразу увидите.
Хургин сложил листок со схемой вчетверо, спрятал в карман.
– Скажите, – произнес Полянский, с необыкновенным вниманием рассматривая свои тонкие пальцы. – Мне обязательно надо будет являться на суд?
– На какой суд?
– Когда будут судить… этого… этого парня. – Никак не мог произнести – "сына".
– Я вас с трудом понимаю, – признался Хургин. – Он ваш сын. И сейчас находится в беде…
Полянский поднял глаза на собеседника.
– У меня семья. Хорошая, крепкая семья. Двое детей, уже взрослые. Очень славные и порядочные. Я их такими воспитал. А за негодяя я отвечать не собираюсь. Его воспитывал кто-то другой. И поэтому это не мой ребенок. В детдоме он воспитывался? Значит, с государства и спрос. Оно его вырастило бандитом, оно с ним пусть и разбирается.
Глава 33
У каждого своя логика. И бесполезно переубеждать.
– Прощайте, – сказал Хургин и поднялся.
– Вы мне не ответили на мой вопрос.
– Какой вопрос?
– Надо ли мне ехать на суд?
– Мне кажется, у вас есть свое мнение на этот счет.
– Есть, – сказал недружелюбным тоном Полянский. – Тут вы не ошибаетесь.
Глава 34
Схема, которую нарисовал Полянский, оказалась на удивление точной. Хургин миновал автобусную остановку, дальше располагался магазин – все это Полянский точно изобразил на схеме, – и, повернув за угол, Хургин увидел одноэтажный желтый дом.
Старые, в бурых потеках стены. Давно не мытые окна. Открылась дверь, из дома вышла девушка и остановилась, увидев незнакомого ей человека, стоящего перед крыльцом.
– Вам кого? – поинтересовалась она.
Косметики на ее лице было много, и это придавало девушке вызывающий вид.
– Вы здесь живете? – спросил Хургин.
– А вам кто нужен?
– Здесь когда-то жила моя знакомая, ее звали Алла.
– Никакой Аллы здесь нет.
– Я знаю, – кивнул Хургин. – Она умерла. Погибла в автокатастрофе.
Наконец-то в глазах девушки он уловил проснувшееся любопытство.
– Я хочу найти людей, которые ее знали. Может быть, ваши родители помнят ее?
– Мои родители здесь не живут. Бабка есть, но она совсем плохая, – девушка беззаботно покрутила пальцем у виска.
– Бабушка все время здесь жила?
– Наверное. Я не знаю.
– Это случилось лет двадцать назад. Может быть, она помнит Аллу?
– Ничего она не помнит, у нее мозги набекрень. Я же вам говорила.