У Хургина, наверное, был очень расстроенный вид, потому что девушка сказала с сожалением в голосе:
– Здесь никого нет, кто мог бы вам помочь. В этом доме есть еще одна квартира, но там жильцы часто меняются, уже на моей памяти въехала третья семья.
Хургин оглянулся по сторонам. Вряд ли кто-то мог рассказать ему об Алле.
– Вы не местный? – спросила девушка.
– Нет.
– Зайдите, что же стоите у порога.
Внутри дом выглядел не лучше, чем снаружи. Обрывки обоев на стенах. Горы хлама, и между ними – узенькая тропинка, давно не крашенный пол. Пахло плесенью и пылью.
– Она совсем за собой не следит, – сказала девушка. – Старая уже.
Хургину показалось, что из-за плотно прикрытой двери, мимо которой они с девушкой проходили, послышался какой-то звук.
– Ну вот, – сказала девушка недовольным голосом. – Очнулась. Сейчас начнутся концерты.
Она раздраженно толкнула дверь и встала на пороге, уперев руки в бока. Хургин увидел небольшую комнату, кровать и старуху на кровати.
– Что надо, бабуля? – поинтересовалась девушка.
Старуха повернула голову и молчаливо рассматривала остановившихся на пороге людей.
– Вот так всегда, – махнула рукой девушка, явно обращаясь к Хургину. – Ни ответа, ни привета.
– Кто это? – неожиданно спросила старуха.
– Не твое дело.
Хургин чувствовал неловкость. Чтобы хоть немного ее сгладить, сказал почтительно-доброжелательно:
– Я – знакомый Аллы. Она жила здесь когда-то, вы ее, наверное, помните. Она погибла, разбилась на машине.
– Алла, – едва слышно произнесла старуха. – Она здесь не жила.
– Вот видите, – сказала девушка Хургину. – Ничего не помнит.
– Она здесь не жила, – все так же тихо продолжала старуха. – Она была там, – и качнула обессиленно рукой.
А показывала она куда-то в стену.
– Где она была? – насторожился Хургин. – За стеной? В соседней квартире?
– Да.
Хургин переступил через порог.
– Вы ее помните?
– Да. Хорошая девочка.
– Она вам сейчас порасскажет, – сказала за спиной Хургина девушка.
– У меня есть фотография. – Хургин поспешно извлек из кармана снимок – Алла, Марина Козлова и маленький Олег. – Узнаете?
Старуха взяла фотокарточку трясущейся рукой, долго всматривалась.
– Вот это Алла. – Правильно показала.
– А это? – спросил Хургин. Он ткнул пальцем в Марину. – Ее вы помните? Она приезжала к Алле со своим сыном.
Старуха долго смотрела на Марину, но ничего не говорила.
– Не помнит, – сказала девушка. – Подскажите ей, иначе толку не будет.
– Ее звали Марина, – пришел на помощь Хургин. – А вот это ее сын.
– Алешенька, – вдруг сказала старуха.
Голос звучал неуверенно.
– Его звали Олег, – поправил Хургин.
Девушка за его спиной тяжело вздохнула.
– Да, Олег, – прошамкала старуха. – Хороший мальчик.
– У нее все девочки и все мальчики хорошие, – сказала девушка. – Просто остальные слова она уже забыла. Старческий маразм.
Хургин посмурнел лицом, но промолчал. Старуха рассматривала фотоснимок с отстраненным видом. И вдруг опустила руку с фотокарточкой, прикрыла глаза.
– Вы их помните? – осторожно поинтересовался Хургин.
Пауза тянулась долго, и доктор подумал уже, что ничего больше не услышит, как вдруг старуха произнесла, не открывая глаз:
– Алла – хорошая девочка. Только ей было тяжело. Болела.
И Полянский говорил, что Алла лежала в больнице.
– Чем она болела? – спросил Хургин.
– Болела, – повторила старуха, будто не слыша вопроса. – Операция. Чуть не умерла.
– Сестра к ней приезжала, – попытался направить разговор в нужное ему русло Хургин. – Марина ее звали. И с ней был сын.
Чтобы было понятнее, даже ткнул пальцем в фотографию.
– А потом она все равно умерла, – сказала старуха.
Она не слышала, что говорил собеседник. Обрывки мыслей приплывали из ниоткуда, и она эти мысли озвучивала с трудом – куда уж было еще осмысливать сказанное другими людьми.
– Оставьте вы ее, – сказала девушка с досадой. – Вы же видите – она совсем плохая.
Хургин чувствовал себя неловко в этом доме. Чужая жизнь, и он в эту жизнь вторгся в не самое подходящее время. Вышел из комнаты в коридор, и девушка вышла следом, плотно прикрыв за собой дверь.
– Вы ее внучка? – спросил Хургин.
– Да. Родители вот доверили присматривать.
Хургин взглянул на девушку вопросительно.
– Как-то вы так это сказали… – Он помедлил, пытаясь подыскать нужное слово. Не нашел. – Не очень вам это нравится, да?
– А вам бы понравилось? Ходить за ней – удовольствия мало. Горшок туда, горшок сюда. Родители-то не хотят этим заниматься.
– А вы, значит, сознательность проявляете.
– Мне квартира нужна, – засмеялась непонятливости собеседника девушка. – Родители говорят: хочешь жить отдельно – иди доглядывать бабку. Помрет – квартира твоя будет. Вот я и отрабатываю будущие квадратные метры.
Хургин, и прежде мрачный, посмурнел лицом еще больше.
– Прощайте! – сказал поспешно.
– Всего хорошего. Жалко, что ничем не смогли помочь.
Глава 35
Дома здесь стояли только по одной стороне улицы, выстроились ровненько в ряд, отгородившись от дороги невысокими заборами. Он шел по противоположной стороне, не вдоль заборов, боялся тревожить собак, которые хоть и не очень часто, но все-таки попадались. За железной калиткой заметил огромного пса, когда приходил сюда накануне днем. Слева от него тянулся огромный пустырь – он заканчивался далеко-далеко, упираясь в железнодорожную ветку. Он видел, как прошел в ночи далекий поезд, луч его прожектора казался сверкающим стержнем, протыкающим вязкую грязь темноты.
Он дошел до перекрестка, который приметил еще накануне днем, и сразу за ним, через один двор, был тот самый дом. Он перешел наконец улицу и замер, прижавшись к забору. Тишина. Далеко за пустырем торопливо простучала колесами электричка. Открыв скрипучую калитку, он проник во двор. Из всей живности, как он знал, здесь была одна кошка, ее-то можно не опасаться. По-хозяйски обошел двор кругом и оказался у ведущей в дом двери. Толкнул ее легонько, она немного поддалась, но только и всего. Он понял, что дверь заперта изнутри на щеколду. Придется тогда воспользоваться окном. Он обошел вокруг дома, но очень скоро убедился, что и с окном у него ничего не получится. Рамы законопачены – их, похоже, не открывали никогда, и вряд ли удастся поддеть створку ножом. Ему показалось, что старуха глухая. Ей всегда громко кричали на ухо, он сам это видел. Она вряд ли услышит что-то. Вернулся к двери и с силой ударил в нее ногой. Щеколда с треском отскочила, дверь распахнулась настежь, открыв темное и пропахшее старостью нутро дома, и он поспешно вошел внутрь, это была летняя веранда, он торопливо миновал се и теперь очутился в комнате. Расположения комнат в доме он совершенно не знал и, чтобы сориентироваться, замер на пороге, вслушиваясь. Старуха, похоже, ничего не услышала. И с улицы не доносилось никаких звуков.
Он медленно пошел вперед, останавливаясь через каждые два шага и прислушиваясь, и вскоре наткнулся на стену, направился вдоль нее, касаясь плечом, и наконец обнаружил дверь, ведущую в следующую комнату. Открыл ее, она распахнулась со скрипом, и он, быстро переступив порог, немного присел и замер, будто приготовился к прыжку.
Прошло много времени – минута или две, и он вдруг услышал дыхание спящего человека. Старуха дышала с посвистом, и он пошел на этот звук. В кромешной темноте – даже отсвета не угадывалось в окнах – он шел осторожно, боясь наткнуться ненароком на кровать.
Еще когда шел сюда, думал, как будет старуху убивать. В одно мгновение даже решил, что просто задушит ее, набросив на голову подушку, но сейчас, находясь в полутора метрах от жертвы, переменил намерения. Решил не рисковать. Остановился у кровати, коснулся ее легким движением руки, чтобы убедиться, что достиг цели, и достал из кармана нож.
Старуха посапывала совсем рядом. Он склонился над ней и вдруг увидел очень отчетливо силуэт на белой наволочке подушки. Только одна голова, остальное скрывало одеяло. Он легко, почти не касаясь, провел по одеялу ладонью и теперь четко представлял, как лежит старуха. Широко раскрыл глаза, будто так ему было виднее, и ударил старуху ножом. Она захрипела и выгнулась в постели, и тогда он ударил ее еще и еще и после третьего удара отступил, потому что ему показалось, что что-то брызнуло ему в лицо.
Хрипа больше не было слышно. Он осторожно обошел комнату, касаясь ладонью стен, и обнаружил единственное окно, которое завесил снятой со стола скатертью. Только после этого он осмелился включить свет. Тусклая лампочка вспыхнула под потолком, он зажмурился на мгновение, а когда открыл глаза, увидел кровь – мелкие темные капли на правой руке. Значит, ему не показалось. Торопливо провел по лицу ладонью и опять увидел кровь. У него лицо было забрызгано, оказывается. Оглянулся, увидел зеркало, подошел к нему и всмотрелся в свое отражение…
И тогда Козлов закричал. Он был один в палате и в полной темноте, вскочив, рванулся наугад в никуда, наткнулся на привинченный к полу стул, упал и забился в истерике.
Дежуривший за дверью санитар ворвался в палату, включил свет – Козлов бесновался на холодном кафельном полу, и изо рта у него шла обильная пена. Его лицо было почти синее, совсем неживое, и только растекалась алая кровь из рассеченного лба.
Санитар навалился на Козлова, пытаясь его сдержать, но был бессилен что-либо сделать. Козлов рвался из-под него, брызгал слюной и злобно рычал, и только когда, привлеченные шумом, прибежали еще два санитара, они с трудом скрутили Козлова.
Его лицо стало уже совсем синим.
– Зови врача! – крикнул один из санитаров напарнику. – Быстрее!
Козлов вдруг начал кашлять, он захлебывался пеной. Его перевернули набок.
– Он что-то шепчет, – сказал санитар и склонился, чтобы лучше слышать.
– Я видел его лицо, – неожиданно произнес тихим, но отчетливым голосом Козлов.
– Чье лицо? – не понял санитар.
Но вместо ответа Козлов вскочил и закричал безумным голосом окончательно потерявшего рассудок человека:
– Я видел его лицо!
Он был ужасен в это мгновение.
Глава 36
Утром Большаков, направляясь на работу, заехал в больницу. Главный врач был на месте. Большакова он встретил с мрачным и несколько виноватым видом.
– Что-то случилось?
– Ваш протеже сегодня ночью буйствовал, – сказал главврач. – Санитары с ним едва справились.
– Я-то думал, что у вас он будет в порядке. Тихий да спокойный. И чтоб никому не мешал. А? Не получается?
– У него симптоматика непонятная, Игорь Андреевич.
– И что же?
– Трудно сказать, какие медикаменты использовать. То за одно схватимся, то за другое.
– Как же вы мне заключение напишете, если не можете разобраться?
– А мы можем вообще написать в итоге – здоров, – сказал, опечалившись, главврач.
– Вы шутите?
– Ничуть. Я не могу написать заключение неконкретное, такое, знаете ли – вообще. Я обязан ему диагноз поставить.
– Так поставьте!
– Но это не так быстро. Он себя ведет адекватно, все в пределах нормы, практически без отклонений, и вдруг – как сегодняшней ночью – всплеск, бредовые переживания. Среди ночи вскочил и кричит: "Я увидел его лицо!"
– Он увидел лицо?! – вскинулся Большаков.
Доктор взглянул на него и неожиданно рассмеялся.
– Извините, – сказал он, смутившись. – У вас сейчас такой вид был…
– Где он сейчас?
– Кто?
– Козлов.
– В палате, под присмотром санитара.
– Проведите меня к нему!
Главврач пожал плечами:
– Идемте.
Длинный безлюдный коридор. Дверь с крошечным окошком. Когда она открылась, Большаков увидел Козлова. Серое, безжизненное лицо на белой подушке.
– Как он? – спросил главврач у санитара.
– Никак, – пожал тот плечами.
Большаков склонился над лежащим человеком. Глаза Козлова были открыты, но в них Большаков не видел жизни.
– Вы меня слышите, Козлов?
Главврач быстрым и ловким движением приподнял веко Козлова, заглянул ему в глаза, и тот сразу же закрыл глаза и отвернулся.
– Все он слышит, – сказал главврач.
– Но почему не отвечает? – встревоженно обернулся к нему Большаков.
– Не хочет. Он сейчас заторможен.
– Сделайте же что-нибудь, чтобы он заговорил.
– Бесполезно. Он заговорит тогда, когда сам этого захочет.
– Значит, он просто не хочет разговаривать со мной? Лично со мной? – уточнил Большаков.
– Да.
Большаков ожесточенно потер ладонью лицо.
– Ладно, – сказал он после паузы. – Я его друга сюда привезу.
– Друга?
– Ага. Они двое – чуть ли не молочные братья, – нехорошо засмеялся Большаков. – Это ваш коллега, доктор Хургин. Слышали о таком? Он врач и по совместительству местный Шерлок Холмс. Вот пусть он с Козловым и побеседует.
Хургина привезли через полчаса. Он вошел в кабинет главврача медленным, неуверенным шагом и, увидев здесь Большакова, всплеснул руками:
– Что происходит, Игорь Андреевич? У меня приемное время, пациентов целая очередь, а тут приезжает ваш коллега…
– Козлов видел его! – оборвал его тираду Большаков.
– Кого? – не понял доктор.
– Я думаю, он видел лицо убийцы. Сегодня ночью, во сне.
У Хургина отвисла челюсть.
– Он видел убийцу? – переспросил после долгой паузы, все еще не веря.
– Да.
– И кто это?
– Не говорит.
– Почему?
– Не хочет. Так мне знающие люди объяснили. Может быть, вы попробуете?
– Где он сейчас?
– В палате.
– Хорошо, – согласился Хургин. – Но у меня одно условие: я буду с ним беседовать с глазу на глаз.
– Пусть будет так, как вы хотите, – произнес Большаков, после чего добавил насмешливо: – Надеюсь, вы потом поделитесь со мной информацией?
Хургина проводили в палату. Главврач показал жестом санитару – уйди! – и тот вышел, оставив Хургина и Козлова вдвоем.
– Здравствуйте, – сказал доктор. – Ваши друзья передают вам привет.
Козлов никак на это не отреагировал.
– Я даже разыскал Колю Артемьева, того, что на Севере сейчас живет. Разговаривал с ним по телефону, он интересовался вашими делами и передавал привет.
Никакой реакции. Глаза открыты, но эмоций никаких.
– И Богучаров о вас беспокоится. Может быть, ему приехать к вам, навестить?
Не достучаться. Это его не интересует. Совершенно. Ушел в себя, замкнулся. Значит, действительно что-то произошло ночью.
Хургин склонился низко-низко, к самому лицу лежавшего перед ним человека, так что даже в одно мгновение укололся о трехдневную небритую щетину, и негромко сказал:
– Олег! Я вам помогу, поверьте. Я вас вытащу отсюда. Вы мне верите?
И увидел, как дрогнули ресницы Козлова. Первая реакция. Уже обнадеживает.
– Я разберусь в том, что происходит. Все не так безнадежно. Я с вами. Я на вашей стороне.
Из глаз Козлова потекли слезы. Казалось, он не плачет, просто сами собой побежали тоненькие ручейки.
– Я его видел, – сказал Козлов.
Он сказал так тихо, что доктор едва расслышал произнесенное.
– Сегодня ночью видел. Опять убивал. И там, в доме, было зеркало… – Козлов говорил почти шепотом, медленно, будто лениво. – И заглянул в то зеркало.
– Кто заглянул? – уточнил Хургин.
– Убийца. И я увидел лицо в зеркале.
– Кто? – воскликнул Хургин, не в силах уже сдержаться. – Чье лицо вы там увидели? Кто убийца?
И Козлов ответил мертвым от бесчувствия голосом:
– Я. Мое лицо было в зеркале.
Глава 37
На Большакова было страшно смотреть. Он посерел лицом и выглядел не лучше Козлова. Близнецы. Сидели друг против друга и внешне были очень похожи, только один не мог пошевелить руками – длинные рукава смирительной рубашки, надетой еще ночью, были связаны за спиной.
– Это было как прежде? – спросил Большаков. – Ты все видел в подробностях?
– Да.
– Кто был на этот раз?
– Старуха.
– Почему именно старуха?
– Не знаю.
– Но ты там, во сне, шел именно к ней?
– Да.
– Значит, знал ее прежде?
– Да.
– Откуда?
– Не имею представления.
– Хорошо, давай из сна вернемся сюда, в твою обычную жизнь. Здесь, не во сне, ты эту старуху знаешь?
– Нет.
– А во сне?
– Да, знаю.
– Как ее зовут?
Козлов пожал плечами.
– Но ведь ты говоришь, что знаешь ее.
– В лицо знаю.
– Давно? Знаешь ее давно?
Козлов задумался. Он даже наморщил лоб, и все лицо у него сразу сморщилось, словно печеное яблоко. Очень неприятное зрелище. Большаков поспешно отвел глаза.
– У меня такое чувство, что я узнал ее недавно.
– Как ты познакомился с ней?
– Не знаю. Там, во сне, я видел себя уже подходящим к ее дому.
– Адрес! – быстро сказал Большаков.
– Где-то на окраине. Там такой пустырь еще…
Большаков тяжело вздохнул. Он оттого так мучился, что уже успел позвонить в управление, дежурному, и тот ему доложил, что ночь прошла сравнительно спокойно и убийств не зафиксировано. Этой смерти, которую Козлов увидел во сне, не было. Или попросту еще не обнаружен труп. И от этой дилеммы Большакову было плохо, его била дрожь, которую он скрывал с неимоверными усилиями.
– Частный сектор, да?
– Да, – сказал Козлов.
– Итак, ты туда пришел. Что дальше?
– Вошел в дом.
– Как?
– Через дверь.
– Она была открыта?
– Закрыта на щеколду изнутри.
– А как же ты попал в дом?
– Я выбил дверь ногой.
– И не боялся, что услышат?
– Она глухая.
– Кто, хозяйка?
– Да. Эта старуха, к которой я шел.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю, – пожал плечами Козлов.
– Ладно, дальше.
– Я вошел в дом. Прошел в комнату, где спала эта женщина, и убил ее.
– Как?
– Ножом.
– Кто-то еще был в доме?
– Нет.
– Ты уверен в этом?
– Да.
"Потому труп и не обнаружен. Женщина жила одна. И если все это произошло в действительности, пройдет несколько дней, прежде чем соседи поднимут тревогу".
– Как выглядит дом?
– Обычный. Две или три комнаты, летняя веранда.
– Как он внешне выглядит? Меня это интересует.
– Кирпичный, шиферная крыша.
– Кирпич красный?
– Да, красный.
– А об этом ты откуда знаешь – как выглядит дом снаружи? Дело ведь ночью происходило.
– Мне кажется, что я был там днем прежде.
– В жизни?
– Нет. Во сне. Когда я шел к дому ночью, у меня было чувство, что я уже туда приходил. Незадолго до случившегося.
– Зачем?
– Зачем я приходил?
– Да. Причина какая-то должна быть.