– Крестик, говорю, откуда? А? – И директор влепил Кирьякову пощечину – за его злые слова и за свой недавний страх. – Мы все замазаны, Кирьян. Менты разбираться не будут. Понял? – уже по-деловому говорил, давая понять, что обид не помнит. – Это хорошо, что Леха в отлучке был и менты на него не вышли. Иначе всем нам в собачнике сидеть. Ты знаешь ментовский собачник, Кирьян? Гнилое место. Сам не был, но рассказывали. – Вздохнул, переживая. – Вляпались мы, конечно, Кирьян, с Лехой этим…
– Не надо было брать его!
– Ладно, дело прошлое. Плохо, конечно, что осторожность мы потеряли. Чуял я, что тянется за ним что-то, темный человек, себе на уме, да все не хватало решимости его прогнать.
"Куда же прогонять, – подумал Кирьяков, – если кольца золотые дарит". Тут он вспомнил про свой крестик, который ему тоже Алексей подарил, и вздохнул.
– Ты не грусти, Кирьян. Все сделаем как надо. До ночи здесь полежит, место глухое, никто его не приметит, а ночью закопаем. Где сегодня хоронили?
– На третьей аллее.
– Потемну могилу вскроем и Леху туда подбросим. Понял? Все чисто. Он пришел ниоткуда и никуда исчезнет. Без следа. Пусть ищут потом.
– А гроб?
– Что – гроб?
– Без гроба нельзя. Что же мы его, как падаль…
– Ладно, не учи, – поморщился директор. – В сарае гроб возьмем. Тот, старый – помнишь?
– Помню.
– И не говори никому, – сказал Михалыч. – Никому!
Последнее слово прошептал в самое лицо Кирьякову.
Для пущей острастки. Хотя и был уверен, что Кирьяков и так никому не скажет о случившемся.
Алексей появился несколько месяцев назад – внезапно, буквально ниоткуда, было только ясно, что приезжий, а откуда приехал, не говорил никому – и как-то сразу он пристал к этому кладбищу, прижился, помогал копать могилы, за что имел крышу над головой – спал в сарае, а большего и не требовал. Иногда пропадал на ночь, и никто у него не спрашивал, где обитает, а вскорости и сами стали догадываться, потому что после ночных отлучек Алексей всех могильщиков поил без меры водкой и за бесценок, буквально за гроши, предлагал золотишко. Все было неновое, явно ношенное, и трудно было не догадаться, откуда оно взялось, но никто не брезговал, потому что цена была очень сносная и можно было, перепродав вещицу, что-то еще на ней заработать.
– Ночью, – сказал Михалыч. – Я останусь в конторе, подходи к полуночи, припрячем мы его.
Глава 50
Большаков опять был мрачен. Хургин скользнул взглядом по его лицу, покачал головой:
– Что-то вы снова невеселы, Игорь Андреевич. Проблемы?
– Все нормально, – отмахнулся Большаков.
– Что-то гнетет вас, я вижу.
– Гнетет, тут вы правы. Не можем найти Алексея. Не знаем, где искать.
– Я из-за него и пришел к вам, кстати.
– Что-то новенькое? – вскинулся Большаков.
– Думаю, да. Мне кажется, его уже нет в живых.
– Почему?
Хургин рассказал о случившемся с Олегом Козловым, о странном рубце на его лбу.
– Его убили, возможно.
– Алексея? – уточнил Большаков.
– Да. Надо проверить больницы, морги. Хотя у меня такое чувство, что там его нет. – Хургин вздохнул. – И еще, – сказал он. – Я хочу, чтобы Олега выпустили из больницы.
Большаков внимательно посмотрел на доктора.
– Да, – сказал твердо Хургин. – Олег должен вернуться домой. Он абсолютно здоров.
– Если это так, то врачи наверняка его отпустят, – осторожно сказал Большаков.
– Не надо, Игорь Андреевич. Ни к чему эти игры. Без вашего согласия Олега не выпустят.
– Чушь! Мы здесь ни при чем!
– Чушь – то, что вы говорите! – сказал жестко Хургин.
Большаков развел руками:
– Хорошо, я попробую что-нибудь сделать. Как он, кстати?
– Кто?
– Олег.
– Он в порядке. И даже более того.
– Что это означает?
– С ним что-то произошло. Понимаете, сначала случилась истерика – сразу после этого странного эпизода с невесть откуда взявшимся рубцом. Но потом он очень скоро успокоился, обмяк, ослабел и заснул. И у него такое лицо во сне сделалось… – Хургин сделал рукой неопределенный жест.
– Какое?
– Удовлетворенное. Очень спокойное, будто все плохое ушло и он теперь наконец обрел покой.
…Поздним вечером Хургин разыскал Вику Ольшанскую.
– Как хорошо, что я вас нашел!
– А что случилось?
– Олега можно забрать из больницы.
– Но уже ночь.
– Давайте сделаем это немедленно! Я хочу, чтобы он не провел там ни одного лишнего часа.
У подъезда их поджидало такси.
– Он абсолютно здоров, Вика! Садитесь вот здесь, на переднее сиденье. Он здоров, понимаете? Врачи ошиблись в диагнозе, и это даже не ошибка, а… – Хургин с досадой махнул рукой. – Ладно, это сейчас к делу не относится! Главное, что он здоров! Абсолютно! Понимаете?
Вика обернулась, посмотрела на доктора.
– Вы уже несколько раз это повторили, очень настойчиво.
Хургин смутился.
– Да, – пробормотал он, – действительно.
– Меня не надо ни в чем убеждать.
– Не обижайтесь, Вика.
– Меня не надо ни в чем убеждать! И если бы меньше вмешивались в нашу жизнь!.. – Она осеклась и замолчала.
Таксист с невозмутимым видом вел машину. Молчали до самой больницы, и только когда у больничных ворот вышли из машины, Хургин сказал:
– Я все вам объясню, Вика. Он неспроста так к вам потянулся, поверьте, это у него из детства идет. Он рано потерял мать, и все хорошее в его жизни осталось там, в детстве, когда мать еще была жива. Все остальное время он не жил. Не знаю даже, как это назвать. Так верните его к жизни. У вас получится, я знаю.
Вика промолчала.
Олег, уже одетый в свою одежду, ждал их в приемном покое. Увидев Вику, привстал со стула, но не посмел сделать шаг навстречу, не решился, и тогда Вика подошла к нему и обняла, и так они стояли долгие несколько минут.
– Как вы себя чувствуете, Олег? – спросил наконец Хургин.
– Хорошо, – ответил Козлов и неожиданно улыбнулся – впервые за все последние дни.
– Все наладится у вас, – сказал Хургин, обращаясь то ли к Вике, то ли к Олегу.
Они были совершенно одни здесь, и казалось, никого больше нет на всем свете. Вышли на улицу, Олег остановился, вдохнул воздух полной грудью и вдруг вздрогнул.
– Что?! – спросил обеспокоенно Хургин.
– Не знаю, – негромко ответил Козлов и прикрыл глаза. – Что-то так ударило – там, в голове.
Комья сырой земли гулко ударили в крышку гроба. Люди, забрасывающие могилу землей, очень торопились, и в несколько минут все было кончено. Тогда они распрямились – их силуэты стали видны на фоне звездного неба.
– Все, порядок, – сказал один.
– Пора уходить, Михалыч, – отозвался другой сдавленным шепотом.
– Как одиноко, – прошептал Олег, не открывая глаз. – И как холодно. Холодом веет отовсюду.
– Вечер прохладный, – сказал доктор и обнял Олега. – Это пройдет. Все теперь будет хорошо.
А у самого дрожали губы, и он отворачивал лицо, чтобы не были видны катящиеся по щекам слезы.
– Идемте, – сказала нетерпеливо Вика. – Действительно становится прохладно.